Королевские прятки

      Глава первая              1300 год, май              Все изменилось в Майский день, когда крестьяне отплясывали вокруг украшенного дерева. Да, это случилось именно тогда. Хотя позже Джон часто думал, что, наверное, просто не заметил первые признаки надвигающегося шторма.              В тот день он танцевал в веселой толпе, когда вдруг обнаружил, что его любовник куда-то исчез. Странно. Они, точнее, он, давно хотели провести этот день вместе, пользуясь редкой возможностью не прятаться от чужих глаз.              — Ты же выйдешь в круг рядом со мной? — За эти месяцы Джон хорошо понял, как легче всего добиться желаемого.              Кит раскинулся на кровати, переводя дыхание.              — Ты понимаешь, что это опасно, заноза моя?              Приказ короля вышел месяца два тому назад, и Джон самолично зачитывал его всем жителям острова.              — Ничуть не опасно! Это всего лишь хоровод, я смогу подержать тебя за руку!              Джон набросился на Кита с поцелуями и в конце концов выцеловал себе согласный кивок.              На праздник пришли все, даже монахи из монастыря, а вместе с ними — толпа паломников, пожелавших послушать мессу в святой обители и заодно повеселиться на скромном гулянии. Гостевой дом монастыря был переполнен. В деревне в каждом доме галдели гости, близкая и далекая родня с материка притащилась на остров совместить полезную молитву с приятной возможностью радостно встретить май.              Джон объелся сладкими жаворонками, традиционной праздничной выпечкой. Он выиграл у старосты деревни пенни, поставив на самого умелого лучника крепости во время состязаний, и попрыгал с мальчишками, играющими на вытоптанном лугу в «Лягушку посредине».              Сегодня, решил он, нет никаких запретов. Он заслужил это день отдыха и не собирался ни в чем себя ограничивать. Всю зиму и первые месяцы весны милорд сенешаль и его начальник гарнизона трудились не покладая рук. Крепость блестела чистотой, солдаты исправно несли службу, а в деревне поминали добрым словом молодого управляющего.              Принц, исправно читавший донесения Джона, в своем последнем ответе похвалил обоих и намекнул, что у короны есть владения и поважней, особенно если (читая это, Джон поморщился) будет исполнена и вторая его просьба. С этим дело обстояло хуже. Джон так ничего и не разузнал про мертвую девочку, и положа руку на сердце, особо и не пытался ее искать. Он здраво рассудил, что остров маленький и если здесь о ней пойдут слухи, то они достигнут его ушей достаточно быстро. В деревне хватало болтунов.              С Китом о приказе наследника Джон не разговаривал. Просто как-то к слову не пришлось, да и боялся его обидеть. Память о нанесенном оскорблении была еще свежа.              Хью тоже прислал гонца, напомнив об обещании. Джон помусолил перо и с огромным удовольствием вывел в ответ, что королевские родственники — не слуги потомкам стюардов. Если же Диспенсеры желают что-либо узнать про несчастную, пусть обращаются к убитому горем жениху.              Новых весточек от Хью не последовало, а писал ли он Киту, Джон не знал. Кристофер теперь сам вел свою редкую переписку и новостями с ним не делился. А Джон и не спрашивал, им и так было, о чем поговорить. Они толковали о крепости, о деревенских новостях, о том, что нужно опять почистить ров, а заодно и отхожие места. Про то, что вдова Биггс все-таки окрутила какого-то бедолагу и, наверное, скоро в ее нищем домишке прибавится еще один голодный рот. О том, что снова натворил сержант Смит, по которому таки плакала веревка.              Обоим было так хорошо и покойно в их маленьком убежище, что не хотелось и думать о том, что за узким проливом королевский совет принимает все новые указы, направленные против таких, как они. Не хотелось говорить о будущем браке наследника престола и интригах вокруг него или обсуждать пышный праздник в Йорке, на котором средний брат Джона получил наконец столь вожделенные рыцарские шпоры.              Матушка в своих письмах описывала все это великолепие, а заодно сообщала, что король, кроме сына и племянника, после долгих уговоров посвятил в рыцари еще и Гавестона. Джон потешался, подозревая, что дядюшке, наверное, хотелось опустить меч на шею непутевого фаворита своего сыночка, а вовсе не на плечо. Впрочем, Гавестон мог и заслужить такую честь. Он был неплохо обучен пешему и конному бою и прекрасно владел мечом. Джон втайне мечтал о дне, когда он пройдет посвящение, но ему до умений Пирса было как до луны. Он все еще не преуспел в боевых доблестях, хоть и старался как мог и никогда не прогуливал тренировки. Кит, которому он прочитал письмо из дома, рассудительно заметил, что в Гаскони детей с младенчества учат держать в руках меч, а у Джона все еще впереди. Любовник хвалил его. Но Кит был пристрастен и радовался любому его успеху, будь то приведенные в порядок счета, удачно распутанное дело о передвинутой меже или тот единичный случай, когда Джону случайно удалось задеть его в учебном бою.              Джон уже не представлял себе жизни без Кита. Как он существовал столько лет без его любви? Он привык к лязгу доспехов за правым плечом, когда шел в деревню разбирать бесконечные дрязги. Привык сидеть рядом с ним на широкой монастырской скамье во время служб или на хозяйский стульях за главным столом в крепости. Привык выигрывать у него в шахматы. И даже полюбил его ворчание по ночам, когда Джон забывался и стонал слишком громко.              Он радовался торопливым завтракам перед дневными трудами и спокойным ужинам после тяжелого дня. Опустошая свое блюдо, Джон исхитрялся незаметно — так, во всяком случае, ему казалось — положить руку Киту на колено или дотронуться башмаком до его ноги. У Торна сердито темнели глаза, он, в отличие от Джона, всегда был осмотрителен. Джон в ответ лишь вежливо интересовался, на кого это командир так разозлился и не стоит ли этого негодяя привязать к столбу и выдать ему с десяток плетей. Кончалось это каждый раз одинаково. Кит швырял на стол ложку, грозно сообщая всему залу, что у них накопилось много дел, и спрашивал, не сможет ли милорд сенешаль удостоить его аудиенции. Джон отмахивался от слуг, предлагающих принести им в комнаты угощение, и с видом мученика, которому не дают покоя, плелся в сторону крутой лестницы, ведущей на их этаж.              