Черные ангелы

      Чонгук соскочил с лошади, ошеломляя присутствующих в лагере, и стал судорожно осматриваться. Дышал он все еще часто, голова кружилась, тело дрожало. Он не спал уже почти двое суток, и это было заметно: красное, обветренное лицо украшали темные круги под глазами, а потрескавшиеся губы и дикий взгляд кричали о внутреннем состоянии.       Сначала на его письма просто не отвечали. Чонгук отправил три весточки с разницей в несколько дней, как делал обычно, но все они словно улетели в никуда. Потому он занервничал. Переживания вообще были постоянным состоянием, но на этот раз что-то словно жгло изнутри. Чонгук не мог спать, не мог есть и через неделю решил все же отправиться в лагерь. Он рассмотрел десятки возможных вариантов, и ни один из них ему не нравился. Однако в то самое утро, когда Чонгук собирался в дорогу, с поста наконец принесли письмо. Но вместо облегчения Чонгук испытал ужас, стоило взгляду коснуться незнакомого почерка. Юнги писал, что чуть больше недели назад Чимина взяли в плен, а Хосок погиб в сражении, и у Чонгука подкосились ноги. Мама тогда подбежала к рухнувшему сыну и обняла своего ребенка, который в отчаянии смотрел в одну точку, а потом начал бормотать что-то про то, что отправится на войну.       Она старалась отговорить. Но времени ей на это не дали. Чонгук собрался еще быстрее, чем планировал и, толком ничего не объяснив, поскакал в лагерь.       И вот он прибыл на место и начал бегать в поисках Юнги или Юны. Последних оставшихся чернородников. От одной только данной мысли хотелось вздернуться.       — Чонгук! — Юнги оказался на небольшой поляне, где тренировались солдаты, и сразу заметил сходящего с ума от переживаний чернородника.       — Есть какие-то новости? — Чонгук подбежал и схватился за плечи старшего, словно чтобы не упасть. Тот осмотрел его и нахмурился. Юнги выглядел не сильно лучше Гука, но был значительно спокойнее.       — Нет, — еле слышно произнес он, качая головой, и взял Гука под руку. Он привел его в свою палатку, усадил на тахту и велел одному из солдат сбегать за обедом. Чонгук тут же потребовал рассказать все в подробностях, что Юнги и сделал.       Доложил, не утаивая. О каждой детали, что кинжалом впилась в разум и сердце. Чонгук видел, как тяжело старший чернородник дышал, описывая события в лесу, и тут же вспомнил об их противоречивых отношениях с Хосоком. Были ли они друзьями? Соперниками? Чонгук не знал.       — Он отдал жизнь за меня, — проговорил мертвым голосом Юнги, и Чонгук нашел ответ на свой вопрос. Кем бы они ни были, они определенно были близки.       — Что нам делать? У тебя есть какой-нибудь план? — спросил Чонгук, отставляя плошку с принесенной едой, как что-то раздражающее. Он сидел на самом краю тахты, и, казалось, вот-вот вскочил бы, если бы ноги не дрожали так сильно.       — Я уже все передумал, но нет. Нет никакого плана, — зло ответил Юнги. Чонгук опешил.       — Что? О чем ты? — все же поднялся он. — Ты ничего не собираешься делать? Твой лидер у врагов!       — И я ничего не могу с этим сделать! Мы даже не знаем, жив ли он, Чонгук! Зачем он им? Ради обмена? Шантажа? Чимин никогда не пойдет на такое.       — Я пойду! — повысил голос Чонгук.       — Он не позволит! Неужели ты его не знаешь?!       Чонгук подался назад, уязвленный жестокими словами. Но Юнги был прав. Чимин никогда бы не отдал жизни своих людей или шанс на победу за свое благополучие. Он бы лучше умер в тюрьме с гордой улыбкой лидера и чистой душой чернородника. Чонгук это знал и поражался, насколько ему было плевать.       Ему хотелось уничтожить всех, кто встанет на его пути. У него пылало внутри. Он был готов на то, что Чимин никогда его не простит и будет ненавидеть всю жизнь, лишь бы тот был жив и здоров.       — Даже если бы мы решились. — Юнги понял мысли Чонгука по его виду и решил зайти с другой стороны. — Нам нечего делать. Мы не можем направить остатки нашей измотанной армии на чужие земли. Нас перебьют там за пару часов. Не можем отправиться туда группой чернородников. По закону их обязаны доставлять в замок. Мы можем передвигаться ночью, стараясь не попадаться на глаза, но и это маловероятно. Нас заметят. Да и местность я не знаю. Я вырос в тех землях, но к этому факту не прилагалась карта. Я понятия не имею, как добраться до замка. А даже если мы там окажемся, дальше что? Нас тоже возьмут в плен, и наши земли останутся без чернородников? Разве это не лучший способ обречь армию на быстрое истребление? Если некому будет лечить раненых, мы проиграем. И что дальше? Думаешь, они просто отдадут нам Чимина? Или станут использовать его в качестве заложника, чтобы добиться чего-то? Мы станем слабым местом друг друга, понимаешь? Тем, на что можно надавить. Или просто умрем там вчетвером. Мы никогда не сможем ворваться в Высокий замок и похитить нашего лидера, а потом вывести его с земель. Это невозможно!       — Тогда что ты предлагаешь? Ничего не делать? — потрясенно смотря на старшего, проговорил Чонгук.       — Нам ничего не остается, Чонгук, — обреченно ответил Юнги и опустил голову. Младший чернородник ощутил, словно ему перерезали горло. Словно его друг встал перед ним и со спокойным видом забрал способность дышать. Жить. Он не мог поверить в то, что слышал.       — Тебе, может, и не остается, — прошипел он, морщась от отвращения, — а я не буду сидеть в тепле лагеря, пока мой лидер в плену.       Чонгук сделал шаг к двери, но Юнги схватил его за руку и резко развернул к себе.       — Ты думаешь, один кем-то дорожишь? Думаешь, я не знаю, каково это — терять любимых? Я не пожелаю даже врагу пройти через то, что испытал в том лесу! Но ты не сделаешь лучше никому, если подставишь все, ради чего Чимин сейчас живет. Если ты предашь его, то собственноручно разрушишь ему жизнь. Отберешь ту соломинку, за которую он держится в этой пучине.       — Предам? — Он не ослышался? Разве не он единственный думал о Чимине?       — А ты считаешь, он воспримет это иначе? Ты что, веришь, что ворвешься в замок, как принц на белом коне, и заберешь Чимина? Нет, я тебе еще раз скажу, как все будет: ты или погибнешь по дороге, отбирая у него еще одного близкого человека, или подставишь вас обоих. Ты не знаешь Джэена.       — Кого?       — Именно! — завопил Юнги, и капли слюны попали на лицо пораженного неожиданной эмоциональностью Чонгука. — Ты даже не знаешь, как его зовут! Ты ни хрена не знаешь! Что, ты думаешь, он сделает, когда ты заявишься в замок? Усадит вас за стол переговоров или, может, начнет пытать для особой сговорчивости? Кого, по-твоему, лучше пытать первым? Тебя или Чимина? Кому из вас будет проще выбрать между своим народом и… кем бы вы там друг другу ни были? Ты хочешь что сделать с Чимином? Повесить ему на совесть еще и груз выбора? Заставить его убить тебя ради своего народа или пожертвовать людьми ради тебя? Или хочешь показать, как тебе плевать на всех, ради кого он живет? А? Скажи мне, умник! Каков твой гениальный план?       Чонгук не мог пошевелиться. Внутри горело. Так больно, что, казалось, сердце вот-вот остановится, потому что дальше так продолжаться не могло. Не могло просто.       Слезы покатились по щекам, и накатила истерика. Долгожданная, мощная. Чонгук, схватившись за горло, упал на протертый ковер и зарыдал, смотря в одну точку. На выцветший узор, уже не ясно что изображающий. Мир вокруг него рушился, и было так невыносимо больно, как не было никогда.       Никогда.       Бессилие уничтожало. Осознание, что с любимым человеком могли происходить ужасные вещи, а он ничего не делал, разрывало на мелкие кусочки, стирая оставшийся в жизни смысл. Юнги был прав. Он ничего не мог. Но что же оставалось делать? Ничего?       Старший чернородник опустился рядом и принялся поглаживать Гука по спине. Наверное, ему тоже важно было сделать хоть что-то. Хоть для кого-то. Они оба сгорали от бессилия.       В тот день Чонгука заставили поесть почти насильно, а потом Юнги вырубил его, отправляя в сон. Гук все равно просыпался. Сначала спустя пару часов, когда уже смеркалось и солдаты собирались вокруг вечернего костра для ужина, затем ночью. Чонгук был бы рад забыться. Провалиться в сон, где на него не давил ужас бессилия и ненависти к себе, но не мог. Даже во сне он боялся. Даже во сне пытался найти способ спасти Чимина и не находил.       