Королевские прятки

      Глава вторая              До Йорка они доехали без приключений, переночевав в каком-то монастыре, где Джон за мелкую монету уговорил слугу в гостевом доме привести его одежду в порядок. Заезжать в фамильный дом в городе ему не хотелось. Он не знал, где в это время находятся Томас и Генри. Они вполне могли быть в городе, приехать туда по семейным делам, ради службы королю или попросту поразвлечься. Ему совершенно не хотелось встречаться с родней. Мало ли что они уже знали о событиях на острове. Братья могли не поверить Хью, но у них не было причин не доверять Беку.              Джон не любил северную столицу, считая ее суматошной и некрасивой. С тех пор как двор зачастил в Йорк, город непрерывно строился, пугая ворон стуком молотков и злым визгом пилы. Он предпочитал Лондон, с его старинным королевским дворцом, богатыми особняками и сутолокой порта, где запах мокрой шерсти мешался с ароматами восточных пряностей. Да и их лондонский дом был больше и удобней, чем владение в Йорке, где к несуразно высокой башне с решетками примыкал узкий двор. Мать говорила, что это, прости господи, убожество выстроил в свое время дед Джона, чтобы защитить семью, если в город ворвутся шотландцы. Дом большую часть года стоял нежилым и охранялся всего несколькими слугами. В те считанные разы, когда Джон бывал в городе, он ночевал в покоях у кузена, в королевском дворце.              Въехав за крепостные стены, он расчихался от строительной пыли, задохнулся от вони и замахал руками, отгоняя полчища мух. Невозмутимый Брюс подъехал к нему поближе.              — Может, все же не стоит обращаться с этим делом к слизняку? Помощи от него будет немного, если он вообще захочет помочь. Трус всегда испортит обедню!              Джон устало покачал головой. Они спорили об этом всю дорогу. Граф считал, что нужно сразу идти к королю или поднимать на помощь северные саксонские роды.              — Пойми, — говорил он, — у тебя нет союзников, зато есть твое имя и вера в свою правоту. Пусть саксонцы почешутся и освободят своего соплеменника. Хочу посмотреть, дерзнут ли они отказаться, если за него похлопочет Плантагенет…              — Кит из незнатной семьи и, мало того, еще и изгнан из нее. Это узнает любой, кто покопается в его прошлом. Да и выпрашивать у саксонцев помощь означало бы поднять их против моих родичей. Каждый поинтересуется, почему я не решил это дело в нашем кругу. К королю я пойду, но только в крайнем случае. Он может захотеть на примере Кита припугнуть собственного сына. Впрочем, об этом я тебе уже говорил. Остается его высочество — Кит служит ему, он начальник его гарнизона. Эдуард должен ему помочь, если не хочет, чтобы подобное происходило и в других его владениях. Да и дело-то легкое, лишь одернуть зарвавшегося прелата. На это храбрости хватит у каждого.              — Ты ошибаешься, — Брюс не собирался сдаваться. Было понятно, что принца, которого он упорно именовал слизнем, он не считает особо храбрым.              Джон и сам в этом сомневался. Что он на деле знал про своего кузена? Красивый — да, молодой и дерзкий. Обаятельный, как почти каждый член их семьи. Впрочем, и Джон умел расположить к себе многих, если ему это было надо. А вот храбр ли он? Принц воевал неплохо, но и король не гнал единственного наследника под шотландские стрелы. Он вспомнил, как кузен застыл на месте, когда Гавестону приспичило утонуть. Он не бросился вытаскивать любовника из тухлой воды. Пирса спас Кит. А бравада перед матерью и братьями, которая очаровала Джона на Рождество? Много ли смелости надо, чтоб нагрубить родне? Конечно, он не был уверен в кузене. Вот только выбора у него не было. Принц, по крайней мере, знал Кита и даже пытался его к себе приблизить, хотя тот до сих пор кривился, вспоминая непристойное предложение. Принц не может позволить себе бросить саксонца в беде — как сеньор и как командир. Это его крепость. Лишь бы только он не поверил россказням Хью и не начал сам допытываться о принцессе и ее спутнице. Джон уже набил оскомину, выдумывая отговорки. Уехали они, и ладно. Глаза бы его на них не глядели!              