Сквозь Вселенную

Пит добирается до дома первым, но меньше, чем через пару секунд его догоняет Питер, приземляясь на пожарную лестницу рядом и чуть не сбивая их обоих с ног. Пит ловит его за пояс, подтягивая выше, их тела буквально прилипают друг к другу с головы до пят, и Питер в очередной раз вспоминает, что он уже до одури возбуждён. Пит, должно быть, это знает — конечно, знает, он же не слепой. Они замирают на пару мгновений — между ними в самом деле нет ни миллиметра расстояния, — глядя друг на друга сквозь маски, сердце в груди Питера трепещет, словно пойманная в клетку пташка. — Умираю, как хочу тебя поцеловать сейчас, — наконец выдаёт он, Пит выпускает его из объятий, но лишь для того, чтобы открыть окно в гостиную и затащить Питера внутрь, схватив за руку, и теперь они точно сшибают друг друга с ног, падая на пол рядом с ёлкой. Питер приземляется на него сверху, зажав бёдра Пита между колен, и упирается ладонями ему в плечи, чтобы немного приподняться, Пит с силой стаскивает маску с себя, затем с Питера, и наконец они могут беспрепятственно посмотреть друг на друга. Питер застывает, утопая в широко распахнутых голубых глазах Пита, сейчас почти полностью чёрных от расширившихся зрачков, он чувствует, как теряет связь с реальностью, погружаясь в безмятежность, которую они дарят, всё больше, и больше, и больше, без надежды на спасение. — Питер, — выдыхает Пит, снова крепко сжимая пальцами его бока, и Питер, улыбнувшись, целует его со всей страстью. Пит скользит руками вверх по спине Питера, поверх костюма, посасывая и покусывая податливые губы, и, наконец найдя бегунок молнии, медленно тянет его вниз. Питер мычит в поцелуй что-то нечленораздельное и бездумно отстраняется. Руки Пита замирают на месте. — Ты не против? — терпеливо спрашивает он, и Питер едва не кричит: «Да!» Но он понимает, что нервничает, он ещё никогда в своей жизни так не волновался, и вдруг замечает, как трясётся, словно осиновый лист, все конечности дрожат от того, что он изо всех сил пытается удержаться на ногах. — Я… Да, то есть, да, да, я хочу этого, хочу сделать это, очень, — сбивчиво бормочет он, его взгляд мечется с лица Пита на его скрытую красно-синим спандексом грудь и снова на лицо — и так по кругу. Пит осаждает его мягким взглядом, одной рукой касаясь щеки, нежно удерживая голову на месте, пока второй продолжает расстёгивать молнию костюма, на этот раз ещё медленнее. Питер только и может, что тяжело дышать, ощущая, как всё его тело омывает волна умиротворения, и осознавая, что собирается делать Пит. — Не будем спешить, хорошо? — вновь говорит Пит, и Питер невольно сравнивает его голос со страницами новой книги: такой же лёгкий, но твёрдый. Питер гулко сглатывает, кивая в подтверждение, и когда Пит расстёгивает-таки его костюм до конца, он осторожно льнёт к его боку, чтобы Питу было легче его раздеть. Стопа застревает в штанине, и Пит выпутывает её из липкой ткани, смеясь, пока тело Питера словно прошибает током, каждое движение рук Пита посылает новые разряды прямо к сердцу. Веб-шутеры он снимает в самом конце, аккуратно кладя их на скомканный костюм, и Питер сам не понимает, почему его сердце ещё больше сладостно сжимается от сумасшедшей любви. Когда он наконец оказывается в одних боксерах и снова встречается с Питом взглядом, между ними зарождается новое ощущение, постепенно раскрывающееся с каждой долгой секундой, пока они разглядывают друг друга, словно намагниченные, не в силах оторваться, и притягивающее Питера ближе к Питу, принуждая вновь вовлечь его в поцелуй; Пит касается изгибов его обнаженного бока, и хотя его пальцы всё ещё скрыты перчатками, это прикосновение всё равно самое возбуждающее из всех, какие только были в жизни Питера. — Я бы, конечно, не отрывался от тебя ни на секунду, — выдыхает ему в губы Пит, — но нам всё-таки надо встать