~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Когда Чонгук снова вошел в зал, в котором оставил Чимина, внутри было темно. Закрытые окна не пропускали ни толики света, отчего Чонгуку пришлось вернуться в коридор за фонарем. Обычно слуги тушили свечи только после того, как все отправлялись спать, но чернородник понимал, что Чимин не пошел спокойно отдыхать: туман вокруг дворца только сгущался. Нога наступила на что-то, и Чонгук посветил на пол, на котором валялись еда и осколки посуды. Деревянная палочка прокатилась под ступней, и дыхание утяжелилось. Сердце с волнением застучало чаще. — Чимин? — позвал Чонгук, выставляя вперед фонарь. Свет его был слабым и недостаточным для просторного помещения. Под ногами снова захрустели предметы, но Чонгук смотрел лишь вокруг, стараясь оценить обстановку, пока не наткнулся на что-то темное в углу. — Чимин! — Чонгук в пару шагов оказался рядом и упал на колени около собравшегося в комок Чимина. Тот, согнувшись и уткнувшись лбом в пол, тихо дрожал. Ужас прокатил по телу Чонгука, и он тут же поставил фонарь рядом. — Чимин! Руки тронули спину, но старший чернородник лишь вздрогнул. Слезы вырвались из глаз Чонгука и побежали по щекам. Внутри все сжималось от вида того, во что за час превратился Чимин. — Уходи, — тихий шепот прошелся по нервам, как меч по жилам. — Я никуда не уйду, — заверил Чонгук, приникая ближе и пытаясь поднять Чимина. Распрямить, чтобы хотя бы увидеть его лицо. — Прости. Я сделал глупость. Просто у меня был странный день, все навалилось. Прости, я никуда не уйду, обещаю. — Уходи, Чонгук, — снова тихо повторил старший, — уходи. — Прости, пожалуйста, — слезы катились все сильнее, и Чонгук ощутил себя подростком. Слова ударяли слишком больно. Он так и не выработал защиту от них. — Не обижайся. Я не уйду, я люблю тебя, Чимин. — Не люби! — Чернородник резко распрямился, заставляя Чонгука отшатнуться, и упрямо посмотрел на него красными глазами. — Не люби меня, Чонгук, не люби! Все, кто меня любит, страдают! Пожалуйста, беги от меня. Беги, пока еще жив. — Ну что за глупости?! — мягко прошептал Гук и потянулся к щеке, желая стереть слезы, но Чимин отпрянул. — Беги, умоляю! — пронзительно попросил он. Голос дрожал, а отчаяние звучало в каждой ноте. — Пока еще можешь. — Чимин, — со спокойным упрямством произнес чернородник, — я никуда не уйду. Я здесь, с тобой, навсегда. Но вместо того, чтобы успокоиться, Чимин заплакал сильнее. Навзрыд, срываясь в истерику. Заплакал и припал к груди Чонгука, впиваясь пальцами в ворот его одежды. — Пожалуйста, уходи. Пожалуйста. Я не вынесу, если что-то случится с тобой. — Со мной ничего не случится. Я же сильный, ты знаешь. Кто мне что сделает? — Я всем врежу. Всем, кто мне дорог. Это я во всем виноват. Я все заварил. Слова камнем упали на сердце, и стало трудно вдохнуть. Это из-за их разговора Чимин был в таком состоянии? Прежде он никогда не винил себя открыто, хотя Чонгук и догадывался, что того съедала совесть. — Ну что ты такое говоришь? — Рука коснулась волос и начала нежно поглаживать чернородника по голове. — Ты ни в чем не виноват. — Ты просто не знаешь, — всхлипнул Чимин и затих. Словно замер перед ударом. — Чего я не знаю? Чимин отстранился и снова заглянул Чонгуку в глаза. Лицо его отражало столько боли, что она душила и разрывала на части. Чонгук не мог смотреть, но стойко отвечал на взгляд. — Это я все начал. — Что начал? — Чимин вдруг ахнул и, приложив руки ко рту, замотал головой. — Что начал, Чимин? — Иди! — Старший пихнул