Зона Комфорта

      Радость – то чувство, которое переживают сейчас все. Кроме, конечно, тех, против кого воевали. Союз не видел Рейха три дня, с момента окончания битв. Сейчас стоило спешить на нейтральные территории где-то в центре Европы. Там объявлены переговоры. Все страны-участники, пострадавшие, нейтралы. Все будут там.       Об этом думал сам Рейх, лежа в одной позе несколько часов в ужасно трясущемся холодном грузовике. Руки, ноги, торс, глаза, рот были скованы. Никаких чувств, кроме слуха, ему не оставили. Вот так, лежи, мучайся, слушай, вникай.       Он смог открыть глаза только тогда, когда чьи-то сильные руки опустили его на стул, сняв повязку. Ослепительный свет рассеялся и проявил с собой злого Великобританию, Америку, держащего связанного, пускающего слезы ФИ, сильно покалеченную Францию, боязливо жмущегося к стулу Польшу, сурового СССР, напуганного Германию… На последнем взгляд задержался дольше, но его пришлось потупить в пол.       Началось жаркое обсуждение судьбы целой страны длинною в вечность. Столько оскорблений Третий Рейх не слышал никогда. Даже от своего отца. Большинство стран в словесной форме уже всеми известными способами казнило ублюдка и даже похоронить не удосужилось, брезгливо описывая каждую подробность. А вторая половина не выражала ничего, кроме немой ненависти. — Предлагаю просто расстрелять! А наследника разделить под управление каждого из ведущих в войне держав, – в который раз предложили из толпы. — Сварить этого ублюдка в супе! – Воскликнул кто-то, вызвав смешки. — На каторжные работы! Навсегда! – кто-то совсем звонкий справа. — Оставить в лесу, чтобы от голода сдох... – тихо-тихо сказал кто-то вообще левый. — И наследника расстрелять! Долой Германию с карты мира! – этого крикуна попытался найти в толпе молчаливый Союз.       Он всю экзекуцию внимательно слушал, но молчал. Споры перерастали в гул и ругань. Брит, уставший всех успокаивать, сел и потер лицо весьма изранеными руками. Конфликт не решен, все устали, а глава еще и перенервничал, тревожа собственные раны на теле. Но молчание одной важной фигуры и пустословие всех подряд таки выбесило одного присутствующего. Тот, не выдержав своего напряжения, вскочил и ударил кулаками по столу, заставив заткнуться спорщиков в зале. — Совет, – окликнул его США, – мы уже fuckin час пытаемся перекричать друг друга, уже два часа пытаемся решить судьбу этого motherfuker-ра, а ты молчишь! Будто это тебя не касается.       Союз фыркнул и нахмурился. — А что я могу сказать? Если вы не поняли, то по сути, его наследник, – он указал на сжавшегося парня рядом со Швейцарией, – сейчас уже у власти. А Рейх – просто ничто. Оболочка, человек, ноль — не страна. Могу сам его убить, если вы, так сказать, брезгуете. Большего не прошу. Мой трофей, и сделаю его смерть действительно мучительной. – он раздраженно поерзал, сложив руки на груди.       Рейх внутренне сжался. Нет, убейте кто-нибудь, кроме него. Кто угодно, хоть Польша. Хотя там скорее он себя убьет с перепугу. — Я думал, что это решать всем нам. – не слишком грубо возразил и без того уставший Великобритания. Ему, может, и все равно на Рейха, но территории Германии в Европе на дороге не валяются, знаете ли.       Союз уже хотел фыркнуть, начать спорить, но тут к Британии подошла его хромающая, изрядно покалеченная жена – Франция. Она положила здоровую, но ослабшую руку на плечо мужа и хрипло, но с присущей ей нежностью, произнесла: — Наши люди и так устали от войны. Уже больно видеть этого монстра. Мне от него ничего не нужно. К Америке я его не подпущу. Хочется ли тебе, дорогой, марать руки его гнилой кровью? Все здесь присутствующие были согласны с тем, что жизни Рейх не достоин. Я уверена, что Союз поступит мудро. – Она нежно взглянула на Брита, и тот под этим взглядом моментально смягчился. — Ладно. –Королевство поправил воротник. – Но если будешь бить, то лучше до смерти. Хорони сам. – Мужчина вздохнул. – всем плевать, что с ним будет дальше. А вот Германия... — Ясно, – сухо высказал Союз, поднявшись. – Насчет Германии есть выход. Парень еще малой, но уже страна. Ну так и пусть разгребает все то, что после себя оставил отец. Но, – он поднял палец, когда тревожный взгляд старшего немца упал на него, – влияние на него могут оказывать все основные державы, дабы контролировать дела. В прямую политику не вмешиваться. Швейцария остается опекуном до совершеннолетия Германа. С Италией и Японией уж разбирайтесь сами.       