***
Дадли пихает его плечом, протискиваясь мимо, и Гарри кидает на него угрюмый взгляд исподлобья, наблюдая за тем, как тетя Петунья с блестящими от умиления глазами принимается бегать вокруг них. - Дадлик, ну до чего же ты прелестный в этом костюме, мой малыш! Посмотри на меня, - она машет фотоаппаратом, пытаясь поймать в объектив его расплывающееся лицо, и вспышка ослепляет Гарри, который стоит совсем рядом. - О нет, боже. Гарри, ты испортил фотографию, уйди, не мешайся. Гарри уходит в гостиную и падает в кресло, продолжая мрачно посматривать на воркующую тетю Петунью. Дадли показывает ему фиолетовый язык - с самого утра он обожрался конфет ядовитых расцветок, наплевав на приготовленный тетей Петуньей торжественный омлет. Торжественный омлет готовился по особому рецепту и только по особым случаям. Например, когда Дадли сдавал промежуточные тесты, или когда Дадли не устраивал истерик две недели подряд, или когда Дадли худел на килограмм, или когда Дадли предстояло провести весь день у стоматолога, потому что он жрал слишком много конфет. Сегодня омлет был приготовлен по случаю его первого дня в частной школе для благопристойных отпрысков Литтл Уингинга. Гарри омлет не полагался, к тому же с момента его первого дня в школе Святого Бурутуса прошло уже двое суток. Дядя Вернон, читающий газету на диване напротив, замечает его хмурый взгляд. Сощурившись, он резко интересуется: - Что это за преступная рожа? Быстро перестань так смотреть на моего сына, а не то получишь. - Да он просто мне завидует, - довольно замечает Дадли за его спиной и отмахивается от заохавшей тети Петуньи, случайно выбив фотоаппарат из ее рук. - Ма, ну я устал, перестань. Гарри стискивает зубы и медленно выдыхает, уставившись перед собой. Это ничего, говорит он себе, еще полчаса, и можно будет уйти. А впрочем... - Куда это ты? - подозрительно цепляется за него дядя Вернон. Подхватив рюкзак, Гарри не глядя переступает через его вытянутые ноги к выходу. - Выйду пораньше, - говорит он и хлопает дверью, пытаясь игнорировать возмущенные причитания тети Петуньи о его невоспитанности. Школа Святого Бурутуса находится не так далеко от дома номер четыре на Тисовой улице, поэтому Гарри ходит до нее пешком, в отличие от Дадли, которого подвозят на другой конец Литтл Уингинга. Гарри не жалуется, ему даже нравятся эти пятнадцать минут, что он тратит на дорогу. Тем более он знает, где можно срезать, но сегодня выбирает длинный путь, который лежит через улицу Магнолий. Он идет к детской площадке. Здесь ничего не поменялось, только кусты пожухли и пожелтели, а людей все так же нет. Тома нет тоже. Иногда Гарри думает, а был ли он вообще когда-нибудь. Может быть, ему это приснилось? Или он выдумал его, пока воображал себе невесть что, играя сам с собой. Иногда играть с собой довольно уныло, поэтому неудивительно, что он мог поверить в воображаемого друга. Гарри опускается на качели, бросив рюкзак рядом на землю. Цепи привычно поскрипывают на одной ноте, словно старый потревоженный дед. Гарри чувствует, как его снова скручивает тоска. Тогда он касается очков, напоминая себе, что взаправду встречал Тома Реддла прямо здесь, на этом самом месте. - Я не спятил, - говорит он вслух. Ему не становится легче, ведь даже если Том действительно существовал, он все равно его бросил. Гарри бегал на детскую площадку почти каждый день на протяжении двух недель. Один раз он провел здесь ночь, наутро получив крутую взбучку от дяди Вернона, который жутко перепугался, подумав, что к ним пришел социальный работник (приведший его обратно мистер Уильямс всего лишь жил в доме поблизости от детской площадки и заметил свет от фонарика, за который Гарри досталось отдельно, ведь он стащил его у Дурслей). Сначала Гарри злился на Тома за то, что тот несправедливо с ним поступает. Затем он не мог поверить, что тот в самом деле исчез. Гарри придумал, будто Тому пришлось срочно бежать, потому что кто-то из взрослых заметил его волшебство и пытался поймать, и у него не осталось времени оставить послание. Один раз он испугался, что Тома действительно могли схватить и отправить куда-нибудь на опыты (куда взрослые отправляют волшебников?). Один раз почти поверил, что это он все испортил и если бы был хоть чуточку смелее, то Том до сих пор бы ждал его в деревянном домике и светил своей волшебной палочкой. А еще Гарри почти смирился с тем, что никогда больше его не увидит. Посидев на качелях еще немного, он подхватывает пыльный рюкзак за лямку и отправляется в школу для трудных подростков.***
Сентябрь дается Гарри очень тяжело. Пусть в школе Святого Бурутуса и нет Дадли, едва ли там лучше, чем в младшей школе Литтл Уингинга. Там почти нет бедных, потому что они живут в идеальном городе для крепко сбитого среднего класса, но зато есть настоящие малолетние преступники, которые не прочь тряхнуть кого-нибудь о стену. Гарри хоть и не из бедной семьи, но выглядит как бедняк в выцветших брюках и старом пиджаке Дадли, который велик ему размера на два. Другие дети его не любят за это. Он надеется подружиться с парочкой зашуганных пацанов, которые постоянно сидят на одном и том же месте в столовой, но те шарахаются от него как от прокаженного, и в итоге Гарри оставляет их. Ему казалось, что он ненавидит младшую школу, где ему вечно доставались пинки и тычки от Дадли и его дружков, но школа Святого Бурутса, где его все избегают, угнетает еще больше. Впрочем, каждый день он ждет, когда же его начнут задирать мальчишки - те самые малолетние преступники - постарше. С ним никто не общается, он ходит в обносках, у него есть очки - идеальная мишень. Пока его никто не трогает, и в основном, когда он не беспокоится о задирах, то грустит по Тому. Интересно, что бы тот сказал, увидев его ужасный костюм? Гарри бы приходил к нему каждый день после школы, чтобы пожаловаться на излишне строгих учителей, которые видят в них лишь будущих убийц и воров. Или Том мог бы сделать себя невидимым с помощью волшебства, и они бы сидели рядышком на уроках, переговариваясь и хихикая. Гарри так и не может представить себе хихикающего Тома, поэтому представляет, как хихикает один, пока Том с самодовольной или презрительной миной оглядывает всех вокруг, замышляя какую-нибудь волшебную пакость. О, он мог бы заколдовать крикливую учительницу, обучающую их математике, прямо во время урока. А она бы стала надуваться и надуваться, как воздушный шарик, пока ее глаза не разлетелись бы разноцветными конфетти по всему кабинету. Вот умора! Или он заколдовал бы ланч в столовой, заставив стаканы с соком вылиться на головы его одноклассников. Или они бы проникли в школу под покровом ночи и крались в какой-нибудь кабинет, подсвечивая путь волшебной палочкой Тома, чтобы он мог потренироваться в своих волшебных штучках. Гарри почти не ведет конспекты, только рисует, как он и Том с поднятой вверх волшебной палочкой кривоного пляшут на разлинованных листах. Иногда пляшет один только Том, но Гарри плохо рисует, так что, если прищурить глаза, может показаться, что это даже он стоит там, нарисованный, и держит волшебную палочку. Не удержавшись, он пририсовывает Тому очки, и тогда не нужно щуриться, чтобы увидеть волшебника Гарри. Потом Гарри ловят за этим делом и наказывают при всем классе, а затем зорко следят, как бы он снова не удумал рисовать вместо конспектирования. В такие моменты он просто грустит по Тому.***
