~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сначала Чонгук не спешил. Он неторопливо скакал, наслаждаясь легким ветерком и размышляя о дальнейших действиях. Нужно было обязательно найти Юнги и Юну. Он не видел их уже долго и понял, что соскучился. Сначала Гук старался отгородиться от мира чернородников и прошлой жизни, убедить себя, что так лучше, ведь все равно не мог ничего изменить, но теперь, когда представился шанс повидаться, внутри зародилось сильное чувство нетерпения. Чонгуку было безумно интересно, как те поживали. Они изредка переписывались, но никогда не делились чем-то личным. Ближе к обеду Чонгук остановился перекусить в небольшом лесочке рядом с дорогой. Присел в тень и глубоко выдохнул. Солнце было палящим, и погода не щадила ни путника, ни лошадь. Чонгук налил немного воды коню, а потом принялся за рисовый шарик. В траве стрекотали насекомые, порывы ветра становились редкими и горячими, и Чонгук помахивал рубахой, стараясь хоть немного остудиться. Но обед закончился быстро, а жара только нарастала, поэтому чернородник, недолго думая, решил переждать ее под раскидистым деревом. Он уже почти заснул, когда до ушей донеслось ржание лошади, а вскоре и топот нескольких коней. Чонгук обернулся на дорогу и заметил трех всадников, лица которых показались ему смутно знакомыми. Это были мужчины из его деревни. Чонгук не считал себя достаточно важной персоной, чтобы верить, что они ищут его, но все равно решил не испытывать судьбу. Вскочив на лошадь, чернородник направил ее вглубь леса. Обратно на дорогу он выбрался через полчаса. Внимательно осмотрелся и продолжил путь, нервничая чуть больше, чем прежде. Чонгук все еще думал, что появление земляков было с ним никак не связано, но скакал уже быстрее. В следующий раз он увидел их ближе к вечеру, когда проезжал мимо деревни. Двое из них стояли на ее окраине и, завидев чернородника, встрепенулись. Чонгук пришпорил лошадь. Через еще час стало понятно, что едут они за ним. Чонгук пытался свернуть, запутать, но всадники снова и снова выходили на его след. Первое время он думал даже поговорить. Выяснить, что им надо, объяснить, что уезжает. Если они не хотели его присутствия в Хентоши, судьба была на их стороне. Почему же они отправились следом? Чонгук вспомнил слова Ыну про то, что вся компания Хенсу зиждется на ненависти к чернородникам, и решил не рисковать. Приближаться к мужчинам с луками и мечами было не лучшей мыслью. Но они приблизились к нему сами, поэтому Чонгук подумал, что лучше не останавливаться на ночлег. Он скакал как можно быстрее, стараясь скрыться от назойливых преследователей, но, стоило чуть расслабиться, они нагнали. И беседовать мужчины не хотели. Вместо этого вытащили луки и выпустили несколько стрел, которые пролетели в опасной близости от Чонгука. Сердце подскочило, и чернородник впервые серьезно испугался. Он понял, что если они доберутся до него, то убьют, не задав ни единого вопроса. Предупреждений не будет, угроз тоже. Будет лишь стрела в горло и его тело в качестве трофея для Хенсу. И Чонгук ничего не мог с этим сделать. Он не умел стрелять энергией, как Юнги. Этому еще не научился. Не мог лечить себя. Он был абсолютно беззащитен перед лучниками и уповал только на темноту. Ночью они не стреляли. Лишь безустанно преследовали, и Чонгук порадовался, что ни одна из их лошадей не была быстрее его. Через несколько часов утомились все, но останавливаться не смели. Теперь они просто шли, покачиваясь на плетущихся конях. Чонгук надеялся затеряться в темноте, но и это не удалось. Но стоило ли ждать спасения на Общих землях? Чонгук не знал, в какой из деревень находятся Юна и Юнги. Его некому было защитить, а преследователи могли попасть туда беспрепятственно. С началом нового дня Гук был изможден и голоден. Глаза слипались, но остановиться он не мог. В очередной раз оглянувшись и поняв, что преследователей нет в поле зрения, Чонгук понадеялся, что они устали и решили передохнуть, но сам продолжил