На этом, спустя немного обсуждений, и сошлись. Рейх выдохнул. Сын будет жить. В отличие от него самого. Весь остаток процесса наци смотрел на него, буквально взглядом прощаясь со своим единственным лучиком. Но и этот момент был внезапно прерван. Рейх не заметил, как страны пропали из зала, а рядом с ним нарисовался холодный, как булыжник, враг.       Взяв того под руки, СССР увел его в затхлую комнатушку в конце коридора со словами: «надо поговорить, Фриц». А вот это уже совсем не весело. В низ живота ухнуло чувство тревоги, а руки предательски заныли под веревками. Что будет? Прямо тут убьет? Будет пытать? Выкинет, как фантик, умирать в лесу?..       Рассмотреть комнату Наци не успел. Вроде обычный такой кабинет: лампа, письменный стол, шкаф, голые с обшарпанной краской стены, белый потолок и холодный пол... Но от него веяло напряжением.       Союз толкнул чужое тело к стене, отчего то пошатнулось и привалилось к ней спиной, осев на пол. Глухо прохрипев, наци поднял тяжелый болезненный взгляд. Совок же достал из кармана листок и карандаш. Мужчина опустился на корточки рядом и вздохнул, снимая ссаную тряпку с чужих губ. – Итак, мразота, скажешь что-нибудь в свое оправдание, пока у тебя еще есть свобода слова? - Кхе... Приветик. – после недолгого кашля совершенно глупо ответил немец, горько приулыбнувшись. Он не знал, что его так развеселило. Хотя, наверное, это от большого стресса. Стук сердца в груди – все, что он сейчас ощущал, хотя на деле тело было истощено, веревки натерли кожу, голод и стресс поселили синяки под глазами, и от постоянного шума кружилась голова. Неудивительно, почему он не нашёлся что сказать.       В скулу неожиданно прилетел кулак. Рейха по инерции откинуло на пол, больно ударив виском. Фуражка давно скатилась с головы, заставляя прилизанные волосы растрепаться. — Смешно тебе? – прорычал Совет, взяв немца за шкирку. – Что ж ты за человек такой поганый. – наци сдавленно захрипел. — Каким был, таким и остался. – В живот пришелся удар. И еще, по рукам и ногам прошли яркие побои. Фюрера скрутило от боли. Сейчас он, как скулящий пес, лежал перед победителем, сглатывая кровь, засевшую в горле. — Не ври, я помню, каким ты был! – Союз не кричал, а рычал. Буквально. Это не чистая боль, это то, что задели. – от него ничего не осталось.       Вояка выдохнул, потер лицо и, потянув за веревки, посадил, прислонив к стене. Бить он его не хотел. Это всё эмоции. Им предстоит еще долгая дорога домой, и не хотелось, чтобы пленник сдох по дороге. Спустя минуту скулежа со стороны Рейха и тревожных мыслей Союза, второй все же продолжил: — Я даю тебе выбор: умереть от рук остальных стран и тихо мирно сгореть в аду, либо умереть где-то в одиночестве мучительной холодной смертью... Либо я сохраню тебе жизнь и позволю таки прожить её. Разумеется, ради личной выгоды.       Рейх недоверчиво нахмурился. Менять шило на мыло он не собирался. Одно дело умереть быстро и безболезненно, другое – умирать медленно, но менее противно. Союз, видя протест, вздохнул, ведь выбора у фюрера, по сути, и не было. Он озвучил это лишь для иллюзии. Ведь чужую судьбу решать только ему. — Никто не будет знать, что ты жив. Будешь жить вдали от людских глаз. Но и сбежать даже не думай, тебе больше некуда. Все желают твоей смерти и явно не будут думать о гуманности в твою сторону. — Зачем тебе личный пленник? – во рту пересохло до боли, но вопросов было немало. – Что это за «личная выгода» – ручной нацист в доме?       Совет усмехнулся и злостно оскалился, сжав чужое горло ладонями. –Я не упущу шанс использовать и помучить тебя, а взамен ты сможешь увидеть, как растет твое чадо.       Рейх не понял, был ли этот удар под дых реальным, или у него просто перехватило дыхание. Но по сути, что сравнивать? Просто смерть. Пожил, опозорился, умер. Или хрупкое подобие свободы, вдали от стыда и с осознанием того, что где-то жив, здоров его ребенок      Так даже надежда на успокоение совести есть. Так сказать, исправительные работы на воплощение страны, которое ты, да, всем сердцем любил, да, вы проводили все время вместе, да, вы спали столько раз, сколько седых волос у Германской Империи. Но это все до тех пор, пока твои власти не устроили мировой капец.        