Halkegenia Online v2.0

      Уже очень давно Марианна не видела Карин Дезире де ла Вальер такой разбитой. Это выражение ей не шло, но оно было вполне объяснимо, — после того, что им только что сказали. Собрание было закрыто совсем недавно, почти все уже ушли, и теперь она не знала, что думать о происходящем, о том, что случилось, и о тех далеко идущих последствиях, которые могут наступить, если правда когда-нибудь станет достоянием общественности.       Ведь это была правда, хотя лорд Мортимер настойчиво называл её «всего лишь предварительной теорией, в лучшем случае, слабо подкреплённой догадками». Она была уж слишком похожа на правду.       Однако теперь предстояла совершенно обыденная задача — справиться с последствиями. Не последнюю роль в этом играла её старшая подруга, её единственный настоящий друг, стоящий в смятении перед окнами зала.       — Карин, я хочу, чтобы ты не беспокоилась об этом, — мягко сказала Марианна. — Что бы ни случилось, твои дочери будут в безопасности, даю слово. — Она бы предложила защиту дому Вальеров, как лично, так и как политическая фигура, но не могла сказать, в её ли это власти. Очень многое зависело от того, что будет дальше, как долго они смогут держать эти откровения в тайне, и какие враги появятся, если информация просочится.       Герцогиня де ла Вальер посмотрела на неё, грустная улыбка скользнула по её губам.       — Для меня это большая честь, как всегда. Но, Марианна… Если хоть слово об этом станет достоянием общественности…       — Я знаю, — тихо согласилась она. У Вальеров было множество врагов, это было одним из неизбежных «привилегий» знати, и каждый из них попытался бы использовать эту новость, чтобы побольней ударить. Они обобрали бы семью до нитки, если бы им дали хоть полшанса. — Но это самое малое, что я могу сделать за все годы твоей преданности. — Карин открыла рот, но Марианна не дала ей ответить: — Я очень многим обязана тебе, Карин, хотя ты всегда утверждала обратное. Но это меньшее, что я могу сделать, вернув хотя бы малую толику своего долга.       И даже если бы она не чувствовала себя обязанной, то всё равно сделала бы это для надёжной подруги.       — Ты щедра, — сказала Карин. — Очень щедра. — Она медленно покачала головой. — Но даже королева не может спасти от обвинений в ереси.       И вот источник уныния Карин — она со стыдом смотрела на свои руки, зная, что никто, ни королева, ни даже Шквальный Ветер не смогут противостоять подобному.       Марианна положила руку на плечо подруги, наклонившись ближе, чтобы прошептать ей на ухо:       — До этого ещё не дошло. Если Церковь узнает об этом… Когда они узнают об этом, конечно… Если Луиза совершила призыв фамильяра… даже такого фамильяра, — то они не смогут обвинить её в ереси. Многие вызывали необычных фамильяров в прошлом, не навлекая на себя гнев Церкви.       Если Церковь обвинит Вальеров в ереси за успешный призыв — это будет противоречить Доктрине Веры, которую она утверждает. Святейшему Папе придётся сделать исключение.       Карин прикусила губу.       — Кардинал Мазарини прав, Анна. Церковь не будет рассматривать это как обычный призыв. Это совсем не похоже на то, что должен делать привычный призыв, они приплетут её искажённую магию и сделают вывод, что она исказила святое заклинание Основателя. Так что вместо ереси они обвинят её в святотатстве!..       Голос становился всё выше, пока не превратился в жалкий писк.       Марианна обняла подругу, чувствуя её дрожь. Прошло очень, очень много времени с тех пор, как она видела такое. Когда-то Карин была поразительно эмоциональной, но после замужества многие из этих чувств стали контролироваться, сдерживаться, направляться в русло непреклонной, как сталь, решимости.       — Это если они узнают, — твёрдо сказала Марианна.       — Нет…       — Я могу приказать своим рыцарям хранить тайну, — продолжила королева. — И лорды фейри заинтересованы в сохранении этого в секрете.       Чтобы защитить их надежду на возвращение домой, если не больше. Леди Сакуя и леди Алисия выразили большую обеспокоенность за дальнейшую безопасность мисс Вальер, если её роль в Переходе станет достоянием общественности. Слишком многие были в отчаянии, слишком многие жаждали наброситься на предполагаемый источник их бед. Но более холодные головы должны были возобладать, и поэтому лорды фейри согласились придержать это знание в узком кругу, пока только для себя.       — Нет.       — Остаётся только та германка…       — Цербст, — уточнила Карин. — Подумать только, похоже, она подружилась с моей дочерью. — Герцогиня повернулась и посмотрела Марианне в глаза. — И ответ всё ещё «нет». Нет — просто потому, что это обязательно дойдёт до ушей Церкви, так или иначе, рано или поздно. Слишком многие уже знают. Анна, я лучше сама признаюсь, чем буду выглядеть так, как будто мне есть, что скрывать. Я знаю, что это к лучшему, и для Луизы тоже, но даже если так, — Карин прижала кулак на груди, — почему у меня такое ужасное предчувствие?       «Предчувствие»? Дурное предзнаменование. Нетрудно догадаться, почему. Марианна прикусила губу.       — Тогда… что теперь?       — Теперь?       — Луиза? — уточнила Марианна. — Твоя дочь — что с ней? Фейри захотят изучить её поближе, как часть договора.       — Да, я хорошо это понимаю. Лорд Мортимер хочет, чтобы доктор Шоичи осмотрел глаз Луизы. — Карин повернулась и медленно подошла к окну, глядя вниз на сады. — Наши обязательства по договору — Вальеры, похоже, должны их выполнить.       А именно — обещание предоставить фейри, если это возможно, средства для возвращения к месту их происхождения. Если причина в Луизе де ла Вальер — то она будет незаменима в поисках решения.       Карин нахмурилась, заметив что-то любопытное, и Марианна подошла к окну, чтобы выглянуть. В саду беседовала троица: ребенок, юноша и женщина. Крылья женщины выдавали её личность на любом расстоянии. Два фейри-мечника, которых так высоко ценили лорды, и их дочь.       Родители внимательно наблюдали за ней: девочка с готовностью бросилась в объятия матери, как только та появилась, и теперь болтала, как умеют только дети, несомненно повествуя обо всём, что случилось в их отсутствие.       — Прекрасная семья, — заметила Марианна. — Воистину знак того, что фейри — люди, как они и говорят. Между ними такая любовь и доверие.       — Я рассказала тебе историю моих дочерей, не так ли? — спросила Карин, не отрываясь от окна.       — Давно, вообще-то.       — Мы никогда не планировали Луизу, — Карин призналась внезапно и, похоже, смущённо, словно раскрывая секрет, которого стыдилась.       Марианне захотелось рассмеяться.       — Никто никогда не планирует ребенка, дети просто случаются.       — Я имею в виду… Когда Каттлея родилась, когда она начала болеть, — я не знала, что делать. Мы водили её к каждому целителю, к каждому натурфилософу. Никто не мог сказать нам, в чём дело, только говорили, что это как-то связано с её собственным телом. Я была так… напугана тем, что я с ней сделала… — Голос Карин дрожал. — После этого я не осмеливалась завести ещё одного ребенка. Но мужчины и женщины иногда бывают легкомысленны, и меры не всегда так надёжны, как говорят, и когда я обнаружила, что беременна… Я не могла перестать думать о Каттлее. Я боялась, что совершила ужасную ошибку. — Глаза Марианны расширились. — Но потом я впервые взяла её на руки. — Карин зажмурилась, вспоминая более счастливые времена. — Такая крохотная, бойкая, здоровая, она была словно маленькое благословение. Больше всего я боялась, что ей будет больно, а теперь… Её глаз, Анна… Они не знают, что можно сделать с её глазом. — герцогиня выглядела измученной. — Он полностью здоров — но всё ещё не видит.       Наступила тишина, нарушаемая только отдалённым счастливым визгом девочки, которую отец-спригган катал на плечах.       — Луиза испытала достаточно. Больше не надо. Я больше не буду рисковать ею. Не после этих поисков предателя. Не после того, что случилось ночью. Я позволю ей помогать фейри, но что касается остального — её обучения, этих непродуманных уроков… С ними покончено. Я забираю Луизу туда, где ей самое место.       

***

             — Не унывай, Вальер, — сказала Кирхе, сосредоточившись на нарезке яблока — единственном развлечении в дворцовом лазарете. Возможно, именно поэтому она не осознала своего промаха, пока не стало слишком поздно. — Ты ещё жива.       Как только слова слетели с её губ, германке захотелось себя пнуть. Тактичность не была её самой сильной стороной, но по сравнению с Луизой она, обычно, была на высоте. Просто недавние события потрясли и её — не каждый день приходится сталкиваться с невозможным.       Кирхе опустила взгляд на Луизу. Впрочем, рядом с Вальер пора бы уже и привыкнуть. Она задумалась: если фамильяр характеризует призывателя, то что можно сказать в этом случае?       