Научи меня быть

Марина обсуждала с Ниной очередного пациента. Ничего особенного в нем не было, просто формальности, поэтому и разговор норовил перейти в повседневный треп. Их прервала Лена, пришедшая на вечернюю смену: — Привет! — звонко поздоровалась она. Женщины почти синхронно кивнули и хотели продолжить, но Михалева охнула: — Марина, что с тобой? — она уставилась на Нарочинскую так, словно увидела на ней таракана. — Что? — не поняла нейрохирург. Медсестра указала ей на шею: — У тебя синяк. Марина мысленно чертыхнулась — и на наивность Лены, и на инициатора этого самого «синяка», и на себя. Собиралась второпях, еще и Брагин баловался, не желая ее отпускать, вот и не увидела. Несколько часов уже так ходит, и ни одна живая душа не заметила. Или заметила?.. Нарочинская вопросительно глянула на Нину, но регистратор отрицательно помотала головой. — Это не синяк, — нейрохирург распустила волосы, чтобы хоть как-то прикрыть сие мракобесие. Понимала, что перед операцией их придется убрать, конечно, но запланировала замазать засос тональным кремом. Хотя бы попробовать. — Как это, если синяк? — подтормаживала Лена. Да так громко подтормаживала, что на них начали оглядываться. Марина поморщилась, боковым зрением улавливая веселье Дубровской: — Ле-на, не кричи. Это не синяк, я уже сказала. — А что? — окончательно озадачилась Михалева. Нарочинская не понимала, издевается медсестра или нет. Смерила ее непроницаемым взглядом — кажется, Лена говорила серьезно, и не удержалась от снисходительной интонации: — Следствие моей личной жизни, Ленок. Михалева-таки врубилась: пошла пятнами и, быстро сообщив, что ей нужно что-то там проверить, стремительно ликвидировалась. Блондинки переглянулись и рассмеялись. — Что же вы так неаккуратно, Марина Владимировна, — шутя, пожурила регистратор. — Точнее, не совсем вы, конечно, — хитро протянула она. Нарочинская закатила глаза: — Вот именно, что не я. Голову оторву, — в воздух пообещала она. — Ну, если голову, то можно, — согласилась Дубровская. — Ты оторвешь, ты же и пришьешь. Очень удобно, я считаю. — Да не говори. Хоть душу отведу. В приемном тем временем нарисовался источник всех бед нейрохирурга: — Привет, Нино, — Олег Михайлович пребывал в отличном настроении, что и продемонстрировал, театрально раскланявшись. — О, МаринВладимирна, здрасьте. — До свиданья, — Нарочинская фыркнула и удалилась в ординаторскую, обдумывая план мести. Брагин проводил ее недоуменным взглядом и посмотрел на боевую подругу: — Че она на метле-то? Нина только плечами пожала. Причин нелюбви Марины к Михалычу она не знала. Через два дня Брагин явился в Склиф со следами алой губной помады на шее и одежде.

