Сладких снов

Я не помнил, как я заснул. Лишь помнил, как после утреннего случая, в попытке сбежать от собственных мыслей, от неё, я решил не спускаться к завтраку, попросив не беспокоить меня до полудня. Измождённые тело и разум требовали отдыха после нескольких бессонных ночей и длительных часов, проведённых за умерщвлением плоти, однако сны представляли для меня большую угрозу, чем возможные проблемы с переутомлением. Схватив с полки первую попавшуюся книгу, я решил отвлечь себя чтением, однако слова расплывались перед глазами и написанное казалось бессвязной чепухой. Полагаю, именно так я и провалился в сон, а, открыв глаза, я уже оказался в комнате аскетизма. Я сидел на коленях перед статуей Святой Девы, сложив руки в молитве и ощущая на спине неприятное покалывание от бесчисленных ударов. И хотя всё это, даже потрескивание огня в камине, кажется до боли настоящим, это видение - всего лишь сон. Прокля́тый сон, что уже несколько месяцев преследует меня, отравляя моё сердце и разум непристойными сюжетами, с каждым разом становясь всё извращённее и мучительнее. Предчувствуя приближающуюся погибель, я со всех сил сжал ладони, до крови впиваясь в кожу ногтями, с надеждой, что в этот раз у меня получится прервать это наваждение. Но все мои усилия были тщетны, и вместо боли я чувствую лишь нарастающее раздражение от очередного осознания, что в этом сне у меня нет никакой власти. Я не должен был садиться за чтение. Я не должен был подпускать её к себе этим утром. Я не должен был приезжать сюда так скоро. Нет, уже напрасно жалеть о своих решениях. Сейчас мне остаётся лишь подчиниться воле её искажённого образа, вероятно, созданного самим дьяволом, чтобы сбить меня с пути истины... — Но Ваше Преосвященство, вы уже давно сбились с этого пути, — сверху раздался насмешливый голос, и я поднял голову к статуе Святой. И сразу же пожалел об этом: Святая Дева уже исчезла, и теперь надо мной возвышалась она, точно такая же, какой я видел её утром, вот только выражение лица было другим. Надменным. Под её взором моё тело застыло подобно каменному изваянию: я не мог ни сдвинуться, ни ответить ей. Я замираю в ожидании своего приговора, однако мой палач не торопится заносить топор - она просто изучает меня с лукавой улыбкой, и мне остаётся только гадать какую новую пытку придумал для меня приспешник Нечестивого. Вскоре она медленно поднимает руки к своей шали и лёгким движением скидывает её с плеч, открывая вид на свою высокую грудь, чьи очертания так явно виднеются сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Мне столько раз доводилось видеть Шули в этом одеянии (как во сне, так и наяву), однако по телу каждый раз пробегает лёгкая дрожь от подобного вида. Коснувшись шнуровки своего одеяния, она с минуту задумчиво смотрит на меня, склонив голову на бок, а затем начинает развязывать её, явно наслаждаясь тем, как меняется выражение моего лица. Я ощущаю, как во мне начинает закипать гнев, смешанный со странным чувством страха, когда она всё в той же медленной манере тянет вниз рукава платья, понемногу обнажая белые плечи. В начале этот демон ограничивался лёгкими прикосновениями: она прикасалась к моим ладоням, к рукам, нежно обрамляла ладонями моё лицо, поглаживая мои щёки, а в конце очерчивала кончиками пальцев мой обнажённый торс. И так продолжалось почти в течение нескольких месяцев, пока однажды она не поднесла мои руки к своим губам, одарив их невинными поцелуями. После этого прикосновения стали сопровождаться поцелуями: сначала почти целомудренными, но с каждым разом они становились всё откровеннее и непристойнее. А теперь, видя как она обнажается, пришло и осознание, что в этот раз она намеревается зайти намного дальше, и перед глазами тут же промелькнула утренняя сцена. То, с какой легкостью моя плоть предала душу, поддавшись мерзким и низменным желаниям, вызывало чувство отвращения. К горлу подступает тошнота, стоит только вспомнить, что именно я хотел сделать, опьянённый теплотой её тела. И в тоже время омерзение к собственным слабостям становится не более чем слабым отзвуком, когда мною снова начинает овладевать это мерзкое чувство, отзываясь неприятным ощущением в чреслах. Платье, тем временем, опускалось всё ниже и ниже, уже полностью обнажив грудь, и я невольно сглатываю, сильнее сжимая руки в молитве. Но затуманенный разум не в силах вспомнить даже самую короткую молитву и мне остаётся лишь молить Святую Деву дать мне сил устоять перед этим грешным соблазном. Вот