Ирония судьбы заключалась в том, что девушка с прозвищем «Ноль», мелкая девчонка, практически девочка, вполне могла учудить что-то, что потрясло бы все королевства до основания. Даже если это удастся сохранить в тайне — Церковь всё равно скоро узнает об этом, и тогда… Тогда всё станет очень «интересно».       Если Вальер и услышала её, то никак не показала этого. Розовласка потерялась где-то в своем собственном маленьком мирке, в котором она находилась с тех пор, как её мать сообщила новости. Плохие новости, а как считала Луиза — просто катастрофические.       Её возвращали домой, в поместье Вальеров. И вместе с этим оканчивалось её обучение. Луизе было запрещено продолжать заниматься магией, родители даже отобрали её фокус, найденный спасшими её рыцарями. Очевидно, герцог и герцогиня были полностью солидарны в том, что так будет лучше для неё.       И как бы ни было неприятно об этом думать — они, вероятно, были правы. Луизу нужно было пока держать подальше от посторонних глаз, пока её не изучат и не выяснят всю глубину её новых странных способностей.       Таким образом Кирхе досталась необычная привилегия — быть иностранцем, находящимся в курсе государственной тайны иной державы. Привилегия, которая вполне может стоить ей жизни, если хоть слово об этом просочится на её родину. Герцогиня дала ей понять это весьма недвусмысленным образом.       Если отбросить угрозу её жизни — Кирхе должна была быть довольна, хотя бы немного. Наконец-то она получила доказательства, которые искала с того рокового дня. Вот только она никогда не хотела получить их такой ценой.       Лучшим качеством Луизы было её упорство. Дайте ей кость — и она прогрызёт её до мозга. Сбейте её с ног — и она тут же поднимется. Казалось, ничто не могло её остановить, даже замедлить. Возможно, именно это и привлекло Кирхе к Луизе в первую очередь. В ней была восхитительная, достойная восхищения сила духа, что-то, на что можно было равняться, а не просто бесполезно растраченный магический потенциал.       А за последние несколько месяцев появилось даже нечто большее. Доверие и взаимное уважение, даже дружба. Они вместе одерживали маленькие и не очень маленькие победы. Они разделили множество мелких и несколько крупных неудач. Кирхе приняла Луизу и со временем обнаружила, что хочет видеть её успехи ради неё самой. Это делало нынешнюю дилемму ещё более болезненной, словно потеря была её собственной.       Вальер сейчас выглядела побеждённой. Такое бывало и раньше, моментами, но в этот раз в поражении сквозила безнадёжность. Что бы ни сделала эта стерва-мамаша, она добилась того, о чём Кирхе и не мечтала: она сломила розовласку.       Ну давай же, Луиза…       Должно быть что-то, что она могла бы сделать, чтобы снова разжечь этот огонь. Для начала хотя бы поднять настроение, показать, что она не просто тень, всё ещё живущая в этом мире. Слова ободрения, дружеские подколки, даже завуалированные оскорбления вызывали один и тот же ответ — легкий кивок и шёпот согласия. Кирхе пыталась разговорить её — но получила лишь покачивание головой и уход в себя.       Сначала Цербст думала, что Вальер сама очухается, но вероятность этого становилась всё меньше и меньше, поэтому Кирхе решила прибегнуть к крайним мерам. Луиза, вероятно, не поблагодарила бы её за это, поэтому она не сказала той ни слова, но доктор-сильф был очень сердечным человеком. Губы германки слегка дрогнули, когда она отметила, что внешне он очень даже, хотя и несколько юн, — не верилось, что у него за плечами большой опыт.       В любом случае, ей оставалось только поддержать настроение Луизы ещё немного — а потом посмотреть, что из этого выйдет.       — Давай, Луиза, — Кирхе положила яблочные дольки на тумбочку. — Ты должна поддерживать свои силы, чтобы ты могла встать с этой кровати.       Та не подняла глаз, лишь медленно покачала головой:       — Я не голодна.       — Тогда, может быть, выпьем чаю? — упорствовала Кирхе. — Ты же ничего не пила с самого утра.       — Я не хочу пить, — ответила Луиза, голос был ровным и без интонаций.       Не сработало. Раньше Кирхе попробовала бы игры или упражнения, чтобы привлечь внимание Луизы, заставить её перестать беспокоиться и начать думать о чём-то другом. Но теперь эти милые развлечения были бы хуже, чем бесполезны, теперь они просто напомнили бы Луизе о том, что она потеряла, о чём ей было запрещено даже думать.       Несправедливость, которую Кирхе начала осознавать только тогда, когда стала помогать ей.       