***
Цзинь Цзысюань находился в одной позе уже часа три. Всё тело затекло, болело невероятно, но сделать с этим можно было ровным счетом ничего. Он был связан по рукам и ногам, зафиксирован определенным образом, и что самое отвратительное — не мог ничего с этим сделать. И, по правде сказать, не хотел. Юноша мелко дрожал, не в силах справиться с нахлынувшим возбуждением, что пришло после того, как он выпил ту злополучную жидкость из флакона. Взор был затуманен, по щекам текли слезы, ибо всё это было слишком. Хотелось прикоснуться к себе, сделать хоть что-то со своим состоянием, но не получалось. Вэнь Сюй рисовал. Сидел напротив и выводил каждую линию, старался не упустить ни одной детали. Особенно, когда приступил к изображению лица. Слегка приоткрытый рот, блестящие глаза, пот и слезы, отчаяние во взгляде, бесконечный стыд. Внезапно, что-то привлекло внимание Вэнь Сюя в его модели. Он нахмурился, тихо фыркнул и подошёл к юноше, взял платок и стер со лба Цзиня киноварную точку. — Так тебе намного лучше. И потом, она выбивается из общей композиции. Мне не нравится, — пояснил Вэнь Сюй, хотя по факту, кажется, говорил сам себе. Вернулся на место и продолжил рисовать, с особенной аккуратностью выводил линию губ. Хотел передать на бумаге всё, что видел сам и чем действительно восхищался. Цзысюань поерзал. В принципе, это было единственное, на что он был способен в данном положении — хоть как-то не дать мышцам окаменеть окончательно. Из-за этого движения, деревянный член, который находился у Цзиня в заднем проходе, слегка переместился и поменял угол. Цзысюань не выдержал и застонал, сжал губы в тонкую линию, но не смог сдержать голоса. Хотелось скорее... Кончить. Как бы прозаично это не звучало. — Я же объяснил тебе, — вздохнул Сюй, —не нужно прятать эмоции, это раз. Я говорил, что хочу рисовать тебя со вставшим членом, это два. Поэтому потерпи, это только первая картина. Цзысюань только нахмурился. С какой стати он должен повиноваться этому извращенцу? Что ещё он может придумать, чтобы успокоить свою бурную фантазию? Но повиноваться приходилось. Более того, нельзя было справиться с возбуждением, которое будто распирало изнутри, тело дрожало, Цзысюаня бросало то в жар, то в холод, по всему телу проходились мурашки. Потом Вэнь Сюй поменял позу Цзиня. И всё началось с начала. Теперь Цзысюань лежал на спине, руки были связаны над головой, а ноги наоборот, полностью раздвинуты. Это всё равно было неприятной позой, неудобной. Тело, лишённое духовной энергии, чувствовало всё в разы сильнее и резче. То, как деревянный член проталкивали всё глубже и глубже, то, как Сюй тихонько ругался про себя, когда Цзинь дёргался от боли... То, как Вэнь Сюй осторожно вытаскивал кусок дерева, а после вошел сам, двигаясь медленно, не резко совсем. Будто изучая. И зарисовывая по ходу, буквально овладевая Цзысюанем в то же самое время. Противно. Мерзко. Приятно и так много, что хотелось метаться по постели и просить о большем. Но Цзысюань не будет этого делать. Вэнь Сюй медленно вышел. Оценил то, что нарисовал, поцокал языком, будто не очень довольный. Отложил бумаги и развязал Цзысюаня, всё ещё думая, в какое именно русло отправить такую красоту. Как выбрать то, что подходит именно этому человеку? Как же сложно! Но от этого не менее интересно. Вэнь Сюй кормит и поит, но каждый день заставляет позировать. Каждый день придумывает что-то новое, от чего-то красивого до невероятно безобразного и мерзкого. Один день — красиво лежать, полуприкрыв глаза, в лучах солнца. Второй — стоять на коленях и сосать член, смотря снизу вверх. Третий — лежать с разведёнными широко ногами, принимая в себя какой-то предмет. Или два. Или три — Вэнь Сюй не останавливался. Подвешивал под потолком в самых разных позах, рисовал лицо Цзысюаня: счастливое и грустное, смеющееся и плачущее. Сочетал выражение лица со всё новыми и новыми позами, отпаивал афродизиаком вместо завтрака. Трахал сам, зарисовывал, бесконечно рисовал, будто хотел запечатлеть каждую черту и движение. В каждой мельчайшей подробности он видел смысл и логику, красоту, эстетику. Цзысюань подсознательно ждал, когда этот придурок додумается вывернуть его, Цзиня, наизнанку. По крайней мере, такому желанию не удивился бы.***