в грудь, отталкивая от себя, и отвернулся к стене. Чонгук же схватил его за плечо и требовательно развернул к себе, не позволяя уйти от ответа. — Что начал? — Я не могу сказать. Не нужно, — снова забормотал Чимин, стараясь избавиться от прикосновения. Но Чонгук держал крепко. Когда Чимин становился таким, когда показывал слабость, ему нужна была стена. Тот, кто защитит от любых напастей. — Чимин, я никуда не уйду, пока ты не ответишь. — Я не хочу, чтобы ты себя винил. — Я? Почему я должен себя винить? В чем? — Чонгук продолжал говорить мягко, нежно, но настойчиво. Уйти от такого ласкового давления было почти невозможно, особенно для Чимина, и младший это прекрасно знал. Он помнил, как надо пробивать эту броню и что ждало его за ней. Чимин был жесток, потому что был раним. Он боялся открыться, потому сбегал, но Чонгука этим уже нельзя было обмануть. — Пожалуйста, — сделал последнюю попытку чернородник. — В чем? — Это из-за меня началась война, — на выдохе произнес Чимин и зажмурился. Перестал даже дышать. — О чем ты? Чонгук не знал внутренних перипетий Высокого замка, да и считал, что война назревала в любом случае. Два тирана по соседству были взрывоопасной смесью. — Шихек… — Чонгук растерялся, когда услышал имя. Оказалось, Чимин имел в виду первую войну. Ту, что была почти двадцать лет назад. Так ли было важно, что уже давно закончилось? — Он спустился тогда вниз из-за меня. Из-за того, что я не умел держать язык за зубами. Чонгуку хотелось воскликнуть: «Разве это важно?», но он молчал, потому что понимал, что для Чимина это, очевидно, было крайне важно. Случившееся довлело над ним половину жизни, не отпуская и не позволяя забыть. Оно разрушало изнутри, истязая совесть. Совесть… Ту самую, которой, по ощущениям, осталось так мало. Но нет. Оказывается, ее было слишком много. Чувство вины мешало Чимину жить. Он прятал его, зарывал, настолько старательно, что, скрывая свою уязвимость, представал безразличным. Но его слабое место было таким огромным, что перехватывало дыхание. И все постепенно вставало на свои места. — Он захотел увидеть тебя, потому что понял, что я влюбился. — Сердце пропустило удар, и Чонгук замер. Это был первый раз, когда Чимин сказал о своих чувствах. За все эти годы. Так, между делом, что было почти смешно. — Я не мог заткнуться о тебе. Постоянно болтал, и он понял. Из-за меня он впервые за долгие месяцы спустился вниз. Именно в тот день, когда там был Сокчон. Так что все это из-за меня. Все убийства, все смерти… Я запустил этот процесс боли. Я во всем виноват. Чонгук даже не моргал. Он смотрел на Чимина, изумляясь тому, как сильно тот переживал и как одинок был в своем страдании все эти годы. — Ты же понимаешь, что это не так? — прошептал он. — Ты не знал, что так получится. — Мог бы предположить. Если бы я не болтал… — Чимин все еще был жесток. На этот раз к себе. Оказывается, к себе он был безжалостнее всего. Но Чонгук не мог позволить, чтобы с его любимым человеком так обращались. Даже если это будет он сам. — Если бы не болтал, если бы вообще не разговаривал, если бы не дышал… Чимин, ты не можешь быть безупречным каждую минуту. Никто не может. Если бы Сокчон не приехал на той неделе, если бы Шихек задумался о своем, пока ты говорил… Столько «если бы»… Но случилось так, как случилось. И мы ничего не можем с этим поделать. Такова судьба. Но ты уже искупил свою вину. Ты сделал все ради мира и наконец создал его. Подожди… — Чонгук внезапно остановился. Внутри что-то больно кольнуло, — Поэтому ты согласился