В конце октября, когда дома номер четыре Литтл Уингинга покрываются резными тыквами и налетом паутины по акции, Гарри обретает надежду. Хэллоуин кажется ему не столько жутким, сколько волшебным - с его летающими зелеными ведьмами на метлах, привидениями и прочей повылезавшей из гробов нечистью, а Том Реддл, между прочим, и волшебный, и жуткий. Впрочем, Гарри почти не вспоминает о том случае со змеей. Элвина он с тех пор, как тот попал в больницу, так и не видел. Наверное, они с Дадли больше не общаются. Гарри весь день проводит как на иголках. Он отчего-то уверен, что повстречает Тома именно сегодня. Тетя Петунья, как назло, отправляет его к миссис Фигг на весь день, поскольку Дурсли уезжают повеселиться на Хэллоуин куда-то в Лондон и не могут оставить его одного. Миссис Фигг пусть и относится к Гарри хорошо, но все равно ему не нравится - каждый раз она пихает ему под нос фотографии со своими умершими кошками, имена которых он выучил еще пять лет назад. Кое-как он умудряется уговорить ее отпустить его погулять с другими ребятами. - Другими ребятами? - переспрашивает миссис Фигг, нахмурившись. - У тебя есть друзья, Гарри? Гарри чувствует то ли досаду, то ли веселье из-за этого ее недоверчивого тона. Тем не менее он невозмутимо врет: - Конечно, миссис Фигг. Завел себе парочку в новой школе. - О, - складки на лбу миссис Фигг разглаживаются, и она прячет фотографии обратно в альбом. - Хорошая школа? - Очень, - напоследок улыбается Гарри и выскальзывает за дверь. В сгущающихся сумерках он несется на детскую площадку, которая выглядит довольно зловеще. Гарри кажется, будто краем глаза он замечает, как тени носятся вокруг него. Резко поворачиваясь, он ничего не видит, лишь ветер подхватывает увядшие листья и метет к ногам, приветственно касаясь его лица. - Том? - неуверенно зовет Гарри. Оглядев детскую площадку, он взбирается внутрь деревянного домика. Там темнее, чем обычно, и довольно сыро. Гарри не может отвязаться от чувства, будто за его спиной кто-то есть. Постоянно поглядывая себе за плечо, он садится в домике, обхватив колени длинными руками, и вглядывается в постепенно утопающую в вечернем полумраке детскую площадку. Фонарь поблизости не горит, тени под каменной изгородью густые и словно шевелятся под его взглядом. Качели на фоне синего неба кажутся обугленным поломанным скелетом. Цепи продолжают скрипеть, и Гарри слышит отдаленные веселые голоса где-то вверх по улице. Становится холодно. Устав вглядываться в темноту, Гарри утыкается в свои колени. - Ну же, Том, - просит он едва слышно. - Ты ведь не можешь не прийти сегодня. Том не приходит.***
За завтраком Дадли не сводит с Гарри изучающего взгляда. В кои-то веки они завтракают все вместе, потому что им обоим в школу, и Дурслям приходится смириться с тем фактом, что Гарри тоже нужно успеть поесть перед уходом. Когда тетя Петунья встает из-за стола, чтобы принести свежеиспеченные вафли, Дадли щурит глаза и понижает тон: - Что, опять бегал к нему? Ты же не думаешь, что он вернется. Кому ты такой нужен? Дядя Вернон тоже здесь, сидит вместе с ними, спрятав лицо за газетой, но новости увлекают его намного больше, чем утренняя грызня за столом. Гарри в приступе ненависти стискивает вилку в пальцах. Несмотря на скудный ум, Дадли на удивление проницателен. Он всегда наблюдает, всегда знает, куда ткнуть побольнее. Он все время таким был, сколько Гарри его помнит, и это просто отвратительно. Гарри связан по рукам и ногам из-за присутствия Дурслей здесь - будь они наедине, он бы смог высказать Дадли за все хорошее или даже попытаться пнуть его и убежать. О, Гарри очень хорошо бегает. Он не ведется на провокацию, хотя вилка в его руке словно плавится, а плафон над головой начинает тихонько покачиваться, будто от ветра. Гарри концентрирует внутри всю невысказанную злость. Как много раз за эти несколько месяцев Дадли тыкал его носом в то, что Тома больше нет? "Что, Гарри, некому больше плакаться?" "Ты в курсе, что твой дружок тебя кинул? Хватит бегать туда, пока я тебя не закопал в песочнице". "Эй, мы с папой едем в Лондон, хочешь, я поспрашиваю у бродяг под мостом о твоем дружке?" Дадли знал. Наверняка следил за Гарри или бегал втайне от него, чтобы убедиться, остался ли тот шипящий придурок на детской площадке, где бы его можно было задавить, скажем, вчетвером. Стол ощутимо начинает дрожать, и посуда взволнованно позвякивает, ударяясь друг о дружку. Дадли переводит испуганный взгляд на перевернувшуюся чашку, а дядя Вернон с недоумением опускает газету. - Какого черта?.. - АААА! - вдруг вопит Дадли истерично, когда Гарри со всей силы пинает его прямо в коленку. - МА! ЭТОТ УДАРИЛ МЕНЯ ПОД СТОЛОМ! Дядя Вернон, и без того розовощекий, наливается кровью. - Ах ты, маленький!.. - привычно шипит он, пытаясь дотянуться до Гарри скрюченными пальцами, но тот ловко уворачивается и соскальзывает со стула, убегая на выход без рюкзака. - А ну немедленно вернись, мальчишка! Вернись сию же секунду! Гарри не возвращается. Внутри у него все булькает, клокочет, рвется от злости. А еще ему очень больно - может, Дадли действительно прав. Может, никому он такой не нужен. Школу он в этот день пропускает, а затем получает нагоняй и в наказание драит все столовые приборы до блеска, потому что умудрился испортить вилку.***
Все чаще Гарри начинает срываться. Он никогда не был особо конфликтным, исключая склоки с Дадли и его дружками (иначе с ними просто не выжить), и никому не желал вреда. Да, он не любил Дурслей, как те не любили его в ответ, но он никогда не хотел сделать им плохо или больно, даже когда обижался на них за несправедливость. С тех самых пор, как Том исчез, в нем зреет, густеет что-то нехорошее. Гарри чувствует, как оно пульсирует у него в груди, иногда перетекая в кончики пальцев, особенно когда он злится или напуган. Гарри чувствует это теплым влажным комком где-то внутри себя, словно оно желает вырваться наружу. Он не знает, что это такое, и не может дать этому определение. Сначала ему кажется, будто он болен, но это не похоже на болезнь, это не вызывает слабости и соплей. Он подолгу прислушивается к себе, прижимая ладони к груди или рассматривая их слабые очертания в темноте чулана. Нет, понимает он, он не болен. Что-то шевелится в нем, будто невысказанная эмоция, будто... желание чего-то, будто... что-то злое. Что-то злое. Когда Гарри вдруг осознает, что думает о том, как бы тетя Петунья запнулась о ковер и разбила голову о журнальный столик, и как бы ваза с цветами упала и разбилась, расплескав повсюду воду, и как бы Дадли захлебывался соплями, ползая рядом с бездыханным телом своей матери, то цепенеет. Он едва дышит. Он не может пошевелиться, только это пульсирует у него в груди. Что-то злое. Он проваливается в сон, наутро просыпается, и это исчезает. Он всегда забывает об этом, даже когда его терзает смутное беспокойство, будто он забыл что-то важное, но стоит только Дадли сказать про Тома, и оно вспыхивает вновь. Гарри пугает эта злость. Он не понимает, откуда она берется и почему. Что-то терзает его, пляшет на уголке сознания, дразня и ускользая - какая-то очень важная мысль. Не все важные мысли даются одиннадцатилетним мальчикам. Некоторые важные мысли очень коварные и хитрые, ради них приходится постараться. Так ли сильно старается Гарри Поттер? Он ходит в школу для трудных подростков, готовит завтрак, сгребает листья в саду, выслушивает недовольное ворчание дяди Вернона, засовывает в себя школьный ланч, моет окна под пристальным вниманием тети Петуньи, огрызается в ответ на издевки Дадли, которые хоть и достаточно остры, но более терпимы с тех пор, как они начали учиться отдельно. Гарри ходит мимо детской площадки после школы, выполняет бесконечные унылые домашние задания, ходит мимо детской площадки в школу, гладит брюки по вечерам, тоскует по Тому, грубит Дурслям, отбывает наказание в чулане, тоскует по Тому, думает о том, как было бы здорово снова вернуться на детскую площадку, и действительно сбегает на улицу Магнолий. Почему его так тянет туда? Почему он никак не может отвязаться от Тома? Что-то злое. Что он упускает? В ноябре важная мысль все-таки позволяет ухватить себя за хвост. Это происходит посреди повседневной рутины, отточенной до автоматизма, одни и те же действия повторяются вновь и вновь, и только нечто тревожное дрожит в нем и вызревает. Что-то злое, понимает Гарри, появилось из-за Тома Реддла, потому что до него все в Литтл Уингинге было нормально, просто не могло быть иначе, потому что