***
Олег открыл далеко не сразу и тупо уставился на гостью: — А мы че, договаривались? Нарочинская опешила и только потом заметила бутылку, которую Брагин держал в руке. Да и сам он, небритый и помятый, выглядел плохо. — Ты че пьешь-то в одиночестве? — спросила она, убедившись, что в квартире никого, кроме хозяина, нет. На самом деле причина была не столь важна — Марина просто пыталась понять, не шарахнуло ли Олега чем-то кроме градуса. Инсультом, например. — А твое какое дело? — Брагин, ты чего? — Какая тебе разница? — от разочарования в ее взгляде стало неуютно, но Брагина понесло, и это был невозвратный процесс. — Че так смотришь, тоже хочешь? С собутыльником облом, — Олег по инерции пробовал выделываться, даже не понимая, что не получается. — Я уже не алё, теперь в другой раз. Не могла же она так ошибаться…. Брагин сейчас был даже хуже, чем в первые месяцы их знакомства. Зато инсульт грозил ему не больше, чем самой Нарочинской. Приехала на свою голову… Дура. Стало мерзко. — Да вижу, — холодно бросила Марина. — Завтра и послезавтра за меня выйти не забудь. В карих глазах мелькнуло подобие вины, но ее перебил стойкий запах алкоголя.***
Брагин проснулся от звонка Дубровской. Нина напомнила, что он обещал подменить Нарочинскую, но это было лишним. Несмотря на перебор с алкоголем, воспоминания не только не ушли в подполье, но и решили уничтожить хозяина. Кретин. Марина не просто в нем разочаровалась — это бы он как-нибудь пережил, Марине стало больно из-за его поведения. А этого Олег себе простить не мог. И подозревал, что Нарочинская тоже не простит. Где-то в глубине души тлела слабая надежда, что все не так плохо, как ему теперь кажется. Только Брагин помнил глаза Марины вчера. Она ему доверилась, хотя было безумно трудно. И все у них было хорошо, ничего не предвещало. Пока он не нажрался, будучи уверенным, что вечером в столь разобранном состоянии его никто уже не застанет. Когда подвоха не ждешь, а тот случается, то ощущается в разы острее — это Олег прекрасно знал по себе. Потому понимал Нарочинскую. Какой же он мудак!.. Брагин со стоном зарылся лицом в подушку, потом резко сел и, не обращая внимания на головную боль, снова взял телефон. Марина не отвечала, и у мужчины заныло сердце. «А че ты хотел? Идиот».***
Олег не мог дозвониться до Марины, поэтому не мог сосредоточиться на работе. — Да она вроде на свадьбе, — ответила на его расспросы Нина. — На чьей? Дубровская очень хотела уточнить, с каких это пор Михалыча интересует жизнь Марины Владимировны, но посмотрела на друга и поняла, что он не ответит. — Не на своей точно. Че случилось-то? Брагин протер лицо ладонью и уперся руками о стойку: — Да бухал вчера. Ну и наговорил фигни всякой. Извиниться хотел. Регистратор покачала головой — знала, как Михалыч может перегнуть палку. И знала, насколько мастерски он владеет самобичеванием: — Ну ты даешь, — протянула Нина, чувствуя, что ей что-то недоговаривают. — Вы же и так на ножах, зачем усугубляешь? Олег поднял на нее воспаленные глаза, и Дубровская ахнула: — Да ладно! Вы че, вместе?! — она и не заметила, как повысила голос. Брагин поморщился: — Ты еще громче ори, чтобы все услышали. Тогда меня Нарочинская не просто не простит, а с потрохами сожрет, распиливая по кускам без анестезии. Хотя, — он попробовал улыбнуться, — это не самый худший вариант. Дубровская застыла с открытым ртом. Уж кто-то, а Марина и Михалыч в ее голове не сочетались приблизительно никак. «Дура ты, что ли? — возмутился внутренний голос Нины. — Они тебе че, цвета в интерьере?» — Давно вы? — тихо спросила она. Олег начал подсчитывать, а потом замер, заметив календарь: — Полгода. Почти. Дубровская проследила за его взглядом, обернулась и уткнулась во вчерашнюю дату. Дата отозвалась хронически ноющей болью. Еще бы Брагин не напился… Стоп. То есть уже весной Михалыч прятал именно Маринку? Удивительно, учитывая его болтливость, но вполне ожидаемо, помня о закрытости госпожи Нарочинской. Как Нина могла судить, Марина предпочитала