Halkegenia Online v2.0

      Луиза Франсуа ле Блан де Ла Вальер моргнула и вернулась в сознание. Это не было похоже ни на медленное пробуждение ото сна, ни даже на более срочное пробуждение от толчка. Это было настолько неожиданное и резкое событие, простое возникновение сознания и времени с совершенной ясностью, что она ошеломлённо шагнула вперёд прежде, чем осознала, что на самом деле стоит. Она тяжело дышала, задыхалась, как будто только что бежала, но даже ради всего святого не могла вспомнить, куда или от кого.       Она тут же завертела головой, как на шарнире, она вертелась во все стороны, ослеплённая яркостью солнца и яркими красками вокруг. В шоке она прошептала:       — Где я?       Луиза обнаружила, что стоит среди скопления палаток… По крайней мере, она думала, что это палатки, но они не были похожи ни на те, что устраиваются для церемоний или общественных собраний на открытом воздухе, ни на меньшие по размеру и более практичные полотняные сооружения, которые использовались армией в полевых условиях. Они также не походили на экзотические конструкции из дублёных шкур, которые использовали кочевники и купцы, путешествующие по пустыням Руб’ал-Хали, и виденные ею на иллюстрациях к книгам.       Вместо этого каждая палатка была установлена на деревянной платформе, наподобие временного фундамента, приподнятой над травой. Палатки были скромных размеров, круглые, с вертикальными стенами, поднимавшимися почти до уровня головы, а затем загибавшимися внутрь к вершине, увенчанной небольшим отверстием, из которого поднимались клубы дыма. Они были украшены длинными нитями бус, колокольчиками, свисающими с крыш, красивой резьбой, нанесённой на каждом открытом кусочке дерева. Их ткани были окрашены в огромное количество оттенков или замысловатых узоров, которые накладывались друг на друга подобно лоскутному одеялу… Или оно так и было?       «Как я сюда попала»?       Этот вопрос пронёсся в её голове с напряжённой ясностью, приобретая странную и внезапную остроту. Что происходит?       — Хеееей! — позвала Луиза. — Кто…. Кто-нибудь! Кто-нибудь слышит меня?!       Есть тут кто? Кто-нибудь? Была ли она здесь одна? Сердце испуганно забилось в нарастающей панике. Затем…       Раздался тихий, едва слышный, но дразняще близкий смех, перемежающийся внезапными, высокими визгами. Этот звук был знаком Луизе, которая была подружкой принцессы по играм, и она сразу же кинулась бежать. Мимо палаток с занавешенными входами, мимо скамеек и стульев с брошенными инструментами, словно их хозяева просто исчезли, мимо столбов, к которым должны были быть привязаны лошади и мулы…       Это место было… пустым? Она никого не видела, но и не чувствовала заброшенности; воздух был наполнен запахами жизни, вокруг неё были следы деятельности, отпечатки ног на земле, весело горящие костры, еда в стойлах. Ей казалось, что если бы она заглянула в одну из палаток, то обнаружила бы там женщин, возившихся со своими горшками, и мужчин, сидевших вокруг и чинивших свои инструменты. Если это место не было заброшенным, то, возможно, все были где-то рядом?       Луиза остановилась, закрыв глаза и прислушиваясь к окружающему миру. Нет, она не слышала никого. Ничего, кроме смеха, который раздавался вдалеке. Что это было за место? Может, здесь водятся привидения? Она надеялась, что нет, ведь такие истории — всего лишь старушечьи сказки, не так ли? Она чуть снова не замерла от мысли, что это может означать, — что она только что была в бою, а теперь проснулась среди города призраков.       