***
Нарочинская ревела почти полчаса. Брагин уже раздумывал, не поискать ли в квартире успокоительное, как Марина резко — будто по щелчку — успокоилась. Но осознать, что полегчало, не успела, потому что стало невообразимо стыдно. Господи, бедный Олег. Он точно не ожидал от нее такой истерики. Нарочинская сама не думала, что сорвется, рассказывая о родителях. И такие подробности она не собиралась выкладывать. Брагин не обязан выслушивать ее стенания. Он вообще не должен был видеть ее в таком состоянии! Мужчина не отпустил. Даже не дрогнул, когда Марина начала выбираться из его рук. И молчал. Нарочинская поняла бессмысленность своих действий быстро, покусала губы и тихо сказала: — Прости, — шмыгнула носом. — Я, кажется, годовую норму слез выдала. Или трехгодовую. — Ничего страшного, — Олег вновь погладил ее по голове. — Если хочется плакать — надо. Удивившись заключениям, совершенно неожиданным для Брагина, Марина подняла на него глаза. И от ее по-детски открытого растерянного взгляда Олега накрыло волной не совсем уместного умиления. Он невесомыми движениями вытер Нарочинской щеки и поцеловал ее в лоб. — Я просто, — Марина попробовала оправдаться, но остановилась, понимая, что сказать ей нечего. — Все в порядке, Марин. Нарочинская замерла, внимательно рассматривая мужское лицо, а затем опустила взгляд Брагину на грудь: — У тебя вся футболка промокла. — Высохнет, — не увидел проблемы он, — я же горячий парень. — Неприятно же так ходить, — почему-то сейчас это показалось очень важным. — Что ты предлагаешь? — Сними. — А вдруг я замерзну? — якобы испугался Олег. Боялся, что очередные шуточки сделают хуже, но не умел по-другому. Хуже не стало. Марина даже попыталась улыбнуться: — А как же твоя горячесть? Для Брагина это стало знаком, что Нарочинская приходит в себя: — Ну вот, — наигранно огорчился он, — не получилось на обнимашки напроситься. — Получилось, — Марина зажмурилась и уперлась лбом Олегу в плечо. — Только футболку сними. Брагин очень не хотел отпускать женщину, поэтому футболку он стянул настолько быстро, что Нарочинская не успела ничего понять. А потом прижалась ухом и щекой к почти обжигающей груди — Олег всегда был теплым как печка, — и отключилась от всех переживаний. А он вдыхал запах светлых кудряшек и чувствовал, что свернул бы все горы мира и сложил их в карман Маринке, если бы она попросила. И понес бы ее на руках, чтобы не было больше так тяжело. Через несколько минут Нарочинская подняла голову и, ощущая на себе внимательный взор, достала из ящика стола детсадовское фото: — Ты как-то спрашивал, какая я была маленькая, — показала фотографию Олегу, который тут же расплылся. — Ой, какая заечка, — ласково произнес он, — совсем не изменилась. — Да ладно. — Правда, такая же хорошенькая, — Брагин уловил совершенно внезапное смущение и сам словно смутился. — Ну что ты, не знаешь разве, что красивая?.. Марина знала. Но сейчас как никогда захотелось отвести взгляд и одновременно с тем всмотреться в лицо напротив. Они потерялись друг в друге, и Нарочинская первая потянулась к мужским губам. Брагин откликнулся мгновенно. И в этих поцелуях не было страсти — только нежность, умиротворение и надежда.***
Марина так тщательно умывалась, будто пыталась соскоблить и сбросить старую кожу. На самом же деле женщина гнала прочь желание, признаться в котором боялась даже самой себе. — Марин, ты там в канализацию смылась, что ли? — не выдержал Брагин. Пришлось признать, что вода все равно не помогает. Нарочинская выключила ее, вышла в коридор и сразу же угодила в объятия. — Че такое? — заподозрил неладное Олег. Марина делала вид, что ничего не происходит, и он не выдержал: — Марин! — она дернулась от резкости, поэтому Брагин сменил интонацию. — Ну не молчи ты. Я же так не понимаю, — последнее предложение прозвучало жалко, и Олег досадливо сжал губы. Нарочинская нервно сглотнула, опустила голову и через большую паузу спросила: — Слушай… ты можешь остаться сегодня? Я что-то, — не договорила, понимая, что