Часть третья. Резной браслет.
24 января 2022 г. в 00:38
Приближалась Коляда... С момента моего одиночного похода в леса прошло уж больше месяца. С того времени я не раз ещё встречал лисицу, что спас от смерти в сугробе. Она однажды повадилась на наших кур, а я, ночью шум услышав, сразу пошел туда да увидел её, хромую. Не знаю почему, но я решил, что лису эту было бы благим делом прикормить. Может отвадится от кур да станет лакомиться нашими объедками? Да как бы не так. Я ей и хлеб давал старый, и огрызки овощей, дак та лишь носом воротила, хотя Дашкин пес ел все это за милую душу. Тогда я стал давать что сам ел. Хлеб с салом, кашу накладывал в блюдце да за баней ставил, дабы отец не видал. С тех пор вот и кормил её, пока батька не увидел и не натравил на неё собак...
Он тогда сильно бранился. Рассказал, что знал что я в лес ходил, за что мне тоже по ушам попало. Хотел было заглобить меня, как раньше, да вот слишком взрослым я был для этого уже, но даже без глобы я понял, что в лес соваться не стоит хотя бы для его спокойствия. Староват батька уже. Волосы его после похорон деда и пропажи матушки седеть стали. Его живые, серые очи всегда были веселы, а сейчас взгляд его не скрывает всей той печали, что тяготит его дух. Батька уже как год бороду свою растил, да пусть та и мешалась ему, но слишком уж он мрачен был чтобы думать об удобстве. Зато вот с головы его волосы пропадали, показывая небу его разраставшуюся лысину.
С раннего утра я работал. Как только солнце встало, пошли мы с отцом по дрова, накололи все что было в запасах да в сарай отнесли. Тот на базар с соседями уехал шкуры старые продавать да шерсть овечью, а я в то время с Ромкой дома сидел, ждал пока в печи каша пшеная сготовится. После того, как мама пропала, некому было дома готовить и Ромку малого кормить, поэтому я, когда отец уезжал, занимал место кухарки и няньки для Ромы. Ему уже лет 12 от роду было, да тот все равно вел себя как дитё малое.
Я сидел за деревянным, не шибко широким столом и смотрел за братом, что с интересом крутился у печи и тянулся к заслонке, желая открыть и самолично узнать, готова ли каша.
— Убери руки, Ромка. Чего ж ты такой вредный то? Обожжешься, горячо же, — с усталым вздохом вымолвил я.
Ромка тут же остановился, посмотрев на меня своими круглыми зелеными глазками. Тяжело мне бывает на братца смотреть... матушку напоминал. Я то внешностью весь в батьку пошел, а он и волосами, и глазищами своими в маму. Ромка поправил свою рубаху, вытерев о неё свои запотевшие от жара печи ладони.
— Да ладно тебе, Вань... Я ведь кушать хочу. Я тебя с батей всё утро, как проснулся, ждал, пока вы с дел своих придёте, — отвечал мне Ромка своим ещё не сломавшимся от взросления голоском.
— Ты в свои года уже сам себя кормить должен уметь, — сказал я в небольшом напряжении, на что малой лишь язык мне показал и залез на печку, в тепло.
Его родители избаловали. Он слаб здоровьем всегда был и его берегли как икону. Работать матушка не давала ему, а как он подрос, его уже даже сор в избе подмести нельзя было заставить.
Я вздохнул, решив забыть о брате ненадолго и перевел взгляд с нашей большой печи, украшенной подвесными нитями-гирляндами с сушащимися с осени травами и мелкими овощами, на красный угол с одной небольшой иконой, накрытой поверху белым платком. Человек с иконы будто мы смотрел прямо на меня. Что в его взгляде? Печаль? Сочувствие? Или быть может осуждение? А меня есть разве за что судить?
Помню, дед бывало завешивал эту икону тем же платком, что лежал на ней сверху. Не признавал он новых божеств, не признавал крещения, из-за чего часто ссорился с мамой. Матушка моя была дочерью попа Всеволода, что в город уехал ещё когда Ромка родился. Он, мой второй дедушка, приезжал только два раза — крестить меня с братом. Мама и принесла в дом дедушки эту икону с собой, из-за чего они часто ссорились... она была преданной православию, а дед не мог отойти от другой веры, языческой, при которой сам родился.