путь. Лошадь шла неторопливо, и Гук начал потихоньку проваливаться в сон, убаюканный припекающим солнцем. Из дремоты его вырвала резкая боль в бедре. Чонгук распахнул глаза и увидел быстро приближающихся всадников. В его ноге торчала стрела. Сердце упало куда-то в желудок и забилось, как сумасшедшее. Чонгук испугался. Когда они успели набраться сил? Когда нашли его? Что ему делать? Кровь пропитывала штаны, и Чонгук пришпорил коня, направляя в сторону деревни. Ему не удастся там укрыться, он знал, поэтому не собирался заходить в нее, но сделать вид мог. Он поскакал быстро, желая добраться до ближайшего леса и хотя бы перевязать рану, но преследователи не отставали. Они не упускали его из виду ни на минуту, не давая ни единого шанса на передышку. Ногу жгло, голова кружилась, кулаки изо всех сил сжимали поводья, но сил становилось все меньше. Что будет, если он потеряет сознание? Ответ был прост: больше не очнется. Но боль не заботилась о том, что ему нужно продержаться. Она была жестока и безжалостна. Хотелось вытащить стрелу, но Чонгук понимал, что так лишь потеряет больше крови, поэтому продолжал скакать. Бледнея, видя перед глазами плывущую картинку, сжимаясь от острой боли при каждом движении лошади, но отчаянно желая выжить, потому что вдруг отчетливо понял, что может умереть. Это было не впервые. Он уже был на грани смерти, но сейчас его некому было спасти. Полагаться он мог только на себя. Где же было найти силы бороться? Была ли жизнь Чонгука той, за которую хотелось держаться? Он любил свою семью, но ощущал, что живет не так, как должен. Он не был верен себе. Не был собой. Не испытывал страсти. Не только к человеку, ни к чему. К делу, друзьям. Жизни. Тогда был ли смысл себя мучить? Ему все равно было некуда бежать. Люди Хенсу догонят его и на Общих землях. Убьют и вернут в деревню. Родители будут убиты горем, сын останется без отца, но близкие всегда знали, что однажды он их покинет. Такова была участь чернородника. В один день приходила темнота и отбирала любимого человека. Может, в следующей жизни Чонгук сможет воплотить свои мечты. Может, не будет врать себе и окружающим. Может, будет любим тем, кому отдал сердце… В голове всплыли воспоминания о Чимине, и на этот раз Чонгук им отдался. Ему уже нечего было терять, незачем прятаться. Он мог побыть недолго собой: жалким, безответно влюбленным мальчишкой, не способным отпустить прошлое. Чимин… Как же он скучал по нему! Как же рвалось к нему сердце! Так, что все тело оживало от одной только мысли о жестоком чернороднике. Несмотря ни на что, он все равно хотел его увидеть. Внезапно Чонгук встрепенулся. Земли Высокого замка! Если он сможет добраться до них, то будет в относительной безопасности. Его, конечно, сразу возьмут в плен, но преследователи не смогут проникнуть на территорию. И он, возможно, увидит Чимина. Пусть и напоследок. Собрав последние силы, Чонгук повернул к границе.~21~ Ложь, злость и амбиции
22 мая 2022 г. в 13:48
Чонгуку было жарко. Он высунул ногу из-под тонкого покрывала, запустил руку под прохладную подушку и недовольно приподнял голову, лежа на животе. За окном стояла жара. Утро только наступило, но ночная прохлада была давно забыта, и солнце нещадно слепило даже через тонкие занавески. До ушей доносился щебет сидящих в кустах птиц и голоса жителей деревни. Пора было вставать.
Чонгук поднялся нехотя. В последнее время он любил поспать подольше, но летом у погоды были другие планы. Нацепив штаны и рубаху, Чонгук завязал волосы в короткий хвост и, выдохнув, покинул комнату.
— Доброе утро! — Хэсу развернулась от стола и ласково улыбнулась. Тарелка с завтраком уже ждала на законном месте, а рядом стояла чуть поменьше, в которой неловко копошились палочками маленькие ручки.
— Доброе утро! — повторил за матерью малыш, поворачивая голову и смотря лучистым открытым взглядом.
— Доброе! — Гук наклонился к ребенку и, слегка подув, чмокнул в шею. Тот тут же залился смехом и довольно завизжал. — Как спалось?