рядом с ним оказалось, что может быть ненормально, как-то по-другому, потому что после него для Гарри уже ничего не было нормальным. Что-то злое появляется, потому что Гарри больше не хочет быть частью нормального, а все в Литтл Уингинге до омерзения нормально. Важная мысль позволяет ухватить себя, и затем в доме номер четыре на Тисовой улице происходит это. Тетушка Мардж, родственница Дурслей, терпеть не может Гарри Поттера, и это совершенно взаимно. Она словно дядя Вернон в женском обличии - такая же розовощекая, крупная и любит только своего адского бульдога Злыдня, который, к вящему удовольствию Гарри, кусает за ноги абсолютно каждого, кроме самой тетушки. Дадли тоже не любит тетушку, но терпит ее щепки за щеки и сюсюканья ради денег, которыми она щедро его осыпает каждый свой приход. Гарри в это время носит посуду. Он пытается не смотреть за стол, где притворно хихикает тетя Петунья, выслушивая громогласные едкие высказывания от сестрицы своего мужа. Дадли с открытыми ртом залипает в недавно купленный дополнительный телевизор, который стоит прямо напротив основного, чтобы ему не приходилось поворачивать голову за столом. Торча у мойки, Гарри пытается отвлечься, прислушиваясь к тревожному карканью ворон за окном. Последние дни те ведут себя особенно беспокойно. Гарри прослеживает глазами черные точки птиц, суетливо кружащих под нависающими темными облаками, которые под его взглядом медленно и гипнотически вздымаются, словно грудь огромного спящего чудовища. Тетушка Мардж резко смеется, вырывая обратно в реальность кухни, залитой теплым светом. - Ну я ему и говорю, - со смешком рассказывает тетушка, - ты, олух! Да твоей женушке посочувствовать надо, что она выскочила за такого слюнтяя, уж я бы твои яйки в руках крепко держала, можешь не сомневаться! Гарри неловко двигает рукой, и стопка грязной посуды с грохотом рушится в мойке. На секунду разговор за столом стихает, только тетя Петунья продолжает тонко и натянуто улыбаться. Тетушка, переваливая бока, поворачивается к Гарри, и ее лицо мгновенно теряет всю веселую спесь. Виснет неестественно долгая пауза, вязкая и удушающая, только Дадли не отрывается от громко работающего телевизора. Наконец в следующее мгновение тетушка небрежно машет рукой. - Эй, мальчик, принеси-ка мне чистую тарелку под пирог. Должна же быть от тебя какая-то польза, в конце концов. - Да, тетя Мардж, - смиренно соглашается Гарри и вытаскивает из шкафчика тарелку, на ходу выслушивая очередные возмущения тетушки, что она бы никогда не согласилась взять на воспитание нахлебника. - Держите, тетя Мардж. Он специально говорит это громко, и тетушка недовольно осекается. Впрочем, он не чувствует никакой радости, а все из-за этого премерзкого бульдога Злыдня, который решает, что сейчас самое время вцепиться Гарри в лодыжку. От неожиданности и боли он теряет равновесие и, едва не упав на стол, смахивает полный чайничек для заварки прямо на тетушку. Та громко вскрикивает. - Ах ты! Это звучит совсем как у дяди Вернона, когда он бросается к нему с "ах ты, маленький паршивец!". Тетя Петунья, причитая, подает тетушке салфетки и полотенца, чтобы та промокнула свою шерстяную юбку, едва не расходящуюся по швам на ее бедрах. Гарри, успев избавиться от Злыдня, уже перебирается на кухню к тому моменту, когда основная суета за столом сходит на нет. Дадли даже не обратил на них внимания, вяло колупаясь вилкой в салате. Из гарриного рта вырывается невольный писк, стоит ему поймать взбешенный взгляд дяди Вернона: - Извините. Тетушка Мардж едва ли на него смотрит. - Что за растяпа, - цедит она. - Не удивлюсь, если он специально это устроил. Где, говоришь, он учится? В той школе для всяких выродков? Я с самого начала знала, что так и будет. Если бы не ты, Петунья, он бы давно уже откинул копыта. Пусть спасибо скажет, что вы им занимаетесь. Гарри стискивает зубы. Что-то злое снова начинает разрастаться в его груди. - Он, наверное, и не догадывается, что у него за гены. Ох, не переживай, Петунья, я не о тебе, но могу поклясться, что у твоей сестры... - Не смей, - тихо говорит Гарри, не отрывая взгляда от тетушки, которая мстительно смотрит на него в ответ и продолжает еще громче: - ...с головой было не все в порядке. А все эти психические расстройства, знаешь ли, передаются по наследству. Если бы она была хоть немного социально ответственной, то не стала бы плодиться с этим своим головорезом... - Замолчи, - голос Гарри дрожит от ненависти. Упоминание родителей ухает в нем болезненной бездной, потому что он ничего про них не знает, кроме того, что они разбились в автокатастрофе и плохое зрение досталось ему в наследство от папы (тетя Петунья много брюзжала, когда они подбирали ему первые очки). Дурсли никогда не говорят о них, а если и говорят, то всегда только плохое, а Гарри не может поверить, что его родители были плохими, потому что хуже Дурслей нет никого на свете. Иногда он злится на маму и папу за то, что они умерли и бросили его здесь, в доме номер четыре на Тисовой улице, но его гнев становится воистину сокрушительным сейчас, когда тетушка Мардж говорит, что его родители это головорез и больная на голову. - А ты мне рот не затыкай, сучок! - рявкает она. - Да тебя Вернон еще жалеет, я бы на его месте уже давно тебе во всех красках рассказала, что за падлы были эти Поттеры, еще и подкинули своего выблядка... - ЗАТКНИСЬ! Плафон над столом начинает раскачиваться, а лампочка принимается трещать, помигивая. Тетя Петунья тихонько пищит от неожиданности, а дядя Вернон в замешательстве задирает потное лицо. - Что ты... - ЗАТКНИСЬ! ТЫ ВСЕ ВРЕШЬ! ТЫ ВРЕШЬ! Из глаз брызжут слезы, а самому Гарри кажется, что он разбрызгается следом по всей кухне, не выдержав этого. Тетушка неловко подскакивает, едва не снеся грузным телом стол, и поднятый было чайничек для заварки опять падает, заливая все вокруг. - ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ГОВОРИТЬ МНЕ ТАКОЕ! - ревет она так, что стекла в окнах начинают дрожать, и Дадли наконец переводит недоуменный взгляд на них. - Я ТЕБЯ ЛИЧНО НА УЛИЦУ ВЫШВЫРНУ, ЩЕНОК! Она хочет сказать что-то еще, но из ее рта доносится только приглушенный хрип. И без того бычья толстая шея раздувается сразу следом за грудью, затем, как в замедленной съемке, увеличиваются губы (тетушка комично скашивает на них глаза), щеки, вся ее голова. Поднеся ладонь к раздувшемуся лицу, тетушка с паникой ощупывает его, и на ее глазах пальцы-сардельки становятся толще, толще, толще, словно ее надувают, как воздушный шарик. В конце концов она отрывается от пола и под задушенный крик Дурслей взмывает вверх ногами. Гарри, застыв, в шоке наблюдает за легонько постукивающую спиной о потолок тетушку Мардж. Слезы перестают литься из его широко распахнутых глаз, и он не сразу понимает, что дядя Вернон уже с минуту яростно трясет его, брызгая слюнями: - Что ты сделал с ней, а ну отвечай! Живо говори, не то я тебя!.. Гарри переводит на него ошалелый взгляд. - Я не... Я... Я не знаю. Я ничего не делал... - Вернон! - повизгивает тетя Петунья, пытаясь зацепиться за раздутую ногу тетушки. Пробормотав проклятья, дядя Вернон присоединяется к ней, и они двое, словно пара идиотов, принимаются прыгать и махать руками, пока Дадли за столом с отупелым лицом лицезреет безмолвную раздувшуюся тетушку на потолке. Гарри может поклясться, что это самая ненормальная вещь, которая когда-либо происходила в доме номер четыре.***