***

Марина давилась очередной порцией чая и мечтала о кофе. Но кофе не было — Михалева его не пила, а алкоголь был неуместен, потому что Нарочинская была за рулем. Давиться чаем приходилось вынужденно — чтобы появился повод поменьше разговаривать. Не те люди находились рядом, чтобы хотелось общаться. Но Ленин день рождения Марина не могла проигнорировать. Во-первых, она и так пропустила прошлый из-за болезни отца. Во-вторых — медсестра все еще дулась, что Нарочинская не пригласила ее на свой. Михалеву было жалко. Да и проблема сейчас была не в ней. Давненько Нарочинская не встречала коллективы, которые считали, что любая женщина без семьи глубоко несчастна и по умолчанию не состоялась. Именно так, в столь категоричной форме. Без вариантов. Лена, конечно, придерживалась похожих взглядов, разве что не столь радикальных, но никому их не внушала. Однако сейчас, когда основная масса присутствующих обсуждала одну конкретную тему, медсестра прогибалась и поддакивала. Гостей даже не смущало, что такими разговорами они осуждают не только Нарочинскую, но и виновницу торжества. Для которой, кстати, в отличие от Марины, это было больной мозолью. Нарочинскую закидали вопросами: с кем она, что за мужчина, почему не рассказывает и, естественно, когда замуж. Даже попробовали обвинить в том, что Марина связалась с женатым, поэтому и отмалчивается. В какой-то момент Нарочинская не выдержала и достала телефон: «Занят?» Экран погас, но тут же загорелся вновь: «Для тебя — всегда свободен». «Позвони мне через 10 минут, чтобы я сбежала». Марина отправила сообщение, выслушала очередной пассаж о том, что дети — цветы жизни, без которых женщина засохнет как цветок без полива, и набрала следующее: «Через 5». Олег позвонил через три. И столь убедительно изобразил умирающего, что Нарочинская повелась. Потому что сложно было остаться равнодушной к интонации раненого легионера, брошенного товарищами на растерзание стервятникам. Практически невозможно. Впрочем, напряжение, проявившееся на лице Марины, оказалось очень кстати — ее обеспокоенность заметила Лена и спросила, в чем дело. — Мужчина заболел. Ты извини, — Нарочинская дежурно улыбнулась, — мне надо идти. Михалева хотела что-то ответить, но ее перебила одна из подружек. Света, кажется: — Так надо врача вызвать. — Вообще-то я и есть врач, — Марина приподняла бровь. Лене было досадно, что Нарочинская уходит, но медик в Михалевой победил именинницу: — Конечно! Марин, я провожу. Что-то серьезное? — Не знаю пока, на грипп похоже. Они встали и направились в прихожую, но успели услышать следующий вопрос — уже от Маши: — Так он тобой пользуется, получается? Нарочинская не понимала, как в одном человеке может единовременно генерироваться такое количество яда. Хотя именно Мария громче всех вещала о семейном счастье и без остановки хвасталась тремя детьми и двумя мужьями: бывшим и нынешним. — Он мне за это платит, — уже у двери ответила Марина. Не повышая голоса, но с достаточной громкостью для того, чтобы ее услышали в комнате. У Лены отвисла нижняя челюсть: — Как? Лучше бы не спрашивала, потому что от следующей реплики отвисла еще и верхняя. — Натурой.

***

Едва Марина села в автомобиль, как телефон зазвонил. — Все нормально? — поинтересовался Брагин до отвращения бодрым голосом, и Нарочинская почувствовала облегчение. Правда засомневалась в момент предыдущего звонка, не случилось ли чего. — А вы затейник, Олег Михайлович, — протянула она и усмехнулась. — Я почти поверила. Брагин рассмеялся: — Я еще и крестиком могу. — Никогда в тебе не сомневалась. — Ты где сейчас? — В машине. Прихожу в себя. Марина не видела мужчину, но могла поклясться, что он состроил Бармалейскую физиономию: — Вооот! — Олег перешел на удручающий шепот. — А я говорил, что не понимаю, как вы общаетесь. Нарочинская покачала головой: — Да Лена — ромашка, если сравнивать с ее подружками. Так что ты спас меня от долгой и мучительной смерти. — Аплодисментов не надо, цветы в машину, коньяк — под стол. Марина рассмеялась: — Какие цветы, Брагин? — То есть против алкоголя ты не возражаешь? — «тонко» намекнул он. — Я же за рулем. Олег и это предусмотрел: — Так езжай домой, я сам к тебе приеду.

***

Брагин стоял на пороге, сиял за версту коронной улыбкой и держал в руке букетик тюльпанов, а под мышкой — коньяк. Марина придирчиво оглядела Олега с ног до головы: — Мужчина, а вы кто? — Странствующий рыцарь, потерявшийся в попытке найти Святой Грааль, — охотно подыграл он и наморщил лоб. — Или прекрасную даму, — протянул ей тюльпаны. — Уже забыл за давностью лет. Нарочинская приняла цветы и зарылась в них носом: — А че сразу прекрасную, Баба Яга не подойдет? Олег кивнул: — Подойдет, я не привередливый, — и обнял женщину вместе с букетом — крепко, но бережно, чтобы не помять цветочки. Знал, что такого богохульства его персональная Яга не простит. Марина скосила глаза на коньяк: — Я так понимаю, с меня теперь только аплодисменты? — Они. И ночлег. — Брагин сделал большие жалобные глазки. — Ты же не выгонишь на улицу такого хорошего мужчину, спасителя твоего, опьяненного крепкими напитками и твоей красотой? А то вдруг кто подберет и возвращать не захочет, — обеспокоился он. Нарочинская фыркнула, обнимая Олега свободной рукой: — Господи, какой же ты дурааак. — Ну зачем же так официально, можно просто Олежка, — предложил Брагин и накрыл женские губы поцелуем. И Марина, отвечая на ласки, успела подумать, что или Олег стал лучше шутить и уместнее паясничать, или она к этому привыкла. Более того — такое поведение ей даже начало нравиться. В основной своей массе.