— Хорошо.
— Хорошо? Не жарко было?
— Жарко, — пожаловался малыш, и Чонгук надул губы в ответ на скорченную рожицу.
— Точно. Пойдем тогда сегодня на речку.
— Да! — Энтузиазма было не занимать.
— Ешь, Кану, не отвлекайся, а то плавать сил не будет, — ласково укорила Хэсу. Чонгук улыбнулся и, погладив сына по кудрявой голове, присел рядом.
Хэсу прекрасно готовила. Каждый завтрак был произведением искусства, и Чонгук не уставал восхищаться. Иных эмоций по отношению к супруге он в принципе испытывать не мог. Она была прекрасной матерью, замечательной подругой и женой, заботливой сестрой и невесткой. Ее любили все, и он тоже не остался в стороне. Родители оказались правы — лучшую кандидатуру на роль жены было найти нельзя. Понимающая, добрая, мудрая, красивая — Хэсу была бы завидной невестой, если бы не осталась сиротой с пятью братьями и сестрами. Но родители Чонгука охотно приютили их у себя, сославшись на то, что молодоженам нужно пространство, поэтому теперь Хэсу собиралась с младшими лишь во время ужина. Шумного, вкусного ужина, куда приходили и уже подросшие братья, один из которых сам собирался жениться, и только вступающие в подростковую пору сестры. Чонгук тоже любил проводить время в этой веселой компании неунывающих ребят, которые вызывали уважение за свою силу, стойкость и доброту. Пережившие немало невзгод, они научились ценить маленькие радости, и Чонгук с удовольствием следовал их примеру. Он старался ценить то, что у него было.
А было у него многое: здоровые родители, чудесные жена и ребенок, верные друзья, хороший дом. Он был молод, и темнота все еще не покушалась на него. Его жизни могли бы позавидовать многие. Он это знал.
Чонгук с аппетитом уплетал завтрак, переглядываясь с сыном, который любил повторять за ним, пока Хэсу с умилением наблюдала за своими мужчинами. Они казались примерной семьей.
— Ты сейчас в кузницу? — поинтересовалась супруга.
— Да, заберу вещи для продажи. Не думаю, что буду сегодня помогать отцу, мы закончили все заказы вчера. Так что скоро вернусь и отведу Кану на речку. Потом у меня собрание совета.
Хэсу напряглась, упираясь подбородком в ладонь, и вздохнула.
— Тебе нужно быть осторожнее, Чонгук, ты же знаешь, что Чинен хитер. Он недолюбливает тебя.
— Знаю. Но я не могу молчать, когда его политика противоречит здравому смыслу! Он хорошо льстит и привирает, застилая подданным глаза, но плохо управляет территорией. То, что люди все чаще перебираются на Общие земли, говорит о том, что здесь жить становится хуже.
— Чонгук, ты что, хочешь снова стать лидером? — Хэсу откинулась на спинку стула и в упор посмотрела на мужа.
— Я никогда им не был, — слегка смутился Чонгук. — У меня никогда не было шанса по-настоящему повлиять на жизни людей, Хэсу. Я старался изо всех сил, но люди больше доверяют людям. Чинену, пусть он и не может обеспечить им даже нормального лечения! На наших землях почти не осталось чернородников! Даже Юнги и Юна на Общих!
— Потому что понимают, что здесь для них небезопасно, — прошептала Хэсу, придвигаясь к Чонгуку и вытягивая вперед руку. — И ты должен быть потише! Не провоцируй тех, кто тебя не любит!
— Но Чинен обещал наладить связь, вот, что меня возмущает! Он говорил, что люди и чернородники будут жить в мире, но не создал никаких условий! Нас по-прежнему презирают, и люди страдают без лечения!