Многие маги занимались магией без особых причин. Луиза была не из таких. Совсем наоборот, как обнаружила Кирхе. В глубине души Вальер отчаянно хотела быть полезной другим. Как ужасно, что этот путь оказался для неё недостижим. Возможно, благословение магической силы стало для неё проклятием. Если бы она родилась простолюдинкой — то всё было бы намного проще.       У неё проворные руки — она могла бы стать швеей. Острый ум — церковь принимала таких девушек в аббатства, женщины выполняли множество священнических обязанностей и могли подняться до статуса, равного священникам. Отличный нюх на микстуры и зелья — в Германии она могла бы стать ученицей пивовара.       Ни одна из этих должностей не имела высокого статуса, все были сопряжены с трудностями, но Луиза могла преуспеть в них, могла найти счастье в такой жизни. Вместо этого, окружённая привилегиями, она только и делала, что причиняла себе боль.       Наконец плечи Кирхе опустились, и она произнесла слова, которых надеялась избежать:       — Что ж, могло быть и хуже.       И были все шансы, что станет хуже, намного хуже, прежде чем появятся признаки улучшения. Если Церковь узнает об этом скоро — всё может стать ещё хуже, если Церковь узнает об этом позже — всё аналогично может стать ещё хуже. Если об этом узнает Галлия — всё может стать ещё хуже, если об этом узнает Альбион — всё может стать ещё хуже. Если об этом узнает Германия, особенно Германия, все может стать намного, намного хуже. Если об этом узнают не те фейри — будет ещё хуже.       Во имя Основателя! Это запросто может стоить Луизе жизни!       Герцогиня, как и подобает Вальер, вела себя так, словно готова была вырвать из Кирхе обещание хранить молчание под угрозой смерти. Но германка промолчала бы и из здравого смысла — тем более, ради Луизы.       — Что ты сказала?       Кирхе моргнула. Это было первое, что Луиза сказала за весь день, и что не было отстранённым формальным ответом.       — Я сказала, что всё могло быть гораздо хуже, Луиза.       Вальер подняла голову, в её здоровом глазу была стылая пустота. Она согласилась на повязку на левом — отчасти в надежде, что его ещё можно спасти. Но главным образом — чтобы не видеть в зеркале бесцельный блуждающий взгляд слепого ока, это лишний раз напоминало ей о потере. С повязкой она могла хотя бы притвориться, что это обычная рана.       Пустой горький лающий смех.       — Хуже? Кирхе, посмотри на меня! — наконец раздался крик, но не тот, которого хотела Цербст. В нём не было ни огня, ни страсти, только последние, слабые угольки гнева. Рука потянулась к повязке, на другом глазу появились слезы. — Я чуть не убила себя истощением, а теперь гублю себя, произнося неудачные заклинания! Ты слышала, что сказал доктор Шоичи!       Кирхе поморщилась. У фейри было много странных представлений о медицине, причём таких, которые были неслыханны на континенте. Поэтому, естественно, к ним обратились за вторым мнением.       Для осмотра Луизы был вызван молодой сильф-целитель, хотя до поры до времени от него скрывали точную личность его пациентки. Кирхе было позволено наблюдать вместе с герцогом и герцогиней, как фейри-лекарь обменивался мнениями с доктором Паманом и несколькими другими королевскими врачами.       Каждый из них по очереди осматривал Луизу, объясняя свои методы и доводы, как друг другу, так и пациенту. Но наиболее проницательным был комментарий сильфа.       Он назвал это как-то по-особенному… «Неврологическая слепота», сказал он, поражение мозга, а не глаза. Левый глаз Луизы всё ещё мог реагировать на изменения освещения, различать свет и темноту, — просто это не доходило до сознания. Скорее всего, проблема была в нервах между мозгом и глазом, или, возможно, в самом мозге.       Кирхе вздрогнула. Она сама видела последствия мозговой лихорадки, наблюдая, как её собственная бабушка, прежде энергичная женщина, угасала, когда хворь взяла своё. Всё, что смогли сделать лекари, — это успокоить её и поддерживать в комфортном состоянии до самого конца. И оказалось, что Кирхе была не единственной в комнате, кто был знаком с подобными недугами.       Герцог и герцогиня отреагировали с поразительной тревогой, посмотрели друг на друга и на время вышли из комнаты. По возвращении они вынесли окончательный вердикт — Луизе будет запрещено продолжать заниматься магией.       