Как только за спиной стихал шум голосов и чавканье, он норовил сорвать у Кита поцелуй или ущипнуть его за каменные ягодицы, а после уворачивался от подзатыльника и, прыгая через ступени, мчался в спальню. Кит являлся по его душу через два-три удара сердца, грозясь всеми мыслимыми и немыслимыми карами. Джон, улыбаясь, играл ямочками и, стащив через голову тунику, прекращал этим действом дальнейшие нравоучения. Кит сглатывал, будто первый раз видел его голым, а дальше начиналось то самое, от чего утром Джон, пошатываясь и хромая, шел на тренировку с синяками под глазами от недосыпа.              Мешало только одно: необходимость соблюдать осторожность, черт бы ее побрал! Проклятая осторожность! Кит-то про нее все время помнил и Джону не давал о ней забыть. А так хотелось.              Так что к Майскому дню Джон измучился от желания наконец-то выйти вдвоем в свет. Даже если тем самым светом станет деревушка на шотландской границе. Он так долго ждал возможности повеселиться вместе и без оглядки. Мечтал, что любовник возьмет его во время танца за руку. Пусть для всех останется тайной, сколько любви и доверия в этом жесте. Джон будет знать, и этого довольно. Но Кит бросил его одного, и удивленный, разобиженный и злой как собака Джон отправился его искать.              Кит прятался в тех самых скалах, где Джон когда-то пытался пощупать послушника. И надо же, Кит тоже скрывался там не один! Не к ночи помянутый послушник, наверное, утомился от деревенского веселья и — о, какая удача! — во время прогулки совершенно случайно встретил чужого любовника. Они стояли вплотную друг к другу и были так увлечены разговором, что не услышали чужих шагов. Освин шептал что-то на ухо его Киту, а проклятый любитель монашьего мяса внимательно слушал, причем его рука покоилась у блудливого «скромника» на плече.              Под ногами хрустнула ветка.              — Тише! — Рука Кита соскользнула с коричневой рясы. Овечка захлопнул рот и враз онемел. — Стой здесь! Я посмотрю, кто там!              Джон едва успел юркнуть в заросшую вереском расселину и укрыться среди колючих кустов. Он не собирался скандалить на людях.              Кит возвратился к Освину.              — Послышалось. На дороге никого нет. Я все понял, встретимся завтра. Прости, но сейчас мне пора обратно на праздник.              Он кивнул послушнику и зашагал к деревне, пройдя так близко от укромного места, где прятался Джон, что тот мог бы при желании схватить его за ногу. Овечка подождал немного, огляделся и поплелся вслед за изменщиком.              Джон вылез из своего укрытия и подул на исцарапанные руки. Отплясывать хоровод с Китом расхотелось. Что он мог сказать человеку, который еще ночью клялся ему в любви? Он потащился в крепость, пиная по дороге каждый камень. От злости перед глазами расплывались красные круги. Попадись негодяй ему сейчас, ударил бы его, даром что тот вряд ли ответил бы Джону тем же.              Он с огромным трудом преодолел высокие ступени и запер за собой дверь.              Казалось, прошла вечность, прежде чем Кит, вспомнив все же, что на праздник он пришел не один, постучал в его дверь.              — Уходи! Не хочу тебя видеть!              Пусть обманщик уйдет, иначе он за себя не ручается.              — Тише, Джон! — Кит почему-то не чувствовал себя виноватым.              Это разозлило еще больше. Джон рывком распахнул дверь, залез на кровать и спрятался за подушкой.       — Ты куда делся? Я тебя искал!              Как жаль, что однажды он пообещал не швыряться вещами и сейчас нельзя запустить в голову неверного любовника чем-нибудь тяжелым, ведь Джон — человек слова. Он зарылся в подушку еще глубже.              — Джон, что происходит?              Ему показалось, или его сейчас снова издевательски обзовут милордом? Давно уже Кит не говорил с ним так сухо.              Джон вздернул подбородок: он королевской крови и не даст никому читать себе нотации.              — Вы что-то забыли здесь, сэр Кристофер?              Кит скрестил руки на груди.              — Джон!              — Сожалею, но сегодня наши занятия придется отменить. Я нездоров!              — У тебя что-то болит? Вызвать лекаря из монастыря?              Джон однажды слышал, как принц шипел на нерадивого придворного, и сейчас попытался повторить его тон.              — Когда благородный господин говорит своему вассалу, что болен, следует понимать, что он не расположен с ним общаться. Уйди!              Дверь захлопнулась. Джон остался один. Он выбрался из кровати и скорчился у стены, отделяющей его от Кита. Было так больно, что горчило во рту. Он разговаривал с Китом как со слугой. Такое не прощают! Он стукнул по стене кулаком, после чего пришлось долго нянчить ушибленную руку.              А может, ему все это лишь привиделось? Кит никогда не давал повода в себе усомниться. Или давал, а втюрившийся до смерти юнец ничего не замечал? В голову лезла всякая дрянь. Несколько раз Кит уезжал на материк, казалось, без всякой на то причины. Два или три раза возвращался под утро сразу после отлива. От расспросов отмахивался, мол, это все по долгу службы. Тогда Джон не обращал на это внимания, теперь вспомнил. И — да как он мог про это забыть! — еще зимой, после службы, он как-то раз видел, как Освин подошел к Торну. Послушник склонился почти до земли и попросил позволения поговорить с начальником гарнизона с глазу на глаз. Джон как раз задержался в церкви, хотелось поблагодарить за свое счастье любимого святого. О чем договаривались эти двое, пока он молился? Вернувшись в крепость, Торн не упомянул про их разговор, лишь передал привет привратнику от брата.              Джону захотелось еще раз врезать по серому камню, но рука все еще болела, и он передумал.              