***
*** Утро выдалось холодным и стоя на плацу перед зданием отдела, Инга ощущала как зябнет. Изо рта вырывались облачка пара, а по коже бегали табуны мурашек, подгоняемых сырым ветром. Она надела перчатки, застегнула бушлат по самое горло, и натянула шапку так сильно как могла, но все равно то и дело поеживалась, переступая с ноги на ногу. Впервые за много лет ее разбудил не дикий крик «подъем», с последующим грохотом десятков сапог по полу казармы, а… Голуби. Птицы, будто зная ее расписание, начали скакать по подоконнику и бить клювами по раме, натужно курлыкая. Инге пришлось потратить все усилия, чтобы не зажарить их заживо… Небо закрывали тяжелые, стальные тучи висящие так низко, что еще немного и они зацепят трубы ТЭЦ. Будто город накрыли бетонной панелью без окон. Солнце едва-едва просвечивало сквозь них, и создавалось впечатление, что утро так и не наступило, даже уличные фонари еще горели. Асфальт поблескивал от утренней росы, а в трещинах скопились небольшие лужи, покрытые тоненькой коркой прозрачного льда. Еще только сентябрь, а в Гербовске уже начинало холодать, и если верить Галине, уже в октябре пойдет снег… Ветер приносил целые кучи мокрых, грязных листьев. Они бились по бушлату, цепляясь за воротник, и ремень автомата, и несколько раз хлестнули Ингу по лицу. Если вчера осень казалась ей приятным временем года, то сегодня хотелось обратно в лето. Из столовой доносился звук столовых приборов скребущих по тарелкам и сдвигаемых табуреток, подходило время завтрака. Но аппетита у Инги не возникало — из открытых окон кухни расползался рыбный запах, от которого желудок сводило спазмом. В холодном, влажном воздухе, он казался особенно удушающим и чтобы не задохнуться, приходилось зажимать лицо рукой. Но вонь прорывалась даже сквозь запах кожаной перчатки, и вскоре у Чаркиной начала кружиться голова. Из задних дверей кухни вырывался белый пар, и периодически из него вываливалась толстая повариха в грязном фартуке, с ведром помоев в руках. Не церемонясь она выплескивала их в контейнер, и вонь уже побуждающая Ингу надеть противогаз, становилась совершенно нестерпимой. Очень хотелось залезть обратно в теплую койку, и полежать еще несколько часиков, как это сделали Мачо с Галиной. После бурной ночи, они храпели в своих постелях, сославшись на то, что почти неделю находились в дозоре и имеют право на лишние часы сна. Так-что построение получилось из одного бойца и Анны, просто вышедшей покурить. Ветер трепал ее юбку, и пытался вырвать папку с бумагами которую она держала под мышкой. Желая соблюсти все формальности Инга учла все детали, выглядя так как положено по уставу. Едва встав, она начистила берцы до почти зеркального блеска, собрала волосы в тугой пучок и отполировала пуговицы кителя, кокарду шапки, и бляху ремня. Не найдя утюга, она разгладила одежду уже на себе, стараясь расправить каждую складочку. Помимо прежнего оборудования на поясе появилась самая важная деталь, отличающая действующего особиста от курсанта — штык-нож. Для маленькой Инги он казался едва-ли не мачете и пришлось изрядно попотеть, чтобы удобно разместить его. Убедившись, что итоговый вид соответствует плакату «Идеальный милиционер», она радостно улыбалась, пока не вышла на улицу, и не поздоровалась с северным утром. Теперь, чтобы окончательно не закоченеть, ей приходилось то и дело пропускать по телу волну тепла. В такие моменты от нее начинал подниматься пар, влага на одежде почти мгновенно высыхала, а очки запотевали, на несколько секунд лишая Ингу зрения… Когда же жар спадал, холод вокруг начинал казаться еще более сильным, чем до этого. — Да не стой ты «смирно», стойкий оловянный солдатик, иди сюда, под козырек… — Сжалилась Знайка, глядя как порыв ветра едва не срывает с Инги шапку. — Уже час прошел, все точно в порядке? — Спросила Чаркина, взбегая по лестнице и прислоняясь к соседней колонне. Козырек почти не защищал от пронизывающих порывов, но по крайней мере листья под него не залетали. — Если Вик не появится в течении часа, то у тебя еще один свободный день… — Пожала плечами Знайка, потягивая сигарку. В утреннем сумраке огонек на ее конце сиял особенно ярко, подсвечивая сухое лицо секретаря. Ветер срывал кусочки пепла, и уносил их вдаль, осыпая плац искорками. — В принципе неплохая перспектива, делать ничего не придется, а зарплата все-равно капает… Побродишь по городу, освоишься… Или с караулом посидишь. — А он может? — Мысль о том чтобы одной шляться по неизвестным улицам, совершенно не грела душу, и Инга еще больше скисла. В работе самое сложное это осознать, что ты больше не курсант и учеба закончилась. Теперь все взаправду, больше никаких холостых патронов и похвал за мельчайшие успехи со стороны преподавателей. Один на один со всем миром. Поэтому первый рабочий день — самый важный во всей карьере, он четко покажет на что ушли годы учебы, а первый реальный опыт, и свершения, зададут тон следующим годам. Учитывая ужасную статистику смертности среди особистов, проработать больше года не получив пару серьёзных травм — уже огромное достижение. — Может, это вполне в его духе. — Кивнула Анна, проводя взглядом стайку воробьев. Птицы боролись с ветром, ненадолго подвисая в воздухе. — Я вызвала его еще вчера утром, он был в Академ-городке, это всего в десяти километрах отсюда. Но дорога говно. Надо через речку перебираться, а мост смыло в прошлом месяце, так-что либо до брода, либо крюк километров в шесть надо делать. Особенно сильный порыв ветра согнул ветви деревьев и на соседнем доме загрохотала крыша. Ей в такт загремела груженая газовыми баллонами газель, переехавшая через яму в асфальте. — Можно я кое-что спрошу? — Инга повернулась к Анне. Та вскинула бровь, и сделав последнюю затяжку, бросила сигарету на землю. Ветер тут же подхватил ее и унес за забор. — Предыдущая напарница Вика, что с ней стало? — Ольга, все рассказала? Этой суке надо зашить рот… — Ухмыльнулась Знайка, прислоняясь спиной к колонне и упирая в нее затылок. Несколько секунд, она задумчиво созерцала собственные ногти, будто взвешивая каждое слово которое хотела сказать. — Блоха была хорошей, но не собранной. Устав значил для нее не больше чем сборник анекдотов про Штирлица — так, книжица и книжица. Проблем приносила уйму, к тому же за месяц умудрялась получать столько ран, сколько остальные за год. Невнимательная, неосторожная, идущая на риск даже там где это нах не нужно. У нее шрамов на теле больше чем нормальной кожи, я допускаю, что она могла легко шагнуть мимо дороги, и провалиться. — То-есть… Вик в нее не стрелял? — Сомневаюсь. Он жестокий и требовательный, но не убийца. Хотя, он имеет почти семьдесят баллов по шкале Хайнемана, этого достаточно, чтобы стереть все воспоминания о Блохе. Будто ее никогда не существовало. Возможно он и подкорректировал правду, для нас. — Пожала плечами Анна. — Но незначительно, иначе следственный комитет взял бы его за яйца. Тот факт, что мы вообще помним об ее смерти, говорит в сторону его невиновности. А, я поняла. Ты опасаешься Вика? — Ну не то чтобы… — Кого ты лечишь? Первый раз это всегда страшно. Ты зеленый новичок, которого приставили к матерому волку, и боишься сделать лишнее движение, чтобы он тебя не сожрал. — Анна опять рассмеялась. Ветер рванул её китель и отогнул воротник, вновь давая увидеть шрам, подаренный медведем. — Вик бывает странным, как и все мозгоебы, знаешь, начинает воздух по собачьи нюхать, спорит сам с собой, людей избегает и не всегда дружит со временем, но с ним вполне безопасно. Просто делай что он говорит и все будет в порядке. Он профессионал хотя и знатная скотина. — Ну, к разного рода скотству я уже привыкла. — О, такого ты еще не видела. Он видит людей насквозь, чувствует мотивы и эмоции, и не боится этим пользоваться. Давит всегда на самое болезненное, а если надо, то душу вытянет. — Анна затянулась и поправила сползающие очки. Отразившееся в линзах небо, скрыло ее глаза. — Если он начинает бухать, то и коллегам достается. Его за это и недолюбливают. — А если он скажет, что мне надо, ну, пулю себе в голову пустить? — Не скажет. Не забывай, вы оба под присягой, разорвать которую и остаться в своем уме не так просто. Скованы одной цепью. А еще очень рекомендую держать себя в руках, он не умеет читать мысли без тактильного контакта, но настроение, и поверхностные образы ловит на ура. — Анна сложила