Дурсли старательно избегают любых разговоров о том вечере, когда тетушка Мардж раздулась (она провисела почти два часа, а потом сама свалилась прямо на стол, и Дурсли по какой-то причине даже не стали вызывать врачей, только упрятали Гарри в чулан до самого утра). Гарри отчего-то уверен, что все случилось из-за него. Он понятия не имеет, как сделал это, но следующие два дня у него совершенно нет сил, он едва волочит ноги, словно что-то злое выплеснулось из него и забрало все соки. Гарри это пугает. Несмотря на то что тетушка заслужила подобной взбучки, его пробирает дрожь от осознания, что это с ней сделал он. Так не должно быть. Как у него получилось? Кто вообще на такое способен? Что бы на это сказал Том? Вот бы с кем Гарри хотел обсудить случившееся. Образы вздувающейся тетушки будоражат его, ему нехорошо, гадко, он в восторге, в абсолютном ужасе. Что-то злое сидит в нем и выплескивается. Выплеснулось в первый раз. А если бы Дурсли поняли, что это он, и сдали его в полицию? Или вовсе отдали бы его ученым? Гарри бесконтрольно теребит пальцами свои губы, уставившись в стенку чулана. А что, если, а что, если, а что, если... А что, если он волшебник? Волшебник. Как Том. Только у Тома есть волшебная палочка, а у него есть что-то злое. Он злой волшебник, заставляющий своих тетушек вздымать под потолок и барахтаться там два часа кряду. Интересно, существуют ли злые волшебники? Интересно, что бы сказал Том на это. Гарри едва может спать из-за взволнованно стучащего сердца всю неделю, но постепенно и это забывается, ведь Том так и не приходит. Все снова становится нормальным.***
Том появляется тогда, когда Гарри меньше всего его ждет. Прямо перед Рождеством. Рождественское дерево, придирчиво украшенное тетей Петуньей, стоит в углу гостиной, украшенной не менее дотошно все той же тетей Петуньей, которая определенно решила надрать нос Гибсонам, живущим по соседству. Когда на дереве горит гирлянда, а в камине огонь, и треск поленьев перебивает только бормотание телевизора и стук ложечек в чашках с чаем, все это выглядит как сплошная сказка. Жаль, что в ней едва ли найдется место для Гарри. (Эй, не все так плохо, он умудрился стащить один елочный шар и повесить его на торчащий в чулане гвоздь, на который обычно пялится перед сном). Как бы то ни было, дом украшен по всем канонам, Гибсоны повержены, что погружает тетю Петунью в блаженное состояние, дядя Вернон получает повышение, из-за чего тоже пребывает в благоприятном расположении духа, а Дадли... ну, ему хватает и телевизора. Словом, Дурсли настолько довольны жизнью, что даже не ссылают Гарри к миссис Фигг, когда собираются уехать в гости. Это случается крайне редко, так редко, что эти случаи можно пересчитать на пальцах одной руки. Гарри помнит их все, потому что это самые счастливые часы в его жизни - весь дом принадлежит ему одному и он может делать что угодно, чем и пользуется. Обычно он крадется в комнату Дадли, чтобы тайком поиграть в его компьютер, о, это любимое его занятие. Он также трогает все его вещи, а изредка даже заглядывает в спальню к Дурслям, но там делать абсолютно нечего, разве что огромная кровать потрясает его воображение. Холодильник тоже в полном его распоряжении, но очевидная пропажа продуктов грозит нагоняем от чуткой тети Петуньи, и он может смотреть телик сколько влезет и только то, что нравится ему самому. В общем, Гарри любит оставаться один. В такие минуты дом номер четыре на Тисовой улице не так уж и плох. В этот раз у Гарри нет настроения даже смотреть телевизор. Он просто лежит на диване в гостиной, уставившись на рождественскую ель, и механически пересчитывает елочные шары, неизбежно сбиваясь после седьмого. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Раз, два, три, четыре... пять... шесть... Семь. Во входную дверь кто-то стучится. Гарри вздрагивает и скашивает глаза в сторону коридора. Его сердце отчего-то принимается тревожно биться. Неужели Дурсли вернулись так рано? Нет, не может быть, к тому же, они бы открыли дверь ключом. Когда стук раздается вновь, Гарри сползает с дивана. Неуверенно он приближается к двери и останавливается напротив нее. Дверной глазок притягивает его взгляд, но Гарри отчего-то медлит. Он почти ощущает, как кто-то стоит прямо за дверью. Резкий стук заставляет Гарри дернуться. Он нервно кладет ладонь на дверную ручку. - Кто там? Никто ему не отвечает. Дурсли никогда не говорили Гарри не впускать в дом незнакомцев, но он и сам откуда-то смутно знает это правило. Тем не менее сейчас он не может противиться искушению распахнуть дверь. К счастью, Гарри знает, где лежит запасной ключ. Когда он все же толкает дверь, то недоуменно оглядывает улицу - здесь никого нет, только ветер метет выпавший снег. В следующий момент Гарри испуганно вскрикивает, а там, где только что никого не было, возникает Том. Том. Появившийся из ниоткуда Том говорит ему: - Привет, Гарри. Не пригласишь меня внутрь? Не веря своим глазам, Гарри молча пятится, позволяя Тому войти и захлопнуть за собой дверь. Шум ветра стихает. Они смотрят друг на друга. На Томе легкая куртка, совсем не подходящая погоде, и розовое от холода лицо. Он не кажется особо радостным. Гарри не знает что сказать первым делом. - Ты... - запинается он, все еще пребывая в ступоре. - Как ты узнал, где я живу? - Я волшебник, Гарри. Думаешь, мне не по силе разузнать такую мелочь? И вот тогда Гарри наконец понимает, кто перед ним стоит. Счастье обрушивается булавой по мгновенно закружившейся голове, голос срывается, когда он бросается к холодному Тому, сжимая его в объятиях: - Том! Ты здесь! Тот каменеет. Его руки висят вдоль тела, когда он спустя зажеванную паузу отвечает: - Конечно. Где бы мне еще быть, сейчас ведь каникулы. Гарри все-таки отпускает его и только теперь замечает, что Том успел стать выше. - Каникулы? - растерянно переспрашивает он. - Ах, да... Постой. Разве у тебя есть каникулы? Том закатывает глаза в ответ на его недоверчивое лицо. Бесцеремонно отодвинув Гарри в сторону, он со сдержанным интересом оглядывается, а затем и вовсе проходит в гостиную, где уже горит свет. - Разумеется. Даже у волшебников есть каникулы. Гарри следует за ним по пятам и едва не утыкается в его спину, когда Том резко останавливается. - Ты... Что произошло? Где ты был? Я думал, тебя похитили! Том, вдоволь насмотревшись на развешенные на камине рождественские носки, чуть морщится и поворачивается к нему. На его лице мелькает что-то вроде любопытства, и Гарри жадно вбирает в себя это выражение. - Скучал по мне? - Да! Том фыркает. - Как честно. Так значит, ты живешь здесь? Мило, - его лицо говорит об обратном. - Покажешь мне свою комнату? Он уже направляется к лестнице, но Гарри хватает его за одежду и тут же выпускает, уловив в Томе нечто предостерегающее. - Постой, - просит он и мнется, уже несчастный, но все еще с кружащейся от недавней радости головой. - Ты не объяснишь мне, почему ты пропал? Том снова разворачивается к нему. Его лицо совершенно непроницаемо, и Гарри одновременно узнает и не узнает его. Том, которого он встретил летом на детской площадке, давно скорчил бы раздраженную мину. - Ты искал меня? - спрашивает он вдруг. - Когда я пропал. Сердце Гарри испуганно трепыхается в груди. Нет? Да? Что, черт возьми, он делал? - Я... ждал тебя. Очень сильно ждал. Гарри нелегко говорить об этом, и ему слегка обидно, что Том совсем не кажется обрадованным в той же степени, что и он сам. Вернее, хоть сколько-нибудь. Изучив его лицо, Том хмыкает себе под нос. И все-таки признается: - Мне нужно было уйти. Я не знал, когда бы ты соизволил снова явиться, и не стал тебя дожидаться. - Почему ты ушел? Гарри не может оставить этот вопрос просто так. Зная Тома всего несколько недель, он скучал по нему четыре месяца. Разве он не заслужил узнать причину? В глазах Тома, в том, как он держит себя, как смотрит, снова угадывается расчетливость. Будто он прикидывает, что же получит взамен, если все-таки расскажет. - Я, - медленно говорит он, словно тщательно обдумывая слова, - учусь. У кое-кого. Глаза Гарри расширяются за стеклами очков. - У тебя есть наставник? Губы Тома дергаются, но он удерживается от усмешки. - Да, Гарри. Наставник. И он очень не любит, когда я задерживаюсь. Он вскидывает брови, словно спрашивая - ну как тебе? Гарри смятен. - И он... что? Отпустил тебя на Рождество? Устав стоять на одном месте, Том обходит его по дуге и садится за обеденный стол. Прямо на то место, где