Тишина оглушала. Чонгук с замиранием сердца ждал хоть какого-то звука, потому что казалось, что стих весь мир. Чернородник знал, что никто не обладал подобной силой, но все равно чувствовал себя будто посреди выгоревшего поля. Одиноким монстром, который все уничтожил.
Даже поднялся он с трудом. Покачиваясь, сделал несколько шагов и оглянулся на замок. Там обосновалось сопротивление, поэтому ни вернуться, ни отнести тело Джису он не мог. Следовало бежать, и единственным местом, куда он мог податься, — была армия, собранная его товарищами.
Родное поселение находилось неподалеку, и Чонгук обхватил себя руками, дрожа всем телом в ледяной насквозь промокшей одежде. Зимний ветер беспощадно сковывал ткань и тело, ударяя порывами, будто остриями оружия. Дома тепло. Дома родители. От одной только мысли о них в груди защемило, и в горле образовался ком. Чонгуку больше не было там места. Он все же стал тем, кого так опасался его отец. Монстром, убивающим людей.
Он ведь даже не хотел. Не понял, что случилось. Делало ли это его лучше или хуже? Можно ли было оправдаться нежеланием причинить вред, или стоило ужасаться неконтролируемой силе?
Нет, Чонгук не мог пойти домой. Не мог взглянуть в глаза родителям, которых подвел, чьи надежды предал. Он больше не был достоин места рядом с этими добрейшими людьми. Не заслуживал.
Чонгук старался не думать, когда прошел к одной из бездыханных лошадей и заглянул в валяющуюся рядом с ней сумку. Он понимал, как бы мерзок ни был его поступок, избежать его было нельзя: зимой в мокрой одежде он умрет быстрее, чем доберется до войска. Хотя, наверное, так было бы лучше.
Найдя пару штанов и рубаху, Чонгук переоделся и отправился в ближайшую деревню. Там купил лошадь, меч и щит, потратив большую часть денег, которые Намджун оставил на нужды; разузнал о местоположении армии и отправился к остальным чернородникам.
Дорога заняла почти сутки. Чонгук скакал без устали, сосредоточившись на цели и стараясь не думать о себе и своих потребностях. Стараясь вообще не думать. Потому что, стоило вернуться в реальность, разум подкидывал воспоминания, и вина обжигала подобно раскаленному мечу.
Он загнал лошадь почти до обморочного состояния, а потом наделил ее силой, позволяя им продолжать дорогу. Так происходило пару раз. Чонгук не спал, не ел. Лишь скакал, безотрывно смотря вперед, чувствуя, как ветер обжигает шершавую кожу. Через несколько часов он и вовсе перестал чувствовать лицо и пальцы, которыми сжимал поводья. Но думать ни о чем по-прежнему не мог. Думать было страшно. Думать было смертельно. А эти тяжести… он заслужил. Это и намного большее.
Когда впереди показались первые палатки армии, Чонгук не испытал облегчения. Наоборот — напрягся, зная, что больше не сможет избегать мыслей о случившемся.
Он спешился у самого края лагеря и неторопливо направился вперед, раскрытыми от ужаса глазами рассматривая лежащих повсюду раненых. Здоровые бегали между ними, помогая, чем могли, а чернородники сидели подле особо тяжело раненых солдат.
Он пропустил сражение.
Чонгук понял лишь это, больше ничего. Но похоже, они выиграли. Он заметил несколько пленных неподалеку, а потом его взгляд упал на Чимина. Дрогнуло больно. Так, что Чонгук почти дернулся, после чего впился жадными глазами в изможденного чернородника. Чимин был бледен, как лист бумаги. Темные круги залегли под глазами, щеки впали. Он сидел, держа в красных руках окровавленную тряпку, и невидящим взглядом смотрел в землю. Его одежда была в грязи и крови, а дыхание поверхностно. Чонгуку на секунду показалось, что тот потеряет сознание, и он уже сделал шаг вперед, когда его вдруг окликнули.