руки на груди из-за чего еще больше стала напоминать учительницу. — Вас же учили противодействовать менталке? — Да… — Инга сморщилась, а рука сама потянулась к затылку, туда, где под копной волос скрывался небольшой, черный шрам. Он остался после упражнений по выработке ментальной устойчивости — курсантов часами подвергали ментальным атакам, и попыткам взятия под контроль. Отголоски испытываемой тогда боли навсегда отпечатались в памяти, и Инга совершенно не хотела переживать что-то подобное еще хоть раз в жизни. — Значит он тебе вообще не страшен. Если сама не дашь в своей голове рыться. В крайнем случае, если-что, пойдешь к Шефу и наябедничаешь. О, а вот похоже и он… За забором послышался звук двигателя и через открытые ворота, во двор вкатился уазик особого отдела. Такой же старый и помятый, как и тот на котором Инга приехала вчера. От обычной милицейской машины, его отличал лишь другой экстренный номер на борту и массивный «кенгурятник», кустарно приваренный к капоту. Судя по ржавчине и множеству вмятин, пригождался он регулярно. Колеса и нижнюю часть корпуса покрывали комья жирной грязи из которой торчали засохшие водоросли. Мыли машину так давно, что из белой она стала темно-серой, с примесью коричневых пятен глины, и следами размазанной об металл зелени. Правый борт покрывали свежие царапины и пара вмятин, а стекло на задней двери покрывали трещины, наскоро заклеенные скотчем. Между потемневшими от грязи мигалками лежала свернутая в рулон маск-сеть из которой торчали засыхающие еловые веточки. Уаз сделал полукруг по двору, шурша колесами по асфальту и встал прямо у входа. От него несло болотной тиной и бензином, а за кенгурятник забилась целая куча веток, и листьев. То что поначалу Инга приняла за ржавчину, оказалось въевшейся в хром кровью, а из треснувших сварных швов торчали обрывки жесткой серой шерсти. Из машины вылез высокий и стройный мужчина, в расстегнутой кожаной куртке поверх формы, а вместо форменной рубашки, горло закрывал толстый, вязаный свитер. На воротнике болтался темно-синий ромбик, по которому в нем узнавали психокинетика — забавная пиктограммка, в виде человеческого мозга, пронзенного молнией. В кармане рядом с ним болтались модные солнцезащитные очки. Не смотря на холод, он не надел шапку, обойдясь обычной фуражкой из-под которой торчали черные, давно не мытые волосы. Следом за ним из салона высыпалось несколько картонных стаканчиков от кофе и горстка гильз, со звоном рассыпавшихся по асфальту. — Привет Знайка. — Он махнул рукой Анне. Полный усталости голос эхом отдался в головах женщин. — И вам, юная леди. Глаза, глубокие и черные, как бездонные колодцы, лишь задели Ингу взглядом, но она вздрогнула. Когда Виктор приблизился к лестнице, воздуху вокруг начал меняться, наполняясь статическим электричеством, а в ушах зародился тихий, едва различимый звон. Он шел сразу отовюсду, будто Ингу окружили динамиками. — Утро доброе, Вик. Выруби фон, пожалуйста, ща башка лопнет. — Попросила Анна, доставая портсигар. — Виноват. — Он резко моргнул и статика исчезла, напоследок кольнув Ингу в ухо, а следом за ней затих, и звон… — Папиросу? — Да, дай, уже два дня без курева. — Виктор с радостью принял папироску. Прикурив, от предложенной спички, он блаженно прикрыл глаза, окруженные синими мешками. Усталое, бледное от недосыпа лицо на мгновение просияло, а на тонких губах, заиграла улыбка. Сквозь густую, черную щетину проглядывали несколько старых шрамов, пересекающих губы, прямо под переносицей, поэтому улыбка выглядела весьма зловеще. Еще два шрамика виднелись на остром подбородке, а один тянулся от шеи к уху, заканчиваясь в районе виска. — Как патруль? Что наловил? — Да нихрена. Только перевертыша у Никоновки сбил. Под корову он замаскировался, умник херов. Откуда в наших краях коровы, да еще и с серой шерстью? Всю машину, падла забрызгал, вскочил и в чащу съебался. — Он затянулся и выпустил дым через ноздри. — Я за ним полез, до старого кладбища доехал, а дальше чуть не застрял намертво. Хорошо местные не зассали, помогли машину вытащить. Короче убежала моя премия. Две недели насмарку. Не поспать, не посрать, а выхлопа ноль… Думал в Карьерный ехать, отдохнуть день и дальше к воинской части, а тут ты в канале. Шефу что-то нужно? — Нет. — А что тогда случилось? — Она случилась. — Она сделала шаг назад, выставляя Ингу вперед. — Это Инга, твоя новая напарница. Виктор пожевал сигарету, будто не поняв о чем идет речь, его глаза закатились вверх, как вдруг он резко дернулся и уставился на Ингу, полным изумления взглядом, будто до этого ее вообще для него не существовало. Будучи на полторы головы выше он глядел на нее как ребенка, от чего комичность сцены кратно увеличилась. — Ты сейчас серьёзно? — Переспросил он, не отводя взгляда, от Инги, будто она была опасным зверем. — Я… Работаю один… — Теперь нет. Шеф выписал тебе напарника и это не обсуждается. — Мне надо с ним поговорить… — Виктор сделал движение в сторону двери, но Анна схватила его за рукав. Инга дернулась не ожидая такого резкого движения от медленной, сонной Знайки. — Приказы не обсуждаются. — Процедила она и в голосе внезапно лязгнула сталь. — Теперь у тебя есть напарник. Ты отвечаешь за нее головой. Если что-то не нравится, можешь застрелиться! — Но… — Говно! — Срифмовала секретарь впихивая папку с документами в руки опешившему Вику. — Работать негр! Вот рабочий план на неделю, новые ориентировки и задачи. Кстати, ее натаскивание теперь твоя приоритетная цель! Введи ее в курс дела, покажи что и как делается, через месяц жду детальный отчет! Иначе можешь вообще забыть про премии на следующие года три! Свободен! Анна развернулась на каблуках и матерясь в пол голоса скрылась в здании отдела, оставив новоиспеченных напарников стоять с открытыми ртами. Они переглянулись. Инга нервно прикусила губу, ее сердце колотилось как бешеное в ожидании реакции Вика. Тот продолжал стоять, поочередно глядя то на дверь, то на папку с документами, то на Ингу, будто ожидая от нее каких-то объяснений. «Мне конец. Мне конец! Мне конец!!!» — Твердила она мысленно, уже предчувствуя как новый напарник взорвется волной брани, и мысленно сжалась в маленький комочек. Но он лишь тяжело вздохнул, перекладывая бумаги в карман куртки и спросил. — Есть хочешь? — Что? — Не уверенная что правильно его расслышала. — Есть. Употреблять пищу. Питаться. Жрать в конце-концов. — Я думала в столовую зайти… — Промямлила она растерянно. — Тебе жить надоело? — Уже начав спускаться к машине, Вик обернулся на нее с глазами полными ужаса. — Сегодня же рыбный день! Чуешь как воняет? Полезай в машину, поищем нормальную еду!***
*** — Извиняюсь, я в машине буквально жил, и прибраться не успел. — Заявил Вик, когда Инга открыла дверь и ошарашенно уставилась на салон. Увиденное оказалось настоящим кошмаром человека несколько лет боявшегося даже немного запачкать одежду. На его фоне машина Григорьева могла считаться эталоном чистоты, и опрятности. Пассажирское сидение оказалось завалено стаканчиками от кофе, посыпавшимися на асфальт, когда Инга открыла дверь. Между ними валялись слои грязной, масляной бумаги в которую заворачивали курицу-гриль или еще что-то жирное. Повсюду, даже на потолке, были куски присохшей лапши и комья окаменевшего риса, а в ногах перекатывалась целая куча подгнивающих яблочных огрызков. Жир и грязь намертво въелись в обивку, и пятна отчетливо виднелись даже там, где Вик их вытер. Вперемешку с объедками валялись стреляные гильзы и вскрытые аптечки АИ-1. Повсюду лежали окурки и толстый слой табачного пепла, будто в машине кого-то заживо кремировали. Распахнутый бардачок переполняли бутылки и обтянутые изолентой пакетики с какими-то костями. На некоторых висела бирка «улика» или «изъято». Поверх рации, вмонтированной в центр приборной панели, в полном беспорядке лежали карты местности, пестрящие карандашными пометками. Сам карандаш торчал прямо из приборной панели, как Вик смог воткнуть его туда, так и осталось неизвестным. Под сидением виднелся вскрытый патронный цинк и разгрузочный пояс забитый гранатами. Еще пара лимонок лежали в держателе для стакана. Инга застыла так и не решаясь что-то сделать. Все поверхности казались ей грязными и блестящими от жира, а запах, перебивала лишь вонь столовой. — Одну секунду… — Не капли не церемонясь, Вик выгреб весь мусор и вывалил его прямо на