Чонгук уже устал поражаться. Когда земли только разделились и вся власть вернулась в руки людей, Чинен обещал, что станет примерным лидером. Покажет людям, насколько процветающей может быть их родина без гнета чернородников. Почти прекратил сбор дани, начал отстраивать столицу, но очень быстро оказалось, что для этого нужны средства. Что для защиты нужны деньги, а сбор риса и других вещей — для обмена с другими землям и накоплений на черный день. Поэтому вскоре дань увеличили, и чернородников снова стали оговаривать. Чинен и его правая рука Хенсу не могли допустить, чтобы у людей возникла даже мысль о том, что при правлении нелюдей было лучше. Они даже отправили по деревням посланников, которые рассказывали об ужасных деяниях чернородников, и привело это к тому, что даже получать лечение многие стали отказываться. Хенсу презирал чернородников и всегда успешно переубеждал Чинена заключать с ними какие-либо соглашения. Поэтому Юнги и Юну Чонгук не видел уже несколько лет. Но это в какой-то мере его даже радовало. Они остались для него в другой жизни, той, к которой не было возврата и в напоминаниях о которой Гук не нуждался.
После завтрака Чонгук поблагодарил Хэсу за еду, поцеловал в щеку, обнял сына и отправился в кузницу. В последние годы он помогал отцу с продажей, а часто даже сам ковал какие-нибудь мелочи. Благодаря этому, его тело стало еще сильнее, и больше никто не решался перечить. Люди не сторонились его, но задирать уже не смели. Ему было почти двадцать четыре, и никто не знал, чего ожидать от чернородника на пике его характера.
Свою силу он тоже развивал. Научился, как и говорил Юнги, образовывать щит, и хоть проверить возможности не было, Чонгук ощущал, что стал намного сильнее. Сила роилась внутри него, опьяняя мощью. Теперь Чонгук лечил быстро. Добился почти такого же успеха, как Юнги, что, надо признать, изрядно тешило его самолюбие и давало необходимую уверенность в себе. Он больше не боялся, и это было просто потрясающе.
Чонгук взял повозку, погрузил в нее товары, накрыл сукном и отправился на поле. Это была невероятно странная система, но она работала лучше всего. С каждым месяцем все меньше людей готовы были покупать у семьи чернородника, поэтому Чонгуку приходилось скрывать авторство. Собирая товары, он делал вид, что отправляется в соседнюю деревню, а сам останавливался в ближайшем поле и принимался ждать.
Так и в тот день. Чонгук забрался на небольшой валун посреди высокой желтеющей травы и осмотрелся. Пока он был один, поэтому Чонгук вытянул из сумки альбом и грифель.
Он все еще любил рисовать, но делал это теперь только здесь — в моменты одиночества и тишины. Когда заботы оставляли мысли в покое, и они начинали свободно блуждать, забредая на запретные территории. Чонгук ненавидел такие моменты и первую пару лет изо всех сил старался избегать. Он запрещал себе думать на вредные темы. Выкорчевывал воспоминания и идеи и выбрасывал подальше, подобно вредоносному сорняку.
Это привело к срыву. Как-то он напился и чуть не отправился кормить рыб, поэтому понял, что заткнуть чувства полностью не удастся. С тех пор Чонгук позволял им выходить, но только в определенном месте и в определенное время. Выливаться на лист бумаги, когда был совершенно один. Когда мог позволить себе на часок снять маску.
— Эй! — Тэхен прыгнул сзади, касаясь руками плеч, и Чонгук вздрогнул. Альбом скатился по камню и упал на землю.
— С ума сошел, Тэ? Нельзя так подкрадываться к чернороднику, я и убить могу! — возмущенно обернулся Чонгук.
— Да я даже не подкрадывался! Кто виноват, что ты весь погрузился в свои мысли и даже не слышал, как трава шуршала?! И повозку не слышал! — Тэхен указал рукой на лошадь с телегой, что стояли всего в нескольких метрах от валуна.
— Все равно, — обеспокоенно продолжил Гук, — не делай так больше.
— Ладно, — буркнул немного недовольно Тэхен и заметил альбом. — Ты рисуешь что ли?
Чонгук дернулся, когда друг наклонился поднять упавшую вещь, и потянулся, чтобы забрать, но Тэ игриво отпрыгнул.
— Отдай! — Паника накатила резко и больно, и Чонгук вскочил с валуна.
— А что, у тебя там портрет любовницы? — шутил Тэхен, отбегая от чернородника. Он, наверняка, думал, что Гук просто смущается, поэтому раскрыл альбом и с интересом принялся рассматривать. Чонгук замер. Он больше не бежал. Смысла не было. Просто стоял и смотрел, как друг листает рисунки. Сердце его бешено стучало, а в горле пересохло.