сидела тетушка Мардж, пока не вздулась. Очень странные ощущения. - Именно. Кстати, я безумно голоден. Надеюсь, у твоих магглов найдется поесть. Спохватившись, Гарри бежит к холодильнику, не замечая насмешливого взгляда. Том подпирает голову рукой, следя за тем, как он торопливо достает тарелки, контейнеры и прочую снедь. Только принеся все на стол и поймав взгляд Тома, Гарри вдруг чувствует себя мальчиком на побегушках. Более того он с уверенностью может сказать, что Тому это нравится. Впрочем, стоит ему нахмуриться, как тот снова сбивает его с толку замечанием: - Ты похож на домашнего эльфа. Гарри молчит пару секунд, наблюдая за тем, как Том беззастенчиво пододвигает к себе остатки обеда. Краем мысли он отмечает, что тетя Петунья прибьет его, когда не обнаружит курицы в холодильнике. И всего остального тоже, судя по тому, с каким решительным видом Том принимается за еду. Как будто не ел несколько дней. Интересно, где он жил все это время? Может, наставник недостаточно хорошо о нем заботился? И Том голодал. - Кто это? - Существо, на которое ты очень похож. Гарри фыркает, расслабляясь. Ответ очень в его духе. - Когда вернутся твои магглы? - отвлекает его Том. Хороший вопрос. Под ложечкой начинает неприятно сосать, Гарри едва удерживается от того, чтобы не оглянуться на дверь. Когда вернутся Дурсли? Когда угодно. Да хоть прямо сейчас, пока Том доедает их обед, сидя за их обеденным столом. - Не знаю, - нервно отзывается Гарри. - Но... я думаю, тебе лучше уйти, пока они не вернулись. Том, каким-то неведомым образом умудряясь не перемазаться в жире от зажаренной курицы, вскидывает бровь. Он как будто даже теплеет взглядом, и это вновь переносит их в августовские деньки, когда они объедались украденным печеньем в домике. - Правда? Я думал, ты скучал по мне, а теперь хочешь, чтобы я ушел. - Нет, - выпаливает Гарри, подскочив со стула под насмешливым взглядом. - В смысле... У тебя будут неприятности, если они увидят тебя здесь. - В самом деле? Тебе не о чем беспокоиться. - Но... - Гарри, - раздраженно прерывает его Том. - Я не собираюсь снова ночевать на улице, как в прошлый раз. Мне некуда идти. Так он все-таки спал в деревянном домике в те ночи. Гарри почему-то так и думал, не купившись на историю про добрых приютивших Тома магглов. - Ты мог бы снова заколдовать кого-нибудь, - довольно жалко предлагает Гарри, и голод в нем разрастается. О боже, как же сильно он хочет снова увидеть волшебство. - Я заколдую тебя, если ты сейчас же не прекратишь выгонять меня на улицу. Ты хоть знаешь, сколько времени я добирался сюда? Конечно же, Гарри не знает, но чайник очень вовремя закипает, спасая его от неловкого разговора, и он соскакивает, чтобы налить чай. Том даже не говорит ему спасибо, когда перехватывает из его рук кружку. Как всегда, впрочем. Что за засранец. Гарри умудрился об этом забыть. - Я не выгоняю тебя, - без особой уверенности возражает он под пристальным взглядом. - Но дядя Вернон в бешенство придет... О. Гарри озаряет догадка. - Ты собрался заколдовать Дурслей? Том закатывает глаза. - Ты такой тугодум. - И ты... ты собрался жить здесь?! Сложно сказать наверняка, чего в его голосе больше - восторга или ужаса. Том, живущий с ним под одной крышей... Том, колдующий прямо перед носом одураченных Дурслей... Тот не считает нужным отвечать на очевидные вопросы. Гарри вдруг вспоминает про свой чулан. Чулан. Боже. Как ему вообще говорить об этом? Он набирает в легкие побольше воздуха, но тиски обжигающего стыда не дают ему сказать ни слова. В последнюю их встречу, когда Дадли крикнул при Томе про чулан, Гарри провозюкался под одеялом всю ночь, вспоминая этот постыдный момент и опасаясь, как бы Том не запомнил эту деталь. Но сейчас? О, сейчас это кошмар. - Я, - все-таки начинает Гарри, но затыкается, едва посмотрев на Тома. Тот раздраженно хмурится. - Что? Гарри снова опускает глаза. - Нет, ничего. - Говори, - изучив его понурую и молчащую фигуру, он ласково добавляет: - Я превращу тебя в слизняка, если ты сейчас же не скажешь. Гарри вскидывается. - Не надо, - поймав мрачный взгляд Тома, он нервно сглатывает и сдается. - Л-ладно. Похоже, тебе придется спать на диване в гостиной. На втором этаже есть гостевая, но она уже давно считается второй спальней Дадли, куда скидываются все поломанные и ненужные игрушки. В общем, это просто кладовка со всяким хламом и кроватью, которой вовсе не видать за горами барахла. Том совершенно не впечатлен. - Я не собираюсь спать на диване. Я буду спать в твоей комнате. Посмотрите на него, он даже не спрашивает. Гарри притворяется, будто нетронутый чай в его кружке очень интересный. - У меня нет комнаты. - Где же ты тогда спишь? - Под лестницей, - тихо говорит он. - Где? - В чулане. Какое-то время они молчат. Гарри не осмеливается поднять глаза. Да, ему не должно быть так мучительно неловко перед человеком, который вообще весь месяц ночевал на улице, и тем не менее. - Так значит, твой двоюродный братец не соврал. О, и он запомнил слова Дадли о чулане, ну разумеется. Хуже просто не придумаешь. Гарри кисло смотрит на него. - Может, ты наколдуешь мне комнату? Взгляд Тома убивает в нем всякую надежду. - Создание новых помещений требует очень много усилий. Ты же не думаешь, что я использую такую затратную магию ради тебя? Гарри съеживается на стуле. - Я пошутил. Том резко отодвигает стул и направляется на выход из комнаты. Гарри с легкой паникой оборачивается ему вслед. - Стой, ты куда? - Хочу посмотреть. Гарри бежит за ним. Том останавливается в коридоре напротив двери в его чулан, а потом заглядывает внутрь. Там темно, но он достает волшебную палочку (волшебную палочку!) откуда-то из-под одежды. - Люмос. Голубой магический огонек зажигается на конце палочки. Гарри снова не может оторвать от него взгляд, чувствуя прилив тепла в груди. Он так любит этот огонек. Тем временем Том оглядывает его хоромы. Это действительно очень неловко. - И ты позволяешь им так обращаться с собой? - не поворачиваясь к нему, ровным тоном спрашивает он. - Даже в приюте у меня была собственная кровать, а тебя поселили в чулане. У них есть три телевизора. Звучит обличительно, но Гарри не может разобрать, кого Том обвиняет в большей степени - его или Дурслей. На всякий случай он робко говорит: - Извини. Том захлопывает дверь. - Я не буду здесь спать, - заявляет он, будто кто-то его уговаривал, и уверенным шагом сворачивает к лестнице. Гарри в замешательстве смотрит, как его ноги исчезают на втором этаже, и кидается следом. - Стой! Туда нельзя! Том не отвечает. Гарри мечется на месте, не зная, что ему сперва сделать - прибраться в столовой или броситься за Томом. Если Дурсли вернутся, пока он торчит там... Входная дверь распахивается. - Какого черта дверь не заперта? - ругается дядя Вернон. - Петунья, я же сказал тебе закрыть дверь перед уходом! Гарри цепенеет. Если бы он не держался за перила лестницы, то свалился бы на пол, настолько резко слабеют его ноги. Дядя Вернон, шумно раздеваясь возле выхода, замечает его. На мгновение застыв, он подозрительно щурится. - Чего это ты задумал, парень? Никак к нам наверх пробраться вздумал? - Э-э, нет, - испуганно отвечает Гарри и с паникой смотрит за тем, как тетя Петунья заходит в гостиную, где виден обеденный стол. - Я только... только... Он так и не придумывает, что сказать, и в последний момент просто решает прорваться на второй этаж, чтобы разыскать Тома и... что? Сбросить его с окна? Ну или хотя бы предупредить. Его маневр не удается - широкая лапа смыкается на его тонкой шее ровно в тот момент, когда до них доносится разгневанный вопль тети Петуньи: - Держи его! Пока нас не было, этот мерзкий мальчишка устроил себе пир! Гарри с тоской смотрит на удаляющуюся лестницу, пока его под вопли волокут на кухню.***
