Горько-сладкое

Сейчас, сидя в кофейне и рассматривая до боли знакомый интерьер, он то и дело поглядывал на стеклянную дверь — вдруг она распахнётся, мелодично звеня колокольчиком, и войдёт Миша. Конечно, Егор понимал, что вряд ли увидит его здесь. Майя не раз ему говорила, что он вообще не приходит в кофейню, да и из дома редко выходит. Егор продолжал осматриваться — фикус всё так же стоит на прежнем месте, любимый Мишин столик неизменно прячется за раскидистым растением, часы в виде чайника как всегда опаздывали на шесть минут. Из-за вращающейся двери показалась Майя. — О! Какие люди! — воскликнула женщина, увидев Егора. — Вернулся, наконец, из своей Америки! Надолго? — Навсегда, — пробормотал Егор, затем указал на стеклянную дверь, — откуда там появились сердечки и ангелочки? Что за пошлости? Майя подбоченилась и ворчливо ответила: — Вообще-то, сегодня День святого Валентина! Мы украсили дверь кофейни. Скажи спасибо, что я не поддалась на уговоры Руслана и не стала развешивать по залу фигурки купидончиков. — Спасибо, — рассеянно пробормотал он, тяжело привалившись к барной стойке. — Ты ужасно выглядишь, — сказала Майя. — Ты как всегда прямолинейна, — хрипло усмехнулся Егор, вскидывая на неё взгляд. — Говорю, что вижу. Мне кажется, или ты выглядел чуточку лучше до своей поездки? Что с тобой? — Всё хорошо, — пробормотал Егор, уставившись в одну точку. «Если не принимать во внимание грёбаную бессонницу и постоянное беспокойство за Мишу», — промелькнуло в голове. Он вновь перевёл взгляд на Майю: — Я… принёс деньги. — Не надо. Те деньги дошли, и я всё-таки оформила запись в клинике, как ты и просил. Егор лишь поднял на неё удивлённый взгляд, затем взволнованно спросил: — Как… он? — Всё хорошо, — повторила она его слова, даже интонацию постаралась сымитировать. Егор со стоном запустил руку в свои волосы и глубоко вздохнул. Затем устремил свой взор на Майю: — А если серьёзно? Майя тяжело вздохнула и тихо произнесла: — Он подавлен. Почти не выходит из дома, он… замкнулся ещё сильнее. Я, честно говоря, не знаю, что с ним творится, и я была уверена, что это из-за того, что ты уехал и бросил его. — Хорошего же ты обо мне мнения, — устало пробормотал он. — Не знаю, может быть, ты не такой мудак, каким кажешься, — задумчиво проговорила Майя. После того как Егор поднял на неё взгляд, полный сарказма, рассмеялась, — ладно, я просто шучу. Ты ведь действительно заботишься о нём, видно, что он тебе по-настоящему дорог. Егор кинул на Майю изумлённый взгляд. Нечасто услышишь такие хорошие слова от неё, особенно в свой адрес. Она весело улыбнулась, бросив взгляд на часы-чайничек, и, сказав на ходу «заслуживаешь кофе за счёт заведения», исчезла за вращающейся дверцей. Егор сидел в полной тишине, облокотившись на столешницу и запустив обе ладони в волосы. Взгляд упал на краешек зелёной тапочки, торчащей из кармана его пальто. Он достал её и положил перед собой, почему-то улыбнувшись. Через минуту вернулась Майя с подносом. Кинув неодобрительный взгляд на тапочку, лежащую перед Егором, проговорила: — Тапки свои можешь убрать, у меня в кофейне тараканы не водятся. Егор поднял на неё взгляд: — А как же Руслан? Иногда очень хочется его прихлопнуть. Майя лишь усмехнулась, поставив поднос рядом с тапочкой. Там ароматно дымились две кружки с капучино, рядом лежали две белоснежные зефирки: — Почему кружки две? — спросил Егор, рассеянно рассматривая нарисованных на поверхности напитка пенных котиков. — Вторая для него, — кивнула Майя куда-то за спину Егора и улыбнулась. Сердце пропустило удар. Егор молниеносно обернулся и увидел, как стеклянная дверь распахнулась с трелью колокольчика и в кофейню вошла до боли знакомая худенькая фигурка в зимней куртке и с неизменным зелёным шарфом. Его словно водой окатило, когда он узнал родной силуэт. Парень старательно отряхивается от хлопьев снега, трясёт шапку, расстёгивает куртку, а у Егора сердце уходит в пятки, замирает