— Чонгук? — Намджун стоял с потрясенным видом, держа в руках сумку с чистыми тряпками. Лидер выглядел лишь слегка лучше Чимина, но в его глазах была сосредоточенность, которая тут же сменилась страхом. — Что случилось? Почему ты здесь?
— На замок… напали, — еле выдавил из себя Гук. Он впивался ногтями в ладони, чтобы придать себе сил, и смотрел дико, словно загнанное животное, которое не знает, пожалеют ли его или снова причинят вред. — Сопротивление.
— И ты сбежал? Где Джису? — резко произнес Намджун, у которого не было времени ждать, пока Гук вытянет из себя слова.
— Они убили ее, — наконец произнес на выдохе Гук и застыл. Голова закружилась, и он не мог понять, то ли был готов расплакаться, то ли упасть в обморок. Все силы рухнули куда-то вниз, подобно выплеснутой воде, и ноги задрожали.
Намджун ничего не ответил. Он лишь молча смотрел перед собой, упершись взглядом куда-то в район живота Чонгука, и все крепче сжимал сумку.
— Я не смог ее защитить, прости, — слетело с губ шепотом, и накатила темнота.
Чонгук пришел в себя в палатке. На улице по-прежнему шумели суетящиеся люди и слышались стоны, а он лежал на некоем подобии кровати, напротив которой сидел Хосок.
— Очнулся? — спросил он по-обычному строго, но заботливо. — Хорошо. Прости, я не смог помочь тебе, совсем сил нет.
Чонгук приподнялся на локтях и бросил взгляд на улицу.
— Что случилось? Как я понял, было сражение…
— Да, — кивнул чернородник. — Они напали вчера утром. Мы победили.
Чонгук видел, что, несмотря на, вроде бы, хорошие новости, Хосока что-то беспокоило. Брови его были сведены, а взгляд — как у хищной птицы.
— Их армия была слишком малочисленна, — пояснил свое поведение собеседник. — Юнги сказал, что это не может быть полный состав. Но больше на границе никого нет. Мы не понимаем.
— Они не могли так просто сдаться? — ожидая подтверждения, уточнил Гук, и Хосок снова кивнул.
— Но мы все равно потеряли так много людей… До сих пор лечим раненых. Юнги уже три раза терял сознание.
Ну если Юнги терял… Чонгуку было страшно представить, в каком состоянии был Чимин.
— Так что хорошо, что ты здесь, — произнес с лаской в голосе чернородник и коснулся плеча Гука.
— Я убил их, — вырвалось раньше, чем он успел подумать. Отскочило, как противодействие добрым словам, которых он не заслуживал. Хосок удивленно всмотрелся, ожидая пояснения. Он не спрашивал, лишь наблюдал за Чонгуком, которому дышать мешал огромный камень в груди, и надеялся, что тот все же найдет в себе силы рассказать. — Когда стрела попала в Джису, я просто… Я сам не понял…
— Всплеск?
— Да.
— Так им и надо.
Кажется, Хосок был доволен, и Чонгука это совершенно не удивило. Старшего чернородника уже давно перестала мучить совесть, и приоритеты были расставлены четко. Он заботился о безопасности и благополучии чернородников, а не людей, которые смели нападать. И ожидать иного от того, кого годами держали как дойную корову, и того, кто беспощадно расправлялся с сопротивлением, Чонгук не мог.
— Я рад, Чонгук. Тебе надо делать такое почаще. — Улыбка почти коснулась губ Хосока, а потом он поднялся. — Как придешь в себя, выходи. Ты нам нужен.
Чонгук помогал до самой ночи. Лечил раненых, отдавая последние силы, и впервые изумлялся тому, с какой самоотдачей действовали даже самые, кажется, черствые чернородники.
Он поел какую-то похлебку, которую ему на ходу всучил Намджун, уже ближе к полуночи, а потом завалился спать прямо на сырой земле. Но успокоения во сне Чонгук не нашел. Отныне там была его расплата. Наказание в виде не покидающих разум лиц членов сопротивления, которые снова и снова выпускали стрелу. Иногда она попадала в Джису, как и прежде, а иногда в Чонгука, и в те моменты чувства облегчения и справедливости выталкивали его из сна.