Но теперь она больше не чувствовала, что контролирует собственное тело, торопливо обогнувшее следующий поворот, где последние из маленьких хижин-палаток расступились, и она побежала, спотыкаясь, по неровной и грубой тропинке к месту, где ещё одна палатка стояла на возвышении под сросшимся старым дубом. На платформе, образующей пол палатки, сидела одинокая фигура, откинувшись в кресле-качалке.       — Простите меня? — позвала Луиза, постепенно замедляя шаг по мере приближения. — Здравствуйте! Добрый господин, могу я… могу я… — Фигура, казалось, не слушала. Он был неподвижен, глаза закрыты. Он спал? Он?!.. Нет! Луиза отогнала эту тревожную мысль, видя, как вздымается и опадает его грудь. Кроме того, звуки смеха всё ещё доносились откуда-то, уже совсем недалеко.       Теперь она могла видеть, что фигура действительно живая, медленно раскачивающаяся взад-вперёд с тихим скрипом кресла и слабым стуком лакированного дерева. Повернувшись к нему лицом, она почему-то не могла разглядеть его черты, кроме седых прядей, пробивающихся сквозь светлые волосы. Пожилой, но ещё не старик. На его нижнюю часть тела было накинуто одеяло, другое свисало с плеч, — странно, потому что Луиза совсем не чувствовала холода, а руками он работал над чем-то, лежащим у него на коленях.       — Извините меня… — повторила Луиза, а затем с нарастающим гневом: — Вы меня слышите?!       Может быть, он был глухим? Ну не настолько он стар! Но возможно.       Глядя на него сейчас, она бы не подумала, что он намного старше её собственного отца, хотя на этом всё сходство заканчивалось. В этом человеке была мягкость, которой Луиза никогда не видела в своем отце, подобно ребёнку, который вырос, а затем состарился, так и не став мужчиной. Добрые глаза на лице, на котором видны годы и тяжесть усталости.       Луиза вздохнула. Возможно, она была груба. Возможно, он действительно не слышал. Он казался таким сосредоточенным на своей работе… Что это было? Книга? Нет, маленький дневник, который почти умещался на ладони правой руки, пока он старательно заносил свои мысли на бумагу пером и чернилами. Рядом с ним стоял плетёный столик, на котором лежали все его принадлежности, — маленький нож, чернильница и что-то вроде шкатулки, в которой Луиза разглядела серебряный полумесяц — оправу зеркала, частично завёрнутого в ткань.       Мужчина по-прежнему не замечал её — или, по крайней мере, не поднимал глаз от своей работы. Вместо этого Луиза посмотрела мимо него и остановилась на открывшемся перед ней виде, простирающемся до самого горизонта.       Это было похоже на полёт на воздушном корабле — но там высота над сушей или морем не давала должного представления о масштабах того, что она видела. Здесь, на вершине холма, на котором стояла палатка мужчины, земля начиналась у её ног и уходила всё дальше и дальше. До самого горизонта простиралось море травы, изредка вдалеке мелькали стада крупных животных. Холмы вздымались волнами, словно сама земля была живой, узор повторялся снова, и снова, и снова, пока не исчезал вдали. Бесконечная трава демонстрировала светло-зеленый и желтый цвета позднего лета, окрашенные солнцем, опускающимся за горизонт. Две луны висели в небе, светясь бледно-оранжевым светом.       Неподалёку находился источник смеха, который она слышала. Дети, как она и предполагала; троица играла, сжимая в руках игрушечное оружие: деревянное копье, грубый деревянный меч и маленький лук. Старшему было не больше двенадцати, младшему — не больше шести. И с ними была женщина.       Луиза прищурилась, протирая глаза, и снова посмотрела на странную фигуру. Сильфа? Но дети, похоже, любили её, кружились вокруг неё, играя, и радостно кричали о своих воображаемых приключениях и победах. Сильфа улыбнулась и сказала что-то, что затерялось вдали.       