и начинает стучать как бешеное. Майя подскочила к вошедшему: — Как я рада тебя видеть, Миша! — Майя, ты чего, ты ж вчера ко мне заглядывала? — приглушённо сказал Миша, всё ещё увлечённый отряхиванием от снега. Наконец, он поднимает голову и видит Егора. Замирает на несколько мгновений, бледнеет, стремительно подносит руку к груди. Зелёные глаза сцепились с тёмно-карими, и ничто не в силах разбить этот зрительный контакт. — Миша, — тихо и непроизвольно срывается с его губ. Сердце стучит где-то у горла и так громко, что он всерьёз опасается, что не услышит слов Миши, если тот заговорит. Ладони увлажнились, он нервно вздрагивает, когда Миша напрягается и кидает быстрый взгляд на дверь. Хочет сбежать?! Ну, уж нет! Майя, будто слыша мысли Егора, подходит к двери и закрывает её на ключ, переворачивая табличку на двери «закрыто». — Мальчишки, я побежала, мне ещё кучу посуды перемывать, — и исчезла за вращающейся дверцей на кухне. Они остаются наедине, в абсолютной тишине, безмолвно смотрят друг на друга. Егор делает неуверенный шаг вперёд, боясь того, что Миша шагнёт назад, но тот стоит не шелохнувшись. — Привет, — хрипло пробормотал Егор. — Привет, — выдыхает Миша, лицо заливается краской, он отводит взгляд. Очевидно, заметив тапочку, кивает на стойку и еле слышно спрашивает: — Ты… пришёл сюда, чтобы… отдать мне… тапку? Егор заметил, как дрожат Мишины руки, хотелось заключить их в свои ладони и отогреть. — Нет, я пришёл сюда, чтобы забрать вторую тапку и тебя, — проговорил он, пронзительно смотря в зелёные глаза. Миша вздрогнул, донеслось неловкое «ох». Теперь помимо щёк краской залились и уши. На несколько мгновений воцарилась безмолвная тишина, затем Миша тихо начинает говорить: — Егор, послушай, давай не… Егор испуганно дёрнулся, поняв, что больше всего боится вновь услышать те ужасающие слова. Поэтому он стремительно приблизился к Мише и, наклонившись, приложил палец к его губам: — Тш-ш-ш, — немного помолчав, прошептал, — Я… скучал. Миша молчал. Егор, обхватив пальцами его подбородок, аккуратно поднял его, заглядывая в зелёные глаза, и спросил: — Ты ведь тоже скучал, так? Тебе было так же невыносимо, как и мне? Я это вижу, Миш, вижу по глазам. Миша вздрогнул, хотя постарался скрыть это, но от Егора ничего не утаить. Он обхватил ладонями его лицо и прошептал: — Признайся же, Миш. Скажи как есть. Миша не отвечал, лишь шумно выдохнул, розовый язычок нервно облизал нижнюю губу, а бугорок на горле соблазнительно двинулся вверх-вниз. У Егора вновь возникло непреодолимое желание захватить своими губами этот бугорок и неистово целовать бледную шею. Во взгляде отражались признаки мысленных метаний, казалось, Миша сомневается и раздумывает над чем-то. Затем до Егора донёсся его тихий голос: — Я… тоже очень… скучал, Егор. Он почувствовал, как нечто тёплое разливается внутри от этого робкого признания. Егор поймал его взгляд, приложил ладонь к раскрасневшейся от холода щеке Миши и медленно провёл большим пальцем по губам. Затем накрыл его приоткрытые губы своими. Невыносимо удержаться от этого, когда знакомый аромат окутывает его, когда зелёные глаза смотрят на него так доверчиво. Он был готов к тому, что его опрометчивый поступок заставит Мишу отпрянуть, но тот лишь судорожно вдохнув, подался вперёд и мягко ответил на поцелуй. Егор порывисто прижал к себе Мишу, окончательно понимая, что крышу сорвало. Он с ума сходит от его близости, от его запаха, от еле различимого тоненького стона. Поцелуй становится всё более жарким, объятия всё более тесными. Миша скользит ладонями по плечам, они забираются вверх и обвивают шею Егора, сцепляются на затылке. Куртка падает на пол, никем не замеченная. Сколько они стояли, не отрываясь друг от друга, Егор не знал, потому что потерял всё — и счёт времени, и ориентацию в пространстве, и самого себя, зато взамен обрёл нечто важное — понимание того, что Миша тоже скучал, тоже тосковал. И слов не нужно было, он