на брак? Потому что чувствовал, что обязан искупить вину? Чимин еле заметно кивнул, и Чонгук прикрыл глаза. Он не мог выносить то, насколько жесток был Чимин по отношению к себе. С какой легкостью лишал себя счастья. Он решил, что больше такого не допустит. Сделает все, чтобы Чимин простил себя. Да, на это уйдет время, но Чонгук не сдастся. Бороться он умел. — Поэтому я пытался отказаться от тебя. Я знал, что не имею права быть счастливым. Не мог радоваться, когда из-за меня гибли люди. Но страдал и ты. Я всегда измывался над тобой. Я хотел отпустить, Чонгук, правда, — умоляющим о понимании тоном говорил Чимин. — Я хотел дать тебе свободу, но проклял своим эгоизмом. Чонгук уже не замечал, как текли его слезы. Как хлюпал носом и периодически вытирал его, как горело в груди. Весь его мир в очередной раз переворачивался, но теперь он становился на место. Складывался в мозаику, смысл которой оказывался понятен. И она ошеломляла. Чонгук догадывался, конечно. Он хотел верить в то, что у Чимина были чувства к нему. Он видел это по его поведению, но слышать было чем-то иным. Трудно было прийти в себя. — Ты просто хотел, чтобы тебя любили. Я знаю это, Чимин. Всегда знал. Это можно понять. — Меня любили, Чонгук. Но мне нужен был ты. С первого дня нашего знакомства. Та встреча в лесу стала для тебя роковой, а ты и не знал, — горько усмехнулся чернородник, а Чонгук в непонимании заморгал. В лесу? — Погоди, что? Когда тебе было одиннадцать? — Знаю, это странно. Конечно, тогда чувства были иными, но ты очаровал меня настолько, что забыть тебя не получилось. А когда я увидел вновь, понял, что не смогу отказаться. Я просто захотел быть с тобой. Больше всего на свете. Я знал, что это неправильно, поэтому старался не придавать значения нашим отношениям. Знал, что ничего не получится, но я… — Чимин закрыл глаза и покачал головой, в очередной раз укоряя себя. — Я просто был эгоистом, Чонгук. И уничтожал тебя из-за этого. Смотри, что я наделал. То, что я сказал тебе тогда… Те слова, о которых ты напоминал мне много раз. Они были жестокими. Я не имел на них права. Я проклял тебя ими. — С ними или без них ничего бы не изменилось, — обессилено ответил Чонгук. — Я полюбил тебя почти сразу. Быстро и бесповоротно. И никогда не мог избавиться от этих чувств. — Потому что я не позволял. Я не мог дать тебе будущее, но и поводок не отпускал. Я хотел, чтобы ты был зависим от меня, потому что сам не был в состоянии отказаться от тебя. Хотел, чтобы ты всегда был рядом, но взамен только ранил. Это ужасно. Я не умею любить здоровой любовью. Ни тебя, ни свою дочь. Я не приношу вам ничего хорошего. — Это не так. Я не знаю, какие у тебя отношения с дочерью, но, уверен, что ты ее любишь. А это самое главное. Чувствовать любовь. А я ее чувствовал. Ты никогда не говорил мне, что испытываешь, но, думаю, я знал. — Один раз сказал, — прошептал Чимин робко. Чонгук встрепенулся. — Это тоже было эгоистично и глупо, но я не смог сдержаться. Ты спал тогда… — Я слышал, — перебил Чонгук, точно зная, о каком моменте говорит Чимин. — Что? — старший растерялся. Он вытаращил глаза и захлопал ресницами в полном недоумении. Застигнутый за проступком. — В Высоком замке, после ночи на озере. — Чимин в неверии кивнул, а Чонгук ощутил, как тепло разливается в груди. Это не было сном или фантазией мечтателя. Чимин правда сказал, что любит его. От осознания улыбка невольно расползлась по лицу, и глаза Чимина засияли в ответ. Он не мог не реагировать на подобное. — Ты такое солнышко, когда