плац. Пакеты и сальная бумага подхваченные ветром, мигом разлетелись по всему двору, прилипая к стенам, и окнам. Огрызки радостно заскакали по земле, а здоровенный пакет с пожухшим, уже воняющим салатом, улетел прямо на лобовое стекло стоящей рядом машины. Потянувшийся за ним бинт со следами засохшей крови, зацепился за антенну и горделиво трепетал, как флаг пиратского судна. Учинив такой беспорядок, он мстительно ухмыльнулся и вытер руки. — Знайка сказала работать, значит работать, нам некогда убирать за собой, труба зовет! Для полного очищения, салон следовало на недельку засыпать хлором, или вовсе выжечь к черту — сальные пятна так и остались, а на подлокотнике обнаружились засохшие следы крови. Инга горько вздохнула, уже предвидя как вечером будет стирать брюки, и села. — Итак, на выбор у на пара мест, шаурма на набережной и кафе «Баграм». И там и там кормят лучше чем на базе… — Сказал Вик заводя машину. Уаз кашлянул, извергнув из себя облако не до конца сгоревшего бензина и затарахтел. — У тебя деньги есть? — Неа… — Помотала головой Инга устраиваясь поудобнее и пытаясь придумать куда положить автомат. От средств выделенных ей на дорогу осталось всего двести рублей и горстка монеток по пять-десять копеек. — Совсем немного. — Тогда «Баграм» отпадает, я там должен. Остается шаурма… — Они выехали за ворота и Вик газанул. — Кинь калаш назад. Пожав плечами, Инга последовала его совету и просунувшись между сидениями, обнаружила что на задних сидениях расстелен плед, и лежит надувная подушка, из-под которой торчала рукоять ножа. Автомат Виктора казался самой чистой вещью во всем салоне — аккуратно протертый и смазанный, он стоял в креплении, с уже примкнутым магазином, но не снятый с предохранителя. «Ну хоть с оружием он обращается нормально» — Подумала Инга пристраивая свой автомат в крепление, рядом с «ксюхой» Виктора.***
*** — Так значит ты Инга? — Спросил Виктор, не сводя глаз с дороги. Утром движение стало гораздо активней, и очень скоро вокруг сформировался достаточно плотный поток, едва-ли не на половину состоящий из грязных внедорожников, газелей и камазов груженных стройматериалами. Они подскакивали на колдобинах и лежачих полицейских, и под капонирами грохотала арматура, или высыпалось немного влажного песка. Между ними сновали цепочки переполненных людьми автобусов и трамваи, звоном сгоняющие машины со своих рельс. — Так-точно. — Инга старалась не смотреть на своего напарника, все еще ощущая странную смесь страха и смущения. Он не выглядел как злодей, которым она его представляла — скорее усталый, забитый жизнью человек, которому уже все безразлично. Неясный, ничем не оправданный стыд внезапно зародился в голове и вскоре охватил весь разум, будто она виновата в том, что начальство решила дать ему в напарники неумелого новичка. Из-за этого во рту у нее пересохло и ответ получился односложным, и звучал робким. — Редкое в наших краях имя. Слушай, мы не очень хорошо начали. Просто знай, я тебя ни в чем не виню. Мы оба жертвы обстоятельств, и я не стану спускать на тебя всех собак, только за то что ты существуешь. — Он свернул во один из бесчисленных, темных дворов между рядами пятиэтажек и уазик захрустел влажным гравием. Дворники, граблями собиравшие листья, почтительно расступились пропуская машину милиции. — Начальство решило, что мы подходим для совместной работы, посмотрим. Это твое первое назначение? — Да, я еще не работала, товарищ… Эм… — Инга замялась, осознав, что не знает ни фамилии, ни звания Виктора. — Отставить. Это пункт номер один. — Они выехали из дворов, и проехали мимо магазина, витрины которого призывали покупателей срочно обзавестись свежей рыбой, до закрытия навигации. — Рабочая этика, устав, правила тона… Все это хуйня, удобная только в паркетных условиях. Когда над головой засвистят пули, или какая-то ебань попытается оторвать тебе ноги, то будет несколько неудобно обращаться на «вы», да еще и по званиям. Понятно? — Поняла. — Пункт два. Раз уж мы теперь вместе, давай сразу определим — Я старший, и очевидно более опытный, поэтому я говорю, ты выполняешь. Без вопросов и уточнений, иногда от этого будет зависеть наша жизнь. Разбор, что, когда и почему было сделано, всегда после дела, за чашкой кофе, или чего покрепче. — Авторитетно заявил Вик поворачивая руль. Солнечный зайчик, отразившись от бокового зеркала заставил его на миг зажмуриться. — Я привык отвечать лишь за свою задницу, и надеюсь, что ты не создашь проблем. Мимо проплыло здание школы, окруженное облысевшей зеленой изгородью. Сквозь широкие, ярко освещенные окна проглядывали кабинеты и силуэты учителей, расхаживающих между партами. Во дворе толпились дети с рюкзаками — они мельтешели и вопили, а их голоса эхом отдавались в соседних дворах. Кто-то ломал лед на лужах, или просто носился. Небольшая кучка столпилась у флагштоков, на которых трепетали флаги, среди которых Инга заметила советский, притаившийся за флагом города. Двое пацанов, сбросили куртки и пытались залезть повыше, цепляясь руками за холодный металл, а остальные их подбадривали. У заднего выхода из спортзала сидел физрук, со всех сторон окруженный связками лыж. Пара старшеклассников в спортивных костюмах, помогали ему натирать их мазью. Скоро наступит зима, и настанет время учить детей одному из важнейших на Севере навыков… Стоящий у пешеходного перехода постовой отсалютовал жезлом, когда уаз проехал мимо. — Пункт номер три. Без героизма. Сейчас в академиях принято пудрить мозги, внушая что мы все дохуя супергерои, последняя надежда Родины и все такое прочее. Нет, это не так. Мы не герои в красных плащах. Мы не полезем вдвоем драться с целой армией сектантов, или уничтожать чудовище размером с пятиэтажку. Мы надзор, бьющий по рукам любителей заигрывать с потусторонним, или таскать всякую нечисть в город. Я не буду врать, работа грязная, кровавая и очень болезненная, а зачастую еще и бессмысленная. — Виктор зевнул. У него не хватало двух зубов на нижней челюсти, а губу в этом месте перечерчивал рваный шрам, оставленный чьим-то когтем. — Занимаемся всякой гадостью, ползаем по лесам и коллекторам, только потому-что какой-нибудь Бабе Сраке что-то привиделось. — Я и не ожидала ничего особенного. — Призналась Инга. Рабочий, расслабленный настрой немного развеял ее опасения, а вкрадчивый, спокойный голос Вика, потихоньку успокаивал нервы. Отдаваясь в голове, он звучал будто с легким эхом, как слова, произнесенные шепотом под куполом храма. — Скорее опасалась что буду сидеть и изнывать от скуки. — Что, городок на такие мысли навел? — Машина затормозила на красном свете светофора. По переходу устремились пешеходы в одинаковых серых куртках и пальто. — Не буду врать, бывают целые месяцы затишья, когда колесишь по округе, в каждый поселок заезжаешь, в лесу ночуешь, по руинам лазишь, буквально нарываешься на проблемы, но горизонт чист. В такие моменты даже сомневаешься что апокалипсис вообще происходил… — И как часто такое бывает? — Уточнила Инга переведя взгляд на Вика. — Ну… Я тут уже десять лет и… — Он поднял ладонь и начал загибать пальцы, подсчитывая. — Ну… Часто, иногда сезон, или пару, колесишь по округе, отстреливаешь всякую мелочь, что к жилью подбирается. Но чем дольше затишье, тем большее дерьмо будет происходить потом, это уже закон. И всегда внезапно. Только что сидел, в ус не дул, и тут на тебе, одичавшая ебанина в канализации, волки облученные по лесам стаями бегают, кровавые жертвы, культы в падиках. Он покачал головой, будто вспоминая что-то далекое, и вдруг усталое лицо перекосила слабая, блаженная улыбка. — Порой так кучно и такая дрянь начинается, что появляется желание напиться и не просыхать дней десять. — В общем не скучно. — Подытожила Инга, провожая взглядом женщину с коляской. — Смотря что для тебя «скучно». — Пожал плечами Вик. Он немного поддал газу и обогнал тарахтящий жигуль, вот уже несколько минут замедлявший всю полосу. — Рыться в могилах, лазить по подвалам и канализациям, трупы осматривать, все это конечно очень весело… Мимо промелькнул пост ППС, притаившийся между киоском «союзпечати» и насквозь проржавевшей автобусной остановкой. — Вон, этим отдельное «спасибо». — Вик кивнул на постовых, увлеченно изучавших какой-то журнал, вместо того чтобы смотреть на дорогу. Их водитель спал, закинув ноги в кирзовых сапогах на приборную панель. — Мы им помогать