***
Не прошло и получаса, как мужчина уехал. Дети недолго грустили, убегая гулять на улицу. Немцу же был интересен дом. Он полностью погрузился во внутренний монолог с собой, исследуя место. Например, та самая калитка в заброшенный сад. Железные высокие прутья были оплетены какими-то неизвестными кустами. Замок, старый и ржавый, едва поворачивался и держался на добром слове. Немцу его сбить, пускай даже ногой, по итогу не удалось, но рассмотреть узенький угол сада, приподнявшись на прутьях, вышло. Разрушенная серая каменная тропинка уходила куда-то вправо меж старых клумб и огромнейших кустов замученной и неухоженной малины. Можно было увидеть и что-то, напоминающее стол и пару лавок, но, увы, больше ничего. Дальше вид закрывало невысокое деревце с малюсенькими листьями. Совсем скоро наступит лето. Наверняка тут будет очень красиво. Интересно, есть ли возможность получить ключ? Далее немец вернулся в дом. Конечно, было еще несколько интересовавших его мест, но дальнейшие действия определил голод. Завтрак прошел давно, а сейчас уже давно прошло обеденное время, близился ужин. Да и дети наверняка, придя с прогулки, будут голодными. Поэтому решено было взяться за готовку. Стоило лишь надеяться на то, что хоть какие-то продукты в холодильнике имеются. Кстати, любовь к этому занятию Рейху в свое время привил Италия. Тот был способен приготовить из чего угодно шедевр высшей кухни и делал это с такой страстью, что просто не мог не заразить ею. Ненароком наци задумался о судьбе его друга. Навряд ли он сейчас на свободе и готовит что-то невообразимо вкусное, как когда-то с Рейхом и ЯИ, во времена, когда переговоры проходили больше как дружеские посиделки, а не как очередная тяжёлая мозговыносящая работа на долгие часы. Невообразимо быстро стало не до готовки и уютных вечеров. Так, максимум сухой поцелуй от Италии и побежали дальше к своим людям. Объектом сегодняшнего обеда внезапно стал суп. Совсем простой, овощной, но обещающий быть вкусным и не менее сытным. За готовкой наци немного расслабился, позволив себе уйти в мысли окончательно. Дальнейшее бытие перестало казаться ужасным. Явно могло быть хуже. Дети Рейху даже понравились, после их странной игры. Напряжение относительно них ушло, по крайней мере, сейчас. А вот их папочка все еще вызывал тревогу при одной мысли о себе. Навряд ли Совет был честен с собой, когда забрал его сюда. Хотя, Рейх боится не его власти. Он ведь по-прежнему может убить его в любой момент. Рейх боится его самого. Не секрет, что старые воспоминания ранят больше, чем что-либо. И, конечно, не исключено, что Рейх достаточно чуток, чтобы ощущать это всё почти постоянно, находясь в непосредственной близости к объекту тяжких воспоминаний. — М-м... – оказывается, рядом стояла Беларусь, пока задумавшийся мужчина помешивал суп. – Ты готовишь? Ух ты. — Гм... Да, решил вот... — замялся тихим тоном мужчина — Где остальные? Ты вроде уходила с ними? — Да ну их, – девочка насупилась, – Сказали: «в пацанские игры нельзя девочкам». Они никогда со мной не играют... – Она глянула на кастрюлю и едва приподнялась, дабы рассмотреть. – Это что? Щи? Рейх задумался и хмыкнул. – Так вот как оно называется. Меня твой папа как-то кормил этим. Единственное русское,что могу приготовить. – Он задумчиво почесал затылок и глянул на Беларусь. Та стояла на носочках и рассматривала суп, слегка облизнув губы. Немец аккуратно взял ее на руки, посадив у плеча, и протянул ей ложку с малым количеством горячего бульона. Девочка, не испугавшись, подула на ложку и попробовала. – Нужно еще немного соли положить. У нас солонка старая, вот и сыпет плохо. — Немец в ответ кивнул, и так же с девочкой на руках закончил готовку. Тут уже и парни вернулись, где-то найдя Россию. Пацаны хихикали, рассматривали найденные пустые гильзы от патронов и, кажется, были еще возбуждены неведомой игрой. Единственный из детей – Россия, нахмурился при виде немца, но быстро сменил выражение на безразличие.***