с пола, пока мы не натворили каких-нибудь глупостей со спинами. Питер улыбается, оставляя на подбородке Пита очередной поцелуй, и медленно встаёт, разом чувствуя себя уязвимым, когда сквозь открытое окно врывается ветер, отчего голая кожа Питера мигом покрывается мурашками: от рук и живота до бёдер и лодыжек. Пит моментально подскакивает и закрывает окно, затем хватает Питера за руку и тащит за собой вниз по коридору. Чем ближе они к спальне, тем быстрее стучит сердце Питера, он чувствует, как потеют его ладони. Войдя в комнату, Пит отпускает его руку и нежно подталкивает Питера к кровати. Тот садится на старый скрипучий матрас, скрестив ноги, и наблюдает словно сквозь пелену тумана, как Пит медленно снимает с себя костюм, осторожно высвобождая конечности из красно-синего спандекса, складывает его и опускает на пол. Питер захлёбывается воздухом. Конечно, он уже видел Пита без одежды после душа, замотанного в полотенце, с блестящими каплями воды на порозовевшей от пара коже. Он видел его полураздетого, пытающегося натянуть на себя паучий костюм, столько раз, что не счесть. Но сейчас… сейчас всё иначе. Сейчас, глядя на Пита, стоящего перед ним в одних трусах и прожигающего его тяжёлым взглядом, полным страсти, Питер чувствует, что он может наконец поддаться желанию, наплевав на рамки приличия. Словно все барьеры, осторожно выстроенные между ними с того момента, как он увидел Пита, переступившего золотисто-оранжевый портал, все стены крепости, возведённой вокруг его сердца, наученного горьким опытом многолетних потерь, боли и ненависти к себе, — всё рухнуло в один миг, оставив после себя пыль и руины, и Питер наконец-то чувствует, как нечто похожее на веру зарождается в его груди, бархатистое и медово-тягучее, там, где были лишь острые и поломанные куски, не сочетающиеся между собой как их ни крути. И это не страшно, как до этого казалось Питеру. Он чувствует в бушующей гамме эмоций спокойствие. И он хочет Пита. Наверное, он нуждается в нём так, как никогда ни в ком не нуждался. Поэтому он вновь протягивает ему руку в приглашающем жесте — пальцы слегка дрожат — и Пит охотно подаётся к нему, кладя ладонь в его, затем Питер тянет его на себя, заставляя лечь сверху, целуя и крепко хватаясь руками, впиваясь пальцами в мягкую бледную кожу. Они меняют положение несметное количество раз, кажется, каждый хочет быть сверху, целовать, касаться и прижиматься друг к другу, пока наконец Питер не подминает Пита под себя, вдавив его запястья в матрас и оседлав бёдра, потираясь пахом о пах сквозь тонкие слои нижнего белья. Пит стонет в поцелуй и даже не пытается вырваться из хватки, он лишь глубже целует Питера, сплетая языки, и немного приподнимается, вжимаясь бёдрами в его бёдра. У Питера кружится голова, и он отстраняется только лишь для того, чтобы коснуться губами шеи Пита, на которой уже выступает испарина. Кожа солоноватая и тёплая, и он мажет языком от впадины ключицы до самой мочки, смакуя слегка шершавую плоть, отчего Пит вздрагивает под ним и тяжело дышит в ухо. — Питер, — задыхается он, и этот звук так полон нетерпения и чего-то такого, чему Питер ещё не знает определения, он лишь знает, что это импульсами отдаёт прямо в член, и слегка приподнимается, чтобы заглянуть Питу прямо в лицо, на котором застыло прекрасное блаженное выражение. В окно заглядывает тонкий луч солнца, падая на волосы Пита, озаряя его черты золотым сиянием, вспыхивая в морской синеве глаз и танцуя на ресницах. Питер окончательно и бесповоротно влюблён и просто до одури ошарашен видом лежащего под ним человека, человека, который хочет быть с ним. — Прозвучит сильно банально, если я скажу, что ты сейчас красивый? — тихо спрашивает Питер, освобождая одно запястье Пита и мягко ведя пальцем вдоль щеки, завороженно цепляя лёгкую щетину и чувствуя твёрдую кость под кожей. Пит