Наставник всегда говорил, что невнимательность — это грех. Сейчас вспомнилось многое. Освин еще несколько раз провожал Кита к старику приору, но Кит, выйдя от старого стручка к ждущему его в монастырском дворе Джону, вовсе не выглядел виноватым. Скорее, задумчивым — несколько раз переспрашивал Джона, не расслышав его болтовни. Или, может быть, любовник уже тогда тяготился его компанией?              От не прикрытой гобеленом стены несло холодом. Джон выбрался из своего угла и вернулся в кровать.              — «Завтра», — вспомнил он слова негодяя. — Значит, они встретятся завтра…              Знаешь что, начальник гарнизона моей — именно что моей! — крепости, завтра я узнаю все наверняка! И если ошибся, вымолю у тебя прощение.              А если нет... думать о том, что тогда будет, не хотелось.              Утром на душе было хмуро, хотя за окном сияло солнце и пели птицы. Джон нарочно пропустил завтрак и явился на тренировку, стараясь не встречаться взглядом с таким же мрачным Китом. Он выхватил меч и быстро встал в стойку.              — Начни сегодня с меня!              Джон не стал дожидаться ответа, напал сразу, снизу и вбок — так, как учил его Кит.              — Неплохо, милорд, — Кит закрылся от удара и атаковал сам.              Они бились сегодня почти на равных, хотя даже ослепленный обидой и ревностью Джон все же заметил, что изменщик старается его не задеть. Что ж, так даже легче. Никому не пройдет даром оскорбление племянника короля. Джон удвоил усилия.              Он позабыл обо всех правилах боя, не заметил, что вокруг них начали шептаться солдаты. Он продал бы душу нечистому, лишь бы только сбить мерзавца с ног. Пусть шлепнется прямо в лужу, в которой еще вчера валялась свинья. Убивать гада почему-то все равно не хотелось.              — Не стоит орудовать мечом, будто у вас в руках топор. — Бывший любовник даже не вспотел. — Смотрите, как можно отбить этот удар.              Джон не успел заметить, откуда ему прилетело. Просто оружие отлетело в одну сторону, он сам упал в другую, а к его шее приставили меч.              — Гнев — плохой командир. Немного злости в бою — это хорошо, но гнев ослепляет. — Его потянули вверх и кивнули в сторону меча. — Продолжим, милорд. Или хотите, чтобы я объяснил вашу ошибку?              Джон развернулся и бросился прочь со двора. В спину ему прилетело:              — Они что, поссорились?              И немедленный окрик Кита:              — А ну, десять кругов вокруг крепости! Вперед!              Джон смог отдышаться, только когда оказался рядом с монастырем.              ...Слежку стоило начать с Освина. Выяснить, куда он направится, легче — Кит сразу заметит, что за ним идут. Джон спрятался у монастырского входа и набрался терпения.              Ожидание тянулось так долго, что Джон уже почти решил плюнуть на все и вернуться в крепость. Он падет на колени перед Китом, каясь в своем заблуждении. Может, послушник просто жаловался на монастырские строгости, а Кит его утешал? Тогда придется долго молить о прощении.              Когда в воротах показалась знакомая фигура, Джон встрепенулся.              Освин выглянул с монастырского двора наружу, но на встречу с любовником почему-то не поторопился. Он мешкал, разглядывая пустынную в этот час дорогу, прислушиваясь к звяканью колокольчиков далекого стада. Вокруг никого не было.              Ишь как боится, бедолага! Небось наслушался проповедей негодяя! «Я боюсь за тебя! Вдруг с тобой что-то случится!» Джон задумчиво глянул на тучное тело и короткие ноги. С тобой-то я справлюсь! Овечку спасла не ряса, на нее Джон сейчас бы наплевал, а то, что тот был безоружным. На такую гнусность его не хватило, хотя кинжал так и выпрыгивал из ножен.              Меж тем послушник вернулся во двор и через мгновение вышел обратно, на этот раз уже не один. Рядом с ним поспешали еще две закутанные в рясы фигуры. Лиц за низко опущенными капюшонами не было видно, но Джон заметил, что один из монахов высокого роста и довольно широкоплеч. Его спутник был невысоким и хрупким. Он выглядел как ребенок и, наверное, действительно был очень молод. Оказавшись на воле, младший звонко засмеялся и бросился к маргариткам, белым ковром усыпавшим холмы. Старший подбежал к нему и, что-то выговаривая, потащил младшего за собой. До Джона донеслось: «Пойдемте, нас ждут». Больше он ничего не разобрал. Монахи заторопились по пустой дороге, в руке у младшего так и торчали сорванные цветы.              Ага, это еще не свидание... Сейчас отлив, и послушнику приказали проводить паломников, возвращающихся после праздников в свой монастырь. Или он сам напросился на эту службу, чтобы потом без помех сбежать к любовнику.              Джон пораскинул мозгами: плестись по пустой дороге вслед за соперником значило рисковать, что его заметят. Стоило добраться до переправы первым и дождаться распутника там, благо шел тот не слишком быстро. А вот когда Освин распрощается с монастырскими гостями и помчится в свое любовное гнездышко... Там-то Джон их и поймает. Он натравит на Кита братьев, нет, лучше принца! Братьям все равно не расскажешь, отчего младший Ланкастер бесится, как наевшийся мухоморов дан.              Он бросился к переправе напрямик, не разбирая пути. «Нет, я не стану вмешивать в это дело принца. Благородный человек сражается со своими врагами сам. Я брошу Торну в лицо, что он бесчестный рыцарь, предавший клятву верности. А потом уеду ко двору. Я выберу себе самого нарядного павлина из тех, которые вертятся вокруг кузена. Попрошу наследника пригласить изменщика во дворец, пусть полюбуется на мою новую забаву».              Наверное, он бежал слишком быстро, потому что добравшись до места и спрятавшись позади сторожки, он осмотрелся и никого не увидел. Сторож тоже куда-то подевался, наверное, напивался в трапезной монастыря в честь святого праздника.              «Вот и хорошо, — обрадовался Джон, — подожду внутри, оттуда-то меня никто не заметит. Если сторож вернется, скажу, что поджидал приятелей с материка, мол, собирались приехать, а пока я ждал, упарился на солнцепеке».              