Клюя носом, Гарри торчит на кухне, перемывая стопку посуды. Его живот голодно бурчит, и он тайком кидает мрачный взгляд на Дурслей, мирно завтракающих за столом. Вчера он был наказан за съеденную без разрешения еду (а он ведь к ней не притронулся!) и остался без ужина. И без завтрака, судя по всему. Посуда не кончается, словно тетя Петунья специально где-то хранила целую гору грязной посуды, чтобы однажды заставить Гарри ее перемывать. Он едва не засыпает на ходу - всю ночь он не спал и точно бы выбрался наружу, чтобы отыскать Тома, если бы его не заперли. Он страшно нервничал, боясь, что Тома обнаружат, но тот словно испарился. Дурсли весь вечер вели себя так, будто ничего не произошло. Словно бы Том не прятался на втором этаже их дома. Может, он засел в гостевой комнате? Дурсли не так уж и часто туда заглядывают. Он мог дождаться, когда все заснут, и сбежать. Вот только Гарри не слышал, чтобы хоть кто-нибудь спускался по лестнице, а ведь он живет прямо под ней. Какая-то часть него ждала, что если Том не уйдет, то хотя бы прокрадется к нему в чулан, но в дверь так никто и не постучался. Поздней ночью, всматриваясь в густой мрак перед собой, Гарри задумывается, а не привиделось ли ему все это. Может быть, никакого Тома нет прямо сейчас в доме номер четыре, лишь острое желание Гарри, чтобы он был тут. Он засыпает на рассвете и теперь едва держит глаза открытыми. И чуть не подпрыгивает, когда прямо возле его уха раздается тихий голос Тома: - Я за твоей спиной. Тихо. Перестав намывать тарелку, Гарри скашивает глаза вбок, но там пусто. Тогда он кидает взгляд на Дурслей, но те разговаривают между собой, ничего не замечая. - Где ты? - шепчет он, и звук льющейся воды заглушает его голос. - Я тебя не вижу. - Я под мантией-невидимкой, - сообщают ему. Мантия-невидимка. Ого! Гаррино сердце принимается взволнованно стучать. Сколько еще волшебных штук существует на самом деле? Как же круто! Теперь понятно, почему Том так внезапно возник из ниоткуда вчера, просто скинув эту свою мантию-невидимку. И она взаправду невидима, учитывая, что Гарри ее не заметил. - Где ты был? - снова шепчет он. - Я ждал всю ночь, пока ты спустишься. - Зачем? - голос перетекает чуть правее, как если бы Том прислонился к столешнице. - В комнате твоего двоюродного братца неплохая кровать. Гарри в ужасе роняет тарелку, и Дурсли на секунду замолкают, бросая на него недовольные взгляды. Дождавшись, когда их внимание ослабнет, он яростно шепчет: - Ты спал в комнате у Дадли?! Том хмыкает возле его уха, достаточно громко, чтобы кто-то в стороне услышал их. Гарри снова смотрит на стол и встречается с внимательным взглядом Дадли. - Что-то не так? Голос Тома кажется позабавленным. Он еще и издевается! - Ты... заколдовал его? - Нет. Гарри беспомощно смотрит перед собой на посуду, его руки машинально трут губкой ложку с налипшей массой чего-то гадкого. - Но почему? - А ты еще не понял? Это не так весело. Голос Тома преисполнен мрачного предвкушения. У Гарри от этого тона мурашки бегут по шее, и он невольно вспоминает шипение, которое Том издавал перед тем, как змея заползла Элвину в рот. Жуть. - Что ты сделал? - О, ничего такого. Всего лишь превратил шнурок на его пижамных штанах в арлекинового аспида. Откуда-то Гарри известно, что арлекиновый аспид - это змея, притом ядовитая. Том сообщает это с такой легкостью, будто всего лишь безобидно подшутил. Гарри знает, что после того случая с Элвином Дадли панически боится змей - так сильно, что едва ли может шевельнуться, даже если это просто передача по телевизору. За этим как будто стоит какая-то история, но Гарри не в курсе. Он, по крайней мере, может поверить, что его двоюродный брат стоял столбом всю ночь и боялся и пальцем дернуть, чувствуя поперек своего туловища змею (длинная, должно быть, змея потребовалась, чтобы окольцевать кого-то вроде Дадли). И что Том делал в это время? Мирно спал в его кровати? Впрочем, это не вызывает у Гарри никаких сомнений. Все-таки Том терпеть не может магглов. Удивительно, что он еще ни разу не заколдовал его самого, пусть их вчерашняя встреча и кажется Гарри намного более прохладной, чем когда они тусовались вдвоем летом. Дадли в самом деле более тихий, чем обычно, и, кажется, тоже едва ли не засыпает над тарелкой, как и сам Гарри над мойкой совсем недавно. Теперь сна ни в одном глазу. Том, которого, кстати, до сих пор не видно, как-то по-своему истолковывает его брошенный на Дадли взгляд. - Только не говори, что ты его жалеешь. - Совсем нет. У гарриного смятения другие истоки - что, если кто-то из Дурслей поймет, что у них дома укрывается волшебник? Страшно представить, что они из этого устроят. Уж точно назовут полицию, медиков и британских ученых. - Может, тогда перестанешь стоять с таким кислым лицом? - раздраженно интересуется Том. - Смотри. Он бормочет что-то и, видимо, двигается, потому что Гарри краем глаза замечает, как воздух рядом с ним идет рябью. А затем вилка в руках Дадли медленно превращается в змейку, которую Гарри замечает только после того, как лицо Дадли принимает кристальное выражение глубокого шока. Он вдыхает, чтобы сказать что-то или закричать, но у него ничего не получается, и он лишь глотает ртом воздух, растопырив дрожащие пальцы, которые обвила едва приметная змейка. Тетя Петунья замечает состояние своего сына, но не саму змею. - Дорогой, Дадлик, что случилось? Ты поперхнулся? Она взволнованно нагибается к нему через стол, а пепельно-серый Дадли наконец выталкивает из себя звуки: - Мм... Ма... Зм... Мам, хха... Он выставляет вперед дрожащую руку, и тетя Петунья вдруг подскакивает из-за стола: - ЗМЕЯ! ВЕРНОН! ДАДЛИК, ДОРОГОЙ! Дурсли образовывают собой вопящий ругающийся клубок, пытаясь избавить Дадли от змейки, Гарри удивленно наблюдает за образовавшейся картиной и слышит, как рядом отпускает довольный смешок Том. Сам он не может сдержать растянувшуюся на губах улыбку. И все-таки Тому нравится его развлекать точно так же, как и летом.***
Отчего-то Гарри думает, что теперь они с Томом будут проводить все время вместе. До чего же он ошибается: продемонстрировав умение увеличивать омлет в два раза (Гарри как завороженный смотрит на парящую над столом голову Тома и одну его руку сначала с зажатой в ней волшебной палочкой, а затем простой вилкой, которая совсем недавно обвивала Дадли руку), он вновь исчезает где-то наверху. Гарри хочет последовать за ним, но тетя Петунья невовремя его ловит, чтобы заставить прибрать гостиную. Он проводит почти три часа, выбивая из подушек пыль, и жутко злится, когда Том, все еще невидимый, ловит его у камина. - У тебя есть чистая тетрадь? Я не стал брать сюда свои вещи, дай мне. Гарри упрямо смотрит перед собой, рядом с ним раздается нетерпеливый вздох. - Пожалуйста, Гарри... Ну что? Не то чтобы Гарри жалко для него чистой тетради - впрочем, было бы неплохо, попроси Том чуть более любезно, - однако ему не нравится, что тот замышляет что-то у него за спиной. - Ты не можешь отсиживаться у Дадли в комнате, - буркает он. Не так давно Дадли испуганным слоном пронесся по лестнице, едва не кувыркаясь вперед себя, и выбежал на улицу, откуда до сих пор не вернулся. Наверняка это дело рук Тома. Том откидывает мантию-невидимку со своего лица, и вновь перед Гарри летает его голова. Очень разозленная, судя по выражению на ней. - Да? И с чего, смею спросить, ты так решил? Гарри опускает цветастую метелку для уборки. Начавшийся в нем самом шторм из эмоций, напротив, стихает, и он жалостливо глядит в темные глаза напротив. - Разве ты не хочешь рассказать мне, где был и что делал? Я думал, мы посидим вместе. - Я не собираюсь торчать с тобой все время, - фыркает Том. - У меня есть дела поважнее. Так ты дашь мне тетрадь или предпочтешь, чтобы я перерыл твои вещи? Гарри отворачивается. - Ну так возьми у Дадли, раз уж ты выбрал его комнату. Вцепившись ему в плечо, Том с силой разворачивает его к себе. Для этого не нужно делать почти никаких усилий - Гарри тощий и слабый, и меньше Тома почти в два раза, хотя тот старше его всего на год. - Ну уж нет, Гарри, - шипит Том, нависнув над ним. - Ты не посмеешь