щурится, улыбаясь. — Да, но я совсем не против, ты всё равно мне нравишься, — отвечает он, и Питер прикусывает нижнюю губу, но не может скрыть глупой улыбки. — Ты прекрасен, Питер Паркер, — шепчет Питер, и это немного странно — упоминать своё имя в таком ключе, но взгляд широко распахивающихся глаз Пита и слегка усилившаяся дрожь стоят того. Они снова целуются, но ещё нетерпеливее, с нарастающим напряжением, и Питер понимает, что скоро они достигнут пика. Поэтому он открывает новую страницу их с Питом истории и делает первый шаг, надавливая коленом между ног Пита. Тот стонет, на этот раз громче, и несмотря на то, что одно из запястий по-прежнему зажато в кулаке Питера, он не пытается вырваться, а тянется свободной рукой вниз, стаскивая трусы и отбрасывая их в сторону, — Питер не успевает и глазом моргнуть. Теперь он полностью обнажён. Теперь у него в кровати, под его телом полностью обнажённый Пит, возбуждённый до предела, тяжело дышащий и просто великолепно-прекрасный. — Твоя очередь, — выдыхает он Питеру на ухо, и тот едва не падает на него, хватаясь за боксеры и снимая их одной рукой, при этом удерживая вес тела второй. Он стряхивает трусы ногой, совершенно не заботясь куда, и когда вновь опускает взгляд на лицо Пита, не знает, как описать то, что он видит. У него не хватает ни слов, ни мыслей. И скользя взглядом вниз, обводя чёткие изгибы тела Пита, оглаживая руками грудь и крепкий пресс, запечатлевая в памяти бледный тон его кожи, опускаясь ниже к бокам и, наконец — неуверенно — к жёстким тёмным волоскам на лобке, Питер вдруг понимает, что веками пытались передать все величайшие поэты в своих творениях, — что он сам никогда бы не смог облечь в слова. Пит — поэма, прекрасная, почти неразборчивая поэма, и Питер как будто только сейчас обрёл способность читать, только сейчас ему позволили по-настоящему вглядеться в каждую строчку, и каждое отдельное слово, описывающее этого человека под ним, внезапно откликается в нём, кристально ясно, до конца. Пит проводит рукой по боку Питера, потерявшегося в своих нежных мыслях, туда, где соприкасаются их тела. — Малыш, коснись меня? Где хочешь, только… только коснись, пожалуйста? — мягко просит Пит глубоким низким тоном, и Питер может лишь кивнуть, вновь прикусив губу и медленно опустив ладонь ниже, исследуя последние сантиметры, чтобы нежно взять член Пита. Пит шумно выдыхает сквозь зубы, стоит Питеру слегка сжать пальцы. Питер никогда не касался другого мужчины, никогда — вот так. У него было несколько девушек после Гвен, но ни с одной из них ничего не вышло, он не чувствовал, что это — правильно, не чувствовал это так, как сейчас. Он гладит Пита пару мгновений, привыкая к ощущению его члена под подушечками пальцев, а Пит только смотрит на него с раскрасневшимися щеками, тяжело дыша, пока не стискивает руками бёдра Питера сильнее, снова притягивая его к себе, целуя до смерти медленно, пока Питер не прекращает движения рукой, лаская его между их телами. Наконец рука Пита находит член Питера, и он ласкает его в ответ, сжимая пальцы как раз так, как нужно, и Питер задушено стонет ему в губы, вздрагивая всем телом и отчаянно толкаясь навстречу его движениям. — У тебя… у тебя есть смазка? — бормочет Пит, не отрываясь от губ Питера, и у того всё переворачивается внутри, но он кивает. — Нижний ящик слева, — говорит он между поцелуями, и Пит с тихим стоном отстраняется, разворачиваясь и стреляя паутиной в сторону нижнего ящика стола, открывая его, приподнимается, перевернувшись на живот и пошарив рукой, вытаскивает маленький пузырёк. Он вновь разворачивается, всё так же лёжа под Питером, и приподнимает пузырёк со смазкой с дразнящей улыбкой на губах. — Клубничная? — спрашивает он, слегка тряхнув рукой, и Питер заливается румянцем, утыкаясь лицом в грудь Пита. — Боже, я заказывал её сто лет