улыбаешься. Трудно противостоять, — признался он, одаривал ласковым взглядом, и по спине побежали мурашки. Чонгук склонил голову на бок и переплел пальцы старшего со своими. — Я так люблю тебя, Чимин, — прошептал он. — Давай больше не заниматься ерундой. Мы со всем справимся вместе, я уверен. Мы уже столько всего пережили, и смотри, где мы: добились всего, чего хотели. Да, есть проблемы, но когда их не бывает? Мы молодцы. Осталось только дать себе право на счастье. — Ты его заслуживаешь, а я… — Чимин грустно покачал головой, и Чонгук сильнее сжал его руку. — И ты заслуживаешь, — перебил он. — Нет. Я уже не смогу стать прежним. Чувство вины убивало меня, поэтому я его отключил. Чтобы просто иметь возможность жить дальше. Так что теперь или оно убьет меня, или я убью окружающих. Для меня не может быть счастливого конца. Темные чернородники не возвращаются к свету. — Кто сказал? Да и где тут темный чернородник? Совестливый, рыдающий мужчина? Этот? — Чонгук слегка придвинулся и наконец ласково коснулся щеки. Чимин слабо улыбнулся, припадая к руке, но потом снова посмотрел снисходительно и с сочувствием. — А ты думаешь, темнота приходит только в виде ярости? Нет, — заверил Чимин и поджал губы. — Шихека уничтожало горе. Тоска по своей семье, вина передо мной и окружающими. Он не был жестоким, никогда, и смотри, как закончил. — Его убили. И всегда убивают, как только чернородник срывается, — проговорил Чонгук с легким обвинением в голосе. — Потому что мы перестаем себя контролировать. Смесь ярости с чувством вины за содеянное не оставляет дороги назад. — Но ее можно создать. — Чонгук, неужели ты не знаешь? Это наша сущность. В начале жизни мы невинны, а в конце — монстры. Я понимаю, ты не хочешь верить, но… — Ты не в конце жизни, Чимин! Тебе и сорока нет. Так что прекрати молоть эту чушь! Хватит упиваться жалостью к себе и оправдываться болью. Когда тебе будет за восемьдесят, тогда и поговорим о том, какой ты плохой, а сейчас не смей! — Я не знаю, как мне избавиться от этого чувства, — слезно признался Чимин. — Мы найдем способ вместе. Пройдем этот путь, держа друг друга и не позволяя упасть. Тебе не надо больше бежать от меня. — Ты сам сбежишь, — буркнул Чимин и надулся. Это выглядело так неуместно после его речей, что Чонгук не смог сдержать улыбки умиления. — Куда я сбегу? Далеко я ушел? — усмехнулся младший чернородник. — Ты посмотри, на сколько меня хватило! Час-то прошел? — Все равно. Ты ведь прав. Все, о чем ты говорил, никуда не делось. Я утягиваю тебя с собой. — Чимин взял Чонгука за руки и ласково сжал. Чонгук знал, что именно сейчас услышит, но уже не боялся. В его голове больше не было каши. — Ты должен освободиться. — От любви? Зачем? — Потому что она не несет тебе ничего хорошего. — Но это не так, — заверил Чонгук. В его голосе опять царили теплота и восхищение, и Чимину было сложно противиться. — Она всегда давала мне силы. Она сделала меня тем, кто я есть. Она поддерживала меня в минуты отчаяния. Не только мечта о том, что однажды мы будем вместе, но и это ласковое чувство к кому-то, это понимание, что где-то там есть тот, кто мне дорог. Я просыпался и засыпал, думая о тебе. Я вспоминал твою улыбку и глаза-полумесяцы, твои маленькие пальчики и сильные руки. Я думал о твоем смехе, и он повышал мне настроение, даже когда я не мог его слышать. Было тяжело не иметь возможности выплеснуть эту любовь, но теперь такая возможность есть. И теперь она согреет нас обоих. Она проложит нам путь к свету. Потому что нельзя