читал это по прикосновениям, по тому, как тот отзывается на его ласки, по тому, как смотрит и по тому, как дышит. Поцелуй прервался, но отстраняться не хотелось, они так и стояли, соприкоснувшись лбами, ощущая дыхание друг друга. Егор заключил Мишу в объятия, уткнувшись лицом в рыжие волосы, вдохнул его запах и понял, что его насквозь пронизывает то самое знакомое щемящее чувство. — Нам противопоказано находиться вдали друг от друга, — глухо пробормотал Егор, водя губами по тёплому виску и мочке уха. Миша молчаливо кивнул в знак согласия. Егор слегка отстранился и вновь заглянул в зелёные глаза: — Почему... зачем… Миш, зачем ты это сделал? — Я был уверен, что поступаю правильно, — глухо пробормотал Миша, опуская голову. В голосе было столько горечи и надрыва, что Егор, чувствуя вину за свой укоризненный тон, сильнее притиснул его к себе и начал покрывать его макушку и лоб лёгкими поцелуями. — Прости. — Это всё из-за отца, да? — спросил Егор, чувствуя, что злость вновь накатывает на него. Он почувствовал, как Миша вздрогнул, зелёные глаза распахнулись. — Я недавно узнал, что ты разговаривал с ним. — Миша молчал, только взгляд виновато поник. — Это ведь после него ты решил втихомолку уехать обратно в свою квартиру, так? Что он тебе наговорил? Он угрожал? Миша вскинул на него глаза и заговорил: — Нет, конечно! Разве он бы опустился до такого? Да и на меня это вряд ли бы подействовало… хоть заугрожайся… Егор не смог сдержать слабой улыбки — да, его рыжик самый бесстрашный. — Тогда в чём дело? — Он просто озвучил те мысли, что терзали меня уже давно, поэтому я решил, что должен… Миша замолк, Егор тихо спросил: — Может, со мной поделишься этими мыслями? Миша помолчал, затем тяжело вздохнул и заговорил. Сначала медленно и приглушённо, делая паузы, чтобы подобрать нужные слова. Но вскоре голос стал смятенным, фразы отрывистыми, а тон отчаянным. Он говорил о своём постоянном чувстве вины перед Егором, говорил о том, сколь многого лишается Егор, оставаясь с ним. От понимания того, что сам тянет Егора на дно, чувствовал себя ужасно. Егор постоянно порывался возразить, но Миша прикладывал палец к его губам и просил: — Нет, Егор, дай я договорю! У тебя ведь было бы гораздо больше перспектив, если бы не я со своей чёртовой болезнью… А я знаю, ты слишком добрый, чтобы сказать мне это прямо… может быть, ты вообще этого не замечал, а вот я замечал и… — Миша замолк, понурив голову и переводя дыхание. Егор обхватил его лицо ладонями и твёрдо проговорил: — А теперь выслушай меня, Миш! Единственная перспектива, что была у меня до встречи с тобой — утопиться в холодной воде, — Егор не смог удержаться от горькой усмешки. — С тобой я снова почувствовал, что живу, — на несколько мгновений повисла тишина, затем Егор продолжил, — а слово «добрый» и моё имя даже рядом не стоят. Никогда таким не был. Ты — единственный человек, Миша, кто делает меня лучше. Ты, именно ты вдохновляешь меня на то, чтобы я сам становился лучше! Миша вновь судорожно вдохнул, осмысливая сказанное, дрожащими пальцами прикоснулся к медальону, скрытому за свитером, и сказал, смотря в тёмно-карие глаза: — Если бы ты сразу… знал о моей болезни, не связался бы со мной и… — Ничего бы не изменилось, Миш, — перебил его Егор. — Если бы мог, я бы забрал эту чёртову болезнь себе, чтобы ты мог жить нормальной жизнью. Ты… так дорог мне. Миша потрясённо выдохнул. Он только сейчас в полной мере осознал, что глубокое затаённое чувство, которое он испытывал к Егору, чувство, которое так бережно хранил внутри, чувство, которое заполняло каждую клеточку его тела, испытывал не он один. Он будто прозрел и ощутил, что это чувство одно на двоих. Он тоже… любит? — Люблю, — пробормотал Егор, утыкаясь лицом в рыжие волосы. Миша вскинул голову вверх и изумлённо посмотрел в тёплые карие глаза: — Ты читаешь мои мысли? Егор озадаченно посмотрел на него и пробормотал: — Я всегда считал, что это ты читаешь мои.