Днем он бродил по лагерю, пытаясь хоть как-то отвлечься, но не видел смысла ни в чем. Он должен был просто ждать? Чего? Что Чимин сам вернется? Что закончится война? А если не вернется? Лишь от этой мысли накатывала такая паника, что хотелось на стенку лезть. Юнги выглядел не лучше, и смотреть на него Чонгук не мог. Тот был настолько подавленным и измученным, что Чонгуку становилось стыдно за свои слова. Юнги безумно переживал. Он уже потерял одного близкого друга. Более того, наверняка, чувствовал вину и тоже ничего не мог сделать. Им всем приходилось позволять волнам судьбы нести себя, куда ей угодно, и надеяться, что не разобьются о камни.       Юна пыталась подбадривать его. Разговаривала, подлечивала, но все это казалось пустым. В мыслях Чонгука были лишь имена. Джису, Намджун, Хосок. Чимин? Они прокручивались снова и снова, и каждый раз он спотыкался на четвертом, молясь, чтобы оно никогда не добавилось к первым трем.       Все это было невыносимо.       Возгласы начали долетать до ушей Чонгука постепенно. Справа послышались удивленные голоса солдат, и он повернул голову, ища причину. Из-за палаток, меж расступающихся людей показались всадники. Всего три человека, но сердце Чонгука упало в желудок, и он подскочил с пенька, на котором сидел.       Чимин.       Он увидел, и сердце будто снова забилось. Воздух проник в легкие, и глаза впились в любимого человека. Живого. Здорового. Он ехал впереди, неторопливо приветствуя окружающих, а чуть позади были двое солдат Высокого замка. Чонгук нахмурился, но лишь на секунду. Потом разберется. В тот момент ему было все равно. Он увидел, как всадники остановились в центре лагеря, и бросился к ним, не замечая ничего на своем пути. Добежал, расталкивая солдат, и обнял уже стоящего на земле Чимина. Так резко и с такой жадностью, что тот лишь растерянно замер.       Чонгук не мог поверить. Он вернулся. Все было в порядке. Он был в порядке. А значит, и весь мир Чонгука. Все остальное было неважно. Что бы ни творилось, какую бы сделку Чимин не заключил, Чонгуку было наплевать. Он снова мог дышать.       — Чимин! — раздался голос Юнги, и Чонгук ощутил, как чернородник тоже приобнял Чимина. Кажется, Гука даже пытались отстранить сначала, но это оказалось бесполезно, поэтому Юнги просто обнял обоих. — Ты в порядке?       — Да, все нормально. — Голос звучал чуть холодно, но все равно заботливо. Чонгуку захотелось увидеть глаза, поэтому он наконец оторвался и всмотрелся в лицо, ища ответы на множество вопросов. Рука Чимина скользнула по талии Гука и отпустила его. Они снова оказались порознь, и все тело младшего запротестовало. Это ощущалось неправильным. Не касаться Чимина теперь значило не иметь воздуха. Ему хотелось погрузиться в его природный аромат и пропитаться им. Слиться, чтобы больше никогда не расставаться. Никогда. — Пойдемте, нам надо поговорить.       Чернородники зашли в палатку, а прибывшие с Чимином всадники остались неподалеку. Чонгук покосился на них и демонстративно завесил пологом вход.       — Почему они здесь? Что случилось? — задал вопрос Юнги. Чимин прошел к столу, но вместо того, чтобы устало рухнуть на стул, распрямился и посмотрел на остальных.       — Высокий замок предложил заключить перемирие.       Брови Юнги взметнулись вверх, Юна ахнула, а Чонгук ощутил, что хорошие новости окажутся сыром в мышеловке.       — И каковы условия? — снова поинтересовался старший.       Чимин глубоко вздохнул и, скользнув взглядом мимо Чонгука, ответил:       — Я женюсь на дочери лидера, и на землях, что принадлежат мне, затем будут править наши дети. — Чонгук вытаращил глаза, веря, что ослышался, но Чимин продолжал: — Пока они будут нейтральными. Другие чернородники Высокого замка не станут на них претендовать, вы не сможете там править. После того, как у нас родится чернородник, он займет место лидера. Люди, и наши, и их, смогут беспрепятственно передвигаться по территории. Но есть только одна загвоздка: у меня нет земель. Мы пообещали вернуть их людям после окончания войны.       