Королевские прятки

      Глава вторая              Выехав на дорогу, Кит пустил коня шагом. Он ехал молча, видимо, думая о чем-то неприятном. У него затвердели скулы, а под челюстью ходили желваки. Джон попытался с ним заговорить, но в ответ добился только холодного «Что вам угодно, милорд?»              Ему было угодно знать, почему у его сопровождающего так испортилось настроение. Если северянин действительно новый фаворит принца, то он должен был нестись во весь опор в Бамборо, торопясь порадовать венценосного возлюбленного своим возвращением и самолично сопроводить его в покои. Как вообще саксонец из не особо знатной семьи попал в стаю «павлинов», толпящихся вокруг кузена?              «Любопытство сгубило кошку. Может, не стоило лезть в чужие дела?»              Но Джон помнил и вторую часть поговорки: кошка воскресла, узнав все, что ей надо. Даже его придирчивый наставник отмечал, что при всей своей лени младший племянник короля все же был довольно любознательным.              С такой скоростью они доедут до замка еще не скоро. За это время многое можно узнать.              Он попытался завязать разговор:              — Давно ли ты служишь Эдуарду? Я гостил при дворе прошлой осенью, но тебя не помню.              — С этого лета.              Пресвятая Богородица, ему что, придется вытаскивать из спутника каждое слово клещами?! О чем они с кузеном разговаривают в спальне — если они вообще о чем-то говорят? Может, попробовать по-другому?              Джон широко улыбнулся: пусть Торн заметит ямочки на щеках. Он погладил чужого коня по гриве. Мальчик, как и его хозяин, явно не торопился поддаваться обаянию Плантагенетов и в ответ на ласку злобно всхрапнул.              «Должно быть, ты сердишься, что приходится возиться со мной, а не гарцевать сейчас вместе с придворными... Но вы же встретитесь уже за ужином».              По крайней мере, Кристофер сможет с ними повидаться. Джона же братья вполне могли прибить еще до того, как все сядут за стол. Он тяжело вздохнул. Надо будет подлизаться к Генри, пусть придержит старшего брата.              Торн перестал мрачно разглядывать дорогу и уставился на него. Ишь ты! Глаза у саксонца оказались не просто синими. В них бушевал шторм, вздымая бурные волны. Ресницы тоже были хороши, темные и длинные, как грива его зверюги. Джон начинал понимать своего кузена.              — Простите, милорд, не хотел быть невежливым, — сопровождающий наконец-то соизволил обратить на него внимание.              Джон позволил ямочкам проступить явственнее:              — Торны... Торны... Это ведь старинный саксонский род? Ну конечно — если ваш предок воевал бок о бок с королем Ричардом!              — Моя семья владела манором еще при святом Альфреде, — Кристофер пожал плечами. — Только от той земли остались сущие крохи. Женщины в нашем роду плодовиты...              — Ты младший в семье?              Об этом было нетрудно догадаться: вряд ли кто-нибудь отправил бы наследника воевать в Палестину...              — Замок и земли отошли к брату, — Торн по-северному чуть тянул слова. Горечи в его голосе Джон не услышал, но все равно нахмурился. Он-то хорошо понимал, как тяжело быть последышем. Захотелось подбодрить саксонца.              — Тебя дома как называли?              — Милорд?              — Тебя все так и звали — сир Кристофер?              Собеседник чуть покраснел.              — Мама называла меня Китом.              — Старший брат прозвал меня занозой, — Джон не стал добавлять, что оба брата часто шутили, что эта заноза засела у них обоих в заднице. — Мы с тобой два сапога пара: у меня тоже все досталось родне.              — Сожалею, милорд.              — Джон.              — Хорошо, сожалею, Джон, — Торн протянул ему руку. — Хотя Китом меня никто давно не называет.              — Я буду звать тебя Китом. Мне нравится, как это звучит.              Они скрепили свое знакомство рукопожатием.              По дороге Джон все-таки разговорил упрямца. История оказалась весьма занимательной. Кит попал ко двору не так давно Он вырос в Йоркшире, где его семья владела небольшим куском земли и старым замком. Дед разводил овец и не пользовался особым влиянием в округе. Впрочем, воином он считался отменным, хотя в баронских междоусобицах часто выбирал не ту сторону. Так и получилось во время схватки между покойным королем Генрихом и недоброй памяти бунтовщиком Симоном де Монфором. Возможно, в этой смуте присоединившиеся к баронам Торны потеряли бы последнее, но старик сумел в бою отвести меч от папаши юстициария. Диспенсеры добра не забыли. Хью Диспенсер, граф Уинчестер, спас от конфискации не только свое имение, но и имение незадачливого спасителя своего батюшки.              Кит умолчал, как получилось, что юстициарий принял участие и в его судьбе. Но о своих благодетелях отзывался с восхищением. А о хорошо знакомом Джону сыне юстициария, молодом Хью Диспенсере, просто с восторгом. Он считал его другом. И именно Хью выхлопотал ему место при дворе наследника престола после неудачного похода в Святую землю. Вот только о своей службе принцу Кит говорил неохотно и, вспоминая о кузене, почему-то хмурился.              