ненавидеть мир, когда так сильно любишь ее часть. Не волнуйся за меня: мы поддержим друг друга. Мы дадим друг другу силу. — Ты сам сказал, что мы становимся тиранами. Мы не помогали свету друг друга, мы его тушили. Чонгук тяжело вздохнул и посмотрел на висящий на стене гобелен с изображением замка в горах. — Потому что власть нас губит. Мы слишком могущественны и слишком охочи до нее. Мятежники правы, Чимин: мы не должны править. Люди опасаются нас, и не без причины: от нашего настроения зависит слишком многое. — Чонгук, если мы откажемся от власти, то снова станем уязвимы, — забеспокоился Чимин. Он оперся спиной на стену и нервно закусил губу. — Нет, если передадим ее в правильные руки, — уверенно ответил Чонгук. — Чьи же? — Наших детей. — Что? — Чимин растерянно уставился на любимого, ошеломленный подобным предложением, а Чонгук вдруг осознал, что они совершенно без необходимости сидят в темноте, поэтому чернородник поднялся с пола и стал собирать свечи. — Сам подумай: мой сын — законный наследник рода правителей. Ни у кого из людей не возникнет претензий к его праву, а твоя дочь — наследница земель Высокого замка. Поженив их, мы навсегда объединим территории и прекратим войну. Чимин растерянно стоял со свечей в руках, пока Чонгук зажигал расставленные по столу. Помещение постепенно светлело, и бардак на полу становился все более явным. Но больше он не пугал. Казался лишь неуместным. — Я не стану заставлять ее идти на подобное, — покачал головой Чимин. Взгляд его был серьезным, и Чонгук понял, почему для чернородника это было принципиально важно. — Хотя бы спроси. Давай познакомим их, посмотрим, как пойдут дела. Может, они друг другу понравятся, — довольно проговорил Гук. — Твоему сыну всего пятнадцать! — У него будет достаточно советников. Мой отец, Ыну и его отец, множество других. Я не предлагаю отдать всю мощь правления в руки подростка. Но Кану с детства готовился к этому. Мой отец обучал его по старинным книгам, которые находятся в нашей семье уже не одну сотню лет. Он справится, поверь мне. И не допустит притеснения чернородников. Кроме того, я привез с соседних земель лекарей и учителей. Благодаря им отношение к нам изменится. Люди научатся сами лечить себя и будут больше уважать нас, если мы перестанем принуждать их. — Они все равно будут нас бояться. — Поэтому нам не стоит жить вместе с ними, — грустно заключил Чонгук. — Единственные земли, где любят чернородников, — те, где они не навязываются. На землях Древнего замка правят люди, а чернородники живут отдельно и, Чимин, я никогда не видел настолько невероятного места. Древний замок — воплощение мудрости и созидания, а не боли и страха. Я думаю, нам стоит последовать их примеру. Пусть люди приходят к нам сами. — И куда ты предлагаешь переехать? — Кажется, ты мечтал жить на острове?~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Ынджи прибыла на земли Черного замка через пару недель. С вещами (не всеми, но многими) и невероятным волнением во взгляде. Она ступила на территорию дворца, заламывая пальцы и в легкой панике осматривая двор. Держалась Ынджи с достоинством. Выращенная как дочь представителя правящей семьи, она всегда знала, что ей уготована необычная судьба, и теперь понимала, что вступает в новую пору. Кану встретил ее, стоя на крыльце с отцом, которому тут же что-то шепнул, а потом почти не отрывал глаз. Когда он подошел познакомиться, выглядел странно: пытался храбриться, но Чимин замечал подростковую неловкость и робость перед привлекательным