затаить на меня обиду. Ты и понятия не имеешь, сколько мучений мне приносишь. - Мучений? - непонимающе переспрашивает он, расширив глаза. - Я? Том мелко встряхивает его, и этот жест полон... ненависти. - Да, ты. Я не могу нормально спать, учиться, думать, в голове лишь твое тупое лицо. Меня постоянно к тебе тянет, я тебя терпеть не могу, ты никчемный, жалкий, живешь у магглов в чулане... Гарри со слезами на глазах вырывается из его хватки. - Нет, - срывающимся шепотом перебивает он. - Замолчи. - Да, Гарри, - с торжественной злостью припечатывает его Том. - Я думал, это закончится, как только я увижу тебя, но стоило мне уйти, и все стало еще хуже. Я понятия не имею, как ты это делаешь, но не собираюсь терпеть и дальше. Гарри готов задохнуться. - Я ничего не делаю! - Замолчи, - резко обрывает его Том и скрывается под мантией. - Сюда идут. И действительно, спустя пару мгновений в дверном проеме возникает хмурое лицо дяди Вернона. Недоверчиво оглядев гостиную и Гарри, чья голова низко опущена, чтобы скрыть слезы, он недобро спрашивает: - С кем это ты разговариваешь? - Ни с кем, - быстро отвечает Гарри и протискивается мимо него, чтобы спрятаться в чулане. Слова Тома крутятся у него в голове бесконечной пленкой. Грудь раздирает что-то, но не злое, а уязвленное, раненое. Он глушит рыдания в подушке.***
Он сидит в чулане до самого вечера и выходит только на ужин, чтобы без аппетита поковыряться в тарелке. Непонятно, ушел Том или все еще где-то в доме, но у Гарри нет никакого желания выяснять это. В его горле до сих пор ком, который он никак не может проглотить. Том его ненавидит. Гарри так долго скучал по нему, мечтал о нем, а Том его ненавидит. Он опускает голову ниже, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Молча кивает, когда тетя Петунья, слегка озадаченная его подавленным видом, предлагает ему стакан молока. - На, выпей, - говорит она и, поколебавшись, строго спрашивает: - Что с твоим лицом? - Ничего, - сдавленно отвечает Гарри и сползает со стула, едва ли прикоснувшись к еде. - Спасибо, я... я наелся. Тетя Петунья даже не останавливает его, чтобы заставить помыть за собой тарелку или хотя бы отругать за оставленную еду. Дядя Вернон отругивает ее за это, недовольный тем, что она спускает мальчишке капризы, но Гарри не слушает их, намереваясь снова закрыться в чулане. Едва войдя внутрь, он запинается о воздух и с полузадушенным выдохом падает на кушетку. Мгновение спустя Том скидывает с себя мантию и вслух комментирует: - Боже, перестань быть таким драматичным. Ты всю ночь прореветь собрался? Преисполненный злой решимости, Гарри свирепо вскакивает и собирается выйти, но Том одним слитым движением толкает его обратно на кушетку и запирает их здесь волшебной палочкой. Гарри понимает, что дело безнадежно, когда все же дергает дверь, которая ему поддается даже меньше, чем если бы их закрыли снаружи на щеколду. - Перестань, - повторяет Том напряженно. - Я закрыл ее, разве не понятно? Успокойся. Бросив попытки выбраться, Гарри садится, демонстративно не смотря на Тома, и шумно сопит. Его разрывает между желанием снова расплакаться и дать Тому в морду. Он застывает на месте, вцепившись пальцами в края кушетки. Том, практически прижатый к нему впритык из-за недостатка места, тяжело вздыхает. - Ну ладно тебе, Гарри, - примирительно начинает он. - Неужели ты обиделся? Ну прости меня. "Ну прости меня" звучит как "терпеть тебя не могу, тупой, никчемный Гарри Поттер, живущий у магглов в чулане". - Зачем ты пришел? - отрывисто спрашивает Гарри. Том недоуменно молчит с секунду. - Чтобы извиниться? - Зачем? Ты же меня терпеть не можешь. Том морщится и шевелится. В его движениях сквозит досада. - Брось, Гарри, я ведь не всерьез это сказал. Просто разозлился. Гарри молчит. - Если ты не перестанешь на меня дуться, я превращу тебя в большого таракана. Гарри не реагирует на его угрозу. - Ну ладно, - раздражаясь, но пытаясь сдерживаться, добавляет Том спустя паузу. - Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Хочешь, я заставлю этого толстяка отдать комнату тебе? Там хотя бы есть чем дышать. Гарри не отвечает. Вконец потеряв терпение, Том снова разворачивает его лицом к себе, игнорируя попытки выбраться. - Гарри, - снова он пробует его позвать. - Посмотри на меня... Ты маленький говнюк. - Это ты говнюк, - бурчит Гарри. Том прищуривает глаза, но проглатывает его оскорбление. - Ладно, - со скрипом соглашается он. - Я говнюк. Что-нибудь еще? - Да. Ты несносный мерзкий паршивец, - вспоминает Гарри любимые эпитеты дяди Вернона, которыми тот щедро его награждает каждый раз. - Гадкий урод. Кусок дерь... - Достаточно, - останавливает его Том. - Теперь тебе стало легче? - Нет. На самом деле да. Том тоже это видит, и его пальцы перестают с такой силой впиваться в гаррино плечо. - Хорошо, - миролюбиво подытоживает он. - Повторяю еще раз - прости меня, Гарри. Я правда не хотел тебя обидеть. Его вибрирующий от напряжения голос как будто противится этим словам. - Но мне действительно было не по себе последние несколько месяцев, поэтому я сорвался на тебе. Я не могу разобраться, что за связь образовалась между нами, и меня это бесконечно злит. Как я уже сказал тебе, это сильно мешает мне существовать. Досада Тома звучит довольно искренне, поэтому Гарри слегка оттаивает и перестает смотреть на него волком. Может ли он его простить после тех жестоких слов? Ну, он еще подумает над этим. - Связь? - не слишком уверенно переспрашивает он. Том, наконец, отпускает его и садится на кушетке так, чтобы лучше видеть. - Ты не чувствуешь ее? Гарри прислушивается к себе. - Нет. - Сейчас все спокойно, - соглашается Том. - А когда я был далеко, ты ощущал это? Может быть, я тебе снился. О, Том снился ему. Много-много раз, пусть он и не улыбался, но был таким добрым. Намного добрее, чем на самом деле. - Иногда, - нехотя соглашается Гарри. - Но я не думал о тебе круглосуточно. Он говорит это в большей степени из-за все еще сидящей в нем обиды. Том чуть заметно меняется в лице, скривившись. - Я так и думал, - говорит он. - Связь не односторонняя, но сказывается на мне намного сильнее. - И что это такое? - Думаешь, если бы я знал, сидел бы я сейчас здесь? Гарри какое-то время молчит, рассматривая выцветшее покрывало под собой. - Так ты пришел только потому, что... из-за связи? - Да. Гарри молчит еще немного и спрашивает тише: - И ты не планировал возвращаться? - Нет. Удивительно, но Тому тоже становится неловко, хотя Гарри до недавних пор казалось, что он лишен этих чувств. Его неловкость проявляется в том, как рассеянно он принимается водить палочкой, творя едва-едва мерцающее волшебство, словно для того чтобы отвлечься. Гарри исподтишка наблюдает за слабыми очертаниями магии, которое поблескивающим кружевом парит в воздухе, принося в чулан свежесть. Неожиданно он понимает, что волшебная палочка в руках Тома совсем не та, какой он пользовался летом. Та была короткая, из темного дерева и имела заметную выемку ближе к концу. Эта более длинная и светлая, и прямая, и имеет незамысловатый вырезанный узор по всей длине. - Это твоя настоящая волшебная палочка? - спрашивает Гарри. Том вздрагивает. - Что? Нет. - У тебя... летом у тебя была другая. Вот я и подумал... Какое-то время Том не отзывается, а затем вдруг говорит: - Хочешь подержать? Гарри вскидывает голову, удивленно вылупившись на него. - Что? - недоверчиво переспрашивает он. Тон Тома мягок, как и всегда, когда тот пытается загладить свою вину. - Ты можешь подержать ее, Гарри, - повторяет он, протягивая ему волшебную палочку. Гаррины глаза соскальзывают на нее, и ему одновременно страшно прикоснуться к ней и страстно хочется этого. Он неуверенно тянется к ней. - Смелее, - говорит Том, и гаррины пальцы все-таки смыкаются на древке. Какое-то время он с благоговением держит ее на ладонях, рассматривая узор. Он даже не замечает напряжения в голосе Тома, когда тот спрашивает: - Чувствуешь что-нибудь? Гарри