солировать только в работе. А в жизни любила быть в тени и, в отличие от того же Брагина, не привлекать внимание окружающих. С репутацией же Михалыча повышенный интерес был неизбежен, поэтому такая таинственность казалась вполне логичной. Только когда они успели, терпеть же друг друга не могли? И в Склифе никто ничего не замечал все это время — Дубровская бы знала. Да и сама она не замечала, что странно. Впрочем, сейчас это вообще не имело значения. — Олег, — Нина впервые за долгое время назвала друга по имени, — ну нельзя же так. — Нельзя, — уныло согласился он. — А как? Дубровская пожала плечами: — Трубки не берет? — увидела, как помрачнело без того невеселое лицо мужчины. — Хочешь, я ей позвоню? — Брагин отрицательно помотал головой, и она продолжила. — Если ты сейчас опустишь руки, лучше не станет. Олег вздрогнул и потер глаза, пытаясь взбодриться: — Согласен. Нина погладила его по плечу и грустно вздохнула: давно Михалыч так не переживал из-за женщины. Может, и что-то серьезное у них с Мариной получится. Если Нарочинская его простит, конечно.***
В очередной раз не дозвонившись до Марины, Олег послал ей смс с просьбой отписаться, что все в порядке. Она ответила только вечером: «Я не в Москве. Трезвей». И Брагин отчетливо услышал интонацию, с которой Нарочинская могла это произнести. Стало больно. «Так тебе и надо, придурок». Конечно, на сообщении он не остановился: подключил старых знакомых и выяснил, что Марина улетела в Питер и должна вернуться через четверо суток. Обратный билет, во всяком случае, был куплен на конкретную дату, да и в графике дежурств Нарочинская значилась именно через четыре дня. Олег хотел помчаться следом, но сам себя остановил. Понимал, что все дни мог потратить только на поиски. А даже если бы и нашел… Марина отправилась на какую-то свадьбу, где выяснять отношения точно будет неуместно. Подставлять Нарочинскую и доставлять ей неудобства, а то и пугать своими преследованиями он не собирался. И вообще — обещал подменить и держал слово. Хотя без Марины было максимально хреново. Брагин привык к постоянным проблемам, в том числе в личной жизни. А начав отношения с Нарочинской, которые быстро стали для него комфортными и, наверное, лучшими из всех предыдущих, поплыл и расслабился. И допустил то, что допустил. Теперь от понимания, что он мог все разрушить, хотелось удариться об стену.***
Как и ожидалось, в нужный день к дому подъехало такси, из которого вышла Нарочинская. На плече у нее была сумка, в руке — небольшой чемодан на колесиках. — Марин! Женщина замерла на мгновение, но поворачиваться не стала и направилась к подъезду. «Пора запомнить, что все имеет последствия, — с тоскливой решимостью подумал Брагин. — И отвечать за себя не только на работе, не мальчик». Олег чертыхнулся и быстро догнал Нарочинскую: — Марина, прости меня. Она подняла на него глаза, и мужчина вздрогнул. Обычно бездонная синева потускнела и не выражала ничего, кроме усталости. Изящные черты лица стали еще тоньше, кожа — еще бледнее, а под глазами залегли круги. Брагин не знал, что Марина плохо спала последние дни, но мгновенно списал ее нынешнее состояние на свой счет. — Марин, — глупо повторил он, чувствуя, что не в состоянии достучаться. Да и не должна она его слушать, на самом-то деле. — Что? — Нарочинская произнесла это словно для галочки, с таким равнодушием, что Олегу стало еще хуже. Он до ужаса не любил просить прощения и делал это крайне редко. Еще реже извинялся дважды. Но сейчас все принципы отступили, разом утратив свое значение: — Я был неправ. Прости меня, пожалуйста. — Я в курсе. Марина открыла дверь в подъезд, и Брагин понял, что терять нечего: — Год назад погибла женщина, которую я любил. Нарочинская обернулась не на слова — их она не сразу поняла, а на безысходность в голосе. Увидев перекошенное лицо, дрогнула. А потом до нее дошел смысл фразы, и стало больно. Уже не за себя, а за Олега. Марина понятия не имела, о ком речь, но ни секунды не сомневалась, что Брагин говорит правду.