должны, в свободное время, а они и рады повесить на нас всю свою работу. Как-то раз меня вызвали на ритуальное убийство. Со слов диспетчера милиция обнаружила следы активности культа, а это не их профиль. Когдя я приехал, и начал осматривать все вокруг, выяснилось, что паренек просто задушился ремнем пока дрочил. Тело нашли через неделю после смерти, понятное дело он походил на чернослив, и вонял соответствующе. Виктор засмеялся, но Инге такое сравнение не показалось смешным. — Зато почему-то когда просишь помочь «упыря» загнать, так смельчаков нет… Они так и не поняли, что мы не занимаемся обычным криминалом и простые преступники не в нашей компетенции. Главное ты это правило запомни, иначе станешь их девочкой на побегушках, расследующей кражу водки в общаге. На несколько секунд оба замолчали, глядя как мимо проползают автобусы. Темно-красная краска с желтыми полосами потускнела от времени, а слой пыли окончательно превращал ее в серую. Грязные, заляпанные неизвестно чем окна, превращали сидящих внутри людей в полуразмытые призрачные силуэты. — Гербовск только кажется тихим. — Неожиданно серьёзно заявил Виктор, пристально глядя на последний автобус. Его корму украшала мрачная реклама похоронного агенства, окруженная нарисованными венками. — На самом деле он злой и голодный. Мы на самой грани разумного мира и абсолютно дикого Севера. Ты даже не представляешь сколько тут на самом деле работы. Энергетика тут такая… Могильная…***
*** Гербовск вел свою историю из самого начала двадцатого века, когда полярная экспедиция Эдуарда Толля, проводила разведку северных морских путей. Полярники посчитали устье реки Щоры, делящей город надвое, очень удобным для создания перевалочного пункта, а ее притоки, послужили отличным источником питьевой воды. Окрестные долины изобиловали дичью, а горы рудой. Достаточно быстро лагерь разросся до размеров небольшого поселка, в который стекались промышленники, прослышавшие о богатствах, залегающих едва-ли не на поверхности. Окрестные леса заполонили охотники, основывающие один хутор за другим, а следом за ними пришли купцы, обнаружившие новый источник пушнины. Конкуренцию охотникам составляли местные, северные народы, сбывающие бесценные меха по совершенно смешным ценам. Торговцы бессовестно пользовались наивностью северян навязывая им бартер и обменивая безделушки, вроде гвоздей, ножей, или зеркал, на шкурки, стоящие сотни рублей… Большую часть животных легко приманить каким-нибудь лакомством, человек же приходит на звон денег, а новый фронтир так и гремит золотом. Не занятая ниша привлекла множество людей не нашедших себе места в уже устоявшемся мире. Как грибы после дождя появлялись охотничьи хутора, лесопилки, рыболовные предприятия и шахты. К концу 1905 года, ручеек из людей, превратился в бурный поток и к сожалению, для многих он стал смертельным. Путь средь льдов и неизведанных скал сулил большие барыши, но взамен север требовал души, унося на дно по нескольку кораблей в месяц. Когда весной льды сошли, Щора принесла в город сотни трупов — окаменевших, идеально сохранившихся во льдах… По сей день дно реки усеивали принесенные течением кости и обломки кораблей. Но золотая монета уже покатилась по столам и карманам, распространяя свой магический звон, затмевающий угрозу навеки сгинуть в северной пучине. Торговая гильдия рассчитала выгоду, которую может принести город стоящий на новом северном пути и охотно выделяла средства на развитие. Буквально через год в устье реки вырос порт и доки, способные принимать огромные по тем временам суда. По едва разведанному, полному опасностей пути, устремились караваны кораблей, везущих продовольствие, скот и людей. В долине уже работали четыре мануфактуры и два металлургического завода, выпускающих артиллерийские орудия, и элементы корабельных корпусов. Их работу обеспечивали сотни, если не тысячи рабочих, завезенных по северному пути. Они расселились вдоль реки, основав первые жилые районы, и сложив первые очертания будущего города. Большая часть центральных улиц Гербовска до сих пор повторяли изгибы и повороты дорог, уложенных еще тогда. В некоторых местах, сквозь дыры и ямы в асфальте, проглядывала древняя мостовая, и брусчатка. Даже один из мостов, наведенных через Щору, имел в себе камни, уложенные рабочими, почти полтора столетия назад… Экспедиция Толля никогда бы не состоялась без покровительства Великого Князя Константина, к сожалению ученому оказалось не суждено увидеть ее конец. Но его сторонники помнили помощь Великого Князя и в благодарность за поддержку, назвали город в его честь — Константиновск. Только после революции, его переименуют, сначала в Северный Щорск, а потом и в Гербовск, в честь советского полярника Гербовича. — Вон, кстати, памятник великому князю. — Сказал Виктор показывая налево. Там, в центре небольшого, чахлого сквера, стояло бронзовое изваяние, достаточно точно изображающее Константина в парадном мундире. Гранитный постамент под ним, украшали пучки засохших цветов, и груды листьев. — Их таких штуки три во всем городе, а на площади Ветеранов, он буквально напротив Ленина стоит. — Совсем не окислен. — Приметила Инга. И верно, даже при тусклом утреннем свете он мерцал. Обычно под следами окисла, бронза тускнеет и теряет форму, тут же Чаркина могла разглядеть каждую деталь мундира, вплоть до пуговиц. — Недавно поставили? — Не знаю… — Вик пожал плечами. — Он стоит столько сколько я здесь служу. Но вряд ли старый, большевики все снесли когда пришли к власти… Рассказ Виктора увлекал Ингу все дальше и дальше от реальности. Вкрадчивый голос одновременно звучащий в ушах, и сразу в голове, обволакивал ее в полупрозрачный дымный кокон. Слова сплетались в отчетливую картину прошлого, мелькающую перед глазами как события очень реалистичного сна. Она и не заметила как приоткрыла рот, слушая… Революция застала город в самом его расцвете — корабли из Петербурга привезли с собой весть о падении монархии и смерти Императора, пришла сюда очень быстро, вместе с кораблями из Петербурга, вызвав волнения. Но не только страшные вести скрывались в трюмах — агенты и агитаторы большевиков быстро проникли в ряды местных рабочих. Используя простые, полные популизма тезисы, они без труда переманили их на свою сторону. Обещания справедливости и светлого будущего даже для образованных людей звучат заманчиво, чего уж говорить про безграмотную толпу? Вопрос того, как этого будущего достичь, и что такое справедливость в понимании ораторов, конечно же остался не заданным. Апрельской ночью 1917 года, толпы рабочих напали на гарнизон и захватили арсенал. Их поддержал местный криминал и каторжники, трудившиеся в шахтах. Город захлестнула волна грабежей и кровавых расправ, в которой пострадало гораздо больше простых жителей, чем врагов пролетариата. Один из свидетелей этой ночи записал, что снег на главном проспекте покраснел от крови, всюду что-то горело, ржали лошади, а тьму разрывали винтовочные выстрелы. Дорвавшиеся до оружия бандиты уже не разбирались кто на их стороне, а кто нет — от их рук гибли врачи и пожарные команды, пытающиеся тушить огонь. На главной площади толпа каторжников разорвала на части губернатора и его семью. Привычный порядок уступил праву сильного и никакой красный агитатор уже не мог призвать толпу к порядку. Один из главных зачинщиков бунта, оказался убит своими же сторонниками, когда попытался остановить разграбление городской казны. Его убийца, вонзивший финку в яременную вену, погиб всего минутой позже — имперский орел, сброшенный с крыши здания, раздавил его в лепешку. Гарнизон не в силах остановить происходящее безумие, отступил в порт, где на обслуживании находился линкор «Петр Голицын». Судно предназначалось для северного флота и не было до конца достроено, оно должно было стать десятым среди всех линейных кораблей Империи. Часть брони и орудий отсутствовали, а сам корабль едва умещался в Щоре но все-равно представлял собой почти неприступную крепость, с колоссальной огневой мощью. Приняв на борт выживших солдат он отплыл. Толпа восставших ликовала на пристани, провожая стального гиганта выстрелами и свистом, а за их спинами горел разграбленный город. Но счастье продолжалось недолго. Линкор вышел в устье, встав на безопасном расстоянии и развернул все орудия в сторону города. Разовый залп двенадцати 305-мм орудий сотряс долину, подобно