Тэхен, тем временем, перестал смеяться. Он перелистывал страницы одну за другой, а потом немного растерянно повернул голову к другу.
— Тут везде один и тот же человек.
— Ага, — еле слышно признал Гук.
— Кто он?
Взгляд Чонгука упал на пухлые губы, выведенные черным грифелем, и он зажмурился.
— Неважно. Кое-кто, кого в моей жизни больше нет и не будет.
Видимо, его тон и выражение лица сказали лучше слов, потому что Тэхен лишь нахмурился и отдал альбом обратно, больше ничего не спрашивая.
А Чонгук вдруг понял, что не знает, рад ли этому. Он должен был быть благодарен тактичности друга, но почему-то испытывал легкое разочарование, словно его огромный секрет никого не заинтересовал.
Словно единственный шанс обсудить был упущен.
У него была бы причина. Он был бы вынужден сказать хоть что-то, и копимые годами эмоции получили бы шанс выбраться наружу. Он наконец смог бы поговорить на ту тему, которая болела и чесалась.
Но Гук не смог, и это ударило больно и неожиданно, заставляя заметить, что он плохо справлялся.
Что он отвратительно справлялся.
Больше пяти лет прошло. Полегчало?
Наверное. Было легче в те дни, когда не хотелось утопиться.
Друзья начали перекладывать вещи от Чонгука к Тэхену, который потом должен был отвезти их обратно в деревню и продать под видом товаров от соседей. Это было нелепо — поставлять в свою же деревню, но оказалось лучшим выходом из положения. Магазин семьи Тэхена получал процент с продаж, семья Чонгука — покупателей и новые заказы, и все были довольны.
Чонгук хотел бы делать все честно и снова приобрести авторитет в деревне, потому что знал, что заслуживает уважения. Он изучал управление и стратегии, умел контролировать свою силу, знал желания народа и мог взаимодействовать с другими чернородниками. Он был бы хорошим лидером. Но ему никто не позволял.
Поболтав немного с Тэхеном, Чонгук вернулся домой и, как и обещал, отправился с сыном на речку. Сидел на песке, наблюдая за тем, как Кану строит замок, и думал о том, как сильно любит этого малыша. Он и не предполагал, насколько велики окажутся ответственность и теплота по отношению к ребенку. С детства Чонгук верил, что у него не будет семьи, но теперь понимал, какое это счастье — видеть свое продолжение, которое беззаветно тебя любит. Любоваться им и обожать каждую черточку. Понимать, что жизнь готов отдать за этого маленького человека.
Отцовство немного помогло ему понять Чимина и его высказанное в их последнюю встречу желание. Гук больше не мог винить чернородника за то, что тот хотел детей. Он понимал, как значимо это было.
Но простить Чимина Чонгук не мог.
Заведя сына домой, чернородник отправился на совет, где уже привычно высказал никому не нужное мнение. После установления власти Чинена его мысли перестали кого-либо интересовать, но Чонгук все еще оставался единственным чернородником в округе и близким другом сына самой богатой семьи столицы. Именно Ыну безустанно поддерживал Гука и не позволял окончательно пренебречь его мнением.
После совета друзья как обычно долго общались и решили продолжить разговор в кабаке. Уже смеркалось, и Чонгук с Ыну устроились за небольшим столиком в углу. Хозяйка принесла им соджу да рыбу с овощами, и Чонгук с небывалым энтузиазмом набросился на выпивку. Залпом опустошил стакан и попросил добавки. Ыну удивленно приподнял брови.
— Не переживай так из-за них. Чинен сам закопает себя с такой политикой. Если он поднимет дань еще немного, люди начнут возмущаться. А отсутствие возможности лечиться не беспокоит до первой серьезной болезни или раны. Долго это не продлится. И ты знаешь, многие тебя поддерживают, мой отец в том числе. Он понимает, что наше общество не может жить без чернородников.
— Хенсу говорит про создание больниц.
— Но сколько на это уйдет времени? Сколько лекарей осталось? Сколько они знают? Мы зависимы от чернородников, и я не думаю, что это легко изменить за пару лет.
— Ты прав. — Чонгук положил голову на руки и устало вперился в покручиваемый в руках стакан. Чувствовал он себя отвратительно. Хотелось напиться до полного забытья, чтобы разум больше не мог работать и истязать разными мыслями и глупыми потребностями.