Так прошло еще два дня, а к концу третьего Чонгука приволокли за шкирку к костру и дали мясо с рисовым пирожком. Остальные чернородники уже были там, устало поедая ужин и перебрасываясь редкими фразами. Гук опустил взгляд на мясо и задумался. Он уже убил людей, так был ли смысл избегать убийств животных? Может, ему все же стоило вознаградить изможденный организм сытной едой? Но нет. Он не мог. Не считал правильным намеренно причинять вред, пусть это животное убил и не он.
Отложив кусок в сторону, Чонгук откусил от пирожка. Он так сильно устал, что даже жевать сил не было, но живот настойчиво скучивало от голода.
Глаза снова привычно нашли Чимина, но тот не смотрел. За прошедшую пару дней он лишь однажды мазнул взглядом по младшему, но тут же отвернулся, и ужасное чувство одиночества и тоски впилось в сердце. Оно противно напоминало о себе, вытягивая остатки нормального настроения и сил.
Чонгук скучал по нему. Все эти недели почти каждую ночь видел во сне и тосковал так, что все потеряло краски и вкус. Он надеялся, что со временем пройдет, и вроде бы даже начало понемногу отпускать, а потом Чонгук снова его увидел, и чувства захлестнули с удвоенной силой, напоминая, сколько времени они упустили.
Но упустил только он. Чимину общение с Чонгуком было не нужно. Он даже не смотрел. А младший по-прежнему не мог оторвать глаз.
Даже просто быть рядом было одновременно сладко и мучительно. Сердце болело из-за переживаний Чимина, и Чонгук скучал по его улыбке, уже давно забывшей свое место. Чонгук хотел разобраться, понять, чем не угодил Чимину, но сейчас для этого было не время: среди солдат все еще оставались раненые.
— Сколько мы здесь пробудем? — спросила Юна у Намджуна. Как всегда деловая, сосредоточенная и готовая к работе, она не выглядела такой уставшей, как остальные, и Чонгук искренне восхитился ее выдержкой.
— Я боюсь оставлять границы, — ответил лидер. — Возможно, они планируют напасть, как только мы уйдем. Так что продолжим следить и ждать.
— Месяцами? — ужаснулась женщина. Она заранее представляла все тяжести. Морозы крепчали, еды становилось все меньше, и далеко не все деревни с радостью поставляли провизию. Кто-то все еще считал, что это война правителей и не имеет к простым жителям никакого отношения.
— Если потребуется. Сейчас мы не можем уйти.
И они остались. На долгие холодные дни, которые неспешно превращались в недели. Со временем с исцелением наконец было покончено, и Чонгук решил вернуться к своим занятиям. Теперь, зная, на что способны враги, он намеревался стараться изо всех сил, что и делал буквально с утра до ночи.
Оказалось, он неплохой мечник. Чонгуку всегда хорошо давались физические упражнения, потому что он обладал волей к победе и отличной реакцией. Уже через пару недель Юнги начал нахваливать его и даже периодически жалеть, подлечивая испещренное синяками тело.
Способностям чернородника Чонгук уделял не меньше внимания. Ближе к вечеру они с Юнги всегда усаживались в теплую палатку и начинали с медитации. Чонгук учился принимать свои эмоции и контролировать поток энергии. Это давалось ему хуже, так как требовало концентрации, а в голове Чонгука было слишком много жаждущих внимания мыслей.
Однажды Чонгук проснулся ранним утром не на своем привычном месте. В огромной общей палатке лениво догорал в чаше костер, отчего становилось все холоднее, но почему-то Чонгук испытывал странное умиротворение. Впервые ему не приснились кошмары, а прохладный воздух казался освежающим, а не леденящим.
Сев, Чонгук осмотрелся. Он лежал на настиле, как и десятки других, а рядом с ним посапывал, накрывшись с головой, какой-то парень. Вокруг было тихо и спокойно, лишь редкий храп доносился из дальнего угла палатки. Чонгук уже привычно узнал по нему Намджуна.