человеком. А Ынджи была очень привлекательна. Она собрала в себе лучшие черты обоих родителей: мамины овал лица и глаза, отцовские губы, нос и взгляд. Она была такой же хрупкой, как молодой Чимин, но чуть выше большинства девушек, видимо, пойдя в бабушку. Кану на ее фоне казался ребенком, изо всех сил старающимся быть взрослым. Как-то вечером, через несколько дней после переезда, Ынджи зашла в кабинет к отцу. Он сидел за столом, разбираясь в каких-то документах, но тут же переключил внимание на дочь. На столе горела всего одна высокая свеча, и Чимин был рад, что его испуганное выражение лица будет не так видно. Сердце его отбивало сотню ударов, но чернородник старался выглядеть невозмутимым. — Как тебе во дворце, милая? — спросил он ласково, и девушка подошла к столу. Она остановилась рядом и взяла в руки деревянную фигурку лебедя. — Здесь красиво. Что это? — она показала фигурку, которая своей простотой совершенно не вписывалась в общую атмосферу. — Это сделал мой друг и наставник, еще давно. Он подарил мне ее в знак признательности. — Ты действительно другой здесь, — заметила Ынджи, и Чимин всмотрелся в дочь, ожидая пояснений. — У тебя есть друзья, близкие, и ты свободнее, счастливее. Мне кажется, я никогда не видела, чтобы ты столько улыбался. И эти люди… они правда другие. — Тебе нравится? — Мне очень нравится, — улыбнулась девушка, и у Чимина немного отлегло. — А что думаешь про Кану? — задал он страшащий его вопрос. От ответа на него зависело будущее не только земель, но и их с Чонгуком. — Он высокомерен, — изогнула брови Ынджи, — заносчив, излишне правилен и идеалистичен. Уверен в своем очаровании и красоте. Мечтателен. В общем, мелкий зазнайка. Она говорила с легким раздражением, но Чимин не мог не замечать иронии, а оттого на его лице появлялась улыбка. — Прямо, как ты, — усмехнулся он. — Что? — возмутилась дочь. — Это не так! — Так, так, — мягко произнес Чимин, продолжая легонько посмеиваться. Может, из Кану с Ынджи действительно выйдет неплохая пара? Парень признался отцу в своей симпатии к ней еще в первый день, и насчет него Чимин стал спокоен. Оставалась дочь. — Ладно, — недовольно буркнула она и скрестила руки на груди. — В общем, я пришла сказать, что сделаю это. — Что? — изумился Чимин. После произнесенной тирады он и не рассчитывал на столь быстрое согласие. — Он не жесток, не глуп. Просто напыщенный мальчишка, который младше меня на два года и слишком много о себе думает. Но это для моей семьи и народа. Я не могу отказаться. — Можешь, — вздохнул Чимин. — Ты не обязана выходить за него. Поверь мне. Я знаю, каково это — вступать в политический брак. Я никогда не был счастлив с твоей матерью. Никогда не любил ее и оказался заложником в том доме, а потому не мог дарить любовь никому: ни своему народу, ни тебе. — Ты дарил мне достаточно любви. — Ынджи опустила руку на плечо отца и улыбнулась. — Я всегда чувствовала ее. Очень много. Не переживай. Чимин сглотнул ком в горле и проморгался, стараясь успокоиться. Из груди будто исчез валун, и эмоции норовили хлынуть наружу. — В общем, я просто хочу сказать, что у тебя есть выбор. Мы что-нибудь придумаем, если ты не согласишься. Ты не обязана. — Я поняла, — мягко сказала Ынджи. — Но я уже приняла решение. Думаю, в этом индюке есть своя прелесть. — Ну если так… — довольно улыбнулся Чимин и, притянув к себе дочь, поцеловал в висок, — тогда тебе нужно заказать ткань для платья.