Пополам

Вечером в ресторане со всеми приходится делать вид, что ничего не произошло. Но Неля уже видела их, может не обратила внимание, не поняла, в любом случае молчит и вида не подаёт, что что-то знает. — Блять! Да прекратишь ты уже ёрзать? — вдруг вскрикивает Мазеллов, бросая взгляд на сидящего рядом Вову. — А тебе мешает? Я же ничего не говорю, когда ты, нахуй, чавкаешь мне на ухо. — возмущается Братишкин и ёрзает так сильно, что скрипит диван под ним. — У тебя шило в жопе? — Да! Показать? — Хватит орать, придурки, нас же выставят. — шикает на них Неля. Легко ей говорить, сидит с другой стороны, а Илье тут приходится терпеть, то обтирающего задницей диван, то нервно трясущего ногой Братишкина. Хесус утыкается взглядом в тарелку, ему вдруг стыдно, что из-за него теперь Вова сидеть спокойно не может, буквально. Тот вроде и не злится, ему не дали пива и это злит его куда больше, чем горящая жопа. Когда на столе появляются кальяны, все добреют немного, расслабляются. Хес очень надеется, что там ничего странного не намешано, сам же он недоволен, что не успел занять место рядом с Вовой. Они периодически переглядываются через стол, когда Хесус отвлекается от разговора с Антошей и Стинтом. У Ильи теперь приподнятое настроение, и он пытается Вове помочь, предлагает ему подушку и что-нибудь тёплое, почему-то решив, что у того болит спина. Братишкин решает, что будет выглядеть странно, если сядет на подушку, когда хочет Хесу на колени и выбирается пройтись. Он выходит на балкончик и ёжится от холодного ветра, вздрагивает, когда дверь за спиной хлопает, а плечи что-то утяжеляет. — Ты как? — спрашивает Хесус, поправляя на нём свою толстовку, сам оставшийся во второй кофте. — Ещё и в футболке выполз. — Спасибо, Хес, я норм. — отвечает Братишкин, утыкаясь горящим лбом в холодный мрамор. — Расскажешь. Сильно болит? — Когда болит, тогда понятно, но моя жопа как будто требует тебя обратно. Хес кашляет, поперхнувшись воздухом, и смеётся. А Вова выгибается, выпячивая пятую точку, ещё чуть-чуть и на пол лицом ёбнется, Хесус поднимает его обратно и гладит поясницу, надеясь, что это хоть немного поможет. — Нас сильно видно? — интересуется Братишкин. Хес оборачивается, сдвигает его в сторону, чтобы не стоять перед дверью и спрятаться за шторкой и огромным цветком. — Теперь совсем не видно. Вова поворачивается, обвивает его за шею руками, тянется вверх и целует. Толстовка повисает у Хеса на руках, когда он обнимает Братишкина, прижимая его к себе. Это даже романтично в какой-то степени, пока Вова целует нежно и не взасос. Вот бы остановить время в этом моменте. — Нам нужно вернуться. — с сожалением говорит Братишкин. — Нужно. — подтверждает Хесус, чмокает его в лоб и нос. — Тебе не нужно со мной так нежничать из-за того, что ты меня трахнул. — А я из-за этого? Я уже получил всё что хотел, может мне пора тебя бросить? — Долбаёб. — Придурок. Они вздрагивают уже оба, когда снова хлопает дверь, какой-то мужик с пачкой сигарет в руках на них смотрит, охает и пятиться назад. — Het spijt me.- говорит мужчина по-голландски и улыбается вдохновлённо, уходя. — Oh liefde, liefde. — Бля, как хорошо, что не русский. Или чё он там спизданул? — Вова поворачивается к Хесу и хмыкает. — А я ебу? Ты ж знаешь английский. — Такой английский я не знаю, он что-то на своём. — Пошли, а то люди покурить не могут. — подгоняет его Хесус. — Разве в зале нельзя? — Хуй его знает. Они возвращаются за свой столик, в разгар какой-то беседы, потому их появление внимание совсем не привлекает.