Она не спросила тогда, но Кирхе подозревала, что знает, почему. Они боялись, боялись, что то, что позволило Луизе использовать магию фейри, и стало причиной её слепоты. Боялись настолько, что даже скрывали от дочери случившееся. Возможно, их страх был вполне обоснован, но мысль о том, что дочь может совершить что-то безрассудное, если вспомнит, на что она способна, несомненно, тяготила их.       Кстати, наряду со слепотой, Луиза, похоже, совершенно забыла о том, что пользовалась рунами фейри. Она приписывала своё спасение доблестным усилиям КоКо и всё ещё не могла заполнить пробелы в памяти. Кирхе не знала, когда ей расскажут — да и стоит ли вообще это делать? Что они вообще ей смогут сказать?       До сих пор ей ничего не говорили, опасаясь, что это может её расстроить. Было решено отложить это, пока она не поправится.       Внезапная вспышка, казалось, вымотала Луизу, и она упала обратно на подушку, прикрыв глаза рукой.       — Посмотри, что случилось с КоКо из-за меня, — прошептала она себе под нос. — Из-за моей слабости…       — Луиза, — Кирхе пыталась говорить тихо и успокаивающе. Основатель! Она привыкла утешать Табиту, но даже в худшем состоянии с той был гораздо проще, чем с Вальер сейчас. — Луиза, ты не слабая.       Что ещё она могла сказать? Единственная причина, по которой КоКо сейчас жива, — это её заслуга.       — Если бы меня там не было — она бы не подставилась под отравленный клинок, — пробормотала Луиза. — Она могла бы сражаться вместе с тобой или мисс Карамель и лейтенантом. Без меня, которая тормозила её, она могла бы сбежать, она могла бы предупредить Дворец, возможно, вовремя остановить всё это! — Слезы текли из её здорового глаза. — Какая же я жалкая, Кирхе! Меня нужно спасать прямо посреди столицы… Матушка права — я бесполезна.       — Луиза… — Цербст медленно вздохнула.       — Почему ты вообще здесь? — внезапно спросила Луиза, голос наполнился злым любопытством: — Почему, Кирхе? Больше нет смысла.       Германка погрустнела:       — Потому что я всё ещё твоя наставница, даже если твоя злобная матушка попытается меня отстранить. Потому что это мой выбор! — резко ответила она. — И потому что я всё ещё верю в тебя! Как ты можешь отказываться от себя, когда ты добилась такого прогресса?!       Даже большего, чем она сама помнила…       Если бы только Луизу можно было заставить понять… Возможно, когда придёт время рассказать ей о том, что она сделала, или когда (и если) она сама вспомнит… Теперь она была незаменима в глазах лордов фейри, на неё возлагались все их надежды. Её мать и отец должны были понимать это. Если понадобится — договор заставит их, и со временем Луизе снова разрешат заниматься магией.       — Этого было недостаточно. Этого никогда не бывает достаточно! Что со мной не так?! — прорыдала розовласка. — Сначала моя сестра… Всякий раз, когда Каттлея играла со мной — она заболевала. Я думала, что это моя вина, рядом со мной ей становилось только хуже… — её голос упал до шёпота. — Я всё надеялась, что стану магом Воды и смогу найти способ исцелить её — а потом я не смогла сделать ничего правильно! Мать и отец позволили мне продолжать учиться в Академии — и кто знает, что им пришлось сделать, чтобы я осталась! А потом КоКо поверила в меня. Она… она заслуживает большего. Она заслуживает лучшего, чем я! И в чём был смысл? — задалась она вопросом — Какой во всём этом был смысл? — Она начала икать от горького смеха. — Я должна была… должна была сразу увидеть. Я должна была понять своё место после первого семестра и просто уехать домой. Вместо этого я продолжала обманывать себя, что могу быть тем, кем не являюсь…       — Луиза, хватит! — Кирхе почти кричала. Разве она не понимала, что разрушает себя? — Ты приложила столько усилий, ты не можешь сейчас просто сдаться!       Вальер посмотрела на неё налитым кровью глазом. Её голос тревожно поднялся:       — Тебе легко говорить, Цербст. Ты сияешь в зените. Ты постаралась — и стала боевым магом. Я слышала — ты сражалась с двумя людьми Джанглерса и одолела. А я… Я потерпела неудачу. Я ничего не могу без посторонней помощи!       Германка нахмурилась. Что это было? Нечто уродливое поднимало голову, обида и гнев, которых она раньше не замечала в девушке. Но если это был способ вернуть её к прежней жизни — Кирхе готова была подыграть. Она бы предпочла, чтобы Луиза проклинала её имя и боролась до конца, оставаясь верной себе, чем сдалась без малейшего сопротивления. Если ей придётся снести презрение — то так тому и быть. Кроме того, в отличие от Луизы с её горой неуверенности в себе, которая так и норовила вырваться наружу, Кирхе мало в чём была неуверенна. Луиза просто не сможет ничем её задеть.       