— Тяжелый день? — Тяжелый? Да нет. Самый обычный. — Почему бы тебе не пойти домой?
В ответ на подобное заманчивое предложение Чонгук только сильнее надулся и тихонько застонал. Ыну еще больше напрягся.
— Чонгук, мне кажется, или ты не очень любишь свою жену? Прости, что влезаю, но подобные мысли посещают меня уже не в первый раз.
— Разве можно ее не любить? — ответил Гук с легким сарказмом, поднимая голову. — Она же просто идеальна. Все ее любят. И я люблю.
Ыну кивнул, понимая, что, видимо, ошибся, но затем Чонгук добавил еле слышно, почти шепотом:
— Только не влюблен.
— А? — округлил глаза друг, и младший опустошил уже третий стакан. Чонгук замотал головой и снова улегся на стол. — Разлюбил?
И снова ответом стало недовольное мычание.
— Если бы…
— Зачем же женился? — Ыну, в отличие от своего друга, был совершенно трезв. Как только он понял, что Чонгуку тяжело, решил держаться и оказать посильную поддержку. Поэтому сам выпил лишь половину стакана. И теперь ему открывались новые грани и секреты друга, с которым они общались уже немало лет. Однако Чонгук всегда был скрытным. Позитивным, приятным парнем, который никогда не жаловался на что-то серьезное. Он мог, как ребенок, поныть о натертом пальце, но не заводил разговоров о своих переживаниях, отчего всегда казалось, что их у него просто нет. Считать иначе не находилось причин: Чонгук был молод, красив, силен и богат прекрасной семьей. Здесь он во многом напоминал Ыну, у которого никогда не было сильных передряг. Друг Чонгука проживал завидную жизнь и всегда с улыбкой справлялся с проблемами.
— А почему нет?!
— Тебе было все равно? — изумился Ыну. Чонгук всегда казался ему романтичным и тонко чувствующим. Он не мог представить, что для того не имело значения, с кем связывать свою жизнь. Чонгук же сонно угукнул в ответ.
— Абсолютно.
— Почему? — нахмурился и сосредоточился друг. Что-то здесь было не так. Ыну распрямился и вплотную придвинулся к столу, вытягивая руку к Гуку и не сводя с того глаз.
— Потому что нет никакой разницы. — Быстрая, единичная слеза скатилась по носу, и Ыну испугался. Как выяснилось, он совсем не знал своего друга. Они были вместе шесть лет. Гук выслушивал его, давал советы, помогал в тренировках, сопровождал в развлечениях, шутил о его невесте и даже гулял на свадьбе. Он лечил его сына, когда тот впервые приболел, а потом познакомил со своим. Они каждую неделю встречались на совете, а потом долго обсуждали политические взгляды и будущее деревни. И Ыну, оказывается, совершенно не знал, как болело у Гука внутри. Не знал даже причину. Тот никогда при нем не плакал. За все шесть лет ни разу.
— Ты любишь кого-то другого?
Чонгук резко вдохнул и распрямился, жмурясь и прикладывая кулаки к лицу, словно хотел выдавить из себя правду. Но это действие дало Ыну его ответы, и сердце неприятно сжалось. Видимо, так и было. Чонгук любил, поэтому всех остальных кандидатов для него не существовало. Ыну накрыл руку друга своей и сочувственно сжал.
— Может быть, ты полюбишь свою жену. Со временем. — Ыну знал, что надежды было мало, но чем еще он мог помочь? Если бы можно было что-то сделать, он бы непременно постарался, но шансов, очевидно, не было.
Гук замотал головой, продолжая закрываться от мира, а потом вдруг убрал руки от лица и с неким вызовом посмотрел на Ыну.
— Меня не привлекают девушки, — проговорил он твердо. Почти упрямо, словно был готов отбиваться от нападок. По-видимому, он больше не выдерживал этой лжи, ему нужно было произнести это хотя бы ради себя.
— Тебя привлекают парни? — Ыну удивился, но в его голосе не было ни отвращения, ни ужаса, что немного ослабило оборону Чонгука, и друг по-доброму усмехнулся в ответ на искреннее изумление младшего. — Ты такой не единственный. Я встречал подобных людей и раньше.