Оказывается, готовит Рейх весьма сносно. Ну, или все оказались очень голодными. Тарелки быстро опустели, активная болтовня ненадолго стихла, сдерживаемая едой и ложкой. Даже старший из сыновей Союза оценил и выглядел уже не таким злым и подозрительным. Тепло от домашней еды расслабило и немца. Он даже на секунду почувствовал себя спокойным и каким-то семейным человеком. Обманчивое, но очень приятное чувство, которое было ежеминутно разорвано. Как и обещался, вечером вернулся Союз. Его машина с глухим грохотом остановилась перед домом. Все сидели в зале, занимаясь кто чем, пока дверь за коммунистом не хлопнула где-то в коридоре. Видимо, в семье русских было традицией встречать папу, поэтому Наци направился вслед за подскочившими с мест детьми. Последние встречи с русским показали, что состояние последнего было не лучшим. В груди затеплилась новая некая тревога, за что гордость немца весьма злобно ругнулась. Совет стащил с себя шинель и ушанку. Дети обступили его так, что тому было не развернуться. Мужчина тихо посмеивался, приветствуя детей, но звучало это слабо. Рейх сложил руки на груди и сжал губы. Возможно, он параноик. С этим русским точно все хорошо? Или это его любимое правило «когда херово – терпи» в действии? — Чем-то вкусным у вас тут пахнет~ – Совет взял Украину на руки и улыбнулся. — Это дядя Рейх приготовил, – отозвался Казахстан. – Тебе нужно попробовать, папа! – Третий мог бы и смутиться, но лишь коротко улыбнулся на чуть удивленный взгляд мужчины. Да, представь себе, наци умеет готовить. И даже не пожадничал. — Да? А я-то переживал, что оставил вас голодными. Ла-адно, поем. Позже. А то столько впечатлений... Сытый я. О, кстати, – Он зарылся рукой в карман своих прямых брюк, одергивая свитер. – Я обещал привезти гостинец от Москвы. Лично передал! На ладони коммуниста оказалась горсть конфет. Яркие, пахнущие сладостью и весельем, фантики звали каждого взять и поскорее съесть конфету под ними. Наверное, это редкость. Каждому досталось по две редчайшие сладости. Детскому счастью не было предела, все улыбались и с радостью разворачивали фантики. Это вызвало у немца незаметную улыбку и спокойный вздох. Много ли нужно для счастья этим ребятам? Совсем немного. Раз уж даже Россия – хмурый и чересчур взрослый – с легкой улыбкой обменивался конфетами с Казахстаном. На ладони Совета осталась еще одна карамелька. И она была протянута Рейху. Наци с удивлением опустил глаза на зеленый фантик в своих пальцах, а затем поднял взгляд на Союза. Тот едва усмехнулся и хлопнул того по плечу, направляясь к лестнице на второй этаж, видимо, в свою комнату. Дети тихо посмеялись этой сцене, а вот у немца в груди что-то сжалось. Никому, кроме Союза, не было известно, что великий и ужасный Третий Рейх сладкоежка. Это было обнаружено одним летом в их юности. Совет в очередной раз посещал друга и случайно обнаружил коробку с различными сладостями у того под кроватью. Было неловко, но коммунист отнесся к этому со всей серьезностью, и теперь каждый раз таскал ему какую-нибудь конфету или шоколад. И вот, спустя много лет, любовь немца к сладкому так и не иссякла, а память Союза, оказывается, все так же крепка.***