назад. Слышал, что некоторым девушкам такое нравится, но ни разу ещё не открывал, — говорит он не поднимая головы, его рука вновь нащупывает член Пита и слегка оттягивает, отчего Пит стонет и отводит его ладонь в сторону, вкладывая в неё пузырёк. Питер выпрямляется, опять устраиваясь на бёдрах Пита, в душу закрадывается беспокойство. — Ты хочешь… хочешь, чтобы я… Пит скользит руками вдоль его бёдер, кивая, в его взгляде читается искреннее доверие. Питер делает глубокий вдох, наклоняясь, чтобы ещё раз поцеловать Пита, нежно разводит его ноги в стороны, согнув колени, и устраивается между ними. Он открывает смазку, выдавливая немного тягучей жидкости на пальцы, и смотрит, как прозрачно-розовые капли стекают вниз. Он вновь находит взглядом глаза Пита, чтобы убедиться, что всё хорошо: он не хочет делать то, чего не хочется Питу, он и представить себе такое не может. — Давай, просто… начни с двух пальцев, — подбадривает его Пит, и Питер немного успокаивается, ему этого достаточно, чтобы глубоко вздохнуть и повиноваться Питу, нежно мазнув двумя пальцами по входу, второй рукой поглаживая его грудь. Пит судорожно вздыхает, прикусывая нижнюю губу и резко разводя колени шире. Оба молчат, и Питер погружает пальцы внутрь Пита и вытаскивает обратно, как можно осторожнее, неуверенный в своих действиях, но чертовски уверенный в том, что Пит этого хочет, судя по тому, как он стонет и слегка подмахивает бёдрами, он явно наслаждается ощущениями. Питер ни разу не делал так даже себе, он знает лишь теоретически, что нужно делать, из нескольких видео, на которые он как-то наткнулся несколько лет назад, когда, напившись, дрочил в два часа ночи. Это грустные воспоминания, и он не хочет об этом думать сейчас. Не пока он делает это Питу, касаясь его совершенно новым и невероятным способом. Наконец, спустя вечность, которая, должно быть, длилась всего пару минут, Пит зовёт его, его волосы мокрые от пота, руки сжимают запястье Питера. — Питер, милый, возьми меня, сейчас, — голос хриплый и звучит ещё глубже, чем за весь вечер. Сердце Питера спотыкается, бешено колотясь о грудную клетку, а член дёргается от этих слов. Но он хочет этого сам, ему это нужно. И Пит просто чертовски прекрасен, всё ещё охваченный солнечным светом, всё так же глядящий на Питера с доверием и обожанием на идеальном, прекрасном лице. — Как, эм, как ты хочешь лечь? — спрашивает Питер, и Пит лишь притягивает его ближе, обвивая руками его пояс. — Вот так, как сейчас, хочу видеть твоё лицо, — говорит он, задыхаясь, и Питер позволяет себе вовлечь его в ещё один горячий поцелуй, медленно, невыносимо медленно нащупывая свой член и осторожно погружая его в тёплую глубину тела Пита. Они одновременно ахают от этого ощущения, и Пит кусает нижнюю губу Питера, сильно, до боли, но Питеру всё равно, совершенно всё равно, потому что он толкается глубже и видит лишь темноту за закрытыми веками, но чувствует, будто в этот самый момент открывает какой-то новый смысл жизни, его тело сливается воедино с Питом, и голосом, вдруг резким и чётким, он стонет в губы Пита слова, которые, кажется, держал в себе вечность: — Я люблю тебя, я люблю тебя, Пит, ох, Питер, — тянет он, чувствуя жгучие слёзы за закрытыми веками, и открывает глаза, чтобы тут же увидеть Пита с запрокинутой от истинного наслаждения головой, остро вскинутым подбородком, полуоткрытым в страстном выдохе ртом, закрытыми в райском блаженстве глазами, растрёпанными и рассыпанными по подушке волосами. Кажется, они стали единым механизмом: Питер толкается вперёд, и Пит вторит ему, обхватив ногами за пояс, и они сливаются в самом простом ритме, который только знает Питер. Он запускает пальцы в волосы Пита, оттягивая вспотевшие пряди, склоняется над ним и целует снова и снова, размеренно вбиваясь в его тело в такт плавно текущим словам, и руки Пита смыкаются у него