Пляска жизни

      "Здесь живет Марко Кавальери, самый скучный человек в Венеции" Если бы на его двери была вывеска, она выглядела бы именно так.       К тридцати пяти годам Марко прослыл занудой, сухарем и холостяком-педантом. Друзей у него не было. Быть скучным в Венеции уже само по себе преступление.       Его привычки не менялись. Он снимал убогую комнату в дурном районе набережной Неисцелимых, рядом с грязными причалами для перевалки с кораблей бревен и дров и госпиталем для бедных. В окна первого этажа плескали мелкие волны от проплывающих грузовых баркасов. Никаких серенад и навязчивых взяточников-гондольеров, в соседях только угрюмые работяги и их многодетные усталые жены, прачки или поденщицы, у которых не было сил даже на шумные скандалы.       Марко из года в год ровно в шесть вечера ужинал в дешевой харчевне "Коломбина и Кальмар", заказывал одно и то же: пасту с каракатицами, пресную вафельную трубочку и стакан кислого вина. Паста к подаче успевала остыть, а вино всегда было противно теплым и разбавленным. Марко не возмущался. Ему было все равно, что есть и пить. Розина, хорошенькая дочка трактирщика, обижалась, что сеньор завсегдатай с ней не заигрывает, как другие, морщила носик и закатывала глаза: "Фу, какой мухомор!" Но чаевые (всегда четыре сольдо, не больше и не меньше) неизменно прятала под корсаж.       Одежда Марко тоже не радовала глаз местных модников: унылый, как гроб, табачный камзол, без рюшек и тесьмы, черный плащ-крылатка, черная треуголка, белые перчатки, белая маска-баута. Один и тот же парик, который он пудрил мелом, а на ночь напяливал на шляпную болванку. Единственное украшение: грубая темно-зеленая брошь из молдавита - метеоритного стекла, ей он всегда наглухо закалывал шейный платок.       Прислуги у Марко не было. С простым холостяцким бытом он справлялся сам. В его жилище нечем было поживиться даже отчаявшемуся вору. Узкая жесткая кровать, сундук, стул, стол. Всё. Как гостиничный номер или казарма. Ценностей он в доме не держал. Приходил только ночевать. Раз в пару дней белье забирала прачка. Одежду и обувь чистил в городе. К чему тратиться на слуг? На самом деле Марко не нужны были рядом чужие глаза и уши. И тем более болтливые языки.       Никто никогда не видел его ни с женщиной, ни с мужчиной. Хотя природа не обделила ни ростом, ни статью. Казалось, он уже родился взрослым. Человек без прошлого. Без судьбы, без сословия, без особых примет. Выглядел, как небогатый дворянин, но если было нужно с легкостью переходил на жаргон бандитов, цыган и кокоток. Он не играл в карты, не ходил на оперные премьеры, не спорил о политике в кофейнях. В модные салоны его не приглашали. Больше всего Марко не любил время большого Карнавала. Всегда слишком много работы.       Ходили слухи, что в молодости он был солдатом, а может и того хуже - наемным убийцей, шпионом, двойным агентом или сводником. Марко пожимал плечами и молчал.       Он был Крысоловом.       Человеком, о котором сильные мира сего вспоминают, когда надо обойти правосудие, скрыть правду от любопытных глаз, замести стыдные подробности под ковер, но тщательно выследить и жестоко покарать преступника. Его деликатные услуги стоили дорого. Во дворцы он заходил с черного хода. И знал, что в обычные дни к нему относятся с брезгливым лицемерием, шарахаются и отворачиваются, как от палача, врача венерических болезней или гробовщика. Зато, как припечет, сдергивают с постели даже ночью, обещают бешеные деньги, рыдают и заламывают руки: Найди! Накажи! Помоги! Отомсти!       Его это устраивало. Он всегда доводил запутанные дела до конца. На его теле шрамов было больше, чем родинок. Марко никогда не раздевался при посторонних, не обращался к цирюльникам и врачам. Он был здоров и всегда гладко выбрит.       За годы работы мимо Крысолова в маскарадном хороводе смерти пронеслись, кривляясь, изощренные великосветские убийцы и растлители малолетних, отравительницы и мошенники на доверии, торговцы уродами, рабами и дурманом, милые супруги, методично сводящие друг друга в могилы, нежные мальчики с оленьими глазами, готовые придушить шелковой подушкой зажившегося деда ради наследства, черные вдовушки, хоронящие уже шестнадцатого мужа, который внезапно простудился или ах, снова! - совершенно случайно споткнулся на лестнице.       Крысолов, как живая могила, хранил десятки тайн Венеции и знал, что даже у бархата и парчи есть зловонная изнанка, которую лучше не выворачивать на свет. Иначе из глазниц золотой музыкальной маски полезут трупные опарыши.       Многие считают ремесло тайного сыщика романтическим. Переодевания, эффектные драки на сверкающих шпагах в злачных притонах, погони с прыжками и кульбитами по тесным черепичным крышам и непременно драматическая финальная схватка героя и злодея на фоне полной луны.       Марко редко применял оружие. Работа в основном состояла из долгих бесед с бестолковыми свидетелями, которые путали день с ночью и кошку с собакой, зато врали, как дышали, из страха или любви к искусству. Сбор дурацких слухов у фонтанов на площадях, в трактирах или на базаре, долгие ночи пролистанных при свечах бумаг: доносы, банковские счета, чужие любовные письма, архивные документы, завещания, судебные тяжбы, выписки из церковных книг. А на десерт посещение вонючих сырых подвалов-моргов для нищеты с вечно пьяными сторожами, тюремных камер, сиротских приютов, захудалых монастырей, дешевых борделей (у каждой второй шлюхи провалился от сифилиса нос) или душных театральных гримерок, где пожилая прима от скуки и зависти подбрасывает горсть дохлых мух или крысиный яд в чашку горячего шоколада соперницы.