землетрясению и огненный шквал обрушился на головы восставших. Вихрь огня и осколков превратил крики торжества в вопли паники, и ужаса. Огонь прямой наводкой оказался поразительно точен. Порты и доки оказались сметены, вспыхнули склады с углем, а следом за ними и два недостроенных корабля. Линкор бомбардировал город до самого рассвета, планомерно смещая вектор огня все дальше и дальше в кварталы. Когда солнце начало медленно выползать из-за горизонта, его лучам уже нечего было освещать — больше половины Константиновска превратилось в руины, дымящиеся груды кирпича, и бревен. Воду заполняли трупы и обломки. Под ударом снаряда обрушился главный мост, утянув за собой стоящее на берегу здание суда, в котором расположился революционный штаб — организаторы и зачинщики, так никогда и не увидели, к чему привели их действия, навеки погребенные на дне, под тоннами обломков. Городское зернохранилище сгорело, а большая часть складов исчезли под залпами и в следующие месяцы город охватил голод. Большая часть животных в это время мигрировали на юг, а через несколько дней вернулись холода и впервые с момента основания города Щора замерзла, лишив жителей рыбы, а засыпанные снегом перевалы отрезали от всех соседних поселений. Из восьми тысяч уцелевших людей, до лета дотянули лишь полторы… — Поэтому один из южных перевалов называется «Голодный». — Зловещим голосом добавил Виктор, указывая пальцем куда-то в сторону. — Никто точно не знает, сколько людей туда ушло, и сколько из них еще лежат там, под слоем снега. Вечная мерзлота отлично сохраняет тела… — А корабль? Что случилось с кораблем? — Инга подалась чуть вперед, уперевшись локтями в подлокотник. — О, его ждала не лучшая участь… — В пальцах у него заплясала неизвестно откуда появившаяся сигарета. Свершив свою месть, «Петр Голицын» отбыл на восток и уже никогда не пришвартовывался. Стальная махина просто исчезла, растворилась во льдах, как пустынный мираж. Только иногда, по сей день, в особенно тихие ночи, жители Гербовска слышали странный, раскатистый гул со стороны устья реки, напоминающий далекие корабельные залпы… — Корабль призрак, мстящий за прошлое, как «оригинально». — Ухмыльнулась Инга — И многие в это верят? Или очередной миф, широко известный в узких кругах? — Это не миф. Я сам слышал это. — Глаза Виктора сверкнули. — Более того, мы расследовали это. Всем отделом. Но ничего не нашли… Опустошенный, почти уничтоженный город начали отстраивать лишь в годы второй мировой, когда понадобилось место для размещения эвакуированных заводов. На местах доков развернулись базы для подводных лодок, а в горах появилось несколько аэродромов, и целая сеть бомбоубежищ. Руины еще царских цехов восстановили, разместив в них металлургические комбинаты, и сборочные линии. Под гром литейных, шипение сварки и лязг гусениц танков, катящихся по улицам в сторону порта — город ожил, вновь привлекая людей. В это время появились самые большие районы — Металлург, Горное, Трубный, Железка. В конце войны через горы протянули несколько железнодорожных веток и транспортное сообщение стало постоянным. Последние остатки былой разрухи разбирали уже пленные немцы — они же отстраивали новые дома, из-за чего юг города имел весьма характерные черты германского архитектурного стиля. Встречались даже дома построенные по методике фахверк — часть из них не дожили до наших дней, а оставшиеся, признали объектами культурного наследия. — Большая часть нынешних кварталов стоит буквально на костях. Где ни копни, обязательно черепа, грудные клетки, тазовые кости… В прошлом году аж целый могильник нашли, когда дорогу перекладывали, рабочий воткнул в землю лопату, и перебил чью-то голень. — Вик сделал затяжку и замешкавшись на секунду, выпустил дым в приоткрытую форточку. Он вел машину, держа окурок как ручку, между пальцев, в том месте, где пепел падал на руль виднелась небольшая подпалина. — Ими же весь коллектор забит. Кстати, это часть нашей работы, проверять, чтобы никто из них случайно не встал. — Это шутка? Я нигде не читала про оживших скелетов… — Инга на мгновение вывалилась из параллельной реальности, смущенная словами Виктора. — Только в сказках. — Ну не прямо ожившими, понятное дело он сам не встанет, но вот нести на костях излучение может. — Они свернули на широкую улицу, с трамвайными путями по центру. Проехавший мимо трамвай издал дребезжащий звон, от которого в машине вздрогнули стекла. — К тому же останки привлекают внимание сектантов и торговцев редкостью… Казалось что городу суждено остаться центром металлургии, погрязнув в дымящих трубах, и ревущих цехах, но пятидесятые внезапно вернули его к корням. После долгих размышлений и поисков места идеально подходящего в качестве отправной точки для исследований, академия наук СССР, избрала его как базу для экспедиций по освоению Арктики. По стопам Толля двинулись новые поколения полярников… На северо-западе долины, почти у самых подножий гор, вырос район «Академик», предназначенный для ученых. Десятки общежитий и лабораторных корпусов, очень быстро соединились с основным городом, а между ними воздвигли комплекс конструкторских бюро, позднее превратившихся в единый НИИ «Криогенстрой» — разрабатывающий технику предназначенную для условий экстремально низких температур… — Так Гербовск и простоял, почти до самой «вспышки». — Почесал подбородок Вик. — В период лунитового бума, здесь шла активная застройка, хотели новый космодром строить, для пусков к «Единству». Осталось много инфраструктуры, не используемой, бункеры всякие, туннели, карьеры… На западе от сюда находится Лунитовая Электростанция, еще восьмидесятых годов постройки. Четыре реактора, такой мощи хватит на весь округ. Пока Виктор рассказывал они въехали в исторический центр города. Тут и там встречались скульптуры и памятники, в чахлый скверах стояли огромные вазоны, установленные еще до революции, а сквозь разъезжающийся асфальт проглядывала древняя брусчатка, или гранитные блоки, ранее служившие в качестве тротуаров. Серые, убогие панельки, сменили не менее убогие, ветшающие двух и трехэтажные дома, построенные в войну. Вокруг них тянулись ряды покосившихся деревянных бараков построенных еще в войну. Гниющие, чернеющие доски покрывала старая краска или слой извести, призванный замедлить неизбежное старение. Не меньшим удивлением для Инги стало обнаружить, что они жилые — на грязных окнах висели занавески, а в комнатах горел свет. Новые, стальные двери закрывали подъезды, попасть в которые можно было просто выломав пару досок сбоку. В пику им встречались гораздо более старые, но все еще такие же помпезные имперские здания — городская библиотека, расположенная в бывшей усадьбе губернатора, или исторический музей, занявший доходный дом на углу улицы Победы… Даже будучи ниже, они будто возвышались над советской архитектурой, устремляясь вверх, в небо. Огромные, высокие окна и громоздкие балконы с пузатыми балясинами, огороженные перилами крыши, и широкие лестницы, больше века служили людям, и похоже не собирались сдаваться под тяжестью времени. Только сейчас в толстенных стенах, начали появляться трещины, в то время как стоящие неподалеку пятиэтажки, уже норовили рассыпаться. Титанические колонны и покрывающая фасады резная лепнина состарилась, покрывалась слоем пыли, сколами и плесенью, но все еще завораживала взгляд. Советы пытались затереть символы царской власти, нанести поверх лепнину со звездами, серпами и молотами, но время идет, дожди смывают один слой извести за другим, и двуглавые орлы, увенчанные короной все-равно проглядывали наружу сквозь трещины.