Он прокрался в знакомую комнатушку и уселся так, чтобы через приоткрытую дверь можно было наблюдать за дорогой. Они должны вот-вот появиться! Интересно, откуда эти монахи и с чего бы это к ним приставили сопровождающего? За что такая честь?              На проселке все еще было пусто. Монастырский колокол прозвонил к обедне, когда до Джона наконец-то дошло, что к переправе никто не придет. Может, чужие монахи всего лишь вышли погулять, хоть это и странно... Вероятно, они отправились в деревню за вересковыми четками, гордостью местных мастеров. «Наверняка паломники уже давно вернулись в монастырь, Освин где-то целуется с моим негодяем, а я все еще здесь! Вот дурак!» — он бросился на поиски. Среди скал не было ни души, а в деревне никто и не слыхал о монастырских гостях. Джон даже унизился и оторвал отца Ранульфа от чтения увесистого тома.              — Принес вашему послушнику привет от брата. Где я могу его найти?              Святой отец одарил его неприязненным взглядом:              — Юный Плантагенет, я жалею, что вы не переняли от вашего великого наставника ни манер, ни даже начатков знаний. Уходя в монастырь, послушники называют братьями и отцами только нас, скромных служителей сих стен. Я бы попросил вас перестать беспокоить несчастного отрока, готовящегося к принятию обетов. Возможно, их преосвященство по своей доброте и не чувствует адской вони от вашей души, но я-то всегда признаю нечистого. На таких, как вы, я насмотрелся в юности. Пусть вы сидите близко к трону земному, но к трону Господа вас не подпустят, — старый стручок перекрестился. — Покиньте мои покои, юнец, и не появляйтесь у меня больше, или я извещу вашу семью о ваших нечестивых попытках соблазнить невинного брата. Я не могу выгнать вас из Божьего дома, но пока тут приор я, вы в моих покоях — нежеланный гость.              Джон выпрямился, кровь ударила ему в голову.              — Обратите внимание, Святой отец, что главное в вашей речи — это слово «пока»!              Он выбежал из пропахшего ладаном помещения, не дослушав, что кричат ему вслед.              Солнце уже клонилось к закату, когда Джон возвращался в крепость. Он вымотался от беготни и злился из-за потерянного времени. Что делать дальше, он не знал. В животе бурчало от голода.              «Буду есть у себя в комнате, я не смогу сидеть с ним рядом».              Он остановился у проклятых скал и еще раз проверил, не прячется ли там влюбленная парочка, и, конечно, никого не нашел. Вернулся на тропинку, но не успел сделать и шага, как дорогу ему заступил Кит.              — Почему ты бегаешь по деревне и расспрашиваешь о том, что тебя не касается?              Надо же, он еще и сердится!              — Это мой остров, хожу, где хочу, и спрашиваю, что пожелаю!              Кит встряхнул его за плечи. Встряхнул больно, не шутя, так, что у Джона лязгнули зубы.              — Ты хоть иногда задумываешься о том, что творишь?! Ты пропал на целый день, ушел без охраны, забыв о том, что на материке рыщут шотландцы, для которых ты лакомая добыча. Если тебя похитят, то за твою шкуру запросят королевский выкуп. Я ищу тебя уже несколько часов. Приор сказал, что ты наговорил ему дерзостей, а крестьяне — что бегал с выпученными глазами и кого-то искал. Вчера ты выгнал меня из комнаты, а утром пытался убить.              — Я не хотел тебя убивать, только извалять в грязи!              — Благодарю тебя, Господи, за малые милости! И чем я заслужил такую честь?              Джон замолчал. Кит уставился на него в упор, на лбу собрались морщины.              — Я… — горло сдавило до боли, из него вырывался лишь сиплый шепот: — Я видел вас вчера!              Кит как будто даже не удивился.              — Ты что, за мной следил?              Рука сама собой поднялась, чтобы ударить по наглому лицу, но ее перехватили еще на взлете.              — Ты что себе позволяешь?!              — А что позволяешь себе ты?! Я увидел вас случайно. Искал тебя, ты обещал мне танец. Ты держал его за плечо! Если я тебе надоел, так и скажи! Я еще ни у кого не валялся в ногах, упрашивая не бросать меня, бедного, — голос наконец-то прорезался и взлетел к небесам.              — Тише!              — Ты говорил, что любишь!              — Во имя всего святого, замолчи наконец!              — Встряхнешь еще раз? Или ударишь? Думаешь, что сильней и тебе не прилетит обратно?              Он потянулся к кинжалу, но против своей воли понизил голос.              Кит схватил его за руку и потащил к проклятым скалам.              — Не хочу туда! Ты там был с другим!              Вырваться не удалось, его утащили к скалам и прижали к острым камням.              — Отпусти меня! Мне неприятно.              Джон высвободил руки и потер затекшие запястья. Он ожидал чего угодно — оправданий, мольбы о прощении или даже слов разрыва, — но Кит глядел на него спокойно, и в глазах у него не было вины, лишь раздумье. Так смотрят на маленького ребенка, решая, отвечать ли на его вопрос или отослать в детскую к нянькам.              — Если тебе нечего сказать, я ухожу!              — Постой! — Его удержали вновь, прижав многострадальной спиной к холодным валунам. — Я не предавал тебя, что бы ты там себе ни напридумывал. Я сказал тебе, что люблю и дал клятву.              — Несколько молитв, небольшой штраф, и тебя освободят от нее. Если нужны деньги, я дам.              — За последние два дня я снес от тебя столько оскорблений, сколько не получал ни от кого и за год. За любое из них обидчик заплатил бы жизнью. Выслушай меня. Пожалуйста, — Кит помедлил. — Хотя я не знаю, примешь ли ты мои объяснения. Я не смогу тебе всего рассказать. — Он, как когда-то, вложил свои ладони в руки Джона. — Клянусь, что то, что ты видел, не имеет к нам отношения. Во имя неба, поверь мне! Я даже не заметил, что положил мальчишке руку на плечо, и сожалею о твоей обиде. Прости. Я готов искупить свою вину.              Он вытащил кинжал и полоснул себя по запястью.              — Стой! С ума сошел?! — Сквозь пальцы текла кровь, пятная тунику. — Зачем вы встречались?              — Я не могу тебе это сказать, — в голосе слышалась неприкрытая боль. — Я поклялся честью. Но эта тайна не стоит между нами.              Джон вздохнул, рванул подол туники и перевязал царапину.              — Я тебе верю.              Это не было полной правдой. Но и не было ложью. Джон просто решил разобраться во всем сам. В конце концов, он сам никому не давал клятв чести.              — Пообещай мне, что ты больше не будешь следить за Освином или расспрашивать про нас в деревне. Это опасно. И всё это ненадолго.              Чертов саксонец! Пришлось согласиться.              — А ты обещай не лапать послушников!              — Господи Боже мой, Джон! Опять ты за свое! Я даже не особо помню его лицо.              — И когда все это закончится, ты мне расскажешь?              Кит кивнул, но в его голосе слышалось сомнение:              — Если смогу, то да. Когда меня освободят от клятвы.              В крепости их встретил целый отряд, готовый выехать на поиски. Раздался общий вздох облегчения — солдатам не хотелось таскаться по холмам на ночь глядя. Кит кивнул им, чтоб расходились, и остался во дворе, о чем-то заспорив с сержантом.              Поднимаясь по лестнице, Джон услышал, как стражники двигают скамьи, укладываясь на ночь.              — Помирились, и слава богу.              Он не опознал голос, как не опознал и другой.              — Милые бранятся, только тешатся! — раздался незлобный смех.              Он впервые узнал, что такое по-настоящему испугаться. Сердце сжал ледяной обруч, ноги подкосились. Он сел на ступеньку, обхватив колени, и так и сидел, пока Кит не пришел за ним.              — Ты что?              — Ничего, просто устал сегодня. Ноги не ходят.              Кит, оглянувшись, поднял его на руки. Джон размышлял об услышанном, пока любовник влажным полотенцем протирал ему лицо, и потом, когда тот принес ему ужин. И еще немного, пока укладывал в постель.              «Я ничего не скажу Киту, а то его ко мне и палками не загонишь. Но буду на людях держаться от него подальше. Как он там говорил? Будь очень и очень осторожен? А понадобится, сообщу принцу и попрошу либо отправить нас в другое место, либо заменить солдат. Не знаю, отчего я так перепугался. Кто осмелится бросить вызов моей семье? Но все же поставлю-ка я Святому Кутберту свечу и попрошу еще раз о нас помолиться... — решил он, закутываясь в покрывало.              Успокоив свою совесть, он занялся гораздо более приятным делом, облизываясь на раздевающегося Кита. Член пришел в боевую готовность. Беготня по острову ему не повредила.              — Кит? — спросил он упавшего на кровать любовника. — Ты серьезно говорил про то, что, как честный вассал, согласен искупить вину перед сеньором?              Кит поднял голову, глаза весело блеснули.              — А что, сеньор желает наказать своего рыцаря?              — Ну-у-у не то, чтобы наказать… — он пододвинулся ближе и зашептал любовнику на ухо:              — Тяжелую кару вы выбрали, милорд! Но что поделать, моя вина велика. — Кит повернулся на живот и раздвинул ноги. — Дерзайте!              Джон задрожал от нетерпения. Он так давно этого хотел, но как-то всё смущался попросить, а сам любовник не предлагал.              — Ты только так не зажимайся, а то я чувствую себя насильником, поймавшим в горящей деревне девственницу… Ки-и-ит? Я что, угадал?              Кит вздохнул:              — Да вот как-то не приходилось раньше…              — И ради меня ты готов?              — Понимаешь, — любовник повернулся к нему, внимательно разглядывая прилипший к животу член, — меня всегда заводило, когда ты стонал. Вот я и подумал: видимо, это не слишком неприятно.              Джон шлепнул его по голой ягодице, отбив руку.              — Постараюсь доказать делом!              Он сунул Киту подушку под бедра.              — Ноги пошире, пожалуйста! Сеньор не должен слишком утруждаться.              Он готовил Кита, словно обхаживал норовистого коня. Палец, другой, а вот так тебе нравится? Даже слишком, не торопись, лошадка…              Вид распластанного перед ним тела вынудил пережать собственный член, чтобы не опозориться. Уф, пронесло! Святые угодники, неужели и он первый раз был так тесен?! Интересно, что скажет лекарь, если его вызовут лечить такой перелом…              Кит застонал, заставив Джона в испуге отпрянуть.              — Ты куда?! А ну назад!              — Я тебе не стражник, нечего тыкать сеньору!              — Простите, милорд! Не соблаговолите ли вы вернуть ваш... хм... часть вашего тела на достойное место?              — Сам пошел в задницу!              Еще шлепок.              Кит охнул:              — Заноза! — и приподнялся на локтях…              ...Он уже засыпал, удобно устроившись у Кита на плече, когда почувствовал, как тяжелая рука нежно ерошит его волосы.              — Я вот думаю, — голос любовника охрип от стонов, губы были искусаны в кровь. — Останься мы при дворе, ты бы меня даже не заметил.              — Я тебя заметил, только не слишком хорошо рассмотрел. А ты даже не глядел в мою сторону.              — Я глядел, — Кит уже засыпал. «Ох, как же ты будешь завтра утром гонять солдат? Скажешь, что ночью свалился с кровати и отбил зад?» — Мне просто не слишком нравилось то, что я видел.              — А теперь?...              — А теперь, я тебя люблю. Дашь ты наконец мне поспать?              — Тьфу ты, спи, кто тебе мешает?!              