Это стоило взять на заметку. Хью-младший, несмотря на свой юный возраст, был умен и смог завоевать расположение наследника. Принц любил его язвительные шутки, его забавляли мелкие пакости Хью, в которых изредка участвовал и сам Джон. Удивляло только, почему молодой Диспенсер подпустил к Эдуарду Кита, такой лакомый кусочек. Джон давно заметил, что Хью пускает слюни на кузена, или, скорее, на высокое положение, которого через легкомысленного наследника можно было бы достичь. Диспенсеры были умной, жадной и пронырливой семейкой. Даже братья Джона задумывались, прежде чем перейти им дорогу. Наверное, Кит показался юстициарию и его сынку слишком маленькой и незначительной сошкой. А может, прямодушный саксонец умел быть благодарным за оказанную милость. Впрочем, возможно, Кит и не фаворит. О принце он отзывался осторожно и крайне сухо.              Дорога резко свернула к морю. Заходящее солнце позолотило высокие утесы, закричали над волнами чайки. А на высоком холме серым великаном вырос огромный замок. У Джона перехватило дыхание, как случалось всегда с тех пор, как мальчишкой он первый раз увидел Бамборо. Может, здесь не было виноградников Шампани, откуда он родом, и холмы тут в подметки не годились Наваррским горам. Этот замок, выстроенный в стародавние времена, а позже переделанный отцом, любившим, как и король, высокие башни на новый лад, был поистине прекрасен. Достойный оплот благородной семьи. Джон забывал о Бамборо, пока гостил при дворе или жил в Дареме, но, возвращаясь домой, всякий раз замирал от восхищения. «У меня будет такой же, — пообещал он себе, — или я не Джон Ланкастер!»              Кузен и сопровождавшие его Томас с Генри запаздывали. Джон понял это, как только въехал на пустынный, вымощенный булыжником двор. Значит, ссора со старшим братом откладывалась на вечер, а возможно, даже до утра, если граф вольет в себя достаточно вина. А поругаются они обязательно, Джон в этом не сомневался. Вот только Томас не осмелится выкинуть младшего брата из дома на глазах у принца и его придворных. Особенно если дома у него найдется союзник. Поэтому стоило поторопиться. Джон соскочил с коня, кинул слуге поводья и крикнул Киту, что они увидятся за ужином. Он забыл саксонца почти сразу, как только побежал, перепрыгивая через ступени, по крутой, чисто вымытой к приезду гостей лестнице. Он торопился к матери.              В покоях миледи матушки, как всегда, горело множество свечей; выводок юных девиц шушукался, вышивая гобелен, многолетнюю докуку, обещанную церкви еще до рождения Томаса. Старая фрейлина, служившая госпоже в бытность ее королевой Наварры, читала ей «Парцифаля». Матушка дремала. Поиски благородным рыцарем Грааля всегда навевали на нее сон.              Джон замешкался на пороге, не решаясь ее разбудить. Но он так соскучился по матери и так хотел успеть привлечь ее на свою сторону, что решительно пал перед ней на колени, прижавшись головой к золотому шитью ее платья.              — Сынок!              Ага, ему обрадовались, и это уже было хорошо.              — Миледи мама, я так скучал! — голос Джона дрогнул, он действительно истосковался по родне, даже по братьям.              Мать погладила его по голове, перебирая пряди волос. Шум в углу вышивальщиц усилился. Младшего из Плантагенетов явно не ждали сегодня в замке.              — Ты, наверное, голоден, — мать хлопнула в ладоши.              — Я поем вместе со всеми, когда Томас и Генри воротятся.              Интересно, сколько времени у него в запасе?..              — Думаю, они появятся не позже вечерни.              Хорошо, значит, нужно уложиться в полчаса, не больше.              Джон потратил это время с пользой. Он успел заставить мать качать головой, вздыхать над его несчастной судьбой, а в конце рассказа о его бедствиях даже всплакнуть. Мать любила его, и он умел этим пользоваться.              — Конечно, ты не должен был оставаться в монастыре после отъезда сэра Энтони. Как твой наставник только додумался бросить тебя одного на шотландской границе без охраны! — матушка всплеснула руками, и Джон устыдился. Возможно, Бек собирался вернуть его в охраняемый Дарем. — Томас, наверное, не знал, что король отправил сэра Энтони в Лондон, иначе отправил бы тебя домой.              Джон хмыкнул. Старший брат, скорее всего, знал о поручении короля милорду наставнику. Хотя, кто знает... Ведь Томас не был королевским конфидентом. Может, Джон и несправедлив к старшему брату. О том, что Бек не знал про письмо брата, он матери, конечно, не сказал.              Любимого сыночка накормили сладостям, чтобы он заморил червячка перед ужином. Мать наклонялась над ним, подкладывая самые лакомые кусочки. Ее худое лицо, с набухшими под глазами синяками, светилось от счастья. Стоило получить взбучку от братьев, лишь бы ее повидать.              