— Правда? — чуть ли не подскочил на месте Гук, вытаращив глаза.
— Ну конечно, — засмеялся Ыну. — Ты думаешь, один на весь Хентоши?
— Нет, но…
— Хочешь, познакомлю?
Чонгук задумался, а потом вдруг скромно кивнул. Мысль о том, чтобы найти кого-нибудь похожего и больше не чувствовать себя совсем ненормальным, окрылила и принесла успокоение, которое вылилось в легкую улыбку. Он бы очень хотел поговорить с такими людьми, узнать их истории, поделиться переживаниями, хоть и сомневался, что сможет рассказать о Чимине. Того теперь он признавал лишь на листе бумаги.
Друзья еще долго болтали, обсуждая самые разные темы. Настроение Чонгука заметно улучшилось, отчего Ыну тоже позволил себе немного выпить. Кабак постепенно пустел, и усталая хозяйка лишь доносила напитки оставшимся посетителям. Среди них была группа мужчин, которые сидели за столом по центру и периодически бросали на Чонгука с Ыну недовольные взгляды. Те сначала стали беседовать тише (Гуку было не привыкать испытывать на себе чужое раздражение), но мужчин это не успокоило. Чем больше они пили, тем громче разговаривали, и вскоре друзья услышали, о чем была беседа.
— Гнать этих тварей с наших земель! — заявил с нескрываемой яростью мужчина около сорока. Он был заметно пьян, и поэтому уже не сдерживался в выражениях.
— Ты думаешь, они уйдут? Думаешь, понимают, что им здесь не рады? — ответил его друг и устремил прямой взгляд на Чонгука. Кажется, он говорил именно ему, и чернородник сжал челюсть. Он думал, что это закончилось, что никто больше не посмеет напрямую задевать его, и подобная наглость вызывала невероятное раздражение. Ему надоело. Он не сделал своей деревне ничего, кроме добра. Годами бесплатно лечил жителей, защищал в войне, передал власть человеку. Он не получил по праву рождения ничего, кроме боли и потерь. Лишь ненависть людей, которые в лучшем случае знали его имя.
— Вам есть, что мне сказать? — проговорил Гук с вызовом. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и не сводил глаз с обидчиков. Ыну испуганно шикнул и тронул за руку.
— Гук, не надо, не стоит с ними связываться. Они, наверняка, поддерживают Хенсу. Только хуже сделаешь.
— Да, мне есть, что тебе сказать! — Взрослый мужчина резко поднялся, со скрипом отодвигая стул, и направился к столу Чонгука вместе со своими тремя друзьями. Гук тоже встал. Ыну вскочил следом, но вышел вперед, стараясь предотвратить конфликт. Если бы Чонгук был трезв, он бы просто проглотил оскорбления и ушел, как делал всю жизнь, но алкоголь вытащил его чувства на поверхность, и среди них было слишком много обиды и злости. — А не убраться ли тебе отсюда, пока еще можешь? Я слышал, чернородники не бессмертны.
— Не знал, что бессмертны люди! В прошлый раз, когда я вытаскивал человека из лап смерти, мне так не показалось.
Мужчина сжал зубы и чуть ли не прорычал, впиваясь взглядом в ненавистного чернородника. Он двинулся вперед, готовый, кажется, ударить, и Чонгук усмехнулся. Высокомерно, с легким оскалом. Ыну никогда не видел его таким прежде и даже не мог понять, пугало ли его подобное поведение или завораживало.
В следующий миг Чонгук поднял руку и быстро коснулся плеча обидчика. Так ловко и спокойно, что остальные даже не успели задуматься. Мужчина же с грохотом упал на пол. Его друзья сделали шаг назад и переглянулись.
— Жив он, не пугайтесь. Может, когда очнется, мозгов будет побольше, — сказал Чонгук и направился к выходу. Ыну, оглянувшись за все еще стоящих мужчин, поспешил за ним.
Чонгук трезвел прямо на глазах. Он выскочил в прохладную ночь со сжатыми кулаками и прорычал:
— Как они меня бесят! Лицемеры! — Ыну обежал Гука и остановился на мокрой от недавно прошедшего дождя траве. — Ну разве не нелепо? Они нападают на меня, потому что знают, что я им ничего не сделаю! Если бы действительно боялись, если бы знали, что я правда могу, никогда бы не полезли. Я всего один! Один! Я причина всех их проблем?