***

Спать Братишкин упрямо уходит в свою комнату, чтобы типа не палиться. Но среди ночи будит Хесуса, забравшись к нему в постель. — Ты чего? — спрашивает Хес, с трудом разлепляя глаза. — Пообнимайся со мной, мне не спится. — просит Вова, прижимается к нему и по-кошачьи тыкается носом ему в щёку. — Дурачина. — Хесус добродушно улыбается, обнимает его в ответ и гладит по спине. Туча нависает над ними всё плотнее, билеты мозолят глаза, и когда Неля едва не плачет, Хесус с Вовой чувствуют, как у них весь мир рушится. Прощаться тяжело, но нужно, у Хесуса Америка, а у Братишкина вся жизнь в Москве. У них ни шанса на счастливы вместе. — Хес, давай встречаться? — предлагает Вова прямо в аэропорту за час до своего вылета, за двадцать минут до вылета Хесуса. — Ты ёбнулся? — ошарашенно спрашивает Хес. — Реально, пизданулся, Вов? — поддерживает его Мазеллов, которого Антоша тактично пытается оттащить от парочки. — А если и так? — уточняет Братишкин, смотря в голубые глаза. — Я сейчас улечу за тысячи километров от тебя. — растерянно напоминает Хесус. — И ладно, мне это неважно. — Это очень важно. Для отношений нужно больше, чем обещания. — Знаю, но я не готов закончить всё здесь. — Вов… — Нет! Послушай! — перебивает его Вова и хватает за руки. — Дело не в сексе, с тобой мне хорошо, ты меня понимаешь, я тебя знаю. Я хочу быть с тобой. — Не нужно… Вов… Не нужно всего этого. Нам с тобой и так тяжело, так зачем всё усложнять? — спрашивает Хес, чувствуя, как у него сердце разрывается на куски. — Потому что. — Это… Ну ты и идиот. — Ну и ладно, зато я люблю тебя. Для Хесуса это последняя трещина в защите, он хватает его за щёки и целует. Братишкин улыбается в поцелуй, обхватывает руками и тянется вверх, углубляя. — Я посчитаю это за «да». — хмыкает Вова, облизывая влажные губы. — Это «я подумаю», понятно? — ворчит Хес и чмокает его в висок. — Поговорим нормально, когда приземлимся? — Нет, сейчас скажи. — Вов, у меня очередь, мне пора. — Если опоздаешь и не полетишь, то я с тобой останусь. Две секунды до ответа, давай. Хесус закусывает нижнюю губу, смотрит на него напряжённо, не может даже отвести взгляд, мысли метаются. А Вова улыбается обезоруживающе, искренне. — Поговорим, поговорим, Вов, я обещаю. — Я не этого ждал. — Знаю. — кивает Хесус, целует его в лоб и уходит. Братишкин ощущает, как у него глаза щипает, как руки чешутся вцепиться в него и не отпускать, или просто врезать за разбитое сердце и проёбанные мечты. Хесус почти скрывается из вида, когда неожиданно оборачивается, и они смотрят друг на друга. — Вов, я тебя тоже пиздец люблю! — кричит Хес через весь зал. И Вова смеётся истерично, накрывает конкретно, не верится, побежать за ним хочется ещё сильнее. Но нельзя. Проходит вечность, словно время остановили и сейчас оно вдруг ускорилось ×10. Братишкин потерянный посреди зала ожидания, опустошённый. — Вовчик, ты в порядке? — тихо спрашивает Неля, подходя к нему и опуская лёгкую ладонь ему на плечо. Нихуя не в порядке, Вова рассыпался по полу, он разворачивается и утыкается ей в плечо лицом, она совсем не то, но один он сейчас не может дышать. Даже не плачет, лишь дрожит беззвучно. Братишкин чувствует чужое тепло, уже не только Нели, Стинт, Антоша, Мазеллов, они все рядом, сплетаются в один большой клубок тоски. Вове нельзя разваливаться, рядом с ним столько людей, а Хесус там совсем один, даже не в контексте их отношений, а в принципе. И за это болит ещё сильнее.