Ну что ж, кто-то здесь может говорить. Луиза собиралась с силами, чтобы ступить на тропинку, но снова остановилась, услышав, как у неё под боком отложили перо.       — Это бесполезно.       Голос звучал слишком старо, даже для этого пожилого мужчины. Сначала Луиза не поняла, говорят ли с ней, или он говорит сам с собой. Когда она повернулась, чтобы выяснить это, то обнаружила, что глаза мужчины по прежнему не отрываются от страниц книжки.       Он просто разговаривал сам с собой. Луизе стало не по себе, но другого способа объяснить это не было.       — Так вы можете говорить! Почему же…       — Ты не можешь говорить с ними, так же как и со мной. Они не настоящие, просто фрагменты воспоминаний, осколки более счастливого времени, терзающие меня. — Он продолжал говорить, словно совершенно не замечая, что она вообще здесь находится. — Так же как и я — фрагмент самого себя, оставленный здесь, чтобы терзаться вечными видениями того, как всё когда-то было. Если это послание когда-нибудь будет услышано — то это произойдёт спустя долгое время после моей смерти. После того, как мои дети и все, кого я любил, исчезнут, а наши кости рассыплются в прах.       Луиза побледнела, сделав один неуверенный шаг назад, затем другой. Неужели… неужели он имел в виду призраков? Проклятые духи! Неужели… неужели она оказалась в проклятом месте? Она хотела бежать, но почувствовала, что её ноги словно приросли к земле, а её глаза уставились на книжку, сжимаемую в испещрённых шрамами руках.       — Я не знаю, будет ли это послание услышано теми, кто придёт после меня, или оно будет потеряно, как последнее напрасное усилие.       «Придёт после»? Их глаза сфокусировались на одной и той же точке на бумаге, как будто мужчина читал отрывок из своей маленькой книги.       — Если оно будет услышано — это может означать только то, что я проиграл свою борьбу. — Он сделал паузу в чтении, потянулся, чтобы перевернуть страницу. — Ты, кто будет нести проклятую силу разрушения. Я не могу представить, кем ты будешь, какие грехи или добродетели окрасят твою душу. Но, кем бы ты ни был, какой бы тёмной и коварной или светлой и доброй ни была твоя душа, — за бремя, которое я передал тебе, я не могу быть прощён.       Он закрыл глаза, как человек в конце жизни. Судя по слезам, жизнь была прожита не очень хорошо.       Какую боль он мог скрывать? Разве цель призраков не в том, чтобы обрести покой? Луиза сглотнула и медленно подняла руку.       Внизу женщина и дети прекратили игру, глядя на него. Сильфа улыбнулась, обняв детей. Только тогда Луиза заметила сходство и уши, которые у всех троих были разными — от слегка заострённых до почти эльфийских по длине.       Когда мужчина открыл рот, чтобы продолжить, шепча последнюю молитву о том, чтобы это не было ужасной ошибкой, Луиза положила руку на его плечо, и тут…       Мир словно снова шевельнулся, тяжесть воздуха сменилась лёгким ветерком, цвета, которые раньше казались яркими, теперь казались размытыми, как фон старой картины. Но больше всего потряс мужчина, который смотрел на неё, как будто не веря.       — Я… — Луиза остановилась, когда он открыл рот, отчаянно облизывая губы, собирая силы для последнего крика.       Она почувствовала, как что-то дёргает её, тянет назад, туда, из-за её спины. Тьма закружилась по краю её зрения, затягивая, как в омут. Она попыталась ухватиться за плечо мужчины, но было поздно — она падала, падала, падала… Последнее, что она услышала перед тем, как её сознание угасло, было эхо мужского голоса:       — Прости меня!       