Как же он оказался здесь? Чонгук попытался вспомнить, как лег спать, и не смог. Последним воспоминанием были занятия с мечом. Он в одиночестве отрабатывал удары, не обращая внимания на явное недовольство тела.
Неужели опять потерял сознание? Чонгук зажмурился от стыда и мысленно отругал себя за столь детское поведение. Однако почему же в этот раз спалось так хорошо?
Мысль закралась настойчиво и безжалостно. Издевающейся надеждой, готовой помахать своим хвостом, будто хитрая лиса, и убежать прочь. И все же сердце билось быстрее, а рука сама потянулась к одеялу спящего рядом человека. Он уже знал, не понимал, как, но чувствовал, что прав. Что приоткроет лицо и усмехнется своему жалкому состоянию.
Так и случилось. Аккуратно приподняв уголок, Чонгук увидел под ним лицо со знакомым тонким носом и вытянутыми в форме буквы «О» пухлыми губами.
Чимин был прекрасен даже в своем беспокойном сне. Даже так от него исходило неописуемое тепло, ласково заключающее в объятья. В груди сжало от сочетания нежности и тоски. Чонгук впился ногтями в ладони, чтобы не коснуться, но удержаться было слишком сложно. Он безумно хотел снова ощутить под пальцами мягкость кожи Чимина. Придвинуться, вдохнуть запах и снова заснуть, ощущая близость. И от того, что Чимин больше никогда не позволит подобного, хотелось сигануть с обрыва.
Чонгук подскочил с постели и вышел на холодную сереющую улицу. Было морозно и пасмурно. Грязь под ногами заледенела, а с неба неспешно падали мелкие белые хлопья. Подхватив лежащий у палатки меч, Чонгук отправился тренироваться. Только в измождении он мог забыться, только работа приносила успокоение его колючей совести и отвлекала от желаний, терзающих сердце. И в тот день работать надо было еще усерднее.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
— Я поговорю с Намджуном, — сказал Чимин, опустив ладонь на мозолистую руку мужчины. Они сидели напротив друг друга, и солдат с волнением теребил перетянутую кожей рукоять меча. — Думаю, мы сможем послать гонца. Конечно, вам стоит написать семьям, они, наверняка, очень волнуются. Не вижу причины, по которой лидер мог бы отказать.
Чимин заботливо улыбнулся, и мужчина выдохнул.
— Спасибо.
— Ну что вы. — На лицо чернородника лишь на долю секунды скользнула нежность. Она промелькнула в его глазах, задела улыбку и исчезла, словно тень, уступая место прежней сосредоточенности.
— Чимин, — позвал Хосок, стоящий неподалеку, и младший кивнул другу. Они направились вдоль рядов палаток, мимо сидящих у костров и тренирующихся солдат. Чимин даже остановился у одного, совсем юного, и быстро указал на ошибку в положении тела. А потом друзья зашли в одну из палаток.
— Что такое? У меня мало времени, Хосок, надо разобраться с поставками провизии, обсудить гонца, организовать охоту, — произнес Чимин, бросая меч в ножнах на покрытую мехом тахту. Палатка была небольшой и пустой, зато теплой и полутемной, отчего тут же захотелось остаться в ней и поспать.
— Хочу поговорить про Чонгука.
Чимин застыл. Желваки заиграли, а взгляд впился в холщевую стену.
— Почему со мной? Ты же знаешь, что я не хочу иметь с ним никаких дел.
— Наверное, потому что он никого, кроме тебя, не послушает! — повысил голос Хосок, всплескивая руками, и Чимин пристыжено обернулся. — Ты вообще замечаешь, что творится с этим парнем? Он себя скоро до смерти загонит, уже несколько раз сознание терял. Но он даже не замечает. Только тренируется. Юнги уже устал ему говорить, чтобы он перестал, но тот продолжает все делать и без него. Сутки напролет.
— И что? Разве это не то, что нужно? — холодно произнес Чимин.