Однажды, когда солнце уже достаточно давно опустилось за горизонт, в комнату Вэнь Сюя ввалился Вэнь Чао, а с ним... Признаться, Цзысюань не сразу понял, кто это. Ванцзи еле стоял на ногах. Порою вообще не стоял — падал. Выглядел он ужасно. В окровавленных, грязных и мятых одеждах, еле живой. Даже взгляд у Лань Чжаня будто изменился. Растерянный и напуганный, он плохо мог понимать слова Вэнь Чао, и просто следовал за ним, как хвостик. Хватался за его рукав, как за единственное, что хоть как-то сможет спасти его от бездны, в которую, как казалось самому Ванцзи, он вот-вот провалится. Сжимал ткань цепко, не выпуская даже тогда, когда Вэнь Чао кричал и дергал рукой, силясь вырвать рукав из хватки Лань Чжаня. Дрожал и жмурился, когда замахивались, но не отпускал. Потому что точно знал — упадет. И, возможно, не поднимется никогда. Цзысюань сидел где-то в углу и наблюдал за этим зрелищем из тени. Не знал, как реагировать, не знал, что может сейчас сделать. На сегодня они с Вэнь Сюем закончили — всевозможные наброски были завершены, действие снадобья полостью выветрилось. Цзинь отдыхал и совершенно не мог предположить, зачем сейчас сюда пришел Вэнь Чао и приволок за собой Лань Ванцзи. Точнее, догадывался, но боялся думать в этом направлении. Не хотел. Цзысюаня не трогали, не обращали на него внимания, будто его здесь и вовсе нет. Лань Ванцзи уложили на кровать на живот и стащили с него рваные тряпки. Цзысюань только сейчас понял, что это не запачканное ханьфу ордена Гусу Лань. Это какая-то совершенно другая одежда. Не хотелось думать, что случилось с одеждой Лань Чжаня. Цзинь, сидя в углу, все же, не был слишком далеко, потому мог достаточно детально рассмотреть, в каком состоянии находился Лань Ванцзи. В горле встал ком, сильно затошнило, потому что такого омерзительного зрелища он не видел никогда. И надеялся, что никогда больше такого не увидит. Лань Чжань выглядел одной сплошной раной. По всему телу виднелись огромные яркие гематомы, поверх которых были нанесены глубокие порезы — скорее всего, мечом. Лань дрожал от холода и стыда, но не мог ничего сделать, только перебирал руками, слегка полз вперед, спеша уйти от прикосновений, но и это давалось ему с большим трудом. Было очень много свернувшейся сухой крови по всему телу, но в основном она была на внутренней стороне бедер. Скорее всего, самая большая рана была именно где-то там. Цзысюань посмотрел выше и на этот раз его рвотный позыв был гораздо сильнее предыдущего. Кровавая каша. Месиво. Огромная кровоточащая дыра, большое количество слизи и крови. И, кажется, кусок плоти... Цзысюань не интересовался лекарской терминологией, никогда не горел желанием, а сейчас только обрадовался этому, ибо не мог до конца понять, насколько всё плохо. Впрочем, это не мешало ему запаниковать. А что если Ванцзи добьют прямо сейчас? Что Цзысюань может сделать, чтобы помешать? Что он вообще может, не имея духовных сил? Братья Вэнь обсуждали что-то, Вэнь Сюй всё говорил об красоте и эстетике, о том, как же это будет выглядеть на картинах и вживую, насколько это прекрасно. Цзысюань слушал крики Ванцзи, когда Вэнь Чао, очевидно, чтобы что-то продемонстрировать, засунул ему внутрь руку по локоть. Ланя переложили на центр кровати и разместили так, как хотел Вэнь Сюй. Чтобы красиво, чтобы ничего не упустить. Ему нравилось, как Лань Чжань кричал и плакал, как вцепляется в простыни и умолял ничего с ним не делать. Чао испытывал удовольствие, когда каждый раз говорил, что больше не тронет Ванцзи, а затем совершал нечто дикое. И очень болезненное, обязательно. Вэнь Чао и Вэнь Сюй вошли в Ланя одновременно, с двух сторон. Двигались ритмично, быстро и грубо. Ванцзи выглядел простой безвольной куклой в руках двух братьев Вэнь. Он просто ждал, когда всё это кончится. Ждал, что от него, наконец, отстанут. И от него действительно отстали. Выбросили на пол, куда-то в сторону Цзысюаня. Цзинь мгновенно оказался рядом и помог Лань Чжаню сесть. Уложил его к себе на плечо, попытавшись, чтобы вес тела Ванцзи полностью поддерживался телом самого Цзиня. — Лань Ванцзи! Лань Ванцзи, слышишь меня? — Цзысюань нахмурился и проверил, дышит ли Лань Чжань. Дышал. Даже глаза были открыты, только взгляд был стеклянным, неживым. Цзысюань не мог никак помочь, только физически поддержать. У него не было бинтов, не было ничего... Да и не помогло бы. Нужен лекарь, срочно, но где его взять? Никто не собирается лечить своих рабов. Сначала Цзысюань не расслышал, ибо всё внимание сосредоточил на Ванцзи. А потом уловил звук тихих шлепков двух тел друг о друга, поднял взгляд и испытал рвотный позыв третий раз за час. Они трахались. Вдвоем. Братья Вэнь. Вэнь Сюй прижимал к себе Вэнь Чао и целовал его в шею, при этом двигаясь медленно и нежно в самом Чао. Гладил по голове и шептал какую-то тупую чушь, снова целовал, в щеки и уголки губ, рукой ласкал член младшего брата. Не рисовал даже, лишь, видимо, наслаждался процессом. — Мерзкие ублюдки, — громко произнес Цзинь, не в силах больше терпеть всё это. Хотя бы так, хотя бы сказать. Не промолчать, — что, нравится сношаться с братом, а, Сюй? — Не завидуй, крошка, — Вэнь Сюй лучезарно улыбнулся Цзысюаню, а потом снова повернулся к брату и продолжил целовать. Цзинь сжал губы и перевел взгляд на Лань Ванцзи, понимая, что тот потерял сознание. Возможно, это и к лучшему.