***

             Луиза Франсуа ле Блан де Ла Вальер моргнула и вернулась в сознание. Внезапное пробуждение — не самое приятное ощущение, а уж дважды подряд… По крайней мере, на этот раз Луизе не грозило падение, нет, на этот раз она лежала на спине, уставившись в незнакомый потолок над головой и пытаясь понять, где она на этот раз.       Деревянный потолок. Она в помещении. Свет и песни птиц говорят, что сейчас день. Забавно, но она не ожидала этого. Не после падения в ту тьму.       Луиза прищурилась, медленно пытаясь понять, как она здесь оказалась. Это был… похоже, всё-таки, сон. В то время он казался слишком ярким, даже сейчас его фрагменты были удивительно чёткими, но это было похоже на то, как будто смотришь сквозь разбитый хрусталь: миллион граней, миллион разных кусочков, и нет возможности собрать их воедино. До этого, до сна, её память была не очень чёткой, в основном это были лишь впечатления от того, что, как ей казалось, происходило. Она помнила, как бежала, в груди зародилась тупая боль. Помнила ненависть. Она была уверена, что произошло что-то ужасное, и со страхом ощупала себя, осторожно, чтобы не потревожить возможные раны.       Боль в груди медленно распространилась на всё остальное тело — и это тело болело так, словно её посадили в бочку, а потом покатили вниз по склону. (Ещё одна из не самых блестящих идей Генриетты, когда они были детьми.) Она чувствовала себя избитой, на руках и ногах были синяки, и, судя по боли при дыхании, рёбра были либо ушиблены, либо вовсе сломаны. Но сильней всего была боль в голове, боль, сжимавшая пространство за глазами, подобно тискам, и пульсирующая вместе с биением сердца.       Но как только её рука коснулась марли, закрывающей левую сторону лица — она замерла. Пальцы нащупали ткань над левым глазом, и она наконец-то поняла, почему её зрение казалось не совсем правильным. Повязка на глазу? Она вспомнила, что была ранена, и боль, которую она испытала, когда противостояла…       Луиза вскрикнула, дёрнувшись, когда к ней начали возвращаться фрагменты, собираясь в целое полотно. Внезапный бой, погоня, фейерверк… Всё снова собралось воедино в жестоких деталях, от которых у нее перехватывало дыхание и подступали слезы. Бой. Яд. КоКо!       Она должна была… должна была… Она не знала! Но ей нужно было двигаться, рассказать кому-то, кому угодно, чтобы узнать, что происходит!       Не обращая внимания на боль и протест собственного тела, Луиза изо всех сил пыталась встать, стряхнуть с себя тяжёлые одеяла, выкатиться из этой проклятой кровати. Кто-то переодел её, прочная дорожная одежда сменилась бледным льняным халатом, который теперь только путал ее. В спешке она сорвала простыни, но едва не упала с кровати, когда поняла, что её ноги всё ещё прижаты чем-то слишком тяжёлым, чтобы быть одеялом или подушкой. Слишком, слишком, слишком тяжёлым.       Когда Луиза посмотрела вниз, задыхаясь от внезапной попытки сесть, её первой мыслью было — как родители позволили Каттлее проделать весь этот путь до столицы? На её бедре покоилась голова женщины, волосы которой, безусловно, подходили по оттенку её семье, и это так походило на её сестру — засыпать, где попало.       Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что фигура одета в растрёпанное бальное платье со следами размазанного макияжа на рукавах. Эта женщина не так давно была на вечеринке. Бал, который, судя по положению солнца, начался не менее суток назад, не иначе. А лицо — то, что она смогла разглядеть под прикрывающей его рукой, — было старше, резче, слишком суровым, чтобы быть её мягкой и доброй сестре. Это означало, что женщина, спящая на ней, могла быть только одним человеком.       — Матушка? — спросила Луиза в тишине комнаты. Какой бы невозможной ни была эта мысль — это был единственный вывод, который мог сделать её измученный болью и внезапной паникой разум. Это было настолько шокирующе, что она на мгновение застыла на месте. Как такое возможно?       