За окном стемнело. Дети заканчивали свои игры, сидя на ковре в зале, тихонько играло радио, перелистывались страницы книги, найденной Рейхом на одной из полок. А Союз так и не выходил из своей комнаты. Даже обещано не спустился поесть. В комнате было относительно тихо. Дневной галдеж стих, и в воздухе повисло сонное, но невеселое настроение. Рейх не мог сконцентрироваться на книге. Мысль то и дело соскользала и уносила куда-то в размышления. Поэтому, когда время на часах с кукушкой отмеряло одиннадцать вечера, дети, знатно обеспокоенные тоской по папе, отправились по комнатам. Рейх не возражал, когда младшие попросили посидеть с ними, ведь понимал, что они могут воспринимать его как няню или единственную замену родителя, чье состояние, оказывается, заметили все. — Как думаешь, что с папой? – Тихонько спросил Украина, расправляя кровать. — Наверное, он просто устал. – задумчиво ответила сестра, медленно расчесывая свои кудряшки. — Но ты видела, какой он грустный? – Не успокаивался Украина, ложась и тут же обнимая кусочек одеяла. В ответ Беларусь промолчала, усадив свою куклу на стол. Ее задумчивый взгляд поднялся на лицо сидящего рядом Третьего. – Может, вы с ним поговорите, дядя Рейх? — Да! – Украина подпрыгнул на кровати, – Взрослого он точно послушает. Папа ведь всегда сдерживал свои обещания. А тут не пришёл даже пожелать спокойной ночи. – Зарядившегося энтузиазмом мальчика-батарейку пришлось аккуратно укутать в одеяло. — Я подумаю, – задумчиво ответил Рейх. Одно дело – поговорить по душам со старым другом, а другое – попасть под фиг пойми какое состояние бывшего врага. Но, раз даже дети заметили,то игра стоит свеч. – А сейчас не думайте о папе и попробуйте поспать. – Беларусь вздохнула, легла и обняла плюшевого мишку, бережно заштопаного сбоку заплаткой. Украина вздохнул и отвернулся к стене. — Гм... Спокойной ночи, – сказал напоследок мужчина и выключил свет. Дверь в детскую закрылась, а в соседней давно не горел свет. Оставалось только любопытство, Рейх и тёмный дом. Предлог, под которым можно было войти в чужую комнату, нашелся быстро. Тот самый суп. В худшем из исходов этот самый суп выльют ему на голову, так что не страшно. Взяв на кухне большую доску (видимо, когда-то ее использовали, как разделочную), немец поставил на нее подогретый ужин и со вздохом направился в ту самую темную комнату, в которой еще ни разу не был. Не важно, что совесть сейчас играла с гордыней в карты, давно забив на это мягкотелое сердце, которое и без предлога требовало разговора с Союзом. После легкого стука ему неожиданно позволили войти. Оказалось, что это и спальня и кабинет вместе, только с отдельной выемкой в стене для большой кровати. Такие делали в домах редко, обычно закрывая стеной для создания кладовой. Все остальное помещение было рабочим. Кофейные стены, белые и тёмные пятна интерьера показались такими душными и неприятными, что Наци поежился. Но сжался он ещё и из-за холода. В комнате стоял настоящий дубак из-за открытого настежь окна. Несколько прямых шкафов, недорогое кресло, телефон с дисковым набором, полки с какими-то книгами и темный дубовый письменный стол, за которым сейчас и сидела уставшая грузная фигура. — Чего тебе? – Низко и раздраженно отозвался Совет, приподняв голову. Вид его был страдальческим. Он казался постаревшим лет на пять, уставшим и изнеможденным. Немец набрал в грудь воздуха. Ещё пару дней назад Совет выглядел здоровым, таким сильным, а сейчас ему будто недолго осталось. — Дети легли спать. –Несмело, но четко ответил немец, сглотнув комок в горле от запаха табака в комнате. – И, хм, ты не ел. Поэтому... Вот. – Черт. Так неловко не было давно. Он как школьник какой-то из ванильных фантазий девочек, сбивается и нервничает. Хотя, вы бы на месте немца