— Чонгук, будь осторожен, — взволнованно проговорил Ыну. — Таких, как они, немало.
— Знаю, — выдохнул Гук, сокрушаясь. — Знаю.
Он удрученно махнул другу на прощание и побрел домой. Было уже поздно. Хэсу и Кану должны были уже спать, но Чонгук все равно не спешил. Он шел по мокрой тропинке, смотря на сверкающую в свете луны реку, и думал о том, во что превратил свою жизнь. Все в ней было фальшивкой. Он обожал своего сына, любил родителей, даже тепло относился к Хэсу, но все равно ощущал, словно проживает чужую. Понимал, что не здесь должен быть.
Чонгук вернулся домой уже далеко за полночь. Прошел в свою комнату, приоткрыл окно, чтобы избавить комнату от духоты, умылся и завалился спать, заканчивая очередной вызывающий тошноту день.
Его разбудило чье-то прикосновение. Взволнованный шепот, настойчивые попытки дозваться. Голова была тяжелой, и соображать получалось плохо, поэтому Чонгук сначала оторвался от подушки, а только потом разлепил глаза. Перед ним сидел отец.
— Папа? — Чонгук нахмурился, не понимая, что происходит. За окном только занимался рассвет.
— Чонгук, вставай, — взволнованно проговорил Хонсон, и Гук изумленно заметил стоящего за ним Ыну. Дверь в комнату была открыта, и за ней копошилась Хэсу. — Чинен убит.
— Что? — Чонгук сел, все еще ничего не понимая. Он протер лицо руками, пытаясь прийти в себя, но смысла все равно не находил.
— Хенсу сверг его! Он займет его место. Тебе надо бежать.
— Бежать?
— Ты же знаешь, как он относится к чернородникам! — нетерпеливо повысил голос Ыну. — Что, по-твоему, он сделает первым делом? Вся его политика зиждется на том, что чернородники — зло и не нужны нам. Думаешь, не захочет доказать?
— Тебе кажется, он решит меня убить? — серьезно спросил Чонгук, и Ыну обеспокоенно кивнул. Он не сомневался. — Хэсу?
Чонгук чуть наклонился, чтобы рассмотреть жену в соседней комнате. Если он должен был бежать, значило ли это, что она следовала за ним? Мог ли он бросить свою семью? Мог ли взять с собой и подвергнуть опасности?
Вдруг на пороге появилась мама и опустилась на корточки у ног Гука.
— Мы позаботимся о ней с Кану. Не переживай. Их мы защитим.
— Их не тронут, я уверен, — добавил Ыну, и Чонгук еще больше растерялся. Он несколько лет пытался привыкнуть к тому, что теперь у него есть своя семья: жена и ребенок, за которых он несет ответственность. А теперь должен был их оставить?
— Пожалуйста, сын, поторопись, — снова заговорил отец.
— Поезжай на Общие земли, я буду писать тебе о ситуации здесь, — сказал Ыну.
Чонгук покорно кивнул. Друг был прав, больше бежать было некуда. Общие земли являлись для чернородников самыми безопасными, потому что все остальные деревни теперь подчинялись Хенсу. Жестокому, властному человеку, который ненавидел таких, как Чонгук. Гук знал, что на то у него были причины, но не мог согласиться с подобной политикой, когда чернородники уже не претендовали на власть. Он просто хотел жить в мире, но теперь его лишали и этого.
Что ж, видимо, ему действительно не было здесь места.
Наскоро собравшись и взяв подготовленные для него мешки с вещами и едой, Чонгук попрощался с семьей и, сев на лошадь, отправился прочь. Когда он остановился на холме, чтобы взглянуть на Хентоши, солнце уже заливало столицу: ее крепкие, новые дома, красивые площади, полноводную реку и защитную стену. Оно освещало новый день, который должен был стать началом новой поры. Той самой, о которой еще почти никто не знал. Жители выходили из домов и приступали к ежедневным обязанностям, Чонгук же теперь был там чужим.
Глубоко вздохнув, он бросил последний взгляд на родное поселение и направил коня на север.