Мать, конечно, присматривала за всеми дочерьми, когда они болели, особенно за Каттлеей. Но даже тогда она держала определённую дистанцию, стояла у их кроватей или дремала поздно ночью в соседнем кресле. Она никогда бы не позволила себе заснуть в такой позе. Выражение лица тоже было другим, более мягким, чем Луиза когда-либо видела у неё раньше.       Ей захотелось убедиться, доказать самой себе, что у неё не галлюцинации. Она протянула руку, сначала неуверенно, а затем с растущей решимостью, указательный палец слегка согнулся, когда она очень бережно коснулась щеки матери. Нет, ей не показалось. Она провела рукой вдоль скулы, затем вверх к виску, откинув несколько прядей розовых волос, такого же оттенка, как и ее собственные. Это было реально.       Хотя её попытка выпрыгнуть из кровати не вызвала даже малейшего движения со стороны родительницы, незначительное прикосновение было замечено. Дыхание, только что глубокое и ровное, участилось. Мать всегда быстро просыпалась — и этот раз не стал исключением. Прежде чем Луиза успела убрать руку, пальцы сомкнулись вокруг ее запястья, как тиски, совсем не больно, но совершенно непреклонно.       Глаза открылись, карие, того же оттенка, что и у Луизы, взгляд наполнился поразительно тёплым беспокойством.       — Луиза?       Герцогиня быстро заморгала, теплота стремительно сменилась лёгким замешательством и быстро спряталась за знакомой суровостью.       Луиза вздрогнула, когда мать отпустила её руку. Это выражение предназначалось для использования только в очень редких случаях. Тогда, когда её родительница хотела выразить своё недовольство.       — М-матушка… — с трудом пробормотала она, опустив глаза на свои руки. Нет! Сейчас на это не было времени, мать, конечно, поймёт. — Матушка, я… Нападение… и бал… КоКо!       Она заикалась, не зная, с чего начать, поэтому просто позволила всему вывалиться наружу, совершенно бессовестно и бесконтрольно.       Её остановил поднесённый к губам палец.       — Хватит, Луиза. Теперь ты в безопасности, а с твоими обидчиками… разобрались.       Сказано это было обычным тоном, но в нём был намёк на что-то большее, как будто это была не вся история.       Обидчики. Люди, которые напали на неё. Луиза нахмурила брови, пытаясь вспомнить детали, но если всё остальное было ярким, то сама драка и её окончание словно размылись. КоКо сражалась с ними, она была уверена, кайт ши была невероятной, такой же храброй и свирепой, как настоящая львица.       — Я не знаю, сколько ты можешь вспомнить. Прошлой ночью было нападение, — продолжила объяснять мать. — Попытка похитить принцессу и убить принца Уэльса прямо на балу. — Луиза молча слушала. — Но она была предотвращена в последний момент, хотя последствия всё ещё устраняются. После того, как лейтенант Агнес представила свой доклад, всё стало намного яснее. Похоже, что люди, напавшие на вас, были частью заговора, и вы вмешались в их планы прошлой ночью.       «Прошлой ночью»? Значит, вся ночь действительно прошла. Значит, всё действительно закончилось. Вернее, почти:       — КоКо. — сказала Луиза. — Что случилось с КоКо?       — «КоКо»? — спросила матриарх Вальеров.       — Фейри, с которой я была, — коротко ответила Луиза. — Та, кроме мисс Карамель, она — кайт ши, она была со мной и… и… — её горло перехватило. Образ очень ясно вспыхнул в её сознании: испачканный кровью мех, неподвижная грудь, челюсти, которые выпустили её врага только в смерти. Она молилась, чтобы это было лишь кошмарным сном.       — Ты имеешь в виду подданную леди Алисии, — заключила её мать с отвращением на лице. — Я не могу сказать, что с ней стало. — В голосе матери мелькнул гнев. — Да оно и не важно. — Ответ был подобен физическому удару, пощёчине, Луиза словно онемела. — Ты говорила о ней прежде. Я только сожалею, что не вмешалась раньше. — Герцогиня протянула руку, взяв дочь за подбородок и внимательно изучая её единственный видимый глаз. — Эта женщина оказала на тебя дурное влияние, и я позволяла этому продолжаться слишком долго. И вот результат этой небрежности…       Звук, резкий, короткий, хлёсткий, прозвенел в маленькой комнате как колокол. Луиза с недоумением посмотрела на собственную поднятую руку, ощутила жжение в ладони. Она поняла, что задыхается, забыв сделать вдох. Что она только что сделала? Её мать, похоже, тоже не знала, судя по прижатой к груди руке и ошарашенному взгляду.       