Он как раз приканчивал сдобренный розовой водой марципан, когда снаружи заголосила охрана. Мать выпрямилась, в миг превратившись в грозную владычицу воинственной Наварры и невестку короля Англии. С Бланкой д`Артуа не осмеливались спорить даже ее сыновья.              — Наконец-то! — Тяжелый венец дрогнул на ее голове. Зашуршал бархат. — Пойдешь со мной, — она подхватила сына под руку, кивнула свите и поплыла к дверям.              То, что Кит — не новая забава кузена, по крайней мере, не главное развлечение, Джон понял сразу. За плечом у наследника престола стоял черноволосый, смуглолицый, гибкий как хлыст, юнец. Так, так... Пирс Гавестон наконец завалил своего вожака. Гавестон, как и Диспенсер, вертелся вокруг принца уже давно. Чаша весов склонялась то в ту, то в другую сторону. Гасконец умудрился победить англичанина. Наверное, потому, что ему это было действительно нужно. Пирс был беднее и голоднее Хью, и за спиной у него не стоял влиятельный отец.              Братья, приветствующие в своем доме гостей, и мать, подавшая Эдуарду первую чашу, этого не заметили, но Джон увидел, что Гавестон пододвинулся к наследнику престола чуть ближе, чем допускали приличия. Он разглядел и яростный, полный зависти взгляд Хью, и мрачные мины остальных «павлинов», подсчитывающих свои убытки. Кит скромно притулился у стены, подальше от своего сюзерена. Прошло некоторое время, прежде чем кузен обратил на него внимание. Нет, наверное, северянин все-таки в фаворе: Эдуард подозвал его, что-то шепнул на ухо и потрепал по щеке. Только вот Торну это не понравилось. Саксонец побледнел, сжал зубы и отшатнулся. Гавестон почему-то рассмеялся, а лицо Диспенсера стало совсем постным.              Надо все-таки в этом разобраться, подумал Джон. Мысль мелькнула и снова пропала. Томас, второй граф Ланкастерский, старший брат Джона, сперва всего лишь скользнул безразличным взглядом по скромному иноку, застывшему за спиной у матери, но, всмотревшись в его лицо получше, сжал пудовые кулаки.              — Томас! Генри! — Лучшая защита — это нападение; постоянные споры с князем-епископом все-таки многому его научили. — Я так рад вас видеть! Твое Высочество! Ваш покорный слуга! — интересно, заорет ли Том сразу, кинувшись в свою обычную бычью атаку, благодаря которой он одержал множество побед на турнирах, или воздержится, предпочтя вытрясти душу из младшего после ужина, наедине. Может, и лучше, если Томас позволит себе лишнее при кузене. Джон расплылся в благодарной улыбке. — На границе беспокойно, кузен! Спасибо за сопровождающего.              — На границе всегда беспокойно... — Эдуард явно пытался сообразить, на что ему намекают. — Половина кланов ждала освобождения Баллиоля, чтоб вновь напасть на отца.              «Павлины» загалдели, что Молот Шотландии непобедим. Генри воспользовался моментом. Он подошел к старшему брату и, встав на цыпочки, шепнул ему что-то короткое, наверное, просто: «Потом».              Томас побагровел. Джон испугался, не упадет ли его брат, в цвете лет сраженный ударом. Но Томас лишь оттолкнул Генри и шагнул в сторону ослушника. Глядя на приближающегося брата, словно на огнедышащего дракона, младший Плантагенет испытал отчаянное желание зажмуриться. На его счастье, молодой наследник престола поднаторел в дворцовых баталиях. Он заступил Томасу дорогу и, удерживая за плечи, расцеловал в обе щеки.              — Я так и знал, милый кузен, что ты убедишь нашего дорогого Джона приехать. Прекрасный подарок мне на Рождество! Думаю, что и я сумею вас порадовать... — он многозначительно постучал по дорожной сумке на поясе.              Брат замер на месте. Он вытер поцелованную щеку, и лицо его постепенно приобрело нормальный цвет.              — Я тоже довольна, что Джон прибыл провести с нами святые дни, — в обычно мягком голосе матушки сейчас зазвенело железо. — Его преосвященство вызвали в Лондон, и мальчик остался один, без охраны. Благодарю, Эдуард! Джон сказал, что твой молодой человек опекал его, словно родной отец.              На Томаса жалко было смотреть. Он выглядел так, будто проиграл на турнире своего последнего боевого коня. Эдуард почтительно склонился к руке тетки.              — Мадам, я всегда к вашим услугам, — он исподтишка подмигнул Джону. — А сейчас, — он выпрямился, — пожалуйста, тетушка, распорядитесь отвести нас в наши покои. Хотелось бы освежиться перед ужином. Зная ваше гостеприимство, мадам, я не перекусил по дороге, так что голоден как волк. Думаю, и моя свита в пути перемазалась грязью и проголодалась. Джон, мой дорогой, ты явно должен переодеться. В этом году при дворе не носят рясы. От тебя, мой милый, разит, извини, каким-то тряпьем, — он еще раз подмигнул Джону и, подхватив под руку растерявшегося Кита, поспешил вслед за теткой.              Джон содрогнулся. Теперь он остался с братьями наедине. Близился час расплаты.              Томас не стал медлить:              — Ты вернешься в Дарем сразу после Адвента. Закончишь занятия с его преосвященством и к лету выберешь себе монастырь.              — Нет!              Томас стукнул кулаком по столу, и Генри тут же повис у него на руке. Джон не сдвинулся с места. Его пообещали церкви еще в детстве, и сколько он себя помнил, желание семьи видеть его монахом висело над ним топором палача. В монастырь ему не хотелось, сколько бы ни доказывал ему наставник, что церковь у таких, как он, не забирает свободу, а лишь дарует богатство и власть.              — Посмотри, чего достиг я, сын простого рыцаря из Линкольншира, — убеждал его князь-епископ. — Подумай, чего сможет достичь королевский племянник! Ты не добьешься этого в миру.              Сэр Энтони был прав. Прав в каждом своем слове. Только на церковном поприще мог Джон обеспечить себе положение, сравнимое с положением его братьев. Король подарит ему любую обитель, любой сан. А в монастырях он найдет достаточно тех, кто разделяет его... предпочтения. Он насмотрелся на молодых, смазливых монахов, предающихся утехам, запрещенным уставом любого ордена. Господь поймет и простит, а в старости Джон замолит грехи.              Он понимал, что монашество — правильный выбор, даже для члена королевского рода. Третий сын — для церкви, разве не так? Если бы на него не давили, он, наверное, привык бы к этой мысли и смирился бы с судьбой. А может быть, и нет. У него не было призвания. Он не хотел при вступлении в орден давать лживые клятвы. А главное, его мучила несправедливость. Почему принцам, братьям и даже «павлинам» можно блистать в миру, а ему это запрещено?              Джон расправил плечи и отчеканил:              — Никогда!              Томас сбросил руки Генри.              — Ты сделаешь то, что тебе велят!              — Прекрати! — Средний брат был на голову ниже и гораздо слабее старшего, но ему не было и четырнадцати, когда он впервые повел баронов в атаку. И плакали за рекой Тай шотландские вдовы… — Ты не выгонишь его из отчего дома!              — Почему нет? — бросил Томас. Генри редко вмешивался в их споры, а еще реже говорил с братом так, как будто отчитывал ленивого слугу.              — На то, мой дорогой второй граф Ланкастера, есть три причины. Во-первых, отец перед смертью просил нас присмотреть за младшим братом. Мы же с тобой уважаем его память, даже если Джон позабыл о его желании. Во-вторых, тебе, мой знатный и богатый брат, ничего от короля не надо. А вот меня король пообещал после шотландской компании посвятить в рыцари и подарить спорный феод рядом с моими землями. Вступать с королем в дискуссии о том, подходит ли его любимый племянник церкви или нет, мне не с руки.              — А третья причина? — кажется, Томас несколько успокоился и заинтересовался.              — А третья и самая важная причина ... — Генри отпустил присмиревшего брата и позволил себе чуть усмехнуться. — Я не собираюсь по данному поводу спорить с миледи матушкой. Чует мое сердце, мы проиграем.              Томас насупился, подергал себя за бородку, которую отращивал с того дня, когда на его щеках появился первый пушок. Он молчал так долго, что Джон решил было, что ему придется ужинать в той самой заляпанной грязью рясе, над которой смеялся принц. Наконец старший брат выдохнул и объявил свой приговор:              — Я не позволю тебе бездельничать, валять дурака и развратничать подобно щенкам, вертящимся вокруг наследника престола. Через семь дней ты скажешь мне, чем достойным хотел бы заняться. Деньги, отложенные на твой дар церкви, пойдут на то, чтобы помочь тебе преуспеть на избранном пути. Если хочешь, отправляйся к сестре в Париж или в Шампань. Французский двор развратен, но, слава Господу, там мужчины волочатся за дамами, а не за... — его глаза опасно блеснули, и Джон стер с лица довольную улыбку. — В Лондоне тебе не место!              Генри притянул к себе младшего брата, ласково обнял и отвесил легкий подзатыльник.              — Мы оба будем молиться, чтобы ты все же опомнился и пошел по пути, предназначенному тебе отцом. Мы не желаем тебе зла. Пойми, Церковь — огромное войско господне. Лучше стоять во главе этого войска, чем быть приживалом в Фонтенбло. У Филиппа и Жанны хватает никчемной родни. Здесь же или в моем имении ты всегда будешь желанным гостем. Но... — Генри тяжело вздохнул и еще ближе привлек к себе брата. — Не сердись, малыш. Мы все любим Бамборо, но теперь это дом Томаса и его жены, а не твой и не мой. И матушка тебе не сможет помочь. Ты и сам знаешь: почти все, чем она владела, перешло Жанне и отцу, а после отца — Томасу.              — И тебе! — Джон устал от нравоучений.              — И мне, — легко согласился брат. — Такова была воля Божья, что ты родился третьим. Не нам судить. Иди, переоденься, я мечтал увидеть тебя в золотой мантии епископа, но эта ряса явно не к лицу Плантагенету.              Он отпустил Джона и подтолкнул его к двери. Братья явно хотели поговорить наедине, и им не нужны были лишние уши. Джон взглянул на почти уже готовые к ужину столы, вокруг которых хлопотали слуги. Времени действительно оставалось в обрез. И он побежал умыться с дороги и наконец-то переодеться.              