Из мыслей меня выбил стук в двери. Я не быстро встал и прошел к ней, приоткрыв немного и посмотрев для начала, кого принесло к нам сегодня, но, как только я увидел гостя, лицо мое расплылось в легкой улыбке. Даша... Даша пришла. Я тут же открыл дверь, пропуская подругу в горницу.
— Ну что? Голодные небось? — сказала с улыбкой девушка, снимая одной рукой с головы заснеженный от падающего на улице снега платок и после этого поправив пальчиком выбившиеся из обруча темно-русые, длинные волосы, убранные позади в косу.
В руке у девушки была плетеное лукошко со светлым полотенцем сверху, что закрывало содержимое. Она по-хозяйски прошла к столу, поставив лукошко на стол и раскрывая то, что принесла.
— Я вам пирогов с морошкой принесла. Матушка моя много напекла, разрешила вам немного отнести, — с улыбкой сказала Даша, посмотрев на меня снова, после чего взгляд девушки пробежался по комнате в поисках Ромки, что спрятался за шторкой над печкой, — Я тебя вижу, Ром.
— Ну вот... — вздохнул малец, спускаясь с печки и подбегая к столу, сразу же выхватывая из корзинки один из ещё теплых пирогов, после чего тот сразу же пропал по рту Ромки, — Ну наконец-то что-то вкусное!
Я закрыл дверь за Дашей, после чего прошел к столу, так же без стеснения взяв один пирожок и надкусив его. Даша улыбнулась. Её покрасневшие от холода щеки чуть приподнимались в улыбке, а по бокам от пухлых, алых уст в такие моменты появлялись приятные взору ямочки.
— Это все равно не избавит тебя от каши, Ром. Я зря старался чтоль? — обратился я к брату со слышимым в голосе недовольством.
— У-у, старался он... водой крупу в горшочке залил, посолил да в печку сунул!
Даже если это и не сложное дело, я все равно приложил к нему усилия... неблагодарное дитё. Я ведь уставший после работы с отцом был, пока он тут на печи лежал да козявки ковырял.
Мое хмурое лицо тут же изменилось, как только я уловил на себе взгляд Даши. Она поправила падающую на глаза челку, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.
— Ух... печку ты точно перетопил, Вань. Душно так у вас, хоть окна отворяй, — сказала девушка, подойдя к окну у двери и открывая ставни, дабы впустить в дом немного свежести.
— Да... печку отец обычно топит. А сейчас у него времени не было... спасибо за пирожки, Даш. И тебе, и твоей маме. Вкусные.
Я сел на лавку, не сводя взгляда с подруги. С Дашей мы с детства хорошо общались. Помню, как в детстве, когда батька с ярмарки мне явства всякие приносил, я тут же бежал к Даше, дабы поделиться с ней. Даже бывало все, что было предназначено мне, отдавал. С детства Даша была очень доброй. Помогает маме с малых лет, за бабушкой больной следит сейчас... да и к нам часто заходит, по дому помогает, хотя не обязана. Может догадывается, что я свататься к ней скоро пойти собрался и к переезду готовится, дом изучает? Рано пока о таком думать, а то сглажу и откажут мне её родители. Но даже если и откажут, чувства мои к Дашке не уйдут никуда. Сбежим... просто сбежим в другую деревню, а то и в город и всё. Но это, конечно, если она согласится... не буду же я заставлять её любить меня в ответ.
— Вань? Ты меня слышишь?... — осторожно спросила девушка, немного обеспокоено смотря на меня.
— А? Да я задумался просто... что такое?
— Я тебя кое о чем просить хотела, — вздохнув, уже тише сказала Даша, дабы Ромка не услышал, после чего продолжила, чуть подойдя, — Мы с мамой в лес вчера ходили...
— Зачем?
— Да за рябиной. Она суеверная очень, хотела гроздочку на подоконник положить, дабы дом наш от злых сил защитить. Боится слишком того, что и за нами то Лихо придет... пока мы рябину искали, мы вой послышали страшный, да уйти поскорее решили. Я впопыхах о ветку браслет свой сорвала, да вернуться за ним побоялась... Подсобишь? Можешь со мной сходить туда? Матушку я уговорить не смогу уже, а одной боязно.