***

      Следующая неделя прошла спокойно. Джон честно старался вести себя прилично и за ужином даже отодвинул ногу, когда Кит случайно коснулся ее коленом. Солдаты как будто тоже успокоились. По крайней мере, шуточек на свой счет Джон больше не слышал. В зале толковали о шотландском отряде, рыскающим за проливом. Они перешли границу ночью, и прежде чем за ними погнался шериф, вломились в несколько женских монастырей. Неслыханное дело даже для шотландских собак. Самое удивительное, что они обходили стороной богатые аббатства, в которых было чем поживиться, а выбирали самые маленькие, затерянные в холмах обители, где добычи-то было всего ничего. Защитники крепости сошлись на том, что воры, видимо, опасались королевских войск.              Джон ожидал услышать жуткие истории об убийствах несчастных сестер и пожарах, но ничего такого не произошло — монахини отделались лишь испугом.              Шотландцы вели себя на удивление мирно, никто не погиб, и даже самые смазливые послушницы сохранили свою честь. Да что там девственность затворниц? Грабители не покусились даже на скудную казну. Они не тронули немногочисленную серебряную и золотую утварь, украшающую алтари. Просто немыслимо!              В деревне получили весточку от одной из христовых невест, переживших нападение. Староста прибежал в крепость просить милорда уважить напуганную родню и прочитать письмецо. Читая неровно написанные строчки, Джон поглядывал на Кита, а закончив, даже не знал, что и сказать. Во главе шайки воров стоял рыжий, заросший бородой горец явно из благородных. Это было понятно по городскому выговору и вежливому обращению.              Командир отряда лично следил, чтобы женщинам не нанесли обиды, и даже влепил затрещину своему сообщнику, когда тот попытался присвоить себе драгоценный ковчежец с пальцем святой Урсулы.              Дальше было еще веселее. Нахал напросился на чашу сладкого вина к приорессе, но сам не пил, лишь расспрашивал, сколько монахинь в обители и есть ли среди них новенькие.              Уходя, шотландец пожертвовал на нужды сестер фартинг с профилем короля Эдуарда, что для скупых шотландцев вообще неслыханное дело. Он попросил сообщать в ближайшую за Таем деревню, если что-то случится, ну, например, к ним кто-то напросится на послушание. А то у него из клана, мол, сбежала девица, обещанная хорошему человеку. Оправившаяся от испуга приоресса возмутилась, напомнив грешнику, что любой человек может обрести в святом месте покой и защиту. В ответ на нее цыкнули и пригрозили отобрать монету.              — Что ты об этом думаешь? — Джон поймал любовника, когда тот уже выводил Мальчика из конюшни.              — Не знаю. Может, и вправду ищут беглянок. Даже шотландцы не нападают без причины на монастыри. Боятся мести пограничных баронов, да и за свои души опасаются. — Кит вскочил на коня. — Поеду посмотрю, не прибило ли к нам приливом нежданных гостей. Горцы обыскали всю округу, могут и сюда пожаловать.              — Тут только мужская обитель.              — Ты прав. Но лучше не рисковать. Не высовывай носу из крепости, помни, что я говорил про выкуп.              Джон фыркнул. Шотландский отряд искал сбежавшую девицу, не королевского племянника.              Кит приказал удвоить патрули и сам выезжал с ними по ночам, охраняя покой здешний монастырской братии и деревню, что бесило Джона неимоверно. Теперь у него отобрали даже ночи с любовником. Кит извинялся, клялся, что следующую ночь они проведут вместе, но вечером вновь срывался с места и уезжал до утра.              Слухи про шотландцев стихли, но тут приключилась следующая напасть, и в этот раз в самой крепости. Из кухни пропала буханка хлеба и курица, зажаренная лично для Джона. Во время обеда в зал ворвалась зареванная кухарка, божившаяся, что отлучилась из кухни лишь на минутку отнести караулу эль. Джон не жалел для людей любимого напитка, выдавая сверх нормы по целой кружке на брата в день. Он хмыкнул про себя, стряпуху он выбрал сам, еще в первые дни на острове. И выбирал он ее не за красоту, сообразив, что может произойти с хорошенькой женщиной среди трех десятков солдат, стосковавшихся по нежному телу. Он просто недооценил аппетиты своей солдатни. Вокруг кухарки вечно водили собачьи свадьбы. Так что если местная красотка поднималась на крепостную стену, то вряд ли бы ее отпустили раньше, чем через час.              Он самолично пересчитал буханки, одной действительно не хватало. На деревянной доске расплывалось масляное пятно, немой свидетель совсем недавно лежавшей на этом месте курицы, которую он собирался съесть и угостить Кита перед ночным разъездом.              Он тронул пальцем в масло и поднес к носу. Пахло вкусно.              — А кто заходил утром на кухню?              Оказалось, что многие.              — Сержант Смит заходил, предлагал принести воды из колодца, потом Уильям рябой, Том, Джек и еще... — повариха подолом размазывала по лицу слезы. Быть выставленной с позором из крепости ей не хотелось. — Не подумайте, милорд, я не воровка какая-то. Могу, конечно, съесть то, что осталось, но так вы сами говорили по второму разу вам не подавать. Ваш слуга, хромой Тед, тоже ошивался на кухне. Он всегда здесь, как только оденет вашу милость. Пьет кружечку-другую эля и зовет меня замуж. Но я…              Джон вздохнул.              — Сваришь на ужин кашу. Сегодня не базарный день.              Курицу мог украсть любой из честно?й компании. Он ограничился тем, что за ужином посулил неизвестному вору плетей, если тот будет пойман... Солдаты согласно покивали, но никто не смутился и виноватым не выглядел.              — Совсем стыд потеряли! — он поболтал ложкой в ненавистной овсянке. — Мне что, ее еще дня два жрать?! Рынок-то в деревне только в четверг. Можно подумать, мы их плохо кормим!              — Прикажи зарезать свинью, — пожал плечами Кит. Он не выглядел расстроенным пропажей.              — Весной?!              — Ну тогда попробую завтра во время объезда подстрелить что-нибудь.              Торн вернулся домой с парой уток, так что про кражу любимого жаркого Джон позабыл. Но через день снова исчез хлеб, и недосчитались последней пары припасенных еще с осени яблок.              