Гостевые покои, в которых расположился принц, находились в новой башне, построенной первым графом Ланкастерским. В них останавливался сам король со своей родней, когда приезжал в Бамборо. Комнаты так и называли — «королевские спальни». Джон жил этажом выше, но в переходе погас факел, и он замешкался, нащупывая ногой дорогу. Наконец он обнаружил ступеньку, но тут в коридоре перед покоями принца громко хлопнула дверь и послышались чьи-то злые шаги. В его душе боролись вежливость и любопытство. Подглядывать неприлично, он знал это с детства. Но как же хотелось узнать, что там случилось! Любопытство, как всегда, победило. Джон осторожно подкрался к проходу и выглянул в коридор.              Он не ожидал увидеть здесь Кита. Но это был именно он. Даже в тусклом свете факелов было заметно, что саксонец зол как собака. Туника сползла у него с плеча, обнажив ключицу, короткие волосы стояли дыбом. Он промчался мимо застывшей в карауле охраны и замер возле гобелена, изображавшего коронацию Вильгельма Завоевателя. Кит с ненавистью посмотрел на старинную вышивку, а потом, прислонившись к ней, закрыл лицо руками.              Дверь хлопнула еще раз, только на этот раз гораздо тише. Джон вытянул шею и хмыкнул. Недаром сир Кристофер хвастался дружбой с Диспенсерами. На помощь к нему спешил Хью-младший.              Диспенсер притянул к себе приятеля за шею и зашептал что-то на ухо, изредка останавливаясь и проверяя, слушают его или нет. Жаль, что голос у Хью был слабее, чем у братьев Джона. Ему очень хотелось узнать, что северянин не поделил с принцем.              Кит наконец опустил руки. Он слушал внимательно, даже несколько раз кивнул. А потом Хью, видимо, сказал что-то оскорбительное. Его оттолкнули, а когда тот, не угомонившись, попытался что-то добавить, обожгли таким взглядом, что Диспенсер отшатнулся. Кит бросил ему в лицо что-то короткое и явно не слишком вежливое. Впрочем, Хью не обиделся. Он потрепал друга по плечу, расхохотался и, насвистывая песенку, вернулся в королевские покои.              Кит постоял еще немного возле сапог великого Вильгельма. Потом размахнулся и стукнул нормандца кулаком прямо по вышитой коленке. Тяжело вздохнул и двинулся дальше по коридору к комнате, в которой обычно спали «павлины».              «Да-а-а! Вот это любовная ссора!»              Джон слышал о восточных королях, которые имели по несколько жен. Говорили, что споря за сердце повелителя, красавицы выдирали друг у друга косы. Не слишком ли много фаворитов держал при себе кузен? Джон попробовал пересчитать. Если Пирс — старшая жена, а Кит — обиженная фаворитка, кем же тогда является Хью? Неужели наперсницей у них обоих?              Он выбрался обратно в проход и, ощупывая стену, двинулся вверх по ступеням. Только вот что-то тут было не так. Джон мало знал Кита, но тот не был похож на любителя закатывать сцены. А Хью никогда не помогал безвозмездно. Так что на роль наперсника он не слишком годился.              Он добрался до своих покоев, и пока его мыли и переодевали, размышлял о кузене, его многочисленных любовных связях и о Ките. И даже не заметил, что думает о саксонце больше, чем обо всех остальных вместе взятых.              Миледи матушка знала толк в пирах. Брат не любил свою жену, она большую часть года проводила в поместье своего отца. Поэтому в Бамборо всем заправляла вдовствующая графиня, и под ее рукой любой самый скромный прием превращался в изысканный праздник. В честь приезда наследника престола она расстаралась особо. В каминах тлели огромные рождественские поленья, блестели золотые и серебряные тарелки, шуршал под ногами свежий тростник.              Джон вспомнил, что сейчас он должен был бы мерзнуть на берегу пролива или, если бы его освободили от наказания, подпевать на мессе гнусавому приору. Он подпрыгнул от радости, дернув гирлянду из остролиста. Зелени в зале было столько, что казалось, будто он гуляет по цветущему саду.              «Сегодня я не стану думать, что отвечу братьям через неделю, — решил он, пробираясь к своему месту за главным столом. — Как там сказано в книге Екклесиаста, время разбрасывать камни и время их собирать? Да, но только не сейчас! Всему своё время!»              Принц подмигнул ему и скорчил рожу со своего почетного места между Томасом и матерью. Такое соседство означало, что их высочеству весь вечер придется вести скучные разговоры и быть паинькой. На что Эдуард и сетовал своему другу. Джона усадили между Генри и Хью. Сын королевского юстициария надулся от гордости, искоса поглядывая на нижний стол, во главе которого сел Гавестон. Он торжествовал недолго. Эдуард оглянулся, наклонился к тетке, что-то шепнул, и для фаворита тут же поставили табурет за плечом у принца. Хью помрачнел, сразу став похожим на сдувшуюся жабу. Впрочем, и братья заметили маневр принца. На лице у Генри застыла брезгливая гримаса. Кита Джон не разглядел, наверное, тот сидел в самом конце стола или снова где-то прятался. Джон огорчился и тут же удивился самому себе. Что ему за дело, где усадили его случайного попутчика?..              