Одна загвоздка? Чонгук слушал, но не реагировал. Внутри него разрывались возмущение и непонимание. Одна? То есть тот факт, что Чимину придется жениться на дочери лидера, его не смущал? Совсем?       Чонгук поднял руку к шее и тронул ворот рубахи. Ему снова не хватало воздуха. Искусанные губы уже начали кровоточить, но боль не помогала прийти в себя. Он все еще не понимал. Он снова терял Чимина?       — Это неплохие условия, — согласился Юнги, и Чонгук второй раз за пару дней ощутил, словно тот вонзил ему нож в спину. — Думаю, мы сможем договориться. Не все люди ненавидят нас, Чимин. Кроме того, уверен, многие будут рады закончить войну такой ценой. Если некоторые деревни согласятся остаться под управлением чернородников с возможностью в любой момент покинуть земли, устроит ли это Высокий замок?       Чимин кивнул.       — Я уже обсудил с ними такой исход. Они готовы согласиться на часть земель, но мне все равно придется передать им информацию. Поэтому они здесь. — Чимин махнул головой в сторону прибывших с ним всадников.       — Тогда нам нужно сообщить жителям и провести голосование. Понять, кто готов остаться с чернородниками. — Чимин кивнул, и Юнги продолжил: — Разошлем людей по деревням, думаю, недели хватит.       — Хорошо.       — А что с пленными, перешедшими на нашу сторону?       — Об этом я тоже договорился. Они смогут остаться на этих землях.       Юнги и Чимин продолжали обсуждать условия, а Чонгук стоял и молчал, поражаясь этому абсурду. Им правда было все равно, что Чимину предстояло жениться на дочери тирана и жить, как выяснилось, с ним в замке? Юнги, сбежавший с тех земель и не пожелавший присоединиться к своим чернородникам, теперь с легкостью отправлял к ним в логово своего друга? И всем было нормально?!       Чонгуку хотелось кричать, но он не мог произнести ни слова. Поэтому, выдержав еще пару минут этого сумасшествия, вырвался из палатки.       На улице было тепло. Солнышко грело замерзшую землю, солдаты воодушевленно беседовали, снова наступала весна.       Чонгука тянуло выть.       Он дошел до озера и остановился у воды, смотря на ее гладь. Пожухлую высокую траву развевал ветер, у кромки все еще лежал снег, а у Гука внутри горело. Он не мог поверить, что Чимин собирался пожертвовать собой. Хотя поверить-то он мог, его поражало то, с какой легкостью это позволяли остальные. И плевать, что Чимин никогда не будет счастлив? Что проживет жизнь среди врагов? Что навсегда останется лидером с грузом ответственности?       Как же так?!       Он понимал, почему эта идея казалась привлекательной. Быстро закончить войну, прекратить страдания и смерти. Да, Чимин был готов отдать за это все. Но неужели не было другого выхода? Почему все схватились за первый предложенный?       Чонгук не знал, сколько просидел на валуне у воды, размышляя о несправедливости, но когда огляделся, разминая шею, то заметил у кромки леса Чимина. Тот стоял неподвижно и просто смотрел.       — Давно ты там? — спросил Чонгук, и Чимин, словно очнувшийся ото сна, направился к нему.       Чонгук не сводил глаз. Он искал слова, покусывая губы и наблюдая за холодным Чимином. Тот снова надел маску безэмоционального лидера, и от этого щемило в груди. Почему Чимин опять должен был жертвовать своими чувствами?       Старший встал рядом с Чонгуком, но смотрел так, словно не видел, погруженный в свои мысли.       — Чимин, это же сумасшествие, — выдохнул Гук. — Как ты можешь с такой легкостью соглашаться на подобный план?       — А, по-моему, это отличный компромисс. Война завершится, люди смогут жить там, где хотят.       — А ты? — повысил голос Чонгук. — Плевать, что тебе придется пожертвовать своим счастьем?       — Счастьем, Чонгук? Каким счастьем? Ты думаешь, я счастлив? Мой друг погиб у меня на глазах из-за этой войны. Двое друзей! А сколько простых людей пострадало? О каком счастье ты говоришь? Если мне придется жениться и остаться жить в Высоком замке ради окончания этого ужаса, я с радостью это сделаю!       — Я знаю! — Чонгук подскочил с камня и приблизился к Чимину, пристально смотря в лицо. Лидер был лишь слегка ниже, но держался с таким величием, что ни малейшей мысли о превосходстве возникнуть не могло. — Но это ведь не может быть единственным выходом! Ты же можешь заключить иную сделку, не жертвуя собой? Мы поможем тебе! Чимин, правда, мы найдем выход! Я все, что угодно, сделаю, мы справимся. Не сдавайся так сразу! Наверняка же можно договориться иначе.       Чимин ненадолго замолчал. Он смотрел на Гука оценивающим взглядом, и тот не мог понять, считал ли лидер его несмышленым ребенком или собирался согласиться. Он почему-то совершенно не мог его прочитать. Наверное, потому что глаза застилали собственные эмоции, а, может, потому что мысли и чувства Чимина были совсем не однозначны.       — С чего ты вообще решил, что я жертвую собой? — чуть снисходительно проговорил Чимин, и Гук нахмурился. Стало как-то неприятно, словно его заставили съесть гниль. — Жениться на красивой девушке — это жертвовать собой? Стать лидером земель — жертвовать собой? Да большинство людей многое бы отдали за такие жертвы!       Старший попытался усмехнуться, но вышла, скорее, гримаса.       — Ты что, серьезно хочешь на ней жениться? — вопрос был саркастичным, словно ответ на него возможен был только один, но Чимин почему-то не дал его.       — А почему нет? Иметь семью, наследников — не худшая участь.       Чонгук растерялся. Часто заморгал, словно пытаясь избавиться от странной пелены на глазах, но это не помогло.       — Ты никогда не говорил, что хочешь этого.       — Потому что на наших землях чернородники почти всегда остаются одни. Никто не захочет становиться семьей с будущим монстром. Но там все иначе. Она тоже чернородник!       Некое воодушевление Чимина оплеухой ударило по Чонгуку, и он пошатнулся.       — Неужели так сложно поверить в то, что я могу хотеть детей? — добивал Чимин.       — А как же наш домик?.. — еле слышно, почти неосознанно пробормотал Чонгук, который все меньше понимал, что творится.       — Какой домик, Чонгук? — Усмешка противным скрипом прошлась по ушам, и Гук вздернул взгляд, чтобы увидеть выражение лица Чимина. Чтобы найти хоть что-то настоящее под этой маской лжи. Он ведь лгал, так? Гуку отчаянно хотелось в это верить, но с каждой секундой он все больше сомневался в собственном мнении. Могли ли слова Чимина быть правдой? Ведь он не говорил ничего необычного. Большинство людей действительно были бы рады подобной перспективе. Так почему не мог Чимин? Потому что так хотелось Чонгуку? Может, это он не видел его настоящего? Знал лишь то, что было приятно? — Ты же не можешь всерьез считать, что у нас с тобой есть будущее?       — А почему нет? — вдруг повысил голос младший. — Разве не ты говорил о нем?       Чимин горько выдохнул, будто возился с непоседливым ребенком.       — Одно дело — размышлять, лежа в кровати, и другое — действительно стремиться. Нам было хорошо вместе, но, Чонгук, сколько вообще мы друг друга знаем? Пару месяцев? Мы почти год провели в разлуке, посылая друг другу короткие письма! Ты говоришь о совместном будущем? Не слишком ли наивно? Я лидер этих земель, я не могу разбрасываться жизнями людей ради развлечений!       — Развлечений? — Внутри все закипало, и Гук уже не мог спокойно говорить. — Этим я был для тебя? Но ты говорил совсем иное! Врал, получается?       Чонгук не верил, что происходящее — правда. Все его тело трясло, но нелепый разговор все еще казался сном. Тем, что еще неделю назад было немыслимо.       — Нет. — Взгляд вдруг слегка смягчился, и Чимин склонил голову на бок, всматриваясь в Гука. — Не врал, конечно. Я правда чувствовал это, но все было сказано и сделано под влиянием момента. Чонгук, я не могу выстраивать на страсти свою жизнь, пойми, пожалуйста.       Чонгук молчал. Слов больше не было. Мыслей тоже. Он был лишь развлечением? А разве он не знал этого? Разве Чимин с самого начала не называл их отношения именно этим? Так стоило ли удивляться, что все воздушные замки, что построил себе младший, были лишь результатом его наивной фантазии?       