задумывается над тем, что он должен чувствовать, держа в руках волшебную палочку. Та теплая и гладкая, и ее очень приятно трогать. - Не знаю. Да? Она очень красивая. Том вглядывается в его лицо и в следующий момент хмыкает, расслабленно откинувшись на стену. - Где ты берешь столько волшебных палочек? - интересуется Гарри с разгоревшимся любопытством. Инстинктивно он чувствует, что сейчас Том не увильнет от ответа из-за желания угодить ему после ссоры. - Я умею брать то, что мне нужно. И все-таки это очень расплывчатое объяснение. Очень в духе Тома, опять же. - Ладно, - не спорит Гарри, все еще поглощенный разглядыванием палочки. - Тогда почему ты не пользуешься своей? Ты говорил, что чужие волшебные палочки плохо тебя слушаются. - Да, - соглашается Том. - А еще я говорил, что меня могут заметить, если я буду пользоваться истинной, и если бы ты внимательнее меня слушал, то не задавал бы сейчас глупых вопросов. - Извини, - машинально вырывается из Гарри, но он тут же хмурится. - Кто должен тебя заметить? Том закатывает глаза и поворачивает к нему голову. - До совершеннолетия мне официально запрещено использовать магию вне... мест, где она разрешена. За этим строго следят, однако не могут отследить, кто именно вершит волшебство, если палочка принадлежит совершеннолетнему волшебнику. Впрочем, я стараюсь ограничивать себя в магии, чтобы лишний раз не привлекать внимания, вдруг их привлечет сильный всплеск магической активности среди магглов. Гарри отрывает взгляд от палочки из-за пришедшей ему в голову мысли. - Так ты украл ее? Том снова закатывает глаза и на его лице мелькает что-то вроде легкой привязанности. - Какой же ты тугодум.***
Большую часть времени Том продолжает сидеть в комнате у Дадли. Гарри любопытно, что же он там делает, может быть, играет в его компьютер? Он прыскает со смеха, представив Дадли, с открытым ртом наблюдающим за тем, как его компьютерная мышка двигается сама по себе, проходя игру без него. Все это не так далеко от истины, как оказывается чуть позже. Не имея больше сил противиться соблазну, Гарри прокрадывается наверх, убедившись, что Дурсли заняты своими делами. Дадли не появлялся внизу целый день, что, в общем-то, немного странно, учитывая, какой пылкой любовью он воспылал к телевизору в этом году. Пообещав себе, что в крайнем случае убежит, Гарри тихо стучится в закрытую дверь и открывает ее. На первый взгляд комната абсолютно пуста. Секунду спустя Гарри видит Дадли, который безвольным мешком сидит на стуле, свесив голову на грудь. Изо рта у него тонкой струйкой течет слюна. - А, это ты, - раздается голос Тома и в следующее мгновение он сбрасывает с себя мантию, которую носит круглосуточно в доме номер четыре. - Что-то случилось? Гарри недоверчиво поглядывает на Дадли, который, кажется, пребывает в полной отключке. Он проходит в комнату чуть дальше, к Тому, который сидит за столом за листом бумаги. - Нет... - он снова кидает взгляд на Дадли и не выдерживает: - Что ты с ним сделал? Том скучающе ведет бровью и отворачивается. - Всего лишь усыпил. Ты чего-то хотел? Гарри застенчиво жмет плечами, но Том все равно не видит этого, сидя к нему спиной. - Просто зашел посмотреть, чем ты занят, - все-таки отвечает он и подходит ближе. - Что делаешь? Том прикрывает рукой исписанный лист. Поняв намек, Гарри отстраняется. - Всего лишь прошу кое-кого достать мне кое-что. О да, Том ненавидит конкретику. Наверное, даже сильнее, чем самого Гарри. - Ты всегда такой скрытный? - жалуется он, плюхаясь на мягкую кровать Дадли, застеленную с нетипичной аккуратностью. - Я волшебник, Гарри, - раздраженно напоминает ему Том. - Конечно, у меня есть от тебя секреты. - Ну конечно, - бурчит тот. - Вообще-то я принес тебе поесть. Коротко поблагодарив его, Том даже не поворачивается взглянуть, что же он принес. Слегка оскорбленный таким пренебрежением с его стороны, Гарри опускает на стол испеченные тетей Петуньей булочки, которые источают божественный аромат домашнего уюта. Поскольку Том не обращает на него никакого внимания, Гарри принимается бродить по комнате Дадли. Он давненько здесь не был, с тех пор на комоде, столе и прибитых к стене полках появилось куча новых игрушек. О, а вот и вертолет на пульте управления, который дядя Вернон все-таки достал с дерева еще летом. - Что ты делаешь? - недовольно спрашивает Том, услышав шум, с каким вертолет взмывает под потолок. - Перестань. - Но это весело. Том невпечатленно смотрит на вертолет и переводит взгляд на него. - Нет. - Зануда. Том лишь фыркает и снова отворачивается, возвращаясь к письму, а Гарри какое-то время играет. Ему быстро надоедает, к тому же летающий под потолком вертолет кое о чем ему напоминает. - Том. - Мм? - Я хотел тебе кое-что рассказать. Тот снова мычит, поощряя. Убрав вертолет на место, Гарри садится на кровать. - В конце осени к нам приходила тетушка, она... Желчная. Поэтому я разозлился на нее, ну и... Думаю, я тоже волшебник. В комнате раздается резкий и неприятный скрип, Гарри даже, ойкнув, прикрывает уши руками. Том медленно поворачивается к нему и выпускает сломанный карандаш из пальцев, тот со стуком падает на стол. - Что? Взглянув на его лицо, Гарри теряет уверенность. - Я... ну, думаю, что волшебник? Возможно. Том без единой эмоции вглядывается в него, и это ощущается очень некомфортно, Гарри так и подмывает сбежать из комнаты. - Поясни, - требует он. - Ну, как я уже сказал, к нам приходила тетушка, - вздохнув, снова начинает Гарри. - Она говорила неприятные вещи про меня и моих... В общем, я разозлился на нее и хотел, чтобы с ней произошло что-нибудь... что-нибудь... плохое. И тогда она раздулась, как воздушный шар, и провисела над столом весь вечер. Это было волшебство, Том. Тот, не шелохнувшись, продолжает вгрызаться в него взглядом, и Гарри, поколебавшись, добавляет: - И это было злое волшебство. Ты знаешь, я иногда чувствую это. Вот здесь, - он прижимает руку к груди. - Оно нарастает, как... как огненный шар. А потом оно выплеснулось на тетушку. Том все еще не произносит ни звука, и это нервирует. Наконец он спрашивает: - Это было только один раз? - Ну, да. - До или после происходило что-нибудь странное? Двигающиеся предметы? Поджоги? Гарри в замешательстве хмурится. - Э-э, нет? Том напряженно вглядывается в него, а затем вовсе встает со стула и присаживается рядом, не отрываясь от его глаз. Гарри нервно моргает, особенно когда Том берет его за руку, крепко сжимая. - Гарри, ты не волшебник, - медленно, почти по слогам выговаривает он. - Это из-за меня. Разочарование растет в его груди. - Из-за тебя? - Да. Я... колдовал рядом с тобой. Тогда, летом. Помнишь? И ты напитался моим волшебством. Как губка. Некоторые... магглы, вроде тебя, очень чувствительны к волшебству. Мне следовало быть осторожнее. Поэтому ты ощущал его в себе. - Так это все-таки было волшебство? - цепляется Гарри. - Да, - неохотно признает Том. - С тех пор, как ты сделал это со своей тетушкой, что-нибудь еще происходило? - Я же сказал, нет, - дергает Гарри плечом, судорожно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, словно это сделает волшебство его собственным, а не принадлежащим Тому. - Что ж, хорошо. Значит, оно полностью вышло. Гарри выдергивает руку из его хватки на этих словах, ощущая едкую горечь. Том не сводит с него задумчивого взгляда. - Но я снова колдовал рядом с тобой, так что ты можешь почувствовать остатки магии в себе опять. Обязательно скажи мне, если это произойдет. Гарри хмуро молчит, переваривая это досадное открытие. Как легко он обрел и снова потерял возможность быть кем-то больше чем обычный маггл. - Но я... - возражает он, не желая примиряться с действительностью. - Твоя магия была такой яркой и теплой, очень хорошей. А я раздул тетушку. Это было что-то... злое. Я был злым, Том. Повернувшись к нему, Гарри с удивлением обнаруживает, что Том улыбается. - Ты не злой, Гарри, - говорит он мягко. - Ты просто очень чувствительный.