Рынок
Совсем недалеко от Лаик был базар, на котором можно было купить всё: начиная от обычного мыла, заканчивая черным петухом. Накинув на головы глубокие капюшоны, чтобы скрыть лица, отправились исследовать прилавки. — О, — изумился Савиньяк, — смотри. Это же гадалка! — Ты в это веришь? — усмехаюсь. — Пошли! Подойдя к пожилой смуглой женщине с ярко-зелёными глазами, которая о чем-то разговаривала сама с собой, обратила внимание на её кольца, точнее, на перстень. Черный гладкий камень, круглая оправа из серебра с белой россыпью. Очень изящно. — Понравился? — улыбнулась, обратив на меня внимание. — Да, — киваю, — простите, госпожа, не хотела вас смущать. — Забирай, — снимает с морщинистой руки, — ему уже много лет, — протягивает, — его носили самые сильные ведьмы нашего ковена. Он переходит от верховной к верховной. Последний раз, он перешел от моей матери ко мне, а мне передавать некому, — вздыхает, — я старая и одинокая бабка. — Перестаньте, — смущаюсь, — это очень ценно и важно для вас, тем более, боюсь, что мне не хватит денег расплатиться. — Пусть он будет у той, которая станет великим человеком. Я это вижу. Забирай-забирай, — вложила в ладонь, — перстень принесёт тебе удачу. — Спасибо, — улыбаюсь, — сколько я вам должна? — Это подарок. Твоей благодарности достаточно. И запомни, истинный путь всегда тернист. А ты, — просмотрела на Савиньяка, — пока не прекратишь себя облизывать, то не женишься. Научись любить кого-то другого, эгоист, — закатила глаза, — ты ей не пара, поэтому выкинь грязные мысли из головы своей. Его подорвало от возмущения. — Всего доброго! — хватаю Лионеля под руку и увожу подальше, — до свидания! — оставляю крупную горсть монет. — Прощайте, — махнула рукой, по-доброму усмехнувшись. — Какого, — чуть ли не заорал, — это что было сейчас? — Тебе сказали правду, — поправляю капюшон, — неприятно, да? — Я и бесплатно мог услышать, что тот ещё козёл, — фыркнул, — ты мне это говоришь при каждом удобном случае! — Значит, я гадалка? — округляю глаза, — пойдем, поедим хоть. Подойдя к прилавку с едой, заказали рис с овощами и курицей, под каким-то кислым соусом. Слегка остро, необычно, но очень вкусно! Хороший день, да и погода радует. Чувствуется приближение весны. — Я пойду рубахи гляну, — прищурил глаза. — Давай, — вытираю рот, — где встретимся? — Здесь же. Двадцать минут. Решила исследовать рынок. Глаза разбегаются от такого выбора. Чего здесь только не было: платья, украшения, книги, травы, оружие и платки. Каждому что-то понравится. — Благодарю, — рассчитываюсь с продавцом, закупившись травами, — хорошей торговли! — Спасибо, — отдает сдачу. — Оставьте себе, — отхожу в сторону. — Какие мы щедрые, — раздался голос за спиной. Обернувшись, увидела нищенку в грязной одежде, рваной обуви. От нее пахло алкоголем и мочой. В ней мне с трудом удалось узнать собственную сестру. Кивнула в сторону переулка. — А ты, — оглядываюсь, — оказывается, жива. — Да, — обнажает гнилые зубы, — я смотрю, ты хорошо живешь, сестрица, — оглядела с ног до головы. — Не жалуюсь. Что ты здесь делаешь? — Живу, — хрипит, — работаю иногда. Мы никогда не были похожи друг на друга. У меня волосы темные, у неё светлые. Я имею большие глаза и губы, у сестры все наоборот. Мама говорила, что Оливия похожа на мою прабабушку, такие же черты лица. Совершенно разные. — Я тут подумала, — закашляла, — после смерти родителей что-то же осталось, да? Ты все себе захапала! Делись! — С чего ради? — отхожу подальше. Брезгую. — Мы обе наследницы. — После смерти родителей остались лишь их трупы, — прорычала, — тебе напомнить, как именно они погибли?! — Прекрати, — улыбается, — мы же семья! — Ты мне не семья, чудовище, — закатываю глаза, — тебе хватило совести привести в тот день тех людей, которые расправились с отцом за считанные минуты! — Мне хотелось богатой жизни, мелочь, — отвернулась, — надоели речи матери и отца о том, что надо быть образованной, послушной и учиться! Я хотела любви! — Ты просто легла под местного разбойника, Оливия. А после, — осеклась, — предала нашу семью, рассказав всем, что папа общается с Окделлом. — Наш папаша сам виноват! — Он помогал герцогу из-за того, что Эгмонт был прав. — Ты у нас человек Чести? — Нас прогнали из Талига как паршивых овец, когда чертов король начал лысеть, а папа не смог помочь ему! Потому что это наследственное! Лишь в Агарисе нашли приют и смогли всё начать заново. Слава Богу, — выдыхаю, — он умер и трон занял слабохарактерный сыночек. Которому я понравилась, и мы забыли эту печальную историю. Нынешний король считает меня душкой. — Мне нравилось жить при дворце! Конечно я сдала вас, потому что граф Планш обещал жениться! Я могла вернуться обратно! — Женился? — смеюсь, — посмотри на себя. Ты ужасно выглядишь. — Нет, — закидывает голову, — бросил меня сразу же, после того, как не нашел папиных записей и чего-то ещё. Не получилось, так бывает. — Именно поэтому, ты продала меня сумасшедшей бабке