***
*** Чем дальше они ехали, тем мрачнее и уже становились улицы. Ветшающие, грязные здания опутывали газовые трубы и черные, как плесень кабели — они сплетались, нависая над дорогой, подобно паутине. Сквозь арки виднелись темные дворы-колодцы, заваленные листьями. Некоторые закрывали черные, металлические ворота, зловеще поскрипывающие на сквозняке. Иногда на них висел массивный замок и табличка «дом расселен», что однако не останавливало людей. Окна таких домов были выбиты, или выломаны вместе с решеткой — мародеры, или обычное хульиганьё, сейчас уже не установить, регулярно лазили по ним, и столь же регулярно пропадали без вести. И без того медленная жизнь Гербовска вовсе останавливалась, и даже прохожих в этих кварталах почти не встречалось, лишь изредка вокруг распахнутых подъездов кучковались гоповатого вида подростки, и мужички, решившие с утра пораньше, раздавить бутылку. При виде машины милиции, они предпочитали ретироваться в подъезд, или во двор. Лишь публика толпящаяся около наливайки, никак не отреагировала. Даже монументальность имперских построек не могла скрасить гнетущее чувство тоски — нечто подобное Инга испытывала, когда в детстве случайно забрела в заброшенную часть родного города. Пыльные витрины магазинчиков в первых этажах, украшали выцветшие этикетки газировки, которую уже нигде не продавали и не менее древняя реклама мороженного. За стеклом стояли лотки с овощами и пожухлого вида фруктами, коробки с окаменевшими от старости печенюхами, и растекшимся мармеладом. Гербовск отлично подходил для маркетиноговой археологии — на глаза Инге попадались бренды и товары, в последний раз встречавшиеся еще в детстве. «Какая же это в сущности дыра» — Размышляла она, провожая взглядом грязную детскую площадку, состоящую из песочницы и скрипучих качелей. Нарисованный на стене дома Чебуршка проводил ее встречным взглядом. — «Он здесь уже десять лет и все еще сидит в самых низах. А ведь его считают профи! Значит у меня шансов точно нет…» Виктор безразлично глядевший на дорогу, ощутил как по коже пробегают мурашки, перерастающие в едва ощутимый зуд. Словно под кожей забегали сотни муравьев, и их лапки касались плоти. Привычное ощущение, когда кто-то рядом переживает сильные эмоции… Сложно описать как психокинетик видит мир. Люди наделенные этим даром чаще рассматривают его как проклятие — постоянно ощущать состояние окружающих людей, чувствовать их намерения, и эмоции, а иногда даже видя образы, плавающие в их головах. Каждый взгляд скользнувший по их коже, каждое прикосновение или сильное переживание, ощущалось отчетливо, как удар плетью. Всю жизнь окруженные чужими мыслями, и переживаниями, со временем они теряли собственные, превращаясь в безэмоциональных манекенов, идеально перенимающих «волну» каждого встречного человека. Большая часть психокинетиков не доживают до возраста в котором их замечают компетентные органы, попросту сходя с ума или кончая с собой. Но даже пройдя все тренировки и развив самообладание до пределов, каждый из них всегда находился на грани безумия, ведь плотина, отделяющая собственный разум от сознаний сотен людей вокруг, очень хлипка, и может дать течь в любой момент. Тогда волна чужих личностей хлынет внутрь психокинетика, как вода в сливное отверстие, окончательно сметя его самого, оставив лишь опустевшую мясную оболочку… Конечно Вик чувствовал и даже видел тот спутанный клубок чувств, что вертелся в голове Инги. Во все стороны от нее расходились отчетливые сигналы и волны, нужно лишь «принюхаться», чтобы понять что она чувствует, и ощущает. Чуть прикрыв глаза, он отгородился от реальности, снимая нагрузку с органов чувств. Пространство вокруг дрогнуло замирая и смазываясь — от зданий и объектов к нему потянулись разноцветные кляксы оставленных людьми энергий. Двинув глазами под веками, он ощупывал окружающий мир, как гитарист проверяющий струны, поочередно впитывая эмоциональный фон. Тротуар устилали следы, невидимые простым взглядом, среди серых, или бледно желтых отпечатков, отчетливо выделялась ярко-красная цепочка уходящая во двор, — ярость, злоба, и негодование ощущаемые прошедшим человеком, окатили Вика словно кипятком, но он не подал виду, уже давно привыкнув к такому. От машины исходит маслянистый, коричневый дух, полный усталости и разложения, а от кенгурятника во все стороны разлетаются молнии ужаса, испытываемого сбитым перевртышем. Втянув их носом, Вик ощутил удовлетворение от проделанной работы — как приятно знать, что монстры, способные убить тебя одним ударом, тоже могут боятся. Черная паутина тянется от окон и в голове звучит приглушенный временем шелест сотен голосов, уже почти неразличимых, на фоне бессвязного шуршания примитивных разумов животных, обитающих в доме. Состоя из инстинктов, они не имели интонации, или какой-либо осмысленной речи, походя на набор хаотичных звуков, меняющих свое направление ежесекундно. «И они еще спрашивают, почему я пью как черт…» — Он медленно повернул голову к Инге. — «Тут за трезвость надо звезду героя давать…» Ее силуэт очерчивал подрагивающий ореол огненного марева и бледно-оранжевых искр, отдающих сухим жаром. Почувствовав «тягу» идущую от Виктора, пламя качнулось в его сторону, облизнув локоть. Волна идущая от нее, отдавала жаром, сквозь который пробивался сладковатый запах разочарования, жалости и тоски. Размытые темные образы вспыхивающие вокруг нее, сменялись теплыми и солнечными, идущими от души. Разум же душил его новую спутницу, демонстрируя ей картины грядущей безнадежности. «Окружающий мир пошатнулся, после многих лет в условиях академии, все теперь виновнику. Она уже ни в чем не уверена» — Подвел итог Виктор, половчее ухватываясь за ниточку мыслей, тянущуюся от головы Инги. Без тактильного контакта они оставались лишь слепками, размытыми, как смазанное фото, но ничто другое не пахнет так отчетливо как дым сгорающих надежд на светлое будущее. Сквозь шелест мрака, прозвучал звон, характерный, отчетливый, так гремят медали, или новые звезды на погонах. — «А девчонка с амбициями… И зачем я ей сказал что торчу в этой дыре уже десять лет? Может и получился бы из нее отличный следак, уже через пару лет перевелась бы в районный отдел, а теперь… Ну что, выебнулся перед зеленью, уебок?» Так или иначе, требовалось разрядить обстановку, но как? Длительное время наедине с собственным безумием — достаточно серьёзное испытание для навыков социального взаимодействия. Вик шмыгнул носом, слишком сильно сосредоточившись на Инге он и едва не съехал с дороги, заставив взлететь голубей, сидящих на тротуаре. Молчание затягивалось и судя по тому его спутница начала поеживаться, она уже ощущала ментальное воздействие. Внезапный озноб и ощущение пристального взгляда, неотъемлемые спутники психкинетического вмешательства. И вдруг он почувствовал что-то новое. Приглушенный звук, пробивающийся через гудящий рой мыслей — хруст и шелестение, будто грызун, копошится за стеной. Образ работающих челюстей, вспышкой возник перед глазами Виктора, и во рту у него появился сладкий вкус шоколада, мгновенно перебивший горечь расстройства. «А ответ оказался прост…» — Вик запустил руку в нишу водительской двери и пошарив среди кип уже никому не нужных документов, нащупал подтаявшую плитку, в звенящей фольге. — Будешь? При виде лакомства глаза Инги загорелись, а звуки грызунов исходящие от ее мыслей, превратились в восторженный писк. Она протянула руку, но на мгновение замялась, явно не уверенная в чем-то. «Прямо как мышка, пытается понять, не ловушка ли это» — Виктор отломил кусочек и бросив себе в рот, облизнул перемазанные пальцы. — С клюквой и орехами, поднимает настроение, и дает сил. — Спасибо. — Инга последовала его примеру, с той лишь разницей, что руку она незаметно вытерла об сидение, посчитав что лишнее пятно все-равно никто не заметит. — Здесь довольно мрачно… Что это за место? — Этот район больше всего пострадал от «вспышки». Часть домов расселили, а фон внутри до сих пор такой, что без защиты даже в подъезд не зайти. — Из смежной улицы выкатился трактор, чистящий улицу. Отблеск ярко-желтых мигалок ЖКХ, скользнул по пыльным окнам, а из-под вращающейся щетки, во все стороны летела мелкая грязь, и листья. — Что-то уже успели снести, а что-то просто замуровали, чтобы никто не лазил. Вон как ту улицу. Проследив за пальцем напарника, Инга увидела высокий кирпичный забор, стоящий прямо поперек соседней улицы. Если бы не подсказка, она бы и не подумала, что там когда-то шла улица — проезжая часть просто упиралась в плотную темно-красную кладку. Высотой в два этажа и дополнительно укрепленный колючей проволокой, забор выглядел очень жутко, как хлипкая плотина, отделяющая людей от сотен тысяч тонн неизвестности. Ярко-желтые плакаты «запретная зона» и «внимание», лишь усугубляли чувство тревоги. Окна домов дальше по улице были наглухо замурованы, а двери подъездов заварены и подперты вбитыми в землю железнодорожными рельсами. Когда машина проехала предельно близко к забору, Инге показалось что она слышит, как по ту сторону что-то стремительно убегает, стуча по разбитой мостовой. Мысль что прямо посреди города могут находиться места совершенно неподконтрольные милиции, заставила ее покрыться холодным потом… — В некоторых с самой «вспышки» никого не бывало, а в другие нам придется часто ездить. В закрытых зонах кучкуются те, кого наше общество не устраивает, а в лес убегать страшно. — Рука Виктора сама потянулась к пистолету. — Оттуда самые серьёзные вызовы. Как-то раз, Шеф рассказывал, пришлось весь отдел собирать, спецназ и даже ребят из ЦОПа вызывать, чтобы культ из подвалов выкурить. Дальше они проехали мимо еще нескольких «пробок», и Инга сделала неутешительный вывод, что запретные зоны это не только отдельные улицы, или дома, а целые кварталы. Здания в них ветшали, грабились и обрушались, без присмотра инфраструктура пришла в негодность, и даже освещение ночью не включалось. — Бывает от этих мест и польза. — Продолжил наставление Вик. — На той стороне Щоры, есть целый квартал, заполненный одной сектой. Но они мирные, почти безобидные. — Так не бывает. — Фыркнула Инга, отламывая еще кусочек шоколадки. — Если ты хоть раз облучен, значит уже ненормальный. — Я и не говорил что они нормальные, но гражданских они не трогают, цивилизацию разрушить не спешат. Верят в какое-то свое божество, и даже на улицах не проповедуют. У нас с ними договоренность, что никто никого не трогает. — Чаркина застыла так и не донеся шоколадку ко рту. Слышать что-то подобное из уст особиста казалось фантастикой — прямое нарушение по меньшей мере шести уставных статей и двух уголовных. — Да, можно сказать, что в аномальном мире они на нашей стороне. Когда у нас сложности, не хватает знаний или нужно достать что-то… Особенное, то идти надо туда. У них большой набор услуг… — Это недопустимо! Целый культ у нас на «заднем дворе»! Не бывает условно добрых, и условно злых поклонников мистики. — Возмутилась Инга. — Кто знает в какой момент их бог потребует крови? — Знакомая риторика кабинетных демагогов, обычно такие и сидят в академиях… — Под колесами машины громыхнул неплотно закрытый канализационный люк. — Они сами уже утратили понимание проблемы, ведь нет никаких темных богов, нет всего того во что верят эти сумасшедшие. Это лишь их галлюцинаторный бред! Лишь последствия облучения, тяжелое расстройство психики, мутации, не более. — Сути дела не меняет, толпа сумасшедших мутантов среди обычных граждан. — Ха, а мы значит нормальные? Психически здорового человека днем с огнем не сыщешь, не станешь же ты грести всех под одну гребенку? В конце концов, нам глубоко похуй что происходит в культах, пусть молятся на свои идолы, режут себя до крови, сношают деревья, главное чтобы не вылезали из своих обоссаных углов, и не смущали население. — Над городом пронесся порыв ветра. Потревоженные птицы с воплями взмыли в небо. Натянутые над дорогой провода загремели ударяясь друг о друга, и по улице помчались потоки пыли, несущие с собой листву, и мелкий мусор. Мимо машины позвякивая и подпрыгивая пролетела пивная банка. — Я уже говорил, когда очередному «Васеньке», стукнет в голову очередное «озарение», и ему покажется что мир вокруг неправильный, у него будет выбор, куда идти. Когда же выбора нет, он остановится на самом простом — насилие. — И общественность тоже молчит? Я бы не хотела жить на одной улице с… Такими. — Можно подумать они знают! — Рассмеялся Виктор. — Не забывай, это для нас все очевидно, мы натасканы различать всякую хрень, опознавать ее и бороться с ней. Большинство людей никогда не увидит всего того что мы встречаем, и считает что это страшилки, придуманные властью, чтобы ограничить свободы. «Вспышка» потерла память свидетелям, рассудок просто не может запечатлеть весь этот пиздец, но они еще понимают, что это не нормально. А молодняк, как я, как ты, кто родился уже после… Ну, для нас по сути эта реальность, уже обычные будни. Знаешь, очень забавно читать старые книги, в них «таинственный культ», это лишь клише, монстры встречаются в каждой второй, теперь все это уже не домыслы писак-фантазеров. Дофантазировались… — В академии мало книг. — Пожаловалась Инга. — В библиотеке только классика, учебники и наставления. Поначалу интересно было, знаешь, фотографии жуткие порассматривать, про аномальное почитать. А потом приелось, все одно и тоже, сухим канцелярским языком. За шесть лет я почти разучилась читать.***
*** Проехав еще несколько кварталов, они наконец выбрались на набережную. Не сколько исторический — сколько культурный центр города, заметно отличался от остальной его части, и даже показался Инге приятным. Вдоль проезжей части выстроился ряд ухоженных и тщательно отреставрированных имперских зданий. В старинных залах и комнатах, разместились разные учреждения, и конторы, чьи вывески уродовали фасады. Среди утопленных в стену монументальных ионических колонн, поддерживающих крышу, висели объявления об аренде, рекламные плакаты, и таблички. Несколько банков, городской суд и филиалы многочисленных ресурсодобывающих компаний, размещались здесь же. На обочине перед ними припарковались ряды машин, среди которых Инга заприметила пару иномарок, и мотоцикл, для надежности пристегнутый цепью в фонарному столбу. Бывшее здание торговой палаты, украшенное позолоченными барельефами и оттисками, изображающими процесс освоения этой местности советы превратили в дворец пионеров. Попытавшись скрыть имперское наследие, архитекторы надругались над статуями стоящими в нишах между окон второго этажа. На благородный, белый мрамор налепили гипс, нацепив на головы пилотки, а старинные сюртуки, и античные тоги замаскировали под одежду рабочих. На истертых тысячами ног мраморных ступенях расположилась небольшая группа людей — все их внимание было обращено на девочку-скрипачку. Ветер трепал ее косы, выглядывающие из-под голубого берета и проносился сквозь струны скрипки, подхватывая тоскливую мелодию инструмента. Вместе с желтыми листьями она неслась над водой, растворяясь в утренней серости. Дальше по набережной виднелся выдающийся вперед корпус администрации порта, перед ступенями которого высилась памятная стела, увенчанная бронзовой астролябией. Вокруг нее расположилось несколько скамеек и табачный киоск — бледно-синяя будка, с пятнами ржавчины, казалась совершенно неуместной, на фоне старинной архитектуры. Примерно так в представлении Инги выглядел Петербург — старинный, величественный город, раскинувшийся у воды. Иллюзию старины разрушали лишь многоэтажки, возвышающиеся над черепичными крышами, и грузовой порт, на другом берегу. От-туда доносился лязг кранов, снимающих контейнеры с палуб барж, крики матросов и корабельные гудки, от которых в домах сотрясались стекла. Посреди реки пыхтел буксир, тащащий за собой баржу с бревнами, а мимо нее, на север тащились целые караваны рыболовных суденышек. Они спешили, выжимая из двигателей все соки, а идущий во главе них ржавый траулер, то и дело посвистывал, отгоняя с пути другие корабли. Дошли дурные вести — в этом году холода наступают слишком быстро, и навигацию закроют на две, а-то и три недели раньше. Об этом уже возвещали небольшие куски льда, бултыхающиеся у берегов. Глядя на них рыбаки обеспокоенно болтали головами, справедливо опасаясь что рискуют потерять последний в этом году улов. Самые отчаянные будут уходить на промысел даже когда устье Щоры начнет сковывать лед, и кто-то из них, пополнит донное кладбище, вместе со своим корабликом. Останется лишь небольшой фарватер, между берегом и льдами, которым пользовались вот уже столетие — достаточный чтобы не прекращать грузовые перевозки, но все же слишком опасный для малых судов. Опасный, не сколько из-за угрозы столкнуться с айсбергом, столько из-за того, что водилось на глубине, выжидая добычу по зубам… Щора — река неспокойная, со множеством переплетающихся глубинных течений, моментально утягивающих жертву ко дну. Черная, непроглядная вода, накрытая одеялом из тысяч опавших листьев, облизывала гранитные плиты, отделяющие ее от людей. Волны бросались в верх, будто хищники желающие ухватить засмотревшегося зрителя, но разбивались об уходящие до самого дна волнорезы. От падения в воду, пешеходов защищал хлипкого вида заборчик, очень похожий на тот, что стоял на железнодорожной станции. Его так же перекосило временем, а сквозь черную, смолянистую краску, проглядывала ржавчина. Какие-то подростки повесили на перила замки и те громко звенели когда очередной ледяной порыв заставлял