на спине, ногти оставляют слабые полумесяцы, пока он выстанывает имя Питера, как какую-то молитву, трепетно и благоговейно. — Вот так, вот так, Питер, да, — шепчет он, когда Питер задевает нежную чувствительную точку внутри. — Чёрт, малыш… Я тоже тебя люблю, безумно люблю, люблю тебя, люблю, Питер… Сердце Питера рвётся на части от выдыхаемых Питом слов, по щекам текут слёзы, капая на лицо Пита, смешиваясь со слюной и потом, но им всё равно, а может, они и не замечают из-за интенсивно нарастающего между ними и внутри них удовольствия. Питер чувствует его внизу живота, признак приближающегося оргазма, горячую и тугую спираль энергии, но это лучше, чем всё, что он чувствовал раньше, нечто почти духовное, словно освобождение души. — Я почти, Питер, чёрт, я кончаю, кончаю, — тянет Пит, впиваясь ногтями в спину Питера и царапая, и Питер вбивается в него сильнее, обхватывая лицо ладонью, целуя лоб, нежные веки, розовые губы и раскрасневшиеся щёки, он погружается глубже с каждым плавным движением. — Давай, Пит, кончай, я знаю, ты можешь, милый, ты уже близко, малыш, давай, вот так, давай… — сбивчиво шепчет Питер, целуя его в ухо, почти обезумев от удовольствия, отчаянно желая, чтобы его любовник достиг пика удовольствия первым, кончил первым, как он того заслуживает. — Ах, Питер, чёрт, о боже, да! — Пит едва не срывается на крик и кончает, Питер чувствует горячую сперму, стекающую по животу, и это невыносимо, чёрт возьми, невыносимо — понимать, как Питу хорошо благодаря ему, понимать, что это сделал он, что этот человек под ним и рядом с ним испытывает нечеловеческий экстаз, понимать, что он способен доставлять кому-то удовольствие в чистейшей и самой священной форме, после стольких лет уверенности в том, что он может лишь сеять ненависть и боль. И когда Пит коротко скулит от удовольствия ему на ухо, как нечто сакральное, он не выдерживает и тоже кончает так бурно, как никогда в своей жизни. Он не может говорить, не может даже пошевелиться, не может открыть глаза. Всё, что он может сейчас, — это лежать и нежиться в охватившей его тело умопомрачительной эйфории, прикусив губу с такой силой, что, кажется, он чувствует кровь, всё ближе и ближе подобравшись к Питу и прижавшись к нему крепче, желая погрузиться и раствориться в этом человеке. Желая умереть и воскреснуть от его райского прикосновения, быть благословлённым божественной рукой, чтобы раз и навсегда принадлежать Питу Паркеру, существовать не как альтернативные версии друг друга, а как две души, соединённые воедино в этой и во всех остальных вселенных. Они лежат, тяжело дыша, вдыхая один воздух на двоих, лицом к лицу, сплетаясь телами, одному богу известно сколько времени. Пока сперма на животе Пита не становится липкой, и небольшой солнечный луч огибает кровать и падает на стену рядом. В воздухе витает что-то новое, Питер видит это, когда слегка приоткрывает осоловелые глаза, чтобы оглядеть комнату и остановиться на лице Пита. Как будто теперь каким-то непостижимым образом он может видеть больше. Он видит больше красоты в окружающих их предметах. Больше красоты, которая скрывается в лице Пита. Он осторожно вынимает обмякший член из тела Пита, но ложится рядом, остаётся рядом с Питом, не сводя с него взгляда, прижимаясь к нему так, словно он его сокровище, хотя так оно и есть. — Кажется, я поцарапал тебе спину, — всё, что может наконец сказать Пит извиняющимся тоном с ленивой улыбкой на лице, одной рукой поглаживая Питера по спине. Питер надеется, что он действительно его поцарапал, надеется, что пометил его, заклеймил, сделал своим, потому что отныне он принадлежит ему и хочет, чтобы весь мир об этом знал. Он нежно опрокидывает Пита на спину, глубоко целуя, упиваясь им. Они вновь начинают борьбу, хватая друг друга за ноги и руки, кувыркаясь, и не могут успокоиться ещё несколько часов.