за четыре монеты? — Три. — Отлично! Курица стоит около семи! Куда их дела? — На кувшин вина. — Серьёзно? — не верю своим ушам, — ты продала меня за кувшин вина? — Мне было плохо! — Ты даже понятия не имеешь, кому меня продала и что со мной там делали! — Ой, — вздохнула, — насиловали? — Лучше бы насиловали! — Преувеличиваешь. — Дорогая Оливия, — подхожу ближе, — посмотри на меня внимательно. Видишь изменения? — Такой же осталась. — Тебе нравятся мои глаза? — прошипела, — необычный цвет, да? Словно, выцветший. Она пыталась создать средство, позволяющее видеть в темноте и капала его в глаза. Разогревала и капала. — Эсмилир… — Ты знала, кто она, когда отдала меня ей? — голос предательски дрогнул, — бабка оказалась с дубу поехавшей травницей! Молчит. Значит, знала. — Просто избавилась, не желая нянчиться! — Я хотела построить свою жизнь! А не подтирать тебе зад! — Достаточно было накормить и дать одежду, дальше сама бы справилась, — слёзы наворачиваются, — но, нет же, ты продала, — повторяю, — меня за кувшин вина. Вкусное было? — Не помню. Продать родную сестру за дешевое пойло и даже не запомнить его вкус. Здорово... — Ты знаешь, что эта старуха делала с нами, ставя свои эксперименты? Представляешь, насколько это больно?! Когда она привезла меня, то нас было шестнадцать девушек, — поднимаю глаза к небу, — через месяц осталось одиннадцать, потом подвезли новых, а спустя полтора года, — дрожь охватила, — выжило лишь трое. И то, мне повезло, потому что сбежала. Каким-то чудом! — смеюсь, — мне было восемнадцать. Я провела в этом аду почти два года. Показать шрамы? — Ты стала сильнее. — Каждый вечер, я смотрела сквозь решётку на окне и ждала тебя, суку, — вне себя от ярости. — Делать мне больше нечего. Я веселилась, жила в своё удовольствие и пыталась понять чего хочу! Ты бы мне мешала, мне жаль, что та милая старушка оказалась чудовищем, — пожимает плечами, — я не думала, что это правда. Слухи ходили, но кто же знал… — Врёшь. Ты всё знала. — Нет. — Да, — киваю, — однажды, на её столе, я увидела письмо и решила его прочесть. Ты просила приехать в наш город и забрать меня. — Ну, — рыгнула, — знала и что? — В кого ты такая? — Родители испортили мне жизнь, уехав из дворца и я обиделась, а после решила им отомстить. Переборщила. Будь моя воля, перерезала бы ей глотку и выкинула в канаву. — Ещё, они не послушали меня, и мама родила тебя зачем-то. Я была против! — Глупая детская ревность? — Они меня не послушали! — заорала, подобно капризному ребёнку. — Угомонись, чудовище. — Мама долго умирала? — выдыхает. — И мучительно, — добавила, — у меня на руках. — Заслужила, — улыбается, — ты же знаешь, что они с папой сами виноваты. — Да, — киваю, — в том, что родили тебя. Абсолютно ничтожное, жалкое и бесполезное существование. — Может, поделишься с сестрой золотишком? — прищурила глаза, — твой плащ дорогой, хороший, — тянется. — Руки, — ударила тростью. — Больно! — скривилась. — Дохни с голоду в этой, — огляделась, — грязи. Надеюсь, ты сгниёшь заживо. — Помоги мне, — вновь тянет руку. — Если ты сделаешь хоть ещё один шаг, я распорю тебе горло, — наступаю. — Мы же семья, — мерзко улыбнулась, попятившись назад. — Моя семья мертва. Вся, — давлю наконечником трости в грудь, — попробуешь найти меня или рассказать кому-то о нашем разговоре — узнаю и выпотрошу как свинью. Поняла?! — процедила. — П-поняла, — сжалась от страха, — я всё п-поняла. Только, отпусти меня. Оливия понимала, что это всё всерьёз. Она не станет что-либо делать. Боится. — Пошла вон. — Извини, — опустив голову, покинула меня. Сердце билось как сумасшедшее. Надо как-то успокоиться.Несколько лет назад Пригород Дриксена
Сидя на скамейке под проливным холодными дождём, вытирала кровь и слёзы. Почему я ночью на улице? Меня не пускают. Они разбили мне лицо. За что? Просто захотели. Наплевать. Но, эти твари порвали мой браслет из дубовых бусин, которые выстрогал папа, а собрала мама. — Я скучаю по вам, — новая волна истерики охватила, — заберите меня с собой, — всхлипываю, — пожалуйста…Наши дни
— Ненавижу её, — выдыхаю. Немного придя в себя, встретилась с Савиньяком в назначенном месте, а после погуляли по рынку ещё несколько часов, купив много чего интересного. — В Лаик? — Да, — вздыхаю, — бедро заныло, — опираюсь на трость. — Заметил, — махнул рукой, — тогда, попрошу к лошади!Вечер Лаик
Мы вернулись под конец тренировки унаров. Мешать не станем. Разошлись по комнатам. Я залезла на кровать, обняла подушку и уткнувшись носом, разрыдалась. Слёзы лились ручьём, кричала так, что срывала голос. Обидно… Эмоции взяли верх надо мной, впервые за несколько лет. Это ощущалось особой болью, из-за того, что достаточно давно, я подавляю их. Настал момент, для того, чтобы освободить место для нового дерьма. Надеюсь, никто не услышит этого. Ослабею — сразу же сломают. Вот ещё одна причина, почему мне не хочется иметь каких-либо отношений. Любовь делает человека слабым, но счастливым…