только в следующую секунду её ночная рубашка полностью сползла на пол, рассыпая в прах последние крупинки моего самообладания. Я попытался закрыть глаза, или хотя бы отвернуться, но тело до сих пор меня не слушало, не позволяя отвести взор от её обнажённого тела. В горле пересохло и я ощутил себя странником, что много времени бродил по знойной пустыне в поисках источника воды, а в итоге набрёл на оазис. Но моя душа понимает, что этот оазис - просто мираж, обман, созданный врагом рода человеческого, чтобы заставить меня совершить непоправимое. Хватаясь за последнюю оставшуюся надежду, я со всех сил прикусываю губу и почти сразу же ощущаю металлический привкус во рту, вот только боли снова нет. Моё жалкое состояние явно доставляет ей удовольствие и она делает ко мне маленький шаг, растянув губы в злой усмешке. Я изо всех сил старался не разглядывать её обнажённое тело, не спуская глаз с этого самодовольного лица, но взгляд то и дело опускался ниже. Остатки здравого смысла пытались напомнить мне, что в девушке передо мной нет ничего необычного или особенного, однако каждая частичка её тела от едва заметных родинок до изящных изгибов так и манили к себе. Хотелось прикоснуться к ним пальцами, губами, ощутить на вкус... Нет, всё же в ней есть что-то особенное, учитывая что мне уже не раз приходилось лицезреть нагих женщин, но ни одна из них не оказывала на меня подобного влияния. Моя праведность и принципиальность в вопросах веры нажили мне немало врагов среди собратьев, и они то и дело пытались "уличить" меня в алчности и распутстве, желая низвергнуть меня в ту пучину безнравственности, в которую они сами себя загнали. Довольно быстро осознав, что меня не привлекает блеск золотых монет, они начали посылать ко мне всевозможных красавиц: юных и зрелых, невинных и распутных. И если большинству из них было достаточно одного моего взгляда и парочки нелестных слов, чтобы в страхе выбегать из моих покоев, среди них находились и более стойкие девицы. Они отчаянно старались вызвать во меня интерес, проделывая вещи, о которых можно услышать на исповеди лишь из уст самых распутных грешников. Вот только их поведение и нагота пробуждали во мне только отвращение, и даже если какой-нибудь из них всё же удавалось вызвать хоть небольшой отклик у моей мужской сути, молитвы оказывались самым действенным лекарством от любых низменных желаний. По крайне мере, так было раньше, но в случае с Шули бесполезны оказались не только молитвы, но и умерщвление плоти. Когда сны с её участием стали становиться непристойнее, я попытался вызвать у себя неприязнь к ней, раздирая спину в клочья и пытаясь связать её образ с болью. Я напоминал себе, что я - кардинал, слуга Божьи, один из немногих, кому Он даровал шанс на искупление, озарив тьму неведения и заблуждения, в которой я скитался в юные годы. Я не мог позволить себе снова впасть в неверие, сбившись с пути истины из-за одной единственной женщины, и понимание этой простой истины помогло разуму вернуть власть над телом. Однако моя решимость оборвать с ней связь потеряла всю свою силу, стоило мне лишь снова встретиться с ней, увидеть её лучезарную улыбку, услышать её звонкий смех, ощутить её прикосновения... И эта сладость затмевала даже отголоски испытанной ранее боли. Почему с ней всё иначе? Почему её обнажённое тело вызывает во мне не отвращение, а сладострастие? Я сгораю от желания прикоснуться к ней и насладиться каждой частичкой её тела, и в тоже время моя душа трепещет перед её ликом, словно перед святой. — Но это всего лишь сон, так почему бы вам не уступить своему желанию, Ваше Преосвященство? — подойдя ко мне вплотную, она опускается передо мной на колени, и я замечаю, что её ухмылка превратилась в нежную улыбку, а надменность в глазах сменилась состраданием. — Вы так сильно измождены, что уже не можете подавлять свои неудовлетворённые желания. Но поверьте, ничего страшного не случится, если вы всего лишь разок позволите чувствам взять над вами вверх. Она кладёт свои маленькие ладони на мои сжатые руки и с лёгкостью размыкает их, тем самым разрушая мою единственную оставшуюся защиту. Я наблюдаю за её действиями точно заворожённый, когда она тянет мою правую руки к своей груди и кладёт её прямо на своё сердце. Реальность ощущений вновь ужасает меня: я чувствую её мягкую и тёплую кожу и стук её сердца под моей ладонью. — Разве вы не чувствует это сердце? Оно бьётся так быстро, томясь в ожидании ваших прикосновений, — я уже не смотрю на её