***

— Стакан холодной воды и кувшин "Крови Юпитера". Воду мне, вино гостям за мой счет, — сказал Марко и трактирщик разочарованно отошел.       Три человека сидели за столиком на террасе кабачка близ моста Кулаков, в феврале желающих выпить и закусить на промозглом ветродуе было мало. Подслушивать некому. Марко взглянул на сотрапезников. Здоровяк по кличке Капитан (пышные усы, ботфорты, здоровенная сабля) в ту ночь первым со своим отрядом стражи обнаружил трупы. Неприметный пыльный человечек в черном балахоне, он отзывался на прозвище "Мясоруб", был врачом - анатомом, который готовил тела убитых к погребению. Но даже его искусство оказалось бессильным. — Ваши дозорные, Капитан, затоптали место преступления, как стадо кабанов, а потом туда еще и притащились зеваки. — Ваше здоровье, чтоб вы сдохли и не хворали, — Капитан поднял бокал и вылакал половину, — Не обижайтесь, я с вами по-солдатски. Мы люди простые. Ну да, народу всегда интересно поглазеть на то место, где кого-то кокнули. Законом не запрещено, денег не берут. Трупы мы сдали мортусам, сделали опись имущества. На этом всё. — Родственники говорят, что убитые юноши не были ограблены. Кошельки набиты золотом, перстни, побрякушки, табакерки, оружие, жемчуг, богатые костюмы ничего не тронуто, так? — уточнил Крысолов. — Так точно, — ответил Капитан, — Сам удивляюсь. Я бы взял. Прямо-таки святой убийца. Бессребренник. Вряд ли он был один. В одиночку так быстро завалить четверых здоровых вооруженных бугаев невозможно. Я видел тела. Сам на носилки перекладывал. Работала банда, зуб даю. Может, вообще... масоны или сатанисты? Сектанты бешеные? Доктор Мясоруб заметил: — У Пьетро сломан позвоночник в трех местах, один позвонок выбит и раздроблен, так будто он упал с огромной высоты, либо его резко сдавил тяжелый груз. Мартино оскоплен при жизни, потом ему свернули шею. — Оскоплен? — Марко побарабанил пальцами по столешнице, — Ему отрезали член или мошонку? — Член, — Мясоруб почмокал узкими губами, смакуя вино, — И не отрезали. Откусили. — Животное? Человек? — Понятия не имею. Что видел на анатомическом столе, то описал. Кем бы оно ни было, у него отличные здоровые зубы. Мне бы такие. Укус был единственным. Рана рваная. Но отпечатки зубов различимы. Больше всего похожи на человеческие. Без клыков, как у хищника. Может быть, крупная обезьяна? — Понятно. Что с остальными? Мне не показали тела Джованни и Франческо. Родня отказывается наотрез, бьется в истерике. Доктор тонко улыбнулся. — Вам повезло, Марко, что вы их не видели. Их опознали только по волосам и одежде. Причина смерти неизвестна. Вы слышали о сушеных мумиях в катакомбах Капуцинов? Крысолов кивнул. — Они выглядели именно так. Как куколки вылупившихся насекомых или змеиные выползки. Кожа да кости, вяленая плоть. Будто мумифицировались в сухом песке и соли лет двадцать. Но это произошло с молодыми сильными здоровыми людьми за один вечер. Все их соки и мякоть высосали, как виноградину, и оставили нам ошметки шкурки. — Бред, — сказал Крысолов. — Бред, — согласился доктор и захихикал. — И все-таки их убили масоны! — брякнул Капитан и потребовал еще вина. Ну, конечно. Кто еще, кроме воображаемых масонов и сатанистов загнал четверых пьяных и возбужденных "золотых мальчиков" в трущобы в разгар карнавала следом за деревенской девчонкой. Официальную версию богатые скорбящие семьи уже выкатили на всеобщее обозрение. Погибшие предстали невинными ангелочками и рыцарями в белых плащах, которые переводили немощных слепых старушек через дорогу и снимали с дерева котят. Четверо талантливых добрых и вежливых юношей побежали в плохой квартал, чтобы защитить пастушку-простушку от гнусного насилия. И героически приняли ужасную смерть от неизвестных подлых душегубов. Не забудем, не простим. Зажжем поминальные свечи, обнимемся и поплачем. Но не очень. — Я слышал о похожем деле, — сказал Капитан, — Высушенный за пару часов труп и никаких улик. Такое уже было года два назад. Списали и забыли. — Говорите, — приказал Марко. — Извольте, — отозвался Капитан, — Значит так. Жила-была в Венеции жуткая бабища, бронебойная вдова, синьора Барбара. Хозяйка модной мастерской белошвеек, брала девочек-сирот из