— Он не ест ничего! — возмутился старший чернородник еще больше. — Питается этим жалким комком риса. Он скоро станет цвета этой стены!
Чимин мельком взглянул на серую материю и снова сжал челюсти.
— Покорми его тогда. Или пусть Намджун покормит.
— Ты, кажется, не знаешь, что у паренька характер прорезался. Он тот еще упертый баран. Никого не слушает.
— Значит, ему нормально, — тоже слегка повысил голос Чимин. Ему ужасно хотелось поскорее закончить этот разговор и сбежать из душной палатки.
— Проклятье, он людей убил, Чимин! — закричал Хосок, вплотную подходя к другу и едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть его. — Ему и смерть будет нормальна! Ты не понимаешь что ли, что он делает?! Серьезно не понимаешь?!
Чимин молчал. Внутри потрескивал лед, и горло сдавливало.
— Не знаешь, что вина делает с чернородниками? Ты? Или тебе, правда, плевать на него? Я не узнаю тебя, Чимин! Ты действительно ничего к нему не чувствуешь?
— Мои чувства не играют никакой роли, — выдавил Чимин сквозь зубы. Руки начинали дрожать, и он сжал кулаки.
— А его играют? Я говорил тебе не влюблять его в себя, но ты забавлялся с ним, и что теперь?! Ты что, не видишь, как он смотрит на тебя?! Бегает, как брошенный щенок, надеясь урвать хоть каплю ласки!
— Не будет ему ласки! — закричал Чимин, и краска мгновенно прилила к его лицу, а голос охрип. Он произнес всего несколько слов, но чувствовал, будто они закончились. Он задыхался от сдавливающей внутри бури. — Я не могу быть с ним! Не могу. Мне нельзя, понимаешь?
Последние слова вырвались жалким шепотом, и Чимин поник, будто сдувшийся бумажный фонарик.
— Почему? — искренне растерялся Хосок.
— Потому что от этого одни беды, — медленно оседая на пол, тихо пробормотал Чимин. Хосок проследил за другом округлившимися глазами и присел рядом. — От меня одни беды.
— О чем ты говоришь вообще? — Но вместо ответа Чимин лишь замотал головой. Так отчаянно, словно умолял не спрашивать. Слезы навернулись на глаза, но он не позволял им потечь. — Чимин. Почему нельзя?
Хосок терпеливо ждал, не спуская глаз с младшего, и тот, чувствуя легкое давление и поддержку, сдался.
— Потому что из-за меня мы здесь.
— Чимин. — Хосок резко выдохнул, словно давно догадывался о мыслях друга. — Ты не виноват в том, что сделал Шихек. Он был темным чернородником. Он бы сорвался рано или поздно. Было несправедливо возлагать на тебя такую ответственность.
— Виноват, — закивал Чимин, и первая слеза капнула на закрытую ладонь. — Потому что он спустился из-за меня. Из-за моих слов. Из-за моих проклятых чувств!
— Что? — Брови старшего чернородника сошлись на переносице.
— Он спустился увидеть Чонгука, потому что я не мог заткнуться про него! — выплеснул Чимин отчаянно и впился ногтями в предплечье, стараясь сделать себе больно. — Я даже не заметил, как начал говорить про него! Конечно, он все понял. Конечно, увидел мои чувства. Потому и спустился. Познакомиться.
— Ох, — осел на пол Хосок, сочувственно смотря на друга. — Чимин…
— И не говори, что я не виноват! Потому что именно из-за моих глупости и несдержанности погибли люди! Именно из-за меня идет война! И ты хочешь, чтобы я продолжал общение с Чонгуком, как ни в чем не бывало? Был счастлив, когда мир полыхает?!
Хосок не отвечал. Он долго молчал, понимая эмоции Чимина и тупик, в котором тот оказался. Чувство вины сжирало того изнутри, и никакие слова не помогли бы его унять. Правда оставалась правдой.