лицо, полностью поглощённый видом её груди, которая вздымается и опускается в такт её дыханию. Словно околдованный, я бережно провожу по ней руками, обводя ареолы и слегка касаясь чуть выпирающих сосков, и сразу же слышу как с её губ срывается приглушённый стон. Моё внимание снова возвращается к её лицу и она сразу же закрывает рот рукой и отводит взгляд, словно смутившись своей реакции. И, к своему собственному неудовольствию, я вынужден признать, что у этой бесовки такое же очаровательное выражение лица, как и у настоящей Шули. Неужели это её очередная уловка? Или же это и не демон вовсе, а плод моего собственного воображения, пытающийся "исправить" этот порочный и искажённый образ? Однако, чем дольше я смотрю на это смущённое и невинное выражение лица, тем яснее понимаю, что мне уже неважно почему этот демон-искуситель вдруг начал вести себя как она. В этих искажённых снах я всегда был лишь жалкой марионеткой, и если мне суждено пасть в пучину аморальности, то пусть я паду в её объятиях. Я прикладываю ладонь к её лицу, уже в привычной манере поглаживая её щеку большим пальцем, и моя грубая рука, изрезанная многочисленными шрамами, так сильно выделяется на фоне её гладкой кожи, что хочется снова и снова прикасаться к ней. Она робко поднимает на меня взгляд, и я в очередной раз подмечаю про себя, что даже хризолит будет казаться обычной стекляшкой в сравнении с этими сияющими глазами, в которых отражаются целый букет различных чувств. Я наклоняюсь к ней, оставляя невинный поцелуй сначала на щеке, затем в уголках губ и лишь под конец пылко впиваюсь в её губы. Всё происходит совсем как утром: она слегка приоткрывает рот, позволяя мне проскользнуть внутрь, а затем начинает робко отвечать на поцелуй, вызывая лёгкую дрожь по всему телу. Возбуждение болью отзывается внизу живота, и я невольно сжимаю её грудь, ощущая как очередной её стон тонет в нашем поцелуе, доводя меня до исступления. Однако в следующую секунду Шули сама прерывает поцелуй, но лишь затем, чтобы обвить мою шею руками и потянуть меня за собой вниз, что я беспрекословно ей позволяю. Краем глаза я замечаю как наше окружение начинает размываться и мои руки упираются уже не в холодный каменный пол, а в мягкую перину, словно в очередной раз напоминая мне о нереальности всего происходящего. Ну, а хозяйка этого сна сейчас спокойно лежит подо мной с нежной улыбкой на устах, и её образ так невинен и чист, что даже влечение к этому телу кажется чем-то неправильным. Неожиданно я слышу как где-то в глубине сознания чей-то разгневанный голос приказывает... нет, скорее молит меня остановиться и скинуть с себя оковы этого сна, просит вспомнить о моих обетах и миссии, и я резко замираю, закрыв глаза. Что же я делаю? Неужели я и правда готов опорочить её светлый образ, лишь бы утолить свои низменные желания? Даже если всё это - всего лишь сон, даже если после пробуждения на моём теле не останется следов страсти, эти несмываемые пятна останутся в моей памяти, на моей душе... Я должен сбежать из этой коварной западни... Я должен сбежать от её губительного образа... - Ришелье, посмотрите на меня, - она так сладко произносит моё имя, что голос разума начинает становиться слабым отголоском далёкого прошлого. Ощутив, как Шули мягко дотрагивается до моего лица, я открываю глаза и снова оказываюсь в плену её очаровательной улыбки. - Вы ведь любите меня? Я открываю рот, но не нахожу слов, чтобы описать это тёмное, жгучее чувство, что уже несколько месяцев отравляет мне разум и разрывает душу. Если это чувство считается любовью, то - да, люблю. До беспамятства. До одури. - Тогда покажите, - она слегка опрокидывает голову назад, открывая вид на свою изящную шею, и, принимая столь заманчивое приглашение, я прижимаюсь к ней губами. "Люблю..." Она запускает руки в мои волосы, прижимая меня к себе, и я принимаюсь тщательно покрывать поцелуями каждый сантиметр её кожи, спускаясь от шеи к ложбинке между её грудей. "Желаю..." Когда же я достигаю живота, её тело начинает выгибаться под моими прикосновениями, а её хватка на моих волосах становится сильнее. Однако в следующий миг вдруг раздаётся резкий стук, и мир перед глазами начинает размываться, приобретая уже знакомые черты моей спальни. Я несколько раз моргаю, пытаясь осознать случившееся, и, когда взгляд падает на раскрытую книгу на полу, картина сразу же проясняется: меня разбудил звук упавшей книги. Вот только вместо долгожданного чувства облегчения, я ощущаю лишь раздражение и недовольство.