Джон помалкивал, объедаясь бараньим ребрышками в меду и слушая игру двух вызванных из Шампани труверов и домашнего менестреля. Последний был особенно хорош. О нем ходила слава, что он обучен в самом Провансе. Горячая отбивная легко поддавалась кинжалу. Жить было хорошо и думать ни о чем не хотелось.       К сожалению, Хью не дал ему насладиться покоем.              — Наш принц сегодня в ударе! — Джон оглянулся в сторону кузена. Тот пил вино кубок за кубком и выглядел уже изрядно захмелевшим. Он, размахивая руками, спорил с Томасом о делах на границе и при этом не забывал накладывать на тарелку Гавестона лакомые кусочки.              — Мы выступим сразу после Поста, — донеслось до Джона.              Брат что-то возразил, в ответ наследник замахал руками:              — Среди ставленников Баллиоля нет и не будет нового Уоллеса. А старый сбежал и прячется где-то в горах. Брюс не позволит злому семени возродиться!              Генри, морщась, протянул кубок кравчему и, не выдержав, вмешался в спор:              — Роберт Брюс изменял обеим сторонам так часто, что сам уже не помнит, кому клялся в верности. Сейчас он союзник короля и воюет вместе с дядей. Но сколько волка не корми… только в данном случае не волка, а шотландского пса. Может, Уоллес прячется в землях его клана?              Принц так сильно стукнул кинжалом по тарелке, что капли соуса брызнули матери на лиф платья.              — Я много раз говорил тебе, кузен, что Баллиоль сдерживает Брюса и наоборот. Пока этот изменник, Пустой камзол, сидит в Тауэре, Брюс не посмеет и пикнуть.              Матушка уголком скатерти промокнула янтарные капли с золотого шитья и сказала:              — Интересно однако, что кто-то помог королю Иоанну покинуть Тауэр. Он почти что пересек Чаринг-Кросс, когда его поймали.              — Ему помог его клан и бароны-изменники, — принц пьяно качнулся на стуле.              — Вот как? Мне говорили, что видели в Лондоне людей Брюса. Баллиоль глуп, а Брюс умен, мало ли что он мог пообещать пленному. В Шотландии опасные тропы, на них уже гибли короли. Скончайся Баллиоль во время побега, и Брюс станет на ступеньку ближе к Скунскому камню.              — Мадам! Скунский камень сейчас в Лондоне.              Джон от удивления моргнул. Пирс Гавестон прервал саму Бланку д`Артуа. Матушка не повела в его сторону даже бровью, только отмахнулась, как от докучливого слуги. Зато Томас ощерился и приподнялся со своего места. Принц пробормотал что-то, смахивающее на невнятное извинение, и оглянулся на любовника всего лишь с легким неодобрением.              — За ужином надо веселиться, а не тратить время на разговоры о соседских дрязгах, — вдовствующая графиня не зря славилась своим умением успокаивать мужчин. Она одним взглядом пригвоздила Томаса к месту и приказала певцам показать свое мастерство.              Труверы запели о приключениях четырех сыновей Эмона и их войне с разными чудовищами. Потом их сменил менестрель, заигравший старую балладу о рыцаре, похитившем гордую шотландскую девицу и после многих неурядиц добившемся ее благосклонности.              Братья подпевали, притопывая, но принц, дослушав последние строфы, где упрямую деву все же повели под венец с ее собственного согласия, возмущенно всплеснул руками:              — Сколько можно слушать про драки с великанами и про свадьбы?! Пирс! — Задремавший за его спиной Гавестон встрепенулся. — Спой нам из Марбода Реннского!              Джон похолодел. Его кузен совсем потерял рассудок! Джон знал эти стихи, прославляющие любовь между мужчинами. Правда, как и всегда в таких случаях, говорили, что епископ описывал близость духовную, но Джон в это не верил. Братья, конечно, не сообразили, о чем шла речь, но матушка нахмурилась. Графиня любила читать, и в ее личной библиотеке насчитывалось более сорока книг. Она попыталась остановить гасконца, но не успела. Пирс пролез под столом, встал посреди зала и, выхватив из рук менестреля арфу, раскланялся.              Пел он хорошо. Чувственный мягкий голос взлетал к каменным сводам, эхом разносясь по залу. Слова Марбода были чудесны, но Джон поблагодарил Господа и всех святых, что кроме него самого, матушки и принца, никто в зале не понимал латынь. Он посмотрел на мать. Она застыла в своем кресле. Краска медленно сползала с ее и так бледного лица. Она вдруг показалась Джону очень усталой и какой-то старой, гораздо старше своих пятидесяти лет.              Высокий голос пел о молочной гладкой коже. О желаниях молодости. И о жажде, которая сжигает душу, когда одни мужские глаза глядят в другие. Мать в упор смотрела на Эдуарда, в ее взгляде Джон увидел такую грусть, что задохнулся. Не хотелось бы ему, чтобы мать узнала, что сам он давно читал и любит эти строки.              Братья переглянулись. Они не разобрали слов, но явно чувствовали себя не в своей тарелке. Томас стиснул в руках большое яблоко, почти расплющив несчастный плод, и на правах хозяина попытался спасти положение.              — Ну ее, эту латынь! Хватит того, что священник обломал об меня все прутья, заставляя заучивать молитвы. Кто может спеть добрую английскую балладу и порадовать нас и наших дам? — он кивнул в сторону хихикающих фрейлин. — Завтра я отдам ему право первого удара на охоте.              Принц принужденно рассмеялся:              — Кузен, вы заставляете петь меня? Ведь этот удар по праву принадлежит мне... — он хотел сказать еще что-то, но его прервали — так же, как Пирс только что перебил графиню.              — Я постараюсь заслужить награду, хоть англичанину и не сравниться с гасконцем в умении распевать рулады.              Нет, этот вечер явно останется в его памяти надолго! Джон прищурился, пытаясь разглядеть смельчака, бросившего вызов самому принцу, и охнул. На середину зала вышел Кит.              Он не глядя протянул руку к Гавестону, и тот, покосившись на наследника, отдал ему арфу. Торн подкрутил лады, прислушиваясь к звучанию инструмента. Он тряхнул головой:              — Я спою балладу о верной невесте.              Голос у него оказался ниже, чем у фаворита, и вовсе не так хорошо поставлен.              Мелодия была безыскусной, а слова — простыми. Джон впервые слышал эту песню, и она ему очень понравилась.              Баллада рассказывала историю юной норвежской принцессы, полюбившей прекрасного английского принца. Их отцы были счастливы и быстро обручили молодых. Девица взошла на корабль, чтобы наконец-то соединиться с любимым на его родине. По пути судно настигла буря, и им пришлось высадиться на остров Саут-Роналдсей. Долго бродили она и ее спутники в поисках ночлега, пока не наткнулись на маленькую деревушку. В пути они устали и замерзли, и на следующий день юная принцесса смертельно заболела.              Думая, что умирает, девушка послала юному жениху свой последний привет, умоляя гордого англичанина ее не забывать.              — Но принцесса не умерла, — певец явно подбирался к концу. За женским столом всхлипывали фрейлины. — Она превратилась в чайку. И когда новая невеста, такая же прекрасная принцесса, поплыла на далекий остров, чайка кричала над судном и просила ее вернуться обратно. Ведь принц уже был обручен и не мог взять в жены другую. Он просто не знал, что его невеста жива. Ее не поняли и стрелами прогнали прочь. Чайка улетела, рыдая над своей горькой судьбой и над невольным грехом своего возлюбленного.              Фрейлины утерли слезы, вереща от восхищения. Джон захлопал в ладоши. Кит с арфой руках выглядел восхитительно. Графиня улыбнулась исполнителю и протянула ему руку для поцелуя. А развеселившийся Томас поспешил обрадовать Торна, что награда по праву его. Брат лишь посетовал, что от женщин просто так не избавишься; хорошо бы, чтобы и его жена куда-нибудь улетела. В голосе явно слышалось: «Желательно к черту и на метле». Генри возразил ему, что надо выбирать себе красивых чаек, а не разукрашенных ворон, даже если те и приносят в приданое два графства. Сам он женился по любви, и его Мод уже ждала первенца. Так что семья Джона осталась выступлением довольна.              А вот его высочеству пение очень не понравилось. Он не сказал ни слова, но на Кита посмотрел обиженно. Оскорбился ли принц из-за потерянной награды, или слова баллады напомнили ему о чем-то неприятном, Джон так и не понял. Эдуард обычно многое прощал своим любимцам и на пустяки не обижался. Пирс поморщился, но это было уже понятно — куда господин, туда и слуга. Джон обернулся к Хью спросить, неужели потеря возможности прикончить очередное животное может настолько вывести родича из себя, и отпрянул в удивлении. У младшего Диспенсера исказилось лицо. Хью, обычно прячущий свои чувства за маской весельчака, злился и даже не пытался этого скрыть.              — Ты что? — толкнул его Джон.              Хью поперхнулся, забарабанил пальцами по столу и наконец взял себя в руки. Он растянул рот в фальшивой улыбке:              — Отец будет в восторге, — его голос сочился ядом. — Он обожает бесстрашных… дураков.              Джон хотел спросить, о чем идет речь, но не успел. Хью обернулся к Генри и над головой Джона начал болтать о завтрашней охоте.              Принц с шумом отодвинул стул. Он небрежно поблагодарил графиню за прекрасный ужин, посетовав, что устал, и, пошатываясь, пошел к выходу, тяжело опираясь на Гавестона. За ними потянулись «павлины». Последним зал покинул Хью, крепко ухватив за руку саксонца и что-то ему втолковывая по дороге. Джон отдал бы свой месячный пенсион, лишь бы услышать их разговор.              В зале остались только хозяева. Матушка, отослав слуг, тяжело вздохнула:              — Несчастная Англия, что ее ожидает…              — О чем это он пел? Про Маргарет и новый французский брак? — у Томаса прорезалась морщина между бровей.              — Сообразил? — Генри скривился, будто съел что-то несвежее. — Я-то сразу понял, куда ветер дует, лишь только проводник нашего младшего упомянул про Саут-Роналдсей.              — Так ведь маленькая шотландская королева давно мертва... — Томас еще пуще нахмурился.              Графиня встала, схватившись за поясницу:              — Норвежская дева покинула этот мир лет десять тому назад. И Эдуард уже год как обручен с моей внучкой и вашей дорогой племянницей, Изабеллой. Это блестящий брак. Конечно, тот, шотландский, был бы еще лучше. Останься девочка в живых, ваш кузен уже стал бы королем Шотландии; ему не пришлось бы ждать смерти отца, чтобы заполучить трон, — она перекрестилась и протянула руку среднему сыну. — Проводи меня в мои покои, Генри, я устала. Не сказала бы, что этот вечер доставил мне много удовольствия. Жаль, что племянник не остался в Йорке встречать Рождество вместе с отцом. Ты идешь, Томас? Завтра рано вставать.              — Выпью еще кубок перед сном, — Томас, развернув стул, стоявший рядом с камином, с облегчением положил на него ноги. Он явно настроился посидеть в тишине и одиночестве, смакуя подогретое с пряностями вино. Но Джон испортил все его мечты.              — О какой Маргарет вы говорили?              Граф застонал:              — Тебе пора спать, малый! Завтра твоя очередь развлекать бездельника и его... друзей.              — Она действительно была шотландской королевой? Я что-то не помню.              Томас явно хотел послать его ко всем чертям. Джон это прекрасно понял, но лишь плотнее уселся на стул, всем видом показывая, что не оставит брата в покое.              — Хочешь выгнать меня из зала, мой дорогой брат? Я уйду, только сначала расскажи все, что знаешь.              — Заноза... — старший брат, видимо, решил, что легче ответить, чем спорить с упрямцем. — Чему тебя только сэр Энтони учит? Ты хотя бы знаешь про покойного короля Александра?              Джон кивнул и махнул рукой, мол, рассказывай дальше.              — Когда старый шотландский король упал с утеса и помер, — брат залпом отхлебнул половину кубка, — его единственную внучку Маргарет Норвежскую обручили с нашим принцем, пообещав, что он станет ее консортом в Шотландии. Наш король надеялся, что через девчонку прогнет под себя кланы. Ну и, конечно, даст твоему пустобреху свое собственное королевство. В дальнейшем мы могли бы полностью объединить весь наш остров. Так, по крайней мере, мечтал дядя. Он договорился с ее отцом, Эриком, конунгом Норвегии и Исландии. Был заключен договор, освященный Римом, а это означает практически полноценный брак. Отец отправил девчушку в Эдинбург, лишь убедившись, что союз невозможно расторгнуть. Сама свадьба должна была состояться в Шотландии. Только принцесса до своего королевства так и не добралась. По дороге она подхватила какую-то хворь, и от нее очень быстро скончалась. Кстати, вместе с ней умерло еще несколько девочек. Говорят, отец нарочно подобрал ей в фрейлины ровесниц. — Он допил вино и печально посмотрел на дно чаши. — Вот мы и воюем с Шотландией уже лет десять, и конца-краю этой войне не видно...              — Если принцесса умерла, то почему чайка в балладе скорбела о невольном грехе?              — Кто ж поймет, что в головах у менестрелей? Может, сочинителю захотелось приукрасить историю. В конце концов, там же не упоминаются их имена. Девушка, конечно, мертва, кто бы спорил. Тело несчастной вернули в Норвегию. Конунг Эрик вскрыл гроб и опознал свою дочь. Ее похоронили в любимом соборе конунга в Бергене, рядом с матерью. — Он налил себе еще один кубок и потянулся. — Твой друг выбрал плохую балладу. Принц не любит вспоминать о потерянном королевстве. Новая невеста не принесет ему такого богатого приданого, хотя и за ней дают немало. Ну и конечно, наша племянница совсем еще дитя. Брачную ночь придется ждать годы.              Джон про себя усмехнулся: вряд ли принц настолько жаждет разделить ложе с дочерью Жанны или с любой другой девицей.              Брат снова подлил себе вина. Наверное, хмельного тянуло поговорить.              — А вообще вся эта история темная. Уехала здоровая девушка. Умерла непонятно от чего. Ее сопровождал граф Мар, человек Брюса. Брюс тогда еще не овдовел, но был бы очень не прочь заполучить себе принцессу в заложницы. Или, например, избавиться от нее. Одной помехой меньше на пути к трону. Да и Баллиоль с Комином не побрезговали бы подкупить голодранца Мара, чтобы расчистить себе дорогу. Знаешь, малый, все в руках Божьих, принцесса скончалась, представь себе, в деревушке, прозванной Надеждой Святой Маргариты... Как тебе такая надежда? Да… А теперь шел бы ты наконец спать, если только не хочешь завтра весь день чистить мои доспехи.              Джон вернулся к себе, но долго не мог уснуть. Он ворочался под теплым покрывалом, обдумывая услышанное. Его кузен, конечно, счел себя оскорбленным, когда Кит так грубо напомнил ему о потере Шотландии. Но на что так разозлился Хью? И почему вежливый Торн счел себя вправе бросить вызов самому наследнику престола?              Он заснул, так и не найдя ответа на свои вопросы, но твердо решив получить их прежде, чем принц вернется в Йорк.