— И пусть он умрет за это? — спросил вдруг строго старший через несколько минут тишины. Чимин вздернул взгляд так резко и ошеломленно, будто его ударили. — Ты себя винишь, я понял, но он-то при чем? Ты привязал его к себе и стал тем, от кого зависит его настроение, а потом выбросил. Ему не ради чего жить, понимаешь? Его тоже убивает чувство вины! Думаешь, так правильно? Пусть подохнет?
Чимина передернуло, и он впился уязвленным взглядом в друга. Одно то, что Хосок посмел применить столь грубое слово к его светлому мальчику, вызвало бурю сопротивления. Чонгук заслуживал умереть? Что за бред?! Чимин не знал никого прекраснее его. Если он не заслуживал жить, то не заслуживал никто.
— Что? Обидно? — заметил старший. — Так, может, сделаешь уже что-то или будешь и дальше наблюдать за тем, как он измывается над собой?
Чимин не ответил. Он просто встал, утер слезы, вышел из палатки и направился к котлу с едой.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Мешок послушно покачивался на ветке, пока Чонгук отчаянно лупил по нему деревянным мечом. Он отрабатывал новые приемы, которые Юнги показал ему два дня назад, и хотя учитель и сказал, что у Гука все получается хорошо, ученику такой оценки было постыдно мало. Он не мог быть просто хорош в чем-то. Если от него и будет хоть какая-нибудь польза, он должен быть безупречен.
— Может, пора уже передохнуть? — Чонгук вздрогнул. Он застыл, будто от разряда молнии, и лишь смотрел на медленно останавливающийся мешок.
А потом повернулся.
Чимин стоял с плошкой в руках и серьезным взглядом.
— Тебе-то что? Потерялся? — выпалил Чонгук. Боль резанула так, что других слов для игнорировавшего его почти три месяца Чимина не нашлось.
— Хосок жалуется, что устал подбирать тебя с земли, — ответил Чимин, делая пару шагов вперед и ставя обед на бочку. Они были за крайними палатками, рядом с редкими деревьями. В тишине и одиночестве.
Чонгук отшатнулся.
— Пусть не подбирает. — Он бросил взгляд на еду. — Я не ем мясо.
— Чонгук, тебе нужно, — тяжело вздохнул Чимин, и нотки заботы скользнули в его голос. Они ударили по Гуку еще сильнее, чем било безразличие, и он снова сделал шаг назад, качая головой. Ему хотелось скорее закончить этот фарс.
— А ты тут при чем? Внезапно вспомнил про меня? Спасибо, я справлюсь.
Он стал язвительным. Уязвленным. Будто раненное животное, обиженное на весь мир, и Чимина резало изнутри от этого вида. Что он сделал с ним?..
— Просто поешь, Чонгук. И я уйду. — Снова с этой проклятой заботой. И не стыдно ему было?! Как он смел? Чонгуку хотелось кричать, чтобы он перестал издеваться, ударить даже, но он лишь воспротивился еще больше.
«Поешь, и я уйду».
— Отвали от меня! Тебе не было до меня дела три месяца, так не стоило и вспоминать!
— Это неправда, Чонгук, — прошептал старший.
— Да неужели? — Скрестил руки на груди Чонгук и сделал шаг вперед, будто намеревался «разобраться по-мужски».
— Тебе не стоило ко мне привязываться, — с сожалением произнес Чимин, и негодование внутри Гука разрослось в огромный перекрывающий горло ком.
Так ему, оказывается, не следовало привязываться? Интересно, когда именно он должен был это понять? Когда Чимин соблазнял его или когда явился посреди ночи, чтобы преподать урок об удовольствии?
— Да? Это не то, что ты говорил. — Или когда ПРОСИЛ ЛЮБИТЬ ЕГО?
Что за чушь он нес?
И Чимин тоже это знал. Что нес чушь. Что говорил противоположное всем своим словам и действиям. Оправдывался, перекладывая вину на Чонгука. Ну разве не прелестно?!
— Прости, — прошептал старший, опуская взгляд. Он был виноват. Во всем только он. Но разве Чимин мог объяснить? Разделить с Гуком вину? Нет, ни в коем случае, у того и своей до конца жизни хватало. — Ты сам понимаешь, сейчас не до наших разборок.