Рейх задумчиво глянул на лежащий рядом листок. Союз прочитал его взгляд, усмехнулся, развязав его правую руку. Та затекла так, что даже старший поморщился от хруста. Немец прочел рукописные строки, тяжело вздохнул и поставил подпись. Будь что будет. В любом случае смерть. — Мудрое решение, – кивнул Совет, взяв листок и выходя в коридор. Он позвал каких-то парней, те увели теперь уже собственность Союза под руки в медпункт. Изрядно побитый наци даже грустно обрадовался, если бы не словил на себе презрительный взгляд проходящего мимо Америки. Тот свернул в комнату и закрыл за собой дверь. — Товарищ, мной уважаемый СССР, – со смешком фамильярничал Америка. Меня послали с доносом о том, что Фашистскую Италию казнят завтра утром за содействие Третьему Рейху. — Если мне что-то с этого причитается, то скажи и уходи, – не поднимая головы от листка с чужой подписью, хмуро ответил Совет. Он медленно присел за небольшой письменный стол. — Твоя личная подпись нужна, а я подделывать не умею. – Аме медленной походкой подошел к столу и протянул тому бумагу, испещренную чужими подписями. – Видел немецкую псинку. Хорошо ты его обработал, прям как он заслужил~ — Да, но пока он нужен живым. – Союз нахмурился, рассматривая очередную бумагу. Всё, даже мелким почерком. Он уже никому не доверял и искал что-то похожее на: «В случае соглашения все территории Советского Союза будут принадлежать...» но такого вроде не оказалось. — Раз ты здесь, то как дела с Японией? – подпись была поставлена. Парень же хмыкнул и потер затылок. — Готовлю свою малышку к запуску. А то жизни не дает эта Японка моей авиации. – Америкашка щелкнул по своей шапке лётчика и вздохнул. – и, можно считать, что война окончена. – Воцарилась недолгая тишина.       Тут Аме нахмурился, вспомнив что-то неприятное. – shit, у меня бак на нуле. Придется заправляться где-то по дороге... Ну, или как думаешь, в этой разрухе есть топливо? Хочется пораньше быть дома. —Боже, нашел проблему. Я, может, и пострадал в составе армии, но топливо-то осталось. – Союз с минуту набрал по дисковому телефону и самолет штатов обещали залить под крышечку. Янки, конечно, присвистнул и поблагодарил. Но, положив трубку, Совет задумался. — Ты так спешишь домой... А я вот дома уже порядка трех месяцев не был. –Тяжелый вздох грустной правды. – Скучаю по детям.       Аме подошел ближе и глянул в зеркало, утирая грязь с лица. Времени еще немного было и русский, глянув на союзника, похлопал по своим коленям. Тот, без зла усмехнувшись, присел на них и положил руки на чужие плечи. – Ничего, скоро все со всеми увидятся. – парень задумчиво поправил чужую шинель. Совет кивнул и погладил парня по плечу. – Честно сказать, был приятно удивлен твоей авиацией. — Польщен, – улыбнулся Аме, почувствовав, как чужие тяжелые ладони опустились на бедра. Он чуть сжал и разжал пальцы на чужих плечах. – В основном я был службой доставки. — Без которой было бы очень тяжело. – Союз едва дрогнул уголком губ. Он явно говорил о другом, чем вызвал смешок у парня. – Представляю, какой праздник закатят в Вашингтоне... — Да ну, "праздник". Праздник после победы над Японией~ — Мурик мило склонил голову вбок и мягко размял чужие плечи, вызывая у Советов тихий вздох. – Меня немцы сильно не коснулись, что уж говорить. А тебе вот, досталось. Как нога? – Аме имел в виду полученный русским осколок в колено. — Как на собаке. – СССР едва расслабился, погладив паренька по бедру. – Сегодня вот пострадал тот, от кого я получил это ранение. Я своеобразно рад был смотерть в глаза врагу. — Я видел. Кровью и желчью плевался, ха-ха~ паренек аккуратно поцеловал Советы в щеку, утыкаясь носом в рыжую короткую бороду.       Иногда очень не хватает хоть чьего-то тепла. Пусть никто из них не считает другого близким другом, но Аме не жалко, а Союзу полезно не зачерстветь после такого. Янки погладил по щеке русского и поцеловал в скулу. Скоро он снова улетит за море, и Союз снова погрузится в свои проблемы. Ну а пока передышка. Едва Америка успел прикоснуться к чужим губам, постучал солдат, сообщив, что самолет готов к отправке. Мужчины тепло попрощались, и буквально через полчаса в небо взмыла «америкаская ласточка». А вот Совет думал о своем доме…