~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Солнце светило ярко. Опавшая рыжая листва украшала зеленую траву; разноцветные фонарики пытались выделяться на фоне пожелтевших деревьев; цветы, собранные в пышные букеты добавляли игривость в спокойствие дворцового двора. Гости, облаченные в лучшие наряды, сидели под навесом и щурились от закатного солнца, которое блестело в траве и волосах. Пахло благовоньями и осенью. Жених и невеста, одетые в красные, украшенные золотом наряды, выглядели ослепительно, и родственники не могли оторвать от них глаз. Чонгук смотрел на своего сына, глаза которого сияли подобно солнцу, и ощущал невероятное волнение внутри. Где-то в районе желудка бурлили счастье, гордость и надежда. Почему-то он был уверен, что у Кану все будет хорошо, и что все получится именно так, как они планировали, а долгожданный мир останется на этих землях надолго. Кану и Ынджи поклонились друг другу, и Чонгук заметил, как его сын с волнением вобрал в себя воздух. Невеста не выглядела столь же счастливо, но на ее лице не было недовольства или печали. — А теперь примите эти чарки и испейте из них, давая обещания друг другу, — проговорил ведущий и протянул жениху и невесте по половинке тыквы, наполненные специально приготовленным напитком. — Пусть вы, как две половинки, будете друг у друга единственными, а при соединении станете единым целым и обретете долгожданную гармонию. Кану и Ынджи приняли чарки двумя руками и приподняли, готовясь сделать глоток. — Первая чарка — обещание, данное небу и земле. — Жених и невеста выпили до дна и вернули половинки ведущему, чтобы их наполнили вновь. — Вторая чарка — свадебная клятва друг другу. Третья — твердое обещание любить друг друга, беречь и жить в согласии всю жизнь. — Надеюсь, их брак будет счастливее, чем наши, — шепнул Чимин Чонгуку. Они сидели рядом, сбоку от остальных гостей, но ближе всех к виновникам торжества. — Уверен в этом, — улыбнулся Чонгук, и Чимин увидел, что тот действительно верил в то, что все будет хорошо. От этого и на сердце Чимина становилось легче. — Хотел бы я оказаться там с тобой, — махнул головой в сторону их детей чернородник. — Тебе нужны от меня обещания? — хитро прищурился Чимин и легонько пихнул плечом в плечо. Чонгук не ответил. Лишь грустно поджал губы и снова перевел внимание на жениха с невестой. — Брак заключается ради детей, а у нас не может быть общих детей, но у нас будут общие внуки. А это, как я считаю, не хуже. В их потомках будет течь наша кровь, Чонгук. Это лучший из возможных вариантов для таких, как мы. Чонгук ласково улыбнулся, и Чимин ему подмигнул. Для него свадьба не играла никакой роли. Все эти поверхностные титулы и обещания… Они были слишком лживы и не значили ничего без истинных чувств. А им не нужны были никакие свидетели или документы. Чимин знал это слишком хорошо. — Я клянусь небу, земле и тебе, — переплетя пальцы с Чонгуком, прошептал ему на ухо Чимин, — что всегда буду любить тебя. Церемония завершилась, и гости начали подниматься, поздравляя жениха и невесту, а Чонгук продолжал безотрывно смотреть на Чимина. Он ощущал, как грудь разрывает от обилия эмоций, а глаза начинает щипать. Казалось, он еще никогда не был так счастлив. — Я не могу обещать тебе безоблачных дней, Чонгук, — продолжал Чимин, все крепче сжимая руку младшего, — но клянусь, что ничто в этом мире, даже наша темнота, не сможет изменить моих чувств. Давай будем светом и силой друг друга. Чонгук лишь кивнул. Несколько раз, из последних сил сдерживая слезы, и улыбнулся так, что засиял для Чимина ярче солнца. Для него не могло быть лучшего ответа.