продолжать — значит, признаваться в еще большей слабости. А быть ранимой Марина не хотела. Открываться вообще было страшно. И теперь, когда она вывалила на Брагина почти весь свой анамнез, страх сменился боязнью новой боли и подсознательным ее ожиданием. Олег умудрился пробраться туда, куда Нарочинская давно уже никого не пускала. И от этого поколачивало. Но Марине именно сейчас невыносимо захотелось человеческого тепла. От одного конкретного представителя человечества. Мужчина глубоко выдохнул, разом сбросив все напряжение. Дурочка… и он тоже дурак, напридумывал всякого. А она просто боялась — забыла в бесконечных жизненных сражениях, что тоже имеет право на эмоции и помощь. Брагин и не хотел уходить. — Конечно, — с готовностью согласился он и, почувствовав, что Нарочинская вздрогнула, поцеловал ее в нос. — Мариш, все хорошо. Она подняла на него свои невозможные глаза, и Олег увидел в них столько неозвученной тоски, что у него опять заныло сердце. — Что такое? Марина печально улыбнулась: — Меня родители так называли, — и по интонации нельзя было понять, нравится Нарочинской это обращение или нет. — Если хочешь, я не буду. Брагин был таким внимательным, что Марине безумно захотелось поверить в хорошее. — Наоборот.***
Брагин проснулся от запаха кофе, встал, от души потянулся и вышел на кухню. Нарочинская стояла у стола и заканчивала нарезать салат. Она была такой домашней, что Олег непроизвольно залюбовался. — Доброе утро, — улыбаясь, сказал он. — Привет. Брагин подошел ближе и приобнял Марину, но она отстранилась: — Я тебе в ванной щетку зеленую оставила и полотенце синее. Бутерброды с колбасой и маслом могу сделать еще, ты, наверное, салатом не наешься. Ее забота нравилась, но Олегу показалось, что здесь что-то неладно. — Бутерброды — это хорошо, — протянул он и, поняв, что Нарочинская не собирается на него смотреть, забрал у нее нож, отложил тот на стол и поймал женщину за руки. — Чего ты? Она вскинула голову: — Ничего. — Что я пропустил, пока спал? — нахмурился. — Брагин, все в порядке, — убедительно ответила Марина. Только Олег был уверен, что она врет. И одна версия такого поведения у него имелась. И версия эта ему совершенно не нравилась: — Жалеешь, что рассказала? Да не скажу я никому, — сам не ожидал, что скатится в обиду. Но стало ужасно неприятно, как сжало и полоснуло где-то внутри. Нарочинская вздрогнула, наткнулась на по-детски расстроенный взгляд и совсем смешалась. Это она собой плохо владеет или Брагин успел так ее изучить? Хотя дело было не в том, что Марина считала, что Олег растреплет ее историю. Просто не привыкла изливать душу посторонним, поэтому после вчерашнего ощущала себя максимально не в своей тарелке. Брагин, конечно, посторонним уже не был, но они не так давно знакомы и… и Нарочинская поняла, что молчать не стоит. — Мне неудобно, — повела плечом, — вывалила на тебя все. Ты не обязан, — далеко не полный ответ, но лучше, чем ничего. — Не обязан, — согласился Брагин, чувствуя, что немного отпускает, — но хочу. — Что? — не поняла Марина. Олег ненадолго задумался, пытаясь найти более точную формулировку, но понял, что идея обречена на провал: — Тебя. Все, что связано с тобой. — Нарочинская застыла, и он дополнил. — Марина, я не подарок, конечно, но и не мудак, который игнорирует проблемы близких людей. Брови женщины поднялись так высоко, что почти слились с линией роста волос: — Близких? Брагин замялся, но переобуваться в воздухе не стал: — А че ты, далекая, что ли? — погладил ее по руке. — Вон, я даже потрогать тебя могу, — по привычке попытался свести разговор к юмору, но наткнулся на серьезный-серьезный взгляд. — Мариш, все в порядке, ничего не изменилось. Изменилось, конечно, но только к лучшему. Теперь Олег больше понимал Нарочинскую и сильнее восхищался ею. Он видел, как Марина о чем-то сосредоточенно размышляет, но не знал, к каким выводам она придет. Впрочем, считал, что сделал все что мог. Наконец, Нарочинская вынырнула из мыслей и кивнула на стол: — Садись, кофе стынет.