Каждый божий день на кухне что-нибудь пропадало, а обычно ревностно ратующий за дисциплину Кит, казалось, не обращал на это внимания. После того как прямо из-под носа у кухарки пропал кувшин с любимым вином Джона, присланным матушкой, чтобы бедный малыш не томился от жажды, он решил заняться поисками вора сам. Джон не стал волновать своим решением любовника, тот и так извелся из-за шотландцев. Он дождался, когда тот уедет в очередной обход, выгнал кухарку навестить родню в деревню и спрятался в углу, между мешками с припасами. В первую ночь ему не повезло. Пришлось попробовать во второй раз. Уже светало, когда он услышал шаги и чье-то дыхание. На кухне кто-то возился. Он выронил горбушку хлеба, которую грыз со скуки, и выпрямился. Сержант Смит пыхтел возле бочонков с элем в тщетной попытке вытащить затычку. В руке он держал кружку.              — Попался!              Сержант посмотрел на него как на сумасшедшего:              — О чем вы, милорд? Вы же сами разрешили по порции в день. За ней-то я и пришел.              — Ночью?              — Пить захотелось!              — Вор!              Кружка шлепнулась на каменный пол, во все стороны брызнули черепки.              — Милорд?              — Пошел вон! Я поговорю с тобой позже.              Сержант потянулся к мечу, Джон выхватил кинжал.              — Довольно! — в дверях стоял Кит. — Все, хватит! Смит, ложись спать, утром поговорим. Милорд сенешаль… — он приоткрыл дверь, пропуская Джона вперед.              Они ссорились целое утро.              — Я в своем праве! Он воровал на кухне и поднял на меня меч!              — Ты не знаешь, пытался ли он что-либо стащить. И меч остался в ножнах.              Джон повысил голос:              — Мессир начальник гарнизона, кухня в моем ведении. И пойманного преступника я накажу сам. Да что с тобой, Кит?! Смит разбойничал в крепости много лет, братья такого давно бы повесили.              — Не смей!              — Не собираюсь, но о взыскании распоряжусь самолично.              Кит покачал головой:              — Я прошу тебя этого не делать.              — Почему?              Но Торн промолчал.              Сержанта привязали к столбу. Джон кивнул солдату, взявшему на себя роль палача. Он поднял плеть и отсчитал пять красных полос на вздрагивающей спине.              — Хватит! — Кит остановил расправу.              Джон поморщился, обидевшись на узурпацию своих прав. Ударов должно было быть десять.              — Иди и благодари командира!              Сержант ушел, что-то бурча себе под нос. Благодарностью тут и не пахло.              Вечером Кит с ним не разговаривал, хотя и остался ночевать в его спальне. Он долго ворочался с боку на бок, глаза у него были несчастными. Любовник заснул, отвернувшись от Джона.              Это было совсем плохо. Джон прижался лбом к стеклу. Он привык успокаиваться, разглядывая пустой двор. На крыше привратницкой чистила перья ворона, готовясь к новому дню. В окошке, как и всегда, горела лампадка, привратник еще не спал.              «Может, я и ошибся... — Джону было не по себе. Он терпеть не мог, когда Кит на него злился. — Но за что он со мной так? Смит давно напрашивался на порку».              Утром он проснулся раньше любовника, и когда тот открыл глаза, виновато тронул его за руку.              — Не сердись, наверное, я был не прав. Хоть и не понимаю, в чем…              Кит прятал от него глаза. Неужели всё так плохо?              — Я поступил несправедливо? Клянусь, он попытался вытащить меч. Если бы не ты, он бы напал на меня. Он заслужил свое, я еще был с ним мягок.              — Это я во всем виноват, вовсе не ты, — голос Кита сочился горечью. — Не думай об этом, Джон. Из кухни больше ничего не пропадет.              Он собрал одежду и пошел к двери. Кольчуга слабо шуршала, волочилась за ним вслед. Расстроенный Джон так и остался сидеть на кровати. Кит на прощание его даже не поцеловал.              Они помирились тем же вечером в постели. А высеченный сержант как будто растерял половину своей наглости и теперь собачился с ними не по десять раз на дню, а только лишь по пять. Кражи на кухне прекратились, и Джон убедился, что наказал настоящего преступника. Он попытался объяснить это Киту, но тот лишь сгорбился и отвернулся. Больше они об этом не разговаривали.              А потом в крепости завелось привидение. Пустил эту сплетню его слуга — хромой Тед, соперник Смита за сердце и необъятные телеса кухарки.              Джон умывался во дворе, решив в честь погожего денька не утруждать солдат тасканием ведра на второй этаж. Неумеха Тед лил воду ему на голову, больше разбрызгивая, чем попадая в цель. Пытаясь не проворонить холодную струю, Джон пропустил начало истории, пришлось переспросить:              — Ты о чем?              — Так, господин, я и говорю: вышел в отхожее место, а там оно бродит по двору.              — Что?              — Белая леди! Говорят, она появляется к несчастью…              Они что, решили все вместе свести его с ума?! Этот дурак, Смит, Кит!              — Какая леди, ты что? Замок новый, и женщин в нем, кроме стряпухи, отродясь не бывало.              — Так это сейчас, милорд, а, говорят, в старые времена тут жил рыцарь с семьей. И когда приплыли даны, то замок порушили и перебили всех: и самого бедолагу, и жену, и детишек их.              — И ты думаешь, что видел его жену?              Джон не поверил — хромой был известный трус и брехун, — но на всякий случай перекрестился.              — Сдается мне, что это не жена разгуливает по ночам, а дочка. Молоденькая такая, шляется по двору и поет песни. — Тед фальшиво заголосил старинную балладу.              Джон удивился — привидения, по рассказам знающих людей, были обычно молчаливы. Разве что замогильным голосом предрекали всякие гадости.              — И что дальше?              — Я закрыл глаза и помолился Святой деве.              — Помогло?              — Наверное... Потому что когда я их открыл, никого уже не было.              Через несколько дней о привидении говорили уже все. Несколько солдат клялись, что видели, как несчастная жертва древних набегов летала рядом с воротами, другие — что даже взвивалась к небу и что вместо рук у нее крылья. Но все сходились в том, что неспокойная душа любила напевать звонким голоском, выбирая почему-то веселые мелодии.              Кит встревожился.              — Только не начинай по ночам бегать по двору!              — Да привиделось ему! Не было здесь никакого замка. Только монастырь. Я читал. Не веришь, спроси монахов, они подтвердят.              Поверил Кит или нет, но все же еще раз повторил свою просьбу не разгуливать в темноте. Это уже ни в какие ворота не лезло. Ему запретили покидать крепость, а теперь запирали в спальне. Скоро его запихнут под кровать, да там и забудут…              Любовник разволновался не на шутку. Джон несколько раз видел, что тот вечером ходил по двору, оглядываясь, а потом стучался к привратнику и о чем-то с ним толковал, наверное, расспрашивал, не видел ли он чего. Тот качал головой, стало быть, никого не заметил.              В ночь, которая изменила их жизнь, Кит долго не мог уснуть: то вертелся, сбрасывая с себя покрывало, то натягивал его до носа. Наконец он не выдержал.              — Пойду, посмотрю, что там.              Он поцеловал Джона, раздраженного его бессонницей, мол, спи, я скоро вернусь, и исчез. Джон ждал сначала спокойно, а потом волнуясь все больше и больше.              — Где он? Не провалился же он в отхожее место? Или… — перед глазами мелькнул проклятый послушник. На поясе у Кита всегда висел ключ от малой калитки, встроенной в ворота, ею пользовались, выходя из крепости в неурочный час. Неужели Кит ему соврал и сейчас снова встречается с Освином?!              «Если его опять понесло к скалам, убью обоих! Всю кровь выпущу, чем бы он ни клялся и на какие бы тайны ни намекал».              Он чуть не порвал тунику, одеваясь, и поспешил вниз. В зале все давно спали. Джон постоял минуту, слушая храп и сонное бормотание. Ему не хотелось объяснять, куда он идёт. Конечно, можно было всегда сослаться на нужду, но весь замок знал, что Джон установил в одной из комнат на втором этаже специальное кресло, брезговал пользоваться зловонной дырой. Он на цыпочках вышел во двор и оторопел. Кита там не было. Там вообще никого не было, двор был пуст.              Он обыскал упомянутый нужник, но и там никого не нашел. Заткнув нос от вони, он вылетел из хлипкого строения и посмотрел наверх. Стражники мирно стояли на посту. Не похоже было, что Кит забрался на стены. Иначе Джон бы услышал гул голосов или звук шагов. Калитка оказалась заперта изнутри. Он несколько раз потрогал засов. Из крепости никто не выходил. Мелькнула мысль вернуться в постель, дождаться пропавшего любовника, а потом расспросить. Но тут он вспомнил: привратник! Действительно, зачем встречаться среди скал, если у послушника есть в крепости брат, в чей домишко обычно никто не заходит. Хорошее тайное место, у всех на виду, и никому и в голову не придет, что кто-то свил там любовное гнездышко. О том, где в это время ночует сам привратник и как умудряется Освин прятаться там ночами, Джон подумать не успел.              Он вихрем ворвался внутрь, захлопнув за собой дверь, и оказался в полной темноте. Кто-то сразу задул лампадку. А потом на него напали — силой пригнули голову и аломили за спину руки. К боку приставили что-то острое — нож или кинжал, он так и не разобрал.              — Тронешься с места, и ты мертвец! — он узнал голос, но Кит никогда с ним так не разговаривал. — Кто ты? Зачем пришел! — острие прорвало тунику и оцарапало тело. — Отвечай!              Джон забарахтался в знакомых руках.              — Кит, это я!              — Джон!              Его отпустили. Несколько раз чиркнуло кресало. Кто-то, наверное, сам привратник, пытался разжечь огонь. Пока он возился, Джон прислушался: они были здесь не одни. Он слышал чье-то дыхание и сдавленные всхлипы.              Наконец привратник справился со своей лампадой, и в комнате сразу стало светло. Нет, это явно не любовная встреча. В тесную комнатушку набилось сразу несколько человек. Он обошел замершего Кита, заслонявшего ему обзор, отмахнулся от кинувшегося навстречу привратника. Спальное место огораживала грязная тряпка, из-за которой слышался тихий плач. Джон откинул ее и в удивлении потер глаза.              На старой лежанке, среди разбросанных шкур, в одной из которых Джон опознал свою собственность, привезенную еще из Бамборо, скорчились две женские фигуры. Крупная широкоплечая женщина с наскоро заплетенной светлой косой прижимала к себе всхлипывающую девочку. Нет, девушку, — он присмотрелся внимательней. Мелькнуло бледное нежное личико. Заплаканные голубые глаза смотрели сквозь него без всякого выражения, белое, из хорошей ткани платье, похожее на те, что носят послушницы, посерело от грязи. Она всхлипнула:              — Дядя плохой, пусть уйдет!              Джон попятился. Белая леди!              — Тише, милая! — старшей женщине было уже много лет, не меньше сорока; лоб избороздили морщины. Она говорила по-английски, не по-здешнему коверкая слова, но в низком голосе сквозь страх пробивалась нежность, а руки гладили растрепанные золотистые кудри. — Ш-ш-ш! Не плачь, детка!              Он обернулся к Киту. Тот стоял, уронив руки. Даже в скудном свете лампадки было видно, что с его лица медленно сползает краска. Губы что-то шепнули. Джону показалось, что он разобрал: «Прости!», но не был уверен, кому это было сказано, ему или женщине.              Девушка перестала плакать, выпуталась из объятий и заковыляла к нему. Походка у нее была нетвердой, как у ребенка, а на лице появилась безмятежная улыбка. Она остановилась напротив Джона, протянув ему ладошку.              — Привет, я Маргарет! А ты хороший?              Джон отшатнулся. Он, как и все, кого знал, боялся умалишенных. А эта девушка была безумней мартовского зайца.              — Маргарет? — он посмотрел на Кита. Тот закусил губу.              Нет, что за чушь он себе вообразил, ложь и глупость! Пусть вид, возраст... но то, о чем он подумал, это все бред от недосыпа. Мертвые не возвращаются!              Джон упал на чурбан, заменявший привратнику стул, и закрыл руками лицо. У него заломило в висках и задрожали губы. Тишину в комнате можно было резать ножом. Девушка бочком придвинулась к нему, дотронулась до его мокрой щеки.              — Дядя плачет! — голос у нее был звонким, как у ребенка. — Не плачь, дядя! Ингеборг здесь!