Глупо, наверное, было бы идти в лес ради безделушки. Но тот браслет, о котором молвила Даша — подарок её отца, что от хвори года четыре назад сгинул. Он резчиком по дереву был, у деда моего обучался... у них целая мастерская была, где они вырезали игрушки разные, украшения, посуду, а потом на ярмарку свозили в город. И Даше, понятно дело, тот резной браслет сердцу дорог.
— Сам схожу. Негоже тебе в такой одежке легкой по снегам шастать, — сказал я, будто бы на мгновение осмелев.
— Сам? Как же так, Ваня? — тут же переспросила Даша, — А если тебя Лихо схватит?
Я и сам не хотел идти туда в одиночку. В прошлый раз меня будто что-то остановило, предостерегло, отбило желание ходить в лес в одиночку, а сейчас я просто не мог оставить Дашу в беде. Да и не могу я прямо сказать девушке, которая так сердцу моему близка, что побоялся.
— Вот так. Сам схожу и принесу твой браслет. Не могу я одного Ромку оставить, уж тем более с кашей не готовой, так что ты последи тут за ними. Вот увидишь, я уже одной ногой здесь — другой там, — твердо сказал я, набираясь мужества перед Дашей и проходя к порогу, где без особого желания я начал натягивать на свои ноги валенки.
— Только будь осторожнее, Вань...
— Да не робей. Сказал же, принесу.
Одевшись, я взял с полки ножик и свой колчан с луком да стрелами на всякий случай. Кто знает, может пригодится? Даша всё смотрела на меня. В очах её читалось волнение... льстит мне, что она так за меня переживает. И я точно не должен оплошать сегодня. Не перед ней.
— Где хоть та рябина была? Наверняка та, что у камней растет в глуби чащи?
— Да. Нашу то всю птицы уже склевали, потому мы в лес и пошли, — негромко молвила Даша, будто надеялась, что я одумаюсь и позову её с собой.
— Понял. Всё, жди. Скоро вернусь, идти недалеко.
Я вышел из избы, закрыв за собой дверь и тут же отправился в сторону леса. День сегодня был ясный, приятный, да вот только свет от блестящего снега немного слепил глаза, но это прекратилось сразу, как только я вошел в тенистый лес. Шел я по тропинке. Протоптали её смельчаки, что парами ходили в лес за дичью, которой приносили столько, что даже мелкий Ромка бы не наелся. Да вот тропинка эта не длинная была, но как раз проходила через небольшой ручей, откуда можно было выйти к рябине. Шел я не долго, путь длился чуть дальше чем за одну версту от деревни.
Как только я дошёл до заледеневшего ручья, очи мои увидали вчерашние, уже покрытые новым слоем снега следы в сугробе, ведущие куда-то в лес. Наверное тут и были вчера Даша с её матушкой. Я не медля прошел туда, осматриваясь по сторонам в поисках красных ягод рябины и, вскоре увидев их, направился к дереву. Найти браслет после очередного снегопада было нелегким делом, но я хотя бы знаю, что тут капканов спрятано быть не должно, иначе попался бы как та лиса.
Я чуть согнул колени, наклоняясь к сугробу и начал рыть руками снег под кустом, где как раз Даша и могла случайно украшение свое сорвать. Ничего нет... только ветки старые. Вздохнув, я уже хотел чуть приподняться, но заметил два небольших глаза, что будто смотрели на меня из тени куста. Животное, находившееся там и наблюдавшее за мной, уловив мой взгляд начало выходить, а я от неожиданности чуть вскочил и упал назад, тут же присев и глянув на лесного гостя. Лиса... моя, чтоли? Да, точно моя!
— Живая! А я уж думал, тебя собаки загрызли! — с облегчением воскликнул я.
За месяц, что я кормил эту лисицу, я привык к ней. Бывало, конечно, что та один раз мне в руку вцепилась, но я сам виноват — хвост её потрогать решил, пока та ест принесенную мной пищу.
— Голодная небось?
Я достал из-за пазухи небольшую корочку хлеба, натертую чесноком и солью. Не самое приятное из съестного, но послевкусие такого сухаря мне всегда нравилось. Лисица приблизилась, а я повернул ладонь так, что поверх неё лежал этот небольшой хрустящий кусок хлеба. Она, понюхав его, тут же прикусила его зубками и начала грызть, роняя крошки на белый снег.
Я смотрел, как лиса ест, и на душе мне становилось даже как-то немного легче. Ей я мог доверить все, что гложило меня и чем я не мог поделиться с другими. Рассказывал, как тяготит меня ухаживание за братом, как я скучаю по дедушке с мамой, как люблю Дашу... я всегда знал, что лиса не понимает меня, но мне становилось легче от мысли, что меня кто-то слушает и ни за что не выдаст мои тайны.
Я поднялся на ноги, вновь осмотревшись. Браслета нигде не было... может он с другой стороны куста? Я прошел туда, а моя пушистая спутница тут же отправилась за мной. Наверное надеялась получить ещё пару кусочков хлеба. Я бы с удовольствием дал ей хоть всю буханку, да вот с собой у меня ничего больше не было. Я хотел уже начать рыть снег на новом месте, как вдруг уши мои уловили рычание...
— Чего ты? — тут же посмотрел я на лису, что спокойно смотрела на меня, медленно виляя за спиной пушистым хвостиком.
Лиса не издавала ни звука. Напряжение тут же сковало мое тело. Я тут же начал осматриваться в поиске источника этого глухого рычания. После послышался вой... Волки? Если они нападут толпой, мне просто не выжить. Я волков не боюсь, да вот с луком я не смогу всех перебить в одиночку... они голодные, накинутся на меня и порвут, только беги да оглядывайся!
Я уже хотел бежать, да посмотрев в сторону, откуда пришел, увидел прямо у тропы то, что заставило меня вновь оцепенеть. Огромный волк, размером с отожравшуюся к зиме медведицу, стоящий на всех четырёх лапах, причем так, будто стоять ему в таком положении тяжело... немного горбатый, с огромной мордой и оскаленной пастью, откуда падали капли слюны. Шкура зверя была темной, почти черной, местами израненной, будто бы он уже встречался с кем-то, кто пытался дать ему отпор в битве.
Волк, если его так можно назвать из-за его огромных размеров, не быстро пошел в мою сторону. Он будто подкрадывался, играл со мной, питаясь моих страхом... Я, совсем уже не думая, ринулся в сторону. Стрелять в него не было смысла. Даже если в глаз ему попаду, тот лишь потеряется на время, но все равно меня достигнет. Я бежал со всех ног, не замечая рядом с собой лису, что до этого сопровождала меня. Она от собак скрыться смогла, а значит и от волка сможет... к тому же я как добыча наверняка интереснее.
Я бежал так, как не бежал никогда в жизни, аж пятки сверкали... а волк, что гнался за мной с воем, лишь ускорял меня и не давал чувствовать усталость. Я запинался о корни в сугробах, о камни, падал, но тут же вставал и бежал дальше, не оборачиваясь. В моей голове крутилась лишь одна мысль — я умру. Умру в лесу, как и остальные, кто сгинул за эти два года... умру от волчьих лап, убегая от огромной собаки как последний трус и даже не попытавшись дать ему бой. Да он бы вмиг в этом бою сгубил меня! Лапы у волчары размером с мою голову, такой ударит разок — да я тут же дух потеряю!
Я бежал и бежал, слыша все больше своих мыслей. А волк не настигал... он гнал меня как заигравшийся в охотника пастуший пес беззащитную овечку. И у него получается! Отлично получается! Сердце мое бьется как бешеное, и я чувствую, как вот-вот с упаду с ног, но в момент, когда я уже был готов сделать это, за кустами дикого малинника показалась старая, покосившаяся изба, в которой, судя по её старому виду, никто давно не бывал. Вид этой избушки дал мне сил бежать дальше и, достигнув двери, я тут же с силой открыл её, вбежав внутри и закрыв её заслонкой. Уставший, я сел у порога, на всякий случай подпирая спиной старую, хлипкую дверцу. В тот же момент волк, преследовавший меня, ударился со скорости о мою защиту с иной стороны. Он стучался о неё своим боком, царапал лапами, бешено рычал, заставляя кровь в моих жилах застывать...
Я следующий. Я точно сгину здесь... Он ни за что не отстанет от меня. Рано или поздно он просто сорвет эту дверь и сгрызет меня.
Тяжелый удар о дверь... Ещё один... Третий...