Это была первая ошибка Кирхе.       — У всех разные таланты, Луиза, ты просто ещё не нашла свой, — сказала Кирхе и ехидно улыбнулась: — Или ты мне завидуешь? Не похоже на тебя.       — А на тебя не похоже — быть доброжелательной, — с холодным подозрением сказала Луиза. — Мне всё было интересно — почему ты изменила своё отношение ко мне, Цербст? Глаз сузился. — Это было так неожиданно. В один день мы грызлись, на следующий день мы всё ещё грызлись — но ты вызвалась меня учить. Ты и Табита — вы всегда держитесь вместе. Я никогда не видела, чтобы ты уделяла хотя бы половину от этого времени учёбе. Я не очень-то об этом задумывалась — но, возможно, мне следовало бы.       — Ты думаешь, я бы тратила своё время на мусор, Вальер? — Кирхе злобно усмехнулась. Давай же, злись! — Как я уже сказала — у меня не может быть жалких противниц.       — Но, наверное, это хорошая шутка — командовать соперницей, да? — мрачно сказала Луиза. — Ты, вероятно, наслаждалась каждой секундой этого, укрепляя мои надежды и уверенность, заставляя меня чувствовать, что я действительно достойна похвалы. Но ты… ты просто хотела, чтобы я стала сильнее, чтобы ты сама выглядела лучше. И, знаешь что, — улыбнулась она с очень не похожей на Луизу жестокостью, — это не сработает, потому что все уже знают о тебе всё.       Кирхе ухмыльнулась в ответ:       — Если ты снова собираешься назвать меня «блудницей» — тогда я поставлю тебе неуд за оригинальность.       — О, но ты не всегда была блудницей. Не тогда, не так ли?       Голова Вальер низко склонилась, волосы закрывали лицо. Её сжатые кулаки тряслись на коленях.       — Луиза? — Кирхе сузила глаза в смеси беспокойства и подозрения. — О чём ты?       — Определённый инцидент несколько лет назад, — сказала Луиза. — Держу пари, ты думала, проделав весь этот путь из Германии, что тебе удастся сбежать. Но такие слухи просто так не исчезают. Даже я слышала их. Все шепчутся об этом за твоей спиной.       — Луиза. — Цербст опасно вздохнула. — Не стоит этого касаться.       — Твоя старая школа, — выдохнула Вальер.       Кирхе знала, что это, и ей не стоило доводить до этого. Дело было не в ярости или потребности отыграться, это было простое желание причинить боль другому человеку, заставить его чувствовать себя таким же несчастным. Она никогда бы не подумала, что Вальер способна на подобное.       — Ты не знаешь, о чём говоришь.       — Некий учитель, в которого ты влюбилась.       — Последнее предупреждение, Луиза.       — Который не любил тебя, — закончила Вальер, глядя на неё сквозь волосы одним ненавидящим глазом. — Ты думаешь — люди не знают? Не знают, почему ты трахаешь всё, что стоит?!       Такая вульгарность в устах Луизы?! Время, проведённое среди простолюдинов, пошло ей на пользу. Кирхе аплодировала бы — если бы не то, как она только что это использовала. Растянув губы в улыбке, она расхохоталась, пытаясь смягчить сказанное, пытаясь выиграть время, чтобы остудить кровь, — но ничего не получалось. Луиза тоже научилась некоторым приёмам в их словесных баталиях, и она знала эту тактику.       Кирхе почувствовала, что её самообладание ослабевает. Луиза не знала. Она не должна была знать. Как она могла знать? Луиза была ещё ребенком, её сердце ещё было закрыто для таких вещей, как романтика. Она не знала, насколько болезненными могут быть подобные ошибки. Насколько унизительными они могут быть.       Смех Кирхе начал стихать.       — Вот почему парни знают, что им нужно причёсываться определённым образом. Вот почему они пользуются этим одеколоном. Потому что они всё это слышали. Кирхе, единственная причина, по которой я могу тебя терпеть, заключается в том, что в конечном итоге ты здесь такое же посмешище, как и в Германии! Так, может быть, ты действительно знаешь, каково это, Кирхе, когда ты кому-то не нужна?       То, что осталось от решимости Кирхе, сломалось. И это была её вторая ошибка.       Смех вернулся — но не прекратился, было уже слишком поздно. Кирхе просто продолжала смеяться, пока ей не показалось, что она сейчас закричит. Всё, чего она сейчас хотела, — это причинить Луизе такую же боль, какую та причиняла ей. И поэтому Цербст потянулась к самому болезненному, что пришло ей в голову.       И это была её последняя ошибка.       — Основатель! Луиза, я думала, что ты какая-то сморщенная вальерская ханжа, которую приняли за ребёнка! Но у тебя всё время были зубы, и ты наконец-то их обнажила! Ты, похоже, этим гордишься! — Луиза наполовину отпрянула от веселого смеха Кирхе. — Что же, признаю — ты меня раскрыла! Почему, во имя глубочайшей бездны ада, я вынуждена тратить своё время на такое тристейнское ублюдочное порождение кровосмешения, как ты? Хочешь знать?       — К-кирхе? — Вальер была ошеломлена.       Кирхе не думала ни о чём, она просто хотела… хотела быть настолько мерзкой, насколько только могла:       — Думаешь, мы зря тратили время, наблюдая, как ты коверкаешь заклинания? — Цербст склонилась к противнице. — Ну, это не из-за твоего очаровательного характера, Вальер! Ты права, Луиза, я и Табита помогали тебе только потому, что нам показалось, что мы что-то увидели, и, видит Основатель, мы были правы!!!       Луиза схватила её за воротник блузки, подтягивая себя так, чтобы смотреть в левый глаз Кирхе своим здоровым правым.       — Да скажи уже что-нибудь конкретное, болтливая германская сука!       — Я говорю, что ты вовсе не такая неудачница, как тебе кажется, Луиза… Ты — ещё большая неудачница! Единственная причина, по которой директор держал тебя в Академии, давая разрешение на специальные материалы, — это последствия твоего кривого призыва, с которыми надо было разобраться!       — П-призыва? — Луиза изумлённо моргнула.       — Не может быть, чтобы ты не задавалась этим вопросом, — жёстко огрызнулась Кирхе. — Ты не настолько глупа, Луиза. — Рука тристейнки ослабила хватку и она освободилась. — Это довольно забавно, если подумать, не так ли, Вальер? — Луиза покачала головой, смутившись. — Учитывая, как хорошо ты с ними ладишь. Особенно с КоКо. «Ох, КоКо! Ах, КоКо!», — передразнила Кирхе гнусным голосом. — «Где ты, моя дорогая КоКо? Я люблю тебя, КоКо! Я хочу помочь тебе, КоКо!» Только ты не можешь ей помочь! — Цербст со злобным торжеством посмотрела на неё. — Потому что ты — и есть её проблема. На самом деле ты — всеобщая проблема, Вальер! Основатель, из-за тебя может начаться война, ты, эгоистичное маленькое отродье!       — Нет… нет… — Глаз Луизы расширился, она схватилась за голову. Похоже, все эти совпадения, смутные подозрения начали собираться воедино. — То, что ты говоришь, не имеет никакого смысла!       — Признай это, Луиза. Обморок от магического истощения прямо перед появлением Мирового Древа? Директор не выгнал тебя после столь эпичного провала? Мы с Табитой тратим на тебя время? А то, что ты сделала две ночи назад?       — Две… ночи назад?       — Переход, фейри, всё это! — возвысила голос Кирхе, наблюдая, как Луиза ломается. — ЭТО ТЫ ПРИТАЩИЛА ИХ СЮДА!!!       Кирхе вдохнула тишину, смакуя свой сомнительный триумф. Взгляд Вальер был абсолютно пуст. Ничего, это пойдёт ей на пользу. Может быть, теперь Луиза поймёт, что некоторые вещи лучше не затрагивать.       Но ответила не Луиза, и Цербст не испытала никакой радости, услышав позади себя тоненький голос:       — Л-луиза-чан? Это неправда… это неправда, да?       Кровь Кирхе похолодела, она медленно повернулась к двери и стоящим там фигурам. Там был доктор Шоичи — конечно же, сильф не мог отпустить пациентку в таком состоянии бродить по госпиталю без поддержки. Одетая в льняной халат, КоКо даже сейчас выглядела едва живой. Целители и её природная жизненная сила хорошо поработали, но ей разрешили встать с постели только сегодня утром.       Бинты всё ещё были обмотаны вокруг её груди, одна повязка была на щеке, другая закрывала шов на порванном ухе. Марля торчала из воротника халата, и даже досюда от неё несло лечебными мазями и обеззараживающими средствами. Само по себе это было бы трагическим зрелищем. Но взгляд её глаз заставил Кирхе забыть о её собственной боли.       Печальный, отчаянно не желающий верить, надеющийся, что всё это было дурным сном.       Нет! Она захотела проглотить свои слова назад. Такие ужасные, обидные слова! Она не имела это в виду! Глаза Кирхе расширились. Она вскинула руки — но КоКо смотрела не на неё.       — Луиза-чан. Скажи мне, что это неправда.       — Я… — Луиза облизнула губы, открывая и закрывая рот. — Это… я… я…       — Почему не скажешь, что это неправда? — спросила КоКо, отпустив доктора Шоичи, и, спотыкаясь, вошла в маленькую комнату. — Пожалуйста!       — КоКо-сан, пожалуйста. Это нехорошо для вас. Такое напряжение… — засуетился врач. — Вы можете порвать швы!       — Почему ты молчишь, Луиза?!       Вальер наконец нашла слова, чтобы сказать, и она не могла выбрать более неудачный вариант:       — КоКо, прости!       