Пройти в покои кузена, как и всегда, оказалось легко. Стража расступилась, как только его увидела. Солдаты лишь покосились на Брюса, но тут же успокоились, услышав небрежное пояснение, что их ждет Эдуард.              Кузен сидел, развалившись в глубоком, заваленном вышитыми подушками кресле, и скучающе двигал по шахматной доске фигуры. Паж из павлиньей стайки, игравший против него, делал неимоверные усилия, чтобы проиграть, но принц был рассеян, и паж, к своему ужасу, выигрывал. Около него на столе скопилось уже много чужих фигур…              Это было совсем некстати. Обычно, когда Эдуард проигрывал, у него портилось настроение. Остальные «павлины» шушукались по углам, хвастаясь, судя по жестам, любовными победами. Хью в комнате не было, зато Джон сразу заметил Гавестона. Фаворит устроился у окна. Сидя на тяжелом сундуке, он щипал струны изящного ребека, завезенного в Англию из Святой земли. Смычок от дорогой восточной игрушки небрежно валялся на полу.              Эдуард поднял голову, когда слуги объявили об их приходе, и Джон мог поклясться, что в глазах кузена мелькнула досада. Впрочем, тот быстро спрятал ее под благосклонной улыбкой.              — Дорогой родич! — Джона церемонно расцеловали в обе щеки. — Граф Каррик, рад видеть вас у себя. Вы редко пользуетесь нашим гостеприимством.              Он махнул игравшему с ним в шахматы павлину и приказал принести сладостей и вина.              Джону удивился: принц как-то по-особенному посмотрел на придворного. А тот многозначительно кивнул, чего явно не требовалось в ответ на приказ принести угощение.              Им было предложено сесть рядом с наследником. Устраиваясь в мягком кресле, от которых за последние дни Джон успел отвыкнуть, он заметил, как кузен ловким движением смешал на доске фигурки.              — Не люблю проигрывать, — Эдуард хитро улыбнулся, заметив немой вопрос. — Рад тебя видеть, кузен, в Йорке. Я думал, ты давно в Бамборо. Ты же писал, что оставляешь службу из-за усталости и нездоровья. Тем более не ожидал увидеть вас вдвоем. Вы как будто не были знакомы?              — Мы познакомились по дороге на Святой остров, — на второй вопрос ответить было просто, не то что на первый. — Граф даже позднее заезжал меня навестить. Он любезно согласился сопроводить меня к тебе, попросить прощения за поспешную отставку.              Брюс хмыкнул, но принц, казалось, не обратил на это внимание. Он также не спросил, где Кит, хотя из письма Джона было ясно, что в крепости проблемы и Джон хотел бы посоветоваться об этом с ее хозяином и своим другом.              Он ожидал, что наследник все-таки задаст ему вопрос, но кузен молчал. Пришлось говорить первым.              «Он уже всё знает! — язык произносил первые фразы, а мысли испуганными зайцами метались в голове, и кровь приливала к щекам. — Хью успел подготовить принца! Я проиграл!»              Джон все же продолжил свою историю. Не пожалел красок, описывая похищение Кита по ложным наветам. Напомнил, что беспрекословно позволил обыскать крепость, и даже поведал о намеках Хью про алчность епископа и юстициария, добавив, что они, наверное, готовы на многое, лишь бы сохранить шотландские владения, пусть и ценой сорванного французского брака.              — А откуда тебе известно, что сэр Торн томится в плену именно у епископа? Его вполне могли захватить соседи, — принц неприязненно посмотрел на Брюса. — Шотландцы будут рады расспросить его о королевских крепостях. Может, тебе поискать за Таем?              — Я его видел, — Джон пришлось дернуть возмущенного Брюса за рукав. Тот уже приподнялся, явно собираясь высказать принцу все, что думает про его намеки.              — Мы оба его видели, — Брюс все еще не пришел в себя. — Милорд сенешаль добился у епископа свидания с пленным. Я спускался в подземелье вместе с ним.              — Свидетельство шотландца! — принц, похоже, нарывался на ссору. Джон досчитал в уме до десяти. Он не мог позволить себе сорваться.              — Граф Каррик готов свидетельствовать в королевском суде, что видел в плену твоего командира. Я тