Нехватка тебя порой бывает очень острой. Пропадает улыбка, сон, погибает покой. Понимаешь у меня всё очень просто: Моё счастье в секундах, проведённых с тобой. (В. Хмелевцев)
«Ты вернёшься, Миш?» Эти слова отдавали невыносимой болью, они пульсировали в висках, рассыпаясь спазмами по всему телу, раздирали грудь изнутри, словно остриём ножа, высвобождая нечто тёмное, хаотичное. И Миша вновь проваливался в хаос, с невозможностью вздохнуть, с невозможностью вынырнуть на поверхность, он будто падал в толщу воды всё глубже. «Я не хочу тебя терять» Он умирал каждый раз, когда воспоминания вновь и вновь с невероятной правдоподобностью подсовывали ему эти слова, произнесённые с таким отчаянием, что щемило сердце. Миша вновь просыпается, слыша одни и те же слова. В холодном поту лежит на кровати, не в силах пошевелиться, не в силах вдохнуть, не в силах закричать. Лишь две дорожки из уголков глаз скатываются по щекам, смачивая мочки ушей, затем теряются в смятой простыне. Беседа с отцом Егора обнажила все те сомнения, что Миша старательно задвигал подальше. Она вскрыла все те терзающие мысли, что он тщательно скрывал даже от самого себя. Его отец был безукоризненно вежлив и тактичен, но предельно твёрд в своём намерении непременно дать сыну шанс на лучшую жизнь. Он говорил о том, что хочет дать ему возможность, о которой тот давно мечтал. — Стажировка в Кремниевой долине, такое не валяется на дороге. Упускать такой шанс глупо, вы согласны? Миша лишь отрешённо кивнул в знак согласия, невидящим взглядом уставившись в одну точку. — Но Егор отказался. Я думаю, вы, как его… хм… друг, должны знать, что именно держит его здесь. «Его держу я, да? Тяну его всё глубже на дно? Не даю возможности выплыть на поверхность», — носились мысли в его голове. Но ведь Егор, в конце концов, взрослый человек и вправе сам распоряжаться своей жизнью. Раз он решил, что не поедет, значит, не хочет?.. или не может? Он не может. Он же сам говорил, что не может оставить Мишу одного и уехать по делам в другой город, когда тот лежал под капельницей после обморока. Потому что он хороший человек и самый лучший друг. Не может. И вина на этом лежит только на Мише, целиком и полностью. Это ведь он скрыл от него свою болезнь, это ведь он позволил ему приблизиться настолько, что теперь обрывать связь будет чертовски трудно. И больно. Невыносимо больно. Мужчина всё говорил, а Миша, отстранённо наблюдая за тем, как морозный ветер треплет концы бордового шарфа, думал о том, чтобы плюнуть на все его слова и уйти. Просто забыть, как страшный сон и никогда не вспоминать. Да кто он такой ему, в самом деле?! А потом понимал, если поступит так, совесть никогда не даст ему спокойно жить. Так эгоистично вести себя нельзя. Если человек тебе по-настоящему дорог, нужно сделать всё для того, чтобы он был счастлив. Действительно ли Егору с Мишей будет лучше? Какое будущее ждёт Егора, если он так и провозится с инвалидом, без возможности уехать, даже ненадолго? А ехать вместе с Егором он не может, потому что слишком зависим от огромного количества обстоятельств, начиная от квартиры, выданной ему как сироте, и заканчивая положенными ему льготами и пособиями в связи с заболеванием. Он слушал безукоризненно вежливый голос, а в висках билась мысль: «Он прав. Он прав. Ты ведь давно сам уже знаешь, что он прав. Отпусти его. Оставь его. Ты должен дать ему шанс на нормальную жизнь». Миша не удивлён просьбе отца Егора, это ведь было очевидно с самого начала. Они слишком разные. Из разных миров. У Егора есть куча возможностей, а Мише ли не знать, как тяжело приходится человеку, потерявшему все эти возможности и довольствующемуся лишь малостью? Разве этого бы он желал дорогому для себя человеку? Нет. Он должен дать Егору шанс на свободу. Миша молча слушал вкрадчивый голос мужчины и понимал, что безумно зол на него. Сейчас, вновь и вновь обдумывая этот разговор, Миша понимал, что злость эта была от бессилия и от понимания того, что он, чёрт возьми, прав. Прав! Прав! Возможно, именно это безмолвное Мишино молчание вынудило мужчину сомневаться в том, смог ли он убедить его, и поэтому он предложил «помочь деньгами». Миша отреагировал довольно резко, порекомендовав ему засунуть деньги себе в одно место. — Я вас понял, но не смейте мне ставить ультиматумы и предлагать денег! Он в ярости отвернулся и стремительно зашагал по тротуару, скрипя снегом. Миша знал с самого начала, что он обуза для людей. Но он никогда не задумывался об этом, потому что ему не нужны были люди. Он хотел быть один, ему было комфортно в своём маленьком мирке, куда он не хотел никого впускать. Уютно и безопасно. Но потом в его жизни появился Егор, и он отдался этим неведомым, но таким притягательным чувствам полностью. Теперь пора мыслить головой. Миша отчаянно хотел, чтобы Егор был счастлив. Он заслуживает этого по-настоящему. «Я не хочу тебя терять» Но эти слова, произнесённые с таким отчаянием, постоянно грызут его убеждённость в правильности принятого решения. Они подрывают веру в то, что Егор действительно будет счастлив. И осознание того, что Миша, возможно, совершил самую огромную ошибку в своей жизни, не отпускало его, вновь и вновь погружая в хаос. Егор подарил Мише по-настоящему счастливые мгновения, подарил ту безмятежность и тишину, в которой он так нуждался. Он благодарен Егору. Конечно, он никогда не сможет забыть его. Всё, что теперь оставалось у него — это воспоминания. Пусть они и приносят боль, но возможно, спустя года, это изменится. В конце концов, боль ведь приглушится, так? Он будет жить, храня родные черты лица в своём сердце. Возвращаться в свою прежнюю жизнь, в своё одиночество, в свой кокон оказалось невыносимо больно. Без Егора жизнь казалась пустой. Миша запрещал себе думать об этом, прогонял изматывающие мысли, полностью погрузившись в работу. Он брал так много заказов, как только мог, и горящие сроки просто не давали ему отвлекаться. Он стал мало спать, потому что во сне он был особенно уязвим для запретных мыслей и вновь слышал те слова, произнесённые с отчаянием. Он старался держаться, но иногда все его старания шли прахом. Иногда он утыкался в смартфон, сверля глазами вкладку их переписки в мессенджере. Иногда шёл варить себе кофе и по инерции наливал в две кружки, затем осознав, что сделал, апатично сидел за столом и пил из его кружки, невидящим взором сверля стену напротив. Его тёмно-карие глаза, короткие чёрные волосы, широкие плечи, тёплые объятия, и то, как он сжимал его тело в своих руках… ох, нет! Это запретные мысли! Нужно прекратить думать об этом. Тут к нему на колени прыгал Апельсин, отвлекая от воспоминаний и тихо мяукал, заглядывая своими зелёными кошачьими глазами, немного топтался, затем громко мурчал и засыпал. Однажды утром, проснувшись, он увидел пропущенный вызов от Егора и вновь хаос, вновь страх и липкий ужас накатывал волнами, не давая дышать. И вновь терзающие мысли начали рвать его на части — правильно ли он поступил? Как там Егор? Счастлив ли он? Уехал ли на стажировку в другую страну? Чувствует ли себя свободным? Если нет, тогда все Мишины старания напрасны. Когда приступ прошёл, он дрожащими руками взял в руки смартфон и заглянул в мессенджер. Никаких сообщений. Нет, он просто перепутал контакты. Да, это вероятнее всего. Миша редко стал выходить из дома, кофейня теперь не приносила успокаивающих мыслей. Кофейня — это место, тесно связанное с Егором. Да если подумать, всё в его жизни теперь тесно связано с Егором. Кофейня, эта квартира, эта кружка, даже Апельсин. Майя стала заглядывать к нему гораздо чаще, чем раньше. Мишу это иногда раздражало, но, видя в её голубых глазах беспокойство, он понимал, что женщина волнуется за него. Апельсин всё так же продолжал шипеть на неё. Правда, позже выяснилось, что шипел он скорее не на Майю, а на запах Арчи. Майя с беспокойством спрашивала, не забыл ли Миша сделать инъекцию, не кончилось ли у него лекарство, и Мишу прошибал холодный пот и болезненные воспоминания, она говорила фразами точь-в-точь как он. Этот февраль оказался особенно снежным. Миша смотрел в окно на высокие сугробы внизу и белый пух, который плотно валил с неба, прибавляя ещё больше работы дворнику. Миша бездумно поглаживал округлый медальон на груди, когда услышал вибрацию входящего звонка. — Да? — Миша, привет! — послышался запыхавшийся голос Майи. — Привет, Майя. У тебя всё хорошо? Ты куда-то спешишь? — У меня всё замечательно, просто сегодня такой бешеный день в кофейне, мы вдвоём с Русланом ничего не успеваем. У нас всегда так в праздничные дни. — Праздничные дни? — Миша кинул озадаченный взгляд на настенный календарь, висевший у стола. Календарь показывал, что сегодня 14 февраля — обычный день, даже красным цветом не выделен. — Неважно. Я не об этом хотела поговорить. Миша, мне нужна твоя помощь! — Майя… — Миша замялся, подбирая слова, — ты ж знаешь, что от меня помощи мало, тем более, когда у вас там народу дофига. — Да нет же, Миша. Мне нужна помощь другого рода… — С Арчи я тоже гулять не буду, — сразу же отказался Миша, — меня Апельсин на порог дома не пустит, как в тот раз, помнишь?! — Нет, дело не касается Арчи. Просто приходи сегодня в кофейню, я всё объясню. Миша замялся. В кофейню он идти не хотел, он бывал там редко, и каждый визит вскрывал воспоминания, которые должны оставаться запертыми. — Майя… — пробормотал Миша, раздумывая, как бы повежливее отказаться. — Миша, очень нужно, правда. Приходи, когда кофейня опустеет, ближе к полуночи. Всё, я побежала, посетители ждут! Миша с озадаченным выражением лица посмотрел на потемневший экран смартфона и нахмурился.***
Тёплое тело прижимается к нему, льнёт, руки ласково прикасаются к его волосам, оглаживают скулы и щёки, пальцы проходятся по губам. И Егор ловит их своим ртом, нежно покусывает. Видит соблазнительную улыбку и, нетерпеливо рыкнув, приникает к желанным губам. Жадно целует, сминает, пьёт, наслаждается поцелуем. Сладостный стон, сорвавшийся с любимых губ, сносит крышу, и он не в силах больше задерживаться, мягко толкается в податливое тело. Рой искр перед глазами. Он задыхается в любимом запахе рыжих волос, в блаженстве, что хлещет через край, в протяжных стонах, вырывающихся из горла любимого при каждом толчке. — Миш, — шепчет он, не останавливаясь. Сухие губы произносят заветное имя снова и снова, пока он не просыпается. Егор, не открывая глаз, старается продлить ощущения, испытанные во сне, но сон ускользает от него. Точно так же, как ускользнул Миша. Он не сумел удержать его. Егор провёл по соседней подушке рукой, ощущая пустоту. Боль затопляет всё его существо осознанием того, что это всего лишь чёртов сон. Миши больше нет рядом. Он один. Первое время было настолько плохо, что Егор решил поддаться на уговоры и уехать из страны. Стажировка в Кремниевой долине, в компании Symantec, занимающейся разработкой антивирусного программного обеспечения — многие были бы счастливы получить такой шанс. Но Егор уже нашёл своё счастье в другом, и это счастье находилось отнюдь не в Калифорнии. Егор думал, что смена обстановки поможет, но ошибался. Каждое утро, просыпаясь в чужой стране, в чужом городе, он заставлял себя вставать с кровати и отправляться в офис. Работы всегда было невпроворот, и в конце дня он валился с ног от усталости, не столько физической, сколько моральной. — Послушай, я думаю, тебе стоит обратиться к специалисту, он тебе назначит курс антидепрессантов или хотя бы снотворного… — устало советовал стажёр из Украины, живший с ним в одной комнате, когда в очередной раз Егор просыпался среди ночи от кошмара и больше не мог заснуть. «Миша — мой антидепрессант. Его улыбка, его смех, его ярко-рыжие волосы, его пронзительные зелёные глаза. Только он бы смог вылечить меня от любой депрессии», — проносятся мысли в голове Егора, пока он неторопливо выходит на балкон и закуривает сигарету. Открывает их переписку в мессенджере и прокручивает ленту, останавливаясь на фото. Чёрт! Как же он скучает! По красивым зелёным глазам, по чертам лица, по тонкой линии розовых губ, по невероятным рыжим волосам, что постоянно падают на лицо. По движению головы, когда он откидывает прядь с лица или когда сдувает её со лба. Как привыкнуть жить без него? Стремясь добиться его, стремясь привязать Мишу к себе, он и сам не заметил, как привязался к нему. Сильно, буквально врос. Тоска нарастала с каждым днём, она оглушала, не давая спокойно дышать. Егор думал, что при расставании с Мишей вернётся пустота, но нет, ведь она навсегда заполнена Мишей. Ничего общего с прежней отстранённостью не было, это была боль совершенно иного характера. Она пульсировала и оглушала, требовала выхода в заботе о дорогом человеке. Именно тогда, стоя на балконе и выпуская дым изо рта в тёплую ночную тишь, Егор понял, что ему жизненно необходимо знать, что у Миши всё хорошо. Возможно, он пока не готов к тому, чтобы узнать нечто неприятное, вроде появления в жизни Миши другого человека, но полное отсутствие информации попросту убивало. Спустя неделю он не выдержал и нажал на заветный номер, затем осознал, что не учёл разницу в часовых поясах и быстро скинул. На следующий день понял свой бессмысленный поступок и позвонил Майе. — Майя? — Да? — Это Егор. Молчание, затем короткие гудки. Егор набирает снова. И снова. И снова. Пока Майя, наконец, не ответила: — Ну, что ты мне названиваешь?! — рявкнула она. — Хочу узнать, как там… Миша? — хрипло пробормотал он. — Сначала бросаешь его, потом интересуешься, как у него дела? — Я не бросал его! — хрипло возразил Егор. — Ты не бросал его, конечно, — в голосе тонна сарказма, — видимо, поэтому он вообще не выходит из дома! Если интересует Миша, может, сам соизволишь прийти? — Я не могу… я в другой стране. — И он ещё говорит мне, что не бросал его! Сам уехал в другую страну! Я знала, что этим закончится! Я говорила ему не связываться с тобой… Егор ещё долго препирался со вспыльчивой Майей и объяснял ей, что это Мишино решение. Хотя он был уверен, что Майя всё равно не поверила. Он попросил её о помощи с оформлением заказа в аптеке, объяснил, что у Миши уже должен подходить к концу запас необходимого препарата. А находясь в другой стране, он не может нормально оформить и оплатить заказ. Мало было оформить, нужно было принести это Мише и объяснить, что заказ давно ждёт в аптеке, чтобы он не вздумал отказаться. В конце концов, Майя согласилась помочь. После этого он почувствовал, что Майя стала снисходительнее к нему относиться. С тех пор он звонил ей каждую неделю и интересовался, как там Миша. Егор жил этими крупицами информации. Он не мог не задумываться над тем, почему Миша принял такое решение. Действительно ли дело только в том, что он хочет быть в одиночестве? Он ломал голову над этим вопросом, терзался постоянными мыслями. Иногда задумывался над тем, как сделать так, чтобы вернуться к нему и чтобы он принял его, несмотря ни на что. В голове то и дело вспыхивали мысли и планы самого разного содержания, вплоть до привлечения Майи. Сможет ли Миша переменить своё решение, если узнает, насколько Егору плохо без него? Сможет ли сжалиться над ним и хотя бы позволит остаться друзьями? Но впоследствии он начинал ненавидеть самого себя за эти мысли и непомерный эгоизм. Боже! Ну и мерзость! Его уже воротит от самого себя. Почему он думает только о себе? «Не нужно лезть к нему со своими чувствами», — этими мыслями он одёргивал себя и ничего не предпринимал.***
— Деньги не поступили на счёт, — категорично заявила Майя, когда Егор просил её оплатить плановую консультацию гематолога и умудриться заманить туда Мишу. — Ты уверена? Проверь ещё раз… — Я уверена! — возразила Майя. — Вот вернись и сам своди его на эту чёртову консультацию, а я устала бороться с его упрямством! — Он меня даже на порог не пустит, — горько усмехнулся Егор. — Вот вернись в город и проверь это сам! — настаивала Майя. — Ты вообще планируешь возвращаться или навсегда останешься в своей Америке? — Я смогу вернуться только по истечении месяца, — ответил Егор. Он понимал, что отец будет в бешенстве, когда узнает, что он не продлил срок стажировки, но ему, честно говоря, было плевать. Он уже понял, что вдали от Миши боль от невыносимой тоски не уменьшается. И что эта чёртова поездка не принесла с собой ничего, помимо чёткого осознания, что это всё не нужно Егору. — И когда истечёт этот месяц? — допытывалась Майя. — В следующий четверг, — сказал Егор, бросив быстрый взгляд на календарь, стоящий на его столе. — Отлично, жду тебя в кофейне в пятницу. И только попробуй не приди! — категорично заявила она и отключилась. Егор пытался позвонить ей снова, но ответа не было, а через несколько дней Майя сама связалась с ним. — Послушай, Егор. Это правда, что Миша сам, ну… принял решение прервать ваше общение? — Да, — устало вздохнул он. — Почему он решил, что… — она осеклась, видимо, поняв, что задаёт довольно личные вопросы. Но Егор был не против поделиться этим с кем-то, поэтому пробормотал: — Это… было как снег на голову, — Егору тут же вспомнился день, когда он оглядывал пустые вешалки в шкафу и не мог поверить глазам, всё думал, что здесь какая-то ошибка. — Вы… поссорились? — осторожно спросила Майя. — Нет, — ответил Егор, вспомнив вдруг, с каким отчаянием Миша отдавался ему в ту ночь, как жадно требовал прикосновений и поцелуев, — мы совершенно точно не ссорились. — А… когда это произошло? Я имею в виду, ты помнишь точную дату? Вопрос застал Егора врасплох, и он помедлил, вспоминая тот день, когда Миша уехал из его квартиры, не сказав ни слова. Сейчас Егор понимал, что Миша планировал уйти от него ещё тогда, хотя по телефону объяснял свой уход сильной занятостью. Естественно, это всё были лишь отговорки. Он решил всё ещё тогда. Этот день он помнил отлично и поэтому смог назвать Майе точную дату. На том конце повисло молчание, затем шуршание и тихое покашливание. Егор не выдержал: — Майя, в чём дело? К чему все эти вопросы? — Знаешь, накануне вечером я видела, как с Мишей разговаривал незнакомец возле дверей кофейни. Незнакомец?! Что ещё за незнакомец? Мысли Егора проносились в голове, не в силах сформироваться во что-то более осознанное. Тем временем Майя продолжила: — Я запомнила, потому что в тот день у меня сломалась моя рожковая кофемашина. Пришлось вызывать мастера, мне сейчас… попался чек на оплату ремонта, и я вдруг вспомнила об этом. Я… честно говоря, не знаю, зачем вообще тебе это рассказываю, ну, просто… Егор тупо уставился перед собой, не врубаясь, что Майя хотела сказать этим. Незнакомец… — Ты… ты хочешь сказать, что кто-то помог Мише принять такое решение? — Нет! Я не знаю… точнее, ничего я не думаю! Просто говорю тебе факты и всё, а ты уже сам думай! — Ты запомнила, как он выглядел? — напряжённо спросил Егор. Майя не запомнила незнакомца, но зато хорошо запомнила автомобиль, из которого он вышел, потому что Арчи, пёс Майи, очень долго гавкал на водителя, курившего неподалёку. Много ли незнакомцев разъезжают на «Майбахе» бордового цвета, да ещё и с личным водителем? Он знал только одного такого — его отец. Когда он нажимал на кнопку сброса, чувствовал внутри звенящее раздражение, которое вскоре превратилось в нарастающую злость. Она усиливалась с каждым часом, всё больше подпитывая Егора. У него руки чесались набрать номер отца и излить эту злость. Но каждый раз, когда он судорожно тянулся к смартфону, останавливал себя тем, что может навлечь гнев отца на Мишу. Если это правда, и он действительно разговаривал с Мишей накануне того дня, то запросто может заявиться к нему с претензиями. А Егор слишком далеко сейчас, чтобы не допустить подобного. Нужно подождать. И Егор ждал, раздумывая над тем, чем же смог отец убедить Мишу? Неужели угрозами? Он хорошо знал своего отца, тот мог и деньги предлагать. И эти мысли приводили Егора в бешенство. Чем чаще они посещали его голову, тем сильнее росла злость, увеличиваясь с каждым днём вплоть до вылета. Спустившись на землю и покинув здание аэропорта, он, наконец, набрал нужный номер: — Я решил не продлевать срок стажировки и вернулся домой! — категорично заявил он отцу. — Что за глупости, Егор?! Да ты хоть знаешь, чего мне стоило выбить для тебя это место?! Ты даже… — Так ты специально меня туда сослал?! — ошеломлённо воскликнул он, перебивая речь отца, затем раздражённо добавил, — я знаю о том, что ты разговаривал с Мишей! На том конце повисла гнетущая тишина, и Егор воспользовался ею и сказал то, что давно вертелось на языке: — Откуда ты о нём узнал? Вынюхивал подробности моей жизни вместо того, чтобы поговорить со мной напрямую?! — Не смей так разговаривать с отцом! — рявкнули на том конце. — Не смей вмешиваться в мою личную жизнь! Ты отлично следовал этому правилу, пока я был ребёнком. Продолжай в том же духе! — в сердцах крикнул Егор и с остервенением нажал на кнопку сброса. В нём кипела тихая ярость, и она лишь усиливалась с каждой минутой, пока он добирался от аэропорта до офиса отца. К ярости присоединилось негодование. Эти две яркие эмоции нарастали всё сильнее, пока, наконец, не выплеснулись в гневную тираду в кабинете отца после того, как тот объявил, что не очень был рад узнать о том, что его единственный сын — гей. — Проблема быстрорешаемая! — говорил Егор, сжимая кулаки от злости, — Притворись, что у тебя нет никакого сына! Нет сына — нет проблемы! А я облегчу тебе задачу и не буду мозолить тебе глаза. Я увольняюсь! Егор в ярости хлопнул дверью так, что секретарша в приёмной испуганно ойкнула, вжавшись в кресло. Когда он оказался в своей квартире, ярость и негодование схлынули, оставляя лишь досаду и разочарование. Он стоял на пороге и невидящим взглядом смотрел в темноту коридора. Воспоминания снова накрыли его, принося боль. Егор, бросив чемодан у входа, двинулся в душ. Хотелось поскорее смыть с себя и запах самолёта, и то мерзкое противное чувство, что осталось после разговора с отцом. Чувствовал себя отвратительно из-за недосыпа. Этой ночью он даже в самолёте не мог вздремнуть, слишком был зол на отца. Теперь он точно знал, что именно отец приложил руку к их расставанию. Выходит, Миша бросил его не потому, что Егор ему осточертел? И не потому, что захотел побыть в одиночестве? Это всё лишь отговорки? Он просто сделал так, как попросил отец? Значит ли это, что у него действительно может быть шанс, что Миша примет его обратно? Терзаясь подобными мыслями, Егор вышел на балкон и закурил. Чёрт! Похоже, он никогда не сможет бросить эту привычку. Затем прошёл на кухню и приготовил себе кофе. «Отвратительно!» — с раздражением думал он, отпивая жидкость. Миша готовил кофе в сто раз лучше, чем эта грёбаная кофеварка. Взяв кружку, он прошёл в гостиную, щёлкнув выключателем, с раздражением осмотрел пустынную комнату и вдруг заметил нечто, выбивающееся из общей серости. Из-под дивана высовывался краешек чего-то ярко-зелёного. Егор отставил кружку с кофе и приблизился к дивану, присев на корточки. Потянув за пушистую ткань, он с каким-то трепетом достал забытую Мишей тапочку. Именно тогда, вертя эту тапку в руке, он понял, что должен непременно встретиться с Мишей. Теперь у него и предлог имелся — очень важный — эта тапочка и невыносимое желание быть с Мишей рядом.