забор дрожать. Вдоль пешеходной зоны, стояли временные ларьки и киоски, среди которых Виктор быстро нашел святыню всей местной милиции. Источающий аромат теплого мяса и соусов, ларек с шаурмой, выделялся свежей желтой краской, и очередью выстроившейся к нему. Стоящие вокруг него пластиковые столы и стулья, так же занимала публика — жующая, или мерно потягивающая пиво их больших пластиковых стаканчиков. Снующие под их ногами воробьи, жадно добирали крошки и куски лаваша. — Пойдем, я угощаю. — Виктор припарковал машину, заехав двумя колесами на край пешеходной зоны. Он развернулся назад и взял автомат. — Тебе в каком лаваше? — Я не знаю… — Пожала плечами Инга, последовав его примеру. — Значит в сырном. Займи пока столик, вон тот, у аппарата с напитками. — Он кивнул головой и повесив оружие за спину пошел в сторону ларька. — Уф, а тут свежо! На набережной оказалось гораздо холоднее, и Инга поплотнее закуталась в бушлат, отчаянно борясь с желанием поднять воротник. Ее искренне удивлял тот факт, что окружающие вели себя так, будто холода вовсе нет — женщины в юбках с голыми ногами, дети в расстегнутых куртках, и мужчины в простых костюмах, и тоненьких пальто. Похоже только пенсионеры разделяли ту пронизывающую кости «свежесть» сентябрьского утра. Пройдя по краю пожухшего газона, она заняла указанное место. Отсюда отлично просматривалась дальняя, изгибающая часть набержной и портовая администрация. В том месте к воде спускалась широченная лестница превращающаяся в узкий бетонный пирс. Пришвартованные к нему катера и лодки, принадлежали береговой охране, и инспекции. Шестеро людей на нем надевали костюмы РХБЗ, явно готовясь к досмотру прибывшего корабля. Рядом с ними, присев на одно колено стоял еще кто-то. Присмотревшись, Инга поняла что обозналась и это очередной памятник — молодой человек, в куртке поверх крупно-вязанного свитера, зачерпывал рукой воду из реки. Тем временем Виктор не церемонясь влез в начало очереди. К превеликому удивлению Инги, это не вызвало бурного возмущения. То ли из уважения к форме, то ли еще по какой причине, люди расступались перед ним, будто перед ледоколом, сформировав почти идеальный полукруг свободного пространства. Облокотившись локтями на прилавок, он сделал заказ и отошел к соседнему ларьку, купить сигарет. Пока он ждал Инге опять стало холодно и она немного подпустила тепла. Прокатившаяся по коже волна нагрева, заставила ее щеки немного покраснеть, а на лбу выступила испарина. — Мам, почему тётя дымится? — Проходящий мимо ребенок дернул мать за рукав куртки и ткнул пальчиком в валящий от Инги пар. — Ей можно. — Флегматично ответила женщина, даже не взглянув в ее сторону…***
— Bon appetit, madame. — Виктор протянул Инге дымящуюся шаурму, завернутую в полиэтиленовый пакет. Вместе с ней, он притащил две бутылки тархуна. — И как это есть? — Она повертела аппетитно пахнущий сверток. — Ни вилки, ни ножа? — Мне сказали тебя учить, но я не думал что настолько детально… — Усмехнулся Виктор. — Смотри, открываешь пасть пошире и кусаешь. Сказано — сделано, а заодно стала ясна причина засранности машины. Он с хрустом вгрызся в еду, не обращая внимания на соус, потекший по подбородку. Во все стороны полетели кусочки желтого лаваша и начинки. — Это не очень удобно… — Инга попыталась приноровиться, чтобы сделать укус поудобнее, но в конце-концов просто последовала совету Виктора. Тот довольно кивнул, глядя как напарница пытается управится. — Считай, что это твоя первая добыча. — Он ел быстро, в четыре укуса доев то, на что у Инги ушло следующие минут десять. — Ладно, теперь по делу, сейчас объясню тебе оперативную обстановку. Он вытер лицо и вытащил из-за пазухи многократно сложенную карту местности. Расстелив ее по столу, он поставил на края бутылки и принялся водить пальцем по хитросплетению линий. Ландшафт и городские районы покрывали карандашные заметки, сделанные Виктором, крестики и стрелочки. Местами их становилось так много, что терялось название улицы или номер дома. Во многих местах бумага протерлась и порвалась, и ее склеили скотчем, а правый край карты подгорел, и черная полоса от языка пламени перекрыла собой небольшой поселок. — Смотри. На нас с тобой, весь северо-восток города, и местности за ним, вплоть до морского берега на севере, и подножий гор, на западе. — Он очертил пальцем область размером с четверть всей карты. Большую ее часть занимало зеленое пятно, обозначающее лес. — Работы до хрена и больше, от края до края можно проехать за сутки, но это при условии, что все идет гладко. А гладко не бывает, дороги говно, мосты где отсутствуют, где слишком хлипкие, так-что притоки Щоры, наша главная проблема. Водить умеешь? — Да. — Продолжая жевать кивнула Инга. Крошки из рта упали за воротник, и чесались там до конца дня. — Отлично, значит за рулем будем по очереди, а-то уже жопа квадратная, от верчения баранки. Ездить придется много, часто по неделе-две можно до базы не доезжать, так-что спать на заднем сидении, жрать что придется и мыться как получится. — Палец очертил зеленую область, в центре которой красовался ярко-красный знак вопроса. — Патрулируем лес, но в чащу не углубляемся, там нет дорог, а пешком… Ну… Светлая память попытавшимся. Дальше, к берегу часто ездить не будем, там делать почти нечего, только временные стоянки рыбаков, да дети шалаши строят. Достаточно безопасное место. — Очень хочу увидеть море… — Проглотив очередной кусок заявила Инга. — Видела только на фотографиях. Оно и вправду до горизонта? — Даже дальше, насколько ты можешь себе представить. — Палец пополз дальше, постепенно приближаясь к городским кварталам. — ПГТ и деревни, их много, некоторые даже названия не имеют. Очень много заброшенных, и не понятно откуда взявшихся. Бывает едешь по дороге, ничего, поле, возвращаешься, несколько изб, старых таких, бревенчатых, и все такие будто лет двести на месте стояли. Откуда, да хер знает. Из наиболее опасного, Зеленое, Ивлевка, Гончары, и вот это… Как его… Радеевка, во, там рядом радиовышка старая. Ей уже и провода обрубили, и технику всю поломали, из гранатомета по ней жахнули, а она все продолжает сигналы слать, да такие… Услышишь, не забудешь… Концентрированный «белый шум», мозги выедает на раз. Он перечилсл еще несколько названий, указывая их же на карте. — Из города под нами, районы Радиотех, Карьерный, Заряд и Академ-городок, но он уже скорее ПГТ. Ближе к горам начинаются разные заводы и добыча, там нас не любят, работать мешаем. Частенько охрану стволом пугать приходится, дашь очередь над головами, и объяснять уже ничего не надо. — Интересные методы… — Пробубнила в пол голоса Инга, облизывая оставшийся на руке соус. Она все никак не могла поверить, что все происходит на самом деле. Что это уже не тренировка, не проверка на внимательность, а не тест, что все сказанное Виктором придется делать. — На самом деле с их стороны жопа. Там перевалы, а они ведут в соседние долины, там людей почти нет, и от-туда же постоянно лезет всякое… Всякое. — Он ударил ногтем по перевалам, ведущим на восток. — Основную проблему приносит один культ, обитающий там. Они верят, что Луна, это яйцо из которого должен вылупиться новый Бог, и считают своим долгом помочь ему расколоть скорлупу. — И как они собираются это сделать? — Не знаю, никто не знает. Но до первого снега надо будет еще раз проверить все три перевала, мне местные рассказывали, что опять что-то шастает в горах. Как начнет сыпать, то перенесем основной патруль дальше на юг, зимой через перевалы никто не пройдет. Там как-то КРАЗ двестишестидесятый застрял, вытащить не смогли, до весны ждать пришлось. Там же старый раскоп, археологи, лет восемь назад сделали и свалили, желательно до нового года его заминировать, а-то частенько стали черепа древние по рукам ходить. Работы и без вызовов много. Виктор взял бутылку с тархуном и сделал большой глоток. Край карты тут же начало трепать ветром. — А значит времени терять нельзя. Доедай и поедем. — С чего начнем? — Поинтересовалась Инга. Только сейчас она запихнула в рот последний, уже размокший от соуса и сока кусок шаурмы, и теперь активно его жевала. — Прокатимся по окраинам, раз уж я вернулся в город, то заедем в Аскольдово, я обещал посомотреть, что у них в старом колодце гудит. Дальше уже решим куда дальше… И, да, приглядывай за Лениными, они в последнее время странно себя ведут…