ЧТО ОНА ТОЛЬКО ЧТО СДЕЛАЛА?!       Удивительно, женщину, отважно встречавшую в битве смертоносные чары и пламя драконов, было бы трудно ошеломить обычным шлепком по кисти. Но этот удар был получен совершенно с неожиданной стороны.       Луиза только что подняла руку на свою мать. Разум, воспитанный на соблюдении приличий, вскрикнул от ужаса: она только что ударила свою мать! И если бы не гнев, всё ещё толкавший её вперед, она бы уже лежала на полу, умоляя, прося прощения. Вместо этого…       — Нннн…       — Луиза! — возмутилась Карин, наконец, собрав мысли воедино. Гневный тон всегда ей отлично удавался…       — …ннн… — Всего одно слово, Луиза почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Такое короткое и страшное слово, которое она пыталась из себя выдавить.       — Это снова та женщина, не так ли? — подозрительно прошипела мать — И, вероятно, та блудница-Цербст тоже?       — …н-НЕТ!       Тот шлепок ошеломил мать — а на этот раз она словно ударилась о стену, через которую не смог бы пробиться даже самый сильный шквал.       Луизе потребовалось всё, что у нее было, чтобы вымолвить это слово, и теперь она была в ужасе от того, что не может остановиться… Что если она остановится — то никогда больше не сможет начать. Не сможет сказать так много того, что, как она была твёрдо убеждена, должно быть сказано.       — Н-не смей говорить плохо о КоКо! Не смей! — Её глазам становилось все хуже, обоим, слезы впитывались в марлевую повязку. — Она была так добра ко мне с первого дня нашей встречи! Добра к такому никчёмному «нулю», как я! А теперь она может быть мертва, потому что была слишком занята, защищая меня, когда должна была спасать себя!       Она, вероятно, мертва, шансы были велики. Луиза обхватила себя руками, не желая верить. КоКо не должна была умереть здесь, в безвестности, она должна была снова увидеть своего сына…       Мать встретила взгляд её одинокого глаза и ответила удивительно спокойным голосом:       — Она подвергла тебя такой опасности, Луиза. Этого я не могу простить.       Луиза сердито помотала головой. Как могла её мать быть такой… такой глупой!       — КоКо не виновата! Все думали, что это будет безопасно! Тогда уже и лейтенант Агнес тоже виновата! И Кирхе! А как насчет мисс Карамель и меня?! — Да, особенно её! — Я сама решила пойти. КоКо не имеет к этому никакого отношения. — Она удивилась гордости, прозвеневшей в собственных словах. Герцогиня попыталась заговорить, но замолчала под неумолимым напором дочери: — Это был МОЙ выбор, матушка! Это моя ответственность. Я сама решила пойти и помочь, где могла. Так что, пожалуйста, — наконец её плечи опустились, — пожалуйста, не говори о ней плохо. Ты даже не знаешь, о чём говоришь. Особенно сейчас, когда она даже не сможет ничего сказать в свою защиту!       — Ты обещала, Луиза, — строгим тоном сказала мать. — Ты поклялась нам, что будешь держаться подальше от опасности. Ты снова ослушалась.       — Я не пыталась искать опасность, матушка. И КоКо — тоже, — сердито ответила Луиза. — Никто не заставлял меня идти, и никто не думал, что это случится. Включая тебя. И включая КоКо. Если только, — она помрачнела, — если только ты не хочешь, чтобы я всю жизнь прожила взаперти — как я могу избежать того, что никто не мог даже увидеть? Ты этого хочешь для меня?       Казалось, что старшая Вальер всерьёз задумалась именно об этом варианте. Луизе оставалось только затаить дыхание.       — И я полагаю, ты бы сказала то же самое о Цербст?       Кирхе? Луиза удивилась. Когда она видела Кирхе в последний раз — та сражалась за свою жизнь, и она с удивлением обнаружила, что действительно что-то чувствует к германке.       — Я… думаю, что должна. Скажите, она… С ней всё в порядке?       — Это она привела на помощь королевских гвардейцев. Есть показания, что она без поддержки справилась с двумя заговорщиками, — впечатляющее достижение, учитывая, что они были королевскими жандармами, прошедшими боевую подготовку. Полагаю, она где-то поблизости. Некоторые из королевских лекарей… довольно молоды.       