***

Двое сидели за столиком в абсолютной тишине и пили капучино с пенными котиками. Тишина на этот раз была уютной и приятно обволакивающей, было слышно, как тикают часы в виде чайника. Они смаковали уже успевший немного остыть кофейный напиток и смотрели друг другу в глаза. Егор обхватил прохладную ладонь Миши и переплёл их пальцы. Из-за фикуса донёсся голос приближающейся Майи: — Ну, мне уже можно открывать кофейню? Миша вздрогнул и сделал попытку высвободить свою руку, но Егор лишь крепче удержал её. Наконец, из-за фикуса показалось любопытное лицо Майи, она бегло оглядела парней, остановившись взглядом на их сцепленных руках, и её глаза весело сверкнули. — А зачем ты её закрывала? — спросил у неё Миша. — Чтобы никто из вас не сбежал раньше времени, — улыбнулась она и уже направилась было к двери, как Миша окликнул её: — Кстати, о какой помощи ты говорила по телефону? С чем нужно помочь? — Да всё уже, расслабься, я со всем сама разобралась! Мне нужна была помощь в организации встречи двух влюблённых идиотов, — она весело подмигнула парням и, отперев дверь, удалилась. Лицо Миши вмиг стало пунцовым, он перевёл взгляд на Егора. Тот, казалось бы, вообще не слышал их с Майей разговора, только не отрываясь смотрел на Мишу. И у Миши побежала толпа мурашек по всему телу от потемневшего взгляда любимых карих глаз. В полутёмной комнате карие глаза неотрывно следили за дрожащими ресницами, чуть приоткрытыми губами, с которых срывались тихие стоны, за разметавшимися волосами, что скользили по подушке в одном ритме с телом. С каждым толчком дыхание становилось всё прерывистее, стоны глубже, удовольствие всё стремительнее надвигалось на обоих, предвкушая бездну самых разных ощущений. Егор уже не замечал ничего вокруг, ни полутёмной комнатки с обоями в ромбик, ни узкой скрипучей кровати, всё стало неважным. Не осталось ничего, кроме любимых зелёных глаз, тонкой полоски приоткрытых губ, соблазнительного бугорка на шее, сводящего с ума одним своим видом. Невыносимое желание доставить Мише наслаждение усиливалось всё больше. Он ещё крепче сжал твёрдый член и скользил рукой в унисон своим движениям. Наклонившись, приник к шее, что-то шепча и покрывая лёгкими поцелуями, пока гибкое податливое тело под ним не содрогнулось от наслаждения. Только тогда он позволил себе тоже упасть в пропасть, прямо в тёплые объятия его рыжика. Щемящее чувство топит Егора изнутри, кажется, он неустанно шепчет, как Миша дорог ему. В нём столько тепла, столько эмоций, столько жизни. Как же хочется касаться его, обнимать его, получить этот кусочек тепла. Он рядом и это всё, что ему сейчас нужно. А утром проснуться от лёгких касаний тёплых пальцев к скулам, бровям, губам. Чуть позже пить самый вкусный кофе на свете, ведь он сварен его руками. Потом получить умопомрачительный кофейный поцелуй, манящий и сводящий с ума. Этот поцелуй становится жарче, пока не заставляет покинуть крохотную кухоньку и продолжить уже в спальне. Из-за приоткрытых дверей доносятся звуки поцелуев, тихие стоны, шёпот двоих, в котором слышатся обрывки имён и слова любви. Стоны становятся всё громче, к ним присоединяются ритмичные звуки скрипящей кровати и шумное прерывистое дыхание. Егор плохо соображает в те мгновения, когда подбирается к финалу, потому что единственный, кто его волнует, это задыхающийся от наслаждения Миша, стонущий его имя. Всё, чего хочется — это крепче прижать его к себе и ощутить, что он наконец-то дома.