тоже струсили. Один холодный взгляд Советов стоил тонны жутких мурашек по спине. — Заходи, чего на пороге мнешься. – Послышался усталый хриплый вздох. Мужчина затушил сигарету и облизнул губу. Удивительно было видеть Союза в футболке, не мерзнущего, когда в комнате поселилась прохлада весенней ночи. Суп оказался на столе, а немец закусил губу, думая, как срочно продолжить разговор. — Спасибо, что накормил детей, конечно, но меня не стоило. Не голодный. – Совет разорвал тишину тихим кашлем. Он подпер голову кулаком и фыркнул, почесав нос. – Можешь идти. — Почему ты скрываешь, что тебе плохо? – неожиданно выпалил Рейх, явно удивившись своей смелости. Иной бы враг ретировался моментально, пожелав скорее умереть от неизвестной болезни, но Рейх, кажется тоже не совсем здоров. Все ведь так говорят. Увы, Адольфу немец так смело не отвечал, пока была возможность. — Потому что мне нормально, вали отсюда... – Буркнул Союз. Раздражение его было не удивительным. Он вообще никогда не был добрым. Хотя сейчас Союз даже не глянул на Рейха. Но тот то ли осмелел, то ли охренел. — Союз, мы страны. Мы не можем заболеть просто так. – Немец сложил руки на груди и едва нахмурился. Конечно, он знал, что русские только сейчас оглянулись на масштаб проблемы. А проблема – он сам. Неожиданно Рейха уколола в грудь вина. Но, кажется, зря он вообще продолжил. Ибо Совет поднял на него резкий озлобленный взгляд. — Тебе какое дело до того, как я и что я? Будто не знаешь, что это из-за тебя, мразоты, так происходит! В моей стране разруха, голод и кризис… – коммунист глухо рычал. Его руки неестественно задрожали, а зубы оскалились. Но вспышка гнева сгорела моментально. Он, было вставший, покачнулся и едва был пойман за руку от падения. Горячие руки уж больно сильно контрастировали с вечно ледяными пальцами Рейха. Тот, нахмурившись, подошел ближе, не давая Союзу упасть обратно на стол. Совета, как настоящего ребёнка, усадили обратно. Аккуратные ладони коснулись лба, щек и шеи. Только сейчас можно было понять, что температура тела явно выше нужного. — Ну и зачем было...– немец не закончил, его кисть стиснули грубые пальцы, да так, что тот едва вскрикнул. — Я в полном порядке, катись отсюда, пока я тебе по лицу не заехал!– К концу фраза стала тише, а пальцы немного разжались. Видно, что минутная злость отняла последние силы. Совет кашлянул и выдохнул, ругнувшись. И Рейх даже как-то успокоился. Совет замолчал и даже послушно сел на кровать, когда его совершенно глупо за руку туда отвели. Виски неприятно запульсировали, и здравый смысл куда-то пропал. Рубашку пришлось снять, когда немец закрыл окно. — Устроил тут холодильник, пока из-за жара не чувствовал ничего. Молчал Совет, даже когда по его шее и плечам прошлось мокрое холодное полотенце, сбивая жар. Рейх сидел рядом с чужой кроватью и с самым серьёзным выражением лица пытался помочь врагу. Он нервно сжал челюсть, явно ругая себя за подобную степень заботы. Но мера была необходима. — Вот только не умирай, пожалуйста! Твою тушку хоронить – та ещё задача... Естественно, будь Совет здоров, он бы всего этого не позволил. Но сейчас голова кружилась и болела больше обычного, мысли сбивались оттого в кучу. Во рту знатно пересохло, а слова так и не появились. Вспышка злости явно сделала ему хуже. Он лишь рассматривал чужое лицо и что-то совсем тихо отвечал, смирившись и с чужими прикосновениями, и с чужим участием. Спохватился он, только когда чужие руки исчезли с его лица. Рейх сбил ему жар, как мог, оставил рядом стакан воды и, убедившись, что Советы уснет, покинул чужую комнату, со смешком обронив что-то вроде: —…а сам как ребенок.