Чонгук фыркнул и отвернулся, вздернув нос.
— Тебя никто не заставляет со мной разбираться.
Упрямый, как баран. И все еще невероятно прелестный в своих чистоте и искренности. Чимин все понимал. Прекрасно знал, почему тот ведет себя, как колючий ежик или обиженный ребенок, который просто хочет, чтобы его насильно обняли и убедили, что любят. И Чимин не мог не реагировать на это. Он горько усмехнулся, слегка отворачивая голову. Но даже в этом простом выражении, казалось бы, раздражения, было слишком много неприкрытого умиления. И улыбка вышла чуть светлее, чем стоило бы. Такой, за которую зацепился взгляд, и в сердце кольнуло. Чонгук слишком давно хотел увидеть хоть ее тень.
— Какой же ты упертый! — сказал Чимин, и в голосе не скрылась мягкость. Ей не удалось. Она прорвалась наружу, пробуждая все внутри Чонгука.
— Как и ты! — буркнул он, а у самого сердце забилось с новой порцией жалкой надежды.
— Я не упертый! — возмутился Чимин, пораженно раскрывая рот и округляя глаза.
— Да неужели?! — усмехнулся Гук, делая шаг вперед. Он хотел предъявить Чимину его проступки, доказать, что тот зря старается, а сам глазами бегал по его лицу, светлеющему все больше с каждой секундой. По его загорающемуся взгляду.
Они наконец встретились. Карие бездны, раскрывающие друг другу целый космос. Мириады звезд, пробуждающие ото сна. Создающие весну. И больше не хотелось отрываться. Никогда. Лишь смотреть на этот космос, погружаясь все больше и больше.
— Поешь, пожалуйста, — с пробирающей до костей лаской произнес Чимин, и Гук покорно кивнул. Он прошел к бочке и взял в руку плошку.
Мясо. Его давняя дилемма, давний недруг, с которым он всю жизнь мечтал идти разными дорогами. Но Чимин встал перед Гуком и подбадривающе кивнул.
— Я понимаю, Чонгук, — произнес он тихо. — Но тебе это нужно. У нас почти не осталось другой еды, да и та не даст достаточно сил.
— Я не хочу никому причинять вред. Жертвовать чьей-то жизнью ради своего благополучия, — объяснил спокойно Чонгук в последней попытке воспротивиться.
— А ради меня сделаешь? — спросил Чимин, робко поднимая взгляд. Он увидел мелькнувший страх на лице Чонгука. Знал, что поступает неправильно. Но в тот момент ему было все равно. — Пожалуйста, поешь.
Чонгук взял палочки и зажал кусочек мяса. Пахло вкусно. Запах уже давно не вызывал у него отвращения, и в этом он тоже винил Чимина. Тот действительно был похож на демона-искусителя, который потом, словно хитрый лис, сожрет своего зайца.
И заяц покорно умрет.
— Вкусно? — робко спросил старший, и Чонгук задумчиво кивнул. Он смотрел в одну точку, наслаждаясь вкусом и коря себя за очередную пересеченную черту. А еще за то, как легко он их переходил, держа Чимина за руку.
Это было неправильно, он знал. Но в его жизни уже все было неправильно. Начиная с собственного существования.
— Теперь ты снова уйдешь? — спросил Чонгук, кладя палочки на плошку. Он знал ответ.
А Чимин знал, что больше не может поступать так с Гуком. Пусть ему самому будет плохо, пусть он будет платить за свое решение каждый день, Чимин это заслужил.
— Чонгук, я не могу быть с тобой как прежде, — произнес Чимин виновато. — Но это не значит, что мы не можем общаться, ведь так?
Чонгука почти подбросило от столь неожиданных слов, и кровь рванула к голове.
— Друзья? — переспросил он со снова неспешно загорающимися в глазах звездочками.
— Друзья, — ответил Чимин. И пусть это станет его пыткой.
