***
Брагин не ожидал, что так загрузится. Они с Нарочинской действительно почти нигде не были — только в ресторанах, и периодически гуляли, благо, в Москве хватало интересных мест. Сказать, что это критично, было нельзя, но… Олег знал, что Марина любит искусство, и захотел сделать ей приятное. И самому приобщиться, если получится. Впрочем, особых надежд Брагин не питал — понимал, что далек от искусства примерно так же, как и госпожа Нарочинская от нарушения общественного порядка. Кино Олег не любил, но ради Марины готов был потерпеть. Хотя этот вариант показался слишком банальным, и мужчина оставил его на крайний случай. Впрочем, с альтернативами было как-то не очень. В опере Брагин мог уснуть. В балете точно бы стебался над мужиками в трико. В галерее Марине пришлось бы взять на себя роль гида и объяснять, что имел в виду автор того или иного экспоната. Оставались драматический театр и музыка. Но представить Нарочинскую, скачущую у сцены, Олег не мог, как ни старался. Значит, рок-концерты, несмотря на любовь женщины к этому жанру, скорее всего, отпадали. Брагин полез в телефон и стал искать мероприятия на ближайшие дни.***
Марина открыла шкафчик и увидела плитку шоколада. Ее любимого, между прочим. Не то чтобы Нарочинская отличалась какими-то особенными вкусами, но все же. Она не была сладкоежкой… пока они с Олегом не бросили курить. А Брагин так вообще превратился в сладкоежку в квадрате и старательно подбивал на это Марину. На все возмущения и вопросы о том, как потом избавляться от новой зависимости, отмахивался и обещал что-нибудь придумать. — В конце концов, — говорил Олег, — всегда можно начать целоваться. Это полезно. — Мы устанем. И губы заболят, — парировала Нарочинская. Брагин не спорил. Он поступал проще: утаскивал Марину в укромный уголок — если они были в Склифе, или притягивал к себе, если находились дома. Тренировался, так сказать, чтобы меньше утомляться в потенциальном будущем. И Нарочинскую тренировал. Поэтому теперь у нее со сладостями были максимально приятные ассоциации. Марина достала шоколад и обнаружила под ним открытку. Та гласила: «Многоуважаемая Ягода Владимировна! Сочту за честь пригласить вас на концерт симфонического оркестра, который состоится в наш общий выходной, то есть послезавтра. Обещают исполнять мировые хиты. Может и врут, но сбежать мы всегда успеем. Ваш Медведь».***
Олег нажал на звонок, и дверь почти сразу открылась. — Привет, проходи, — сказала Нарочинская и вернулась к зеркалу. Брагин не ответил, потому что подбирал челюсть с пола. Марина надела синее платье. Оно было достаточно закрытым — без декольте, длиной чуть выше колена, с рукавами до локтей. Но Нарочинской дополнительные детали были не нужны: платье подчеркивало грациозность хозяйки и делало без того красивую женщину просто неотразимой. Олег опустил взгляд на ее ноги, украшенные белыми туфлями на каблуках, и понял, что вечер будет потрясающим и тяжелым одновременно. Кровь отлила от головы и прилила к другому месту. Брагин с силой сжал руки в замок, дабы хоть как-то прийти в себя. Марина, наконец, справилась с сережками, взяла сумку, подаренную Марго, и повернулась к мужчине, давая возможность оценить образ полностью. И залюбовалась реакцией Олега и им самим. Брагин изменил стилю «взять то, что первым вывалилось из шкафа»: надел темные брюки, такой же пиджак и, что примечательно, синюю рубашку. Поэтому со стороны могло показаться, что хирурги договорились о нарядах. — Понимаю теперь, — хрипло начал Олег, скользя по Нарочинской хищным взглядом, — почему ты не носишь платья. — И почему? — заинтересовалась она, пытаясь скрыть улыбку. — Бережешь окружающих. Они же работать не смогут, их уволят к чертям, — Брагин приблизился и положил руки Марине на талию. Женщина погладила его по груди и убедилась, что не ошиблась — рубашка оказалась шелковой. В голове тут же всплыли пошлые ассоциации, но Нарочинская быстренько прогнала их прочь: — Бедные они, бедные. — Конечно бедные, — пробормотал он, разглядывая Марину такими глазами, что она почувствовала себя леденцом, о котором мечтает ребенок с диатезом. Ах да, ягода и медведь… Безобидные прозвища моментально заиграли новыми красками. — Ты-то сможешь работать или бросишь меня наедине с пациентами? — Нарочинская видела неподдельный восторг, млела от влияния на этого мужчину, чувствовала, как ускоряется сердечный ритм, но не могла не прикалываться. — Пациенты перетопчутся, — пробурчал Олег. — Какая ты красивая, — заскользил ладонями по рукам и спине Марины, — в этом платье. И то, что внутри этого платья, тоже красивое. Нарочинская хмыкнула: — Да ладно? — Угу. — Ты тоже ничего так. Ее комплименты, даже «снисходительные», порой смущали: — Слушай, может, не пойдем никуда, а? — Брагин наклонился и стал покрывать поцелуями женскую шею, чувствуя, как Марина вздрогнула под его прикосновениями. Наслаждался нежностью кожи, кайфовал от запаха, ошеломительно быстро терял контроль… Воздействие Нарочинской слишком велико, конечно. И коварство тоже. Она вывернулась и шагнула назад: — Даже не думай, — Марина в очередной раз посмотрела на Олега и поняла, что сдерживать его придется и на концерте тоже. — Мы идем на выступление оркестра, я двести лет не была на культурных мероприятиях. Брагин разочарованно выдохнул, на пару секунд прикрыл глаза и, кажется, смирился. Снова притянул Марину к себе, но с поцелуями уже (или пока) не лез: — Ну, тогда ты неплохо сохранилась. Поделишься рецептиком? — Регулярно пью кровь у одного симпатичного мужчины. — Ну надо же, как тебе повезло, — оценил подкат симпатичный мужчина, после чего пощекотал ухо Марины вкрадчивым шепотом. — Надеюсь, после концерта ты не будешь торопиться? Нарочинская усмехнулась: — Брагин, меня пугают многозначительные интонации в твоем голосе. — Никакого криминала, — Олег отлепил от Марины руки и театрально выставил их перед собой. Нарочинская хитро прищурилась. Олег Михайлович тут же прикинулся ветошью, которая, как известно, всегда ни при делах. Тогда Марина Владимировна повела плечом и сделала вид, что загадки ее не интересуют. Пришлось расколоться: — Я нам стол в ресторане застолбил. Ты завтра с двух, я с шести, выспимся, — распланировал Брагин, хотя по интонации было понятно, что спать он не собирается. И в одиночку куковать тоже. Вроде ничего особенного не сказал, но Нарочинская засияла: — Брагин, ты все-таки романтик. — Так от тебя же не дождешься, — якобы пожаловался он. — Это для контраста.