деревень лет на воспитание, из милосердия. Все умилялись, какая добрая женщина, учит сельских дурочек полезному ремеслу. Девочки плели кружева, вязали чулки, шили и крахмалили дорогое белье, работали по шестнадцать часов, кормили их помоями, спали на полу вповалку. Она их била смертным боем, жгла утюгами, одной вышибла глаз, рука у нее была тяжелая, как у гренадера. Пара девочек истекли нижней кровью, их срочно похоронили в общей могиле, как падаль. Ходили слухи, что вдова сдавала малолеток богачам по ночам. И если девчонки беременели, вытравляла насильно из них плоды крюком от вешалки или коклюшкой. Сеньору Барбару никто тронуть не смел, ее белье и наряды покупали аристократы, у нее все было схвачено. Никаких проверок. И вот однажды в мастерскую поступила новая девочка. Смешливая пухляшка-кудряшка. Все умела делать. Никогда не уставала и не жаловалась. Все ее любили. Прозвище дали - Соличелла. Солнышко. Хозяйка ее терпеть не могла. Лупила, чем попало, а хохотушке все равно, отряхнется и дальше пойдет работать. Что случилось потом, никто не знает толком. Только намеки и пересуды. В дни Большого Карнавала синьора Барбара вошла в мастерскую, задрала юбки Солнышка и увидела, что под ними. Завопила, влепила ей пощечину, поволокла за волосы на кухню. Свидетели слышали только шум драки и смех. Выломали дверь, на полу валялась копчёная мумия хозяйки в пышном платье. А Солнышко тю-тю. Только створка открытого окна хлопала. Да в канале волны кругом, будто дельфин нырнул. Или показалось... Мастерскую закрыли, конечно. Девчонок распихали по приютам. Дело было приказано забыть.       Крысолов тяжело вздохнул. Он так и не дотронулся до своего стакана холодной воды. Вынул из кармана улику, найденную на месте преступления, расправил и показал врачу и стражнику.       На холщовую скатерть легла атласная когда-то белая свадебная подвязка с кружевной тесьмой. Испачканная коричневой засохшей кровью и уличной грязью. Капитан присвистнул, примерил подвязку на свою волосатую плотную руку, дернул бровью. — Какая, однако, смачная ляжка у этой пташки. Любимый размер. Дорогая штучка. Простые шлюхи такие вещички не носят. Второй там не было? — Только одна, — улыбнулся Марко-Крысолов, — Итак, два года назад странно погибла белошвейка Барбара? Не в ее ли модной мастерской сшили эту прелесть? — Я пятнадцать лет женат на приличной женщине! — вскинулся Капитан, — Я не покупаю кружевное белье и не знаю, кто вообще шьет и продает такую похабщину! Довели, сволочи, страну, кругом одна бездуховность и содомская гоморра! — Спасибо за рассказы, синьоры, и до свидания, вы очень помогли, я дам вам знать, если понадобится, — Марко надел треуголку, в прорезях белой мертвой маски блеснули темные глаза.       Подвязку он забрал с собой. Черная лодка рассекала носом воду канала. Плескались о набережную апельсиновые корки, солома и пена. Лодочник молчал, ворочая веслом в вязкой ряби.       Марко Крысолов внимательно рассматривал подвязку, крутя ее в белых перчаточных пальцах. Вроде бы пикантная картинка - зрелый статный кавалер в парике, плаще и треуголке любуется интимным подарком от любовницы. Ему было плевать, как это выглядит со стороны. Он поднес подвязку к лицу и вдохнул.       Железистый запах крови, вроде свежей сырой печенки, вперемешку с ласковой пудровой ванилью. Так не пахнет ношеная одежда живого человека.       Эта кружевная озорная подвязка с лентой слишком широкая, чтобы облегать бедро стройной невесты. Капитан прав. Значит, завтра нужно пройтись по модным лавкам и мастерским, где закупаются щеголи и куртизанки.

***

      Марко расплатился с лодочником, легко спрыгнул на пристань в путаных переулках набережной Неисцелимых. Стащил тесные сапоги в прихожей, где воняло кошками и плесенью. Вошел в комнату и замер на пороге. На черном столе в медном подсвечнике горела свеча. Белые мелкие бабочки кружились над огнем. Потрескивали, сгорая. Откуда мотыльки в феврале? Марко сжал кулак на эфесе шпаги, огляделся. Никого. На столе лежала вторая свадебная подвязка. Кокетливая. Белая. Нежная. Влажный ветер из открытого окна лениво трепал кружевной бант. Крысолов улыбнулся, задул свечу и закрыл окно. Кто на новенького?