Но поверить в это значило потерять все.       — А обо мне ты не думал, когда говорил все те вещи? Ты же знал, как я к тебе отношусь. Не думал, что будет со мной, когда тебе надоест развлекаться?       — Прости. — Слово повеяло безразличием, и Чонгук взбунтовался еще сильнее. Он хотел быть понимающим. Хотел не вести себя, как избалованный ребенок, но внутри все рушилось и переворачивалось, земля уходила из-под ног. Не мог он быть понимающим, когда это означало потерять Чимина. Чонгук изо всех сил цеплялся хоть за какую-то возможность предотвратить крушение.       — Что мне делать с твоими извинениями?!       Он тяжело дышал, пытаясь прийти в себя, но ничего не удавалось. Все казалось кошмарным сном, который кружил голову и сковывал страхом. Чонгук сделал несколько шагов рядом с валуном, мечась, словно тигр в клетке, но постоянно возвращал взгляд к Чимину, будто боялся, что тот уйдет.       — Забудь меня, Чонгук, — прозвучало вдруг с жалостью, и младший прирос к земле. Его будто молния поразила, раскалывая, словно дерево, надвое. — Живи своей жизнью, найди себе подходящего партнера, будь счастлив.       Чимин отказывался от него. Вот так просто, в очередной раз. Выбрасывал сердце, которое Гук подал ему на раскрытой ладони.       Почему же Чонгук так не мог?       — Потому что это так легко, да? — усмехнулся истерично младший, не отрывая глаз от неузнаваемого лица. Чимин был одновременно родным и совсем далеким. — Для тебя ничего не стоит переключиться с одних отношений на другие?       Чимин сжал челюсть. Напрягся еще больше, впился ногтями в ладони, но ничего не ответил. А Чонгук не находил, за что зацепиться. Не видел границу маски, которую можно было бы снять.       — А какой смысл убиваться, если все равно ничего не выйдет? Ты дорог мне, Чонгук, поэтому я хочу, чтобы ты был счастлив. А со мной ты счастлив точно не будешь.       — Откуда тебе знать?       Чимин склонил голову на бок, и Чонгуку лишь на секунду показалось, что в глазах того промелькнула боль.       — Потому что ты навязываешься. — А потом все закончилось. Слова выбили почву из-под ног, и мир, наконец, рухнул. Безжалостно обрушился, погребая Чонгука под обломками. — Пожалуйста, живи своей жизнью.       Чонгук отступил. Сделал несколько шагов спиной, держась взглядом за ботинки Чимина, и пошатнулся.       Он не любил его. Не любил. И никогда не полюбит. Оказывается, глупо было надеяться на иное.       Чонгуку бы злиться. Злость была. Маячила где-то поблизости, но не могла собраться во что-то внятное, потому что боль нещадно разбивала ее. Она, словно ударившая по стеклу кувалда, оставляла лишь мелкие кусочки, разбросанные по всему существу. Поэтому он не мог найти успокоение в гневе. Лишь ощущал, что из него высасывают счастье. Силы, надежду, радость. Уничтожают, как лесной пожар, сносящий все на своем пути.       Он все же потерял Чимина.       — Прости, — сорвалось с губ Гука, хотя извиняться должен был не он. Не он разбивал сердце и толкал в пропасть. Но ссориться не хотелось. Не получалось. Хотелось попросить взять с собой. Пусть в замок к тиранам, под наблюдение жены, но лишь бы рядом. Лишь бы видеть. Просто видеть, чтобы хотя бы дышать.       Но он бы снова навязывался. Делал бы то, что делал уже давно, бегая за Чимином и прося любить его. Не словами, так глазами, поступками. Настолько, что даже Хосоку приходилось просить за него. Ну разве не жалкое зрелище? Может, он уже совсем надоел Чимину?       — Ты больше не увидишь меня, — лишь слегка язвительно пообещал Гук, а потом попятился, не смея смотреть на лидера. Главное, чтобы хватило сил уйти.       Чонгук не оглядывался. Не думал. Он лишь шел на дрожащих ногах, сжимая кулаки, и молил, чтобы скрыться из виду поскорее. Зашел в лес, обогнул кусты, прошел несколько тонких стволов и остановился. Посмотрел вперед и не увидел ничего. Перед глазами были лишь пустота и обволакивающая чернота, что утягивала ослабевшее тело на ледяную землю.