***

Уже вечер, и улицы Нью-Йорка затоплены снующими в разные стороны людьми, местными и туристами, закутанными в пальто и шарфы и прячущимися от крупных снежных хлопьев, нещадно валящих с неба. Питер держит Пита за руку, идя по шумному тротуару в сторону любимого итальянского ресторанчика Питера. После трёх кругов секса и совместно принятого душа, где Пит сделал Питеру лучший минет в его жизни, они вдруг поняли, что жутко проголодались, пропустив и завтрак, и обед. Питер думал, что они просто приготовят что-нибудь дома, но Пит предложил устроить где-нибудь свидание. Питер залился румянцем, осознав, что они ещё не выбирались на нормальное свидание и перескочили сразу несколько ступеней в отношениях. Но время назад не вернёшь, и никогда не поздно всё исправить. Питер слегка размахивает рукой, держа Пита за руку, и тот смотрит на него с улыбкой. В его тёмных волосах запутались миллионы снежинок, и Питеру хочется запустить в них свободную руку. Что он и делает, отчего Пит мило морщит нос и легонько пихает Питера плечом. Как же хорошо быть вот так вместе. Не как супергерои, а как Питер и Пит. Просто двое влюблённых. В груди Питера теплеет, впрочем, всё тело его охвачено теплом, несмотря на холодный воздух, и, кажется, он давно не чувствовал себя таким удовлетворённым, по крайней мере, после Гвен — ни разу. Но не в привычном понимании этого слова — ни хуже, ни лучше. Он не хочет сравнивать Пита с ней, они совершенно разные и их невозможно ни принижать, ни возвышать — они не заслуживают этого. Но он думает, стоя на углу улицы в ожидании зелёного света и исподтишка разглядывая профиль Пита, охваченный светом фонарей позади, с усеянными снежинками ресницами и милым румянцем на щеках, думает, что Гвен была бы за него счастлива, ей бы понравился Пит. Он думает, что она бы поняла, увидела бы, какую надежду вселяет в него Пит, надежду и уверенность в том, что он будет счастлив. И это похоже на идеальное завершение терзаний, оно опускается на его плечи огромным неподъёмным одеялом, поддерживающим его на месте. Он чувствует лёгкость во всём теле. Разум в кои-то веки чист и свободен. Пит пересекается с ним взглядом, тепло улыбаясь, словно знает, о чём сейчас думает Питер. Впрочем, тот бы не удивился, если бы так и было. Питер улыбается в ответ и наклоняется, чтобы оставить на его губах короткий, быстрый и загадочный поцелуй. Наконец сигнал светофора сменяется зелёным, и Питер тянет Пита за руку, ведя их сквозь толпу к месту назначения.  — Ты никогда не смотрел фильмов Альфреда Хичкока? Что? — спрашивает Питер с недоверчивым смехом. Они сидят друг напротив друга за маленьким столиком в углу ресторана «У Джованни», с пустыми тарелками со спагетти, и разговаривают обо всём, что в голову взбредёт. Пит мотает головой, подперев подбородок ладонью, упершись локтем в клетчатую скатерть. — Никогда, приятель. Я просто не понимаю подобное кино, — с полуулыбкой отвечает Пит. Питер фыркает. — Какое? Со смыслом? — поддразнивает он, и Пит игриво пинает его под столом, улыбаясь шире. — Нет, просто его сложно понять. Питер принимает зеркальное положение: тоже подпирает ладонью подбородок, упершись локтем в стол. — Ну, в таком случае я просто должен показать тебе все его фильмы, — говорит он, и Пит кивает, отчего несколько прядей падают ему на глаза. — Конечно, — бормочет он мягким тоном, каким разговаривает только с Питером. И это не надоедает, хотя Питер вообще не уверен, что что-либо в Питере может надоесть. — Начнём с «Окна во двор», это мой любимый, — начинает тараторить он, наклоняясь вперёд так, что их ноги под столом соприкасаются, и Пит смотрит на него совсем осоловелым взглядом с огромной улыбкой на лице, всё его внимание приковано к парню напротив. — Это про фотографа, он прикован к коляске… Его играет Джимми Стюарт, о, тебе понравится Джимми Стюарт… Они сидят до полуночи, разговаривая, смеясь и напиваясь дешёвым пивом, и в какой-то момент Питер подсаживается к Питу, и они целуются, как школьники, хихикая и скрываясь в тусклом свете изолированного угла ресторана, пока их наконец не выпроваживает персонал, и они не плетутся домой, привалившись друг к другу, улыбаясь, как два сумасшедших, крича и горланя под почти полной луной в снежную ночь идеального Рождественского сочельника. Питер не думает о вине или грусти, всё, о чём он может думать, — это бабочки, порхающие у него в животе, и прекрасное румяное лицо улыбающегося Пита в ореоле мерцающих огней тихого Нью-Йорка, похожих на миллионы звёзд, сияющих только для них.