Кайта остановилась, замерла, голова поникла, руки упали по бокам, подёргиваясь, пальцы сжимались и разжимались. Кирхе могла видеть, как на её лице играют желваки. Вся фигура фейри задрожала, сначала мелко, а потом почти судорогами.       — Отправь… нас… назад.       Это был едва слышный шепот, почти неразличимый на фоне горлового рыка.       — Я… я не думаю… я не могу… — заикаясь, пролепетала Луиза, пытаясь забиться поглубже в кровать, не желая ничего, кроме как в страхе оказаться подальше от кайт ши, чтобы всё это исчезло. — Я не знаю, как…       — Ты должна! — быстро сказала КоКо, её плечи ссутулились, кулаки сжались так сильно, что из-под острых ногтей проступила кровь. Её голос начал дрожать, приобретая кошачий акцент. — Ты должна, ты должна, я… мы… не знаю!       Кайта почти бросилась вперёд, наполовину упав, наполовину прыгнув на кровать, деревянная рама застонала, когда она схватила Луизу, голос был полон ярости, глаза — слёз.       — Я должна вернуться! — закричала она в заплаканное, не верящее лицо Луизы. Это была не та КоКо, которую они знали, нежная и мягкая, а скорее женщина, сломленная и близкая к истерике.       — Коко-сан! — крикнул доктор Шоичи и схватил её сзади, пытаясь прижать к себе.       — Отправь нас обратно. Дайске только семь. Отправь нас обратно! — голос срывался на рыдания, когда она цеплялась за Луизу, острые ногти прочертили кровавые царапины на предплечьях Вальер, когда она вырывалась. — Ему нужна мама!       Действующих лиц прибавилось — мушкетёр, стоявший на страже в конце коридора, и ещё два фейри, судя по их виду, сильфы, девочка и мальчик того же возраста, что и врач.       — Этерне! — Шоичи изобразил какой-то жест. — Помоги!       Быстрый кивок девочки, ещё более быстрый напев, звяканье колечек её посоха, — и полупрозрачный барьер фейрийской магии отгородил убитую горем кайту от остальной комнаты. В безопасности за магической стеной Луиза и Кирхе ошеломлённо наблюдали, как доктор и лаймоволосый мальчик-сильф борются с КоКо, её приглушённые крики эхом отражались от барьера.       Она вырвалась в последний раз, забарабанив кулаками по барьеру. Затем появились ещё фейри, эти двое — в доспехах, судя по всему, солдаты. Они были сильнее КоКо и смогли её скрутить, удивительно бережно, и держали, пока она не утихла.       Только после этого они осмелились разжать хватку и осторожно подняли женщину на ноги. КоКо дёрнулась в последний раз, а затем сдалась, повиснув на руках воинов, как тряпичная кукла. Барьер развеялся с небольшим песнопением и взмахом руки сильфы.       — К-Ко-Ко? — прошептала Луиза, протягивая окровавленную руку.       Кайта ничего не сказала, даже не подняла глаз. Всё, что осталось, — это тихая дрожь и абсолютное молчание того, кому нечего сказать кроме беззвучного горестного стона. Солдаты осторожно вывели её из палаты.       Последовали униженные извинения, почти мольбы о прощении от доктора Шоичи, который, каким-то образом, несмотря на всё услышанное, сумел сохранить самообладание. Либо ему уже всё рассказали, либо он был сделан из более прочного материала, чем казалось. Быстро посовещавшись с охранниками, он вызвал ещё пару мушкетеров, чтобы они стояли на страже у дверей Луизы.       Доктор занялся обработкой царапин на руках Вальер, остановившись только тогда, когда на его место пришёл целитель, которого, несомненно, привлекли крики.       — Я… я должен пойти проверить Коко-сан, — быстро сказал сильф, окинув взглядом Луизу. — Ещё раз прошу прощения за это, Вальер-сан. Она просто хотела устроить вам сюрприз. Ох, мне стоило обговорить это заранее.       Вообще-то он уже спрашивал — у Кирхе. Она просто забыла. Германка укусила себя за губу так сильно, что почувствовала вкус крови. Только после ухода сильфа, когда Луиза и Кирхе остались наедине с целителем, она снова заговорила:       — «Дайске»?       — Её сын, — сказала Луиза без тени эмоций. — Он остался в мире, из которого они пришли.       Кирхе медленно кивнула головой.       — Луиза, я…       — Кирхе. — Не было ни гнева, ни ярости, ни боли, вообще ничего. Луиза даже не сочла её достойной взгляда. — Я больше никогда не хочу тебя видеть.       Кирхе зажмурила внезапно защипавшие глаза. Она понимала, что только что потеряла что-то ценное, что-то незаменимое, о чём даже не подозревала. И если она хотела сохранить хотя бы крошечную частичку этого — то сейчас она могла сказать только одно:       — Да. Я поняла.