Луиза нахмурилась — это определённо было похоже на Кирхе.       — Тогда… Пожалуйста, матушка, узнайте, что случилось с КоКо.       К её удивлению, она не была уверена, хочет ли она это знать. Она не могла смириться с неопределенностью, но, опять же, это время неведения могло быть единственной отсрочкой от груза вины. Она ругала себя за трусость. Но, к её большому удивлению, мать согласилась.       Луизу нужно было осмотреть на предмет травм, раз уж она очнулась. Они смогут спросить у врачей о местонахождении КоКо, когда те придут. А пока Луиза сидела и старалась быть терпеливой.       Посмотрев на мать, потиравшую запястье, Луиза отвела взгляд.       — Пожалуйста… простите меня, матушка, — пробормотала она. — Я… позволила своему характеру взять верх надо мной.       — Тебе ещё предстоит овладеть своим характером… — к её огорчению, согласилась мать. — Но я… — она нахмурилась. — Возможно, я чересчур поспешно выдвинула несправедливые обвинения. — Затем, нахмурившись ещё сильнее: — И… Луиза… я…       Что бы ни собиралась сказать герцогиня, ей пришлось подождать, так как дверь открылась, впустив мужчин в белых льняных халатах лекарей. На королевской службе были одни из лучших целителей Тристейна, как и подобает королевству, известному своим водным родством. Оба мужчины работали быстро и были неизменно вежливы, меняя повязки и осматривая каждый сантиметр её избитого и покрытого синяками тела с профессиональной отстранённостью.       И благодаря им измученная душа Луизы обрела некое подобие покоя -- кайт ши действительно доставили в госпиталь накануне вечером, и весь путь до дворца она проделала под неусыпным присмотром магов воды. Из-за тяжести травм и трудностей с возвращением ей истинной формы в бессознательном состоянии она не раз была на грани, но сегодня утром состояние её уже было стабильным, она всё ещё спала и показывала все признаки того, что выкарабкается.       КоКо жива. Она не умерла!       Луиза не переставала лепетать слова благодарности, пока один из мужчин не ухватил её за голову, удерживая ту неподвижно, чтобы он мог проверить её глаза. Она всё ещё благодарила удачу, когда он обратился к коллеге с просьбой перепроверить.       — И-извините?       Луиза поняла, что что-то не так, когда они отвернулись и стали горячо шептаться. Мать, тоже далеко не дура, мгновенно насторожилась.       — В чём дело? — спросила Вальер-старшая с интонациями приказа.       Доктора снова повернулись, оба стояли слева от Луизы, исчезнув из поля её зрения, что было странно. Почему-то мешала переносица — она никогда не замечала этого раньше.       — Мисс Вальер? — сказал один из врачей. — Если позволите — могу я попросить вас посмотреть на меня, не поворачивая головы?       Луиза была в замешательстве. Что это может значить?       — Я не…       — Что не так с моей дочерью?!       Казалось, вся комната вздрогнула от едва сдерживаемой магии.       — Миледи, — начал один из врачей. — Возможно, произошла врачебная ошибка… Когда ваша дочь была доставлена в госпиталь — у неё была обнаружена царапина возле глаза, полученная от летящих обломков. Мы приняли меры, чтобы ускорить заживление, но…       Луиза повернула голову, чтобы посмотреть на обоих врачей, и только тогда поняла, что не так с её зрением. Хотя она чувствовала, что левый глаз открывается и закрывается нормально, её охватило чувство ужаса, и она потянулась к тому месту, где только что была повязка. Она с осторожностью ощупала содранную кожу, смазанную мазью, а затем — вроде бы неповрежденный глаз. Но даже держа руку перед лицом, она не могла её разглядеть.       — Все выглядит физически неповрежденным, — продолжил второй доктор, выражая обеспокоенность и голосом, и выражением лица. — Мы не можем найти никаких дополнительных повреждений. У мисс Вальер не должно быть никаких проблем, но…       — «Никаких проблем»? — спросила Луиза, голос поднялся на октаву в панике, она быстро моргала, ей хотелось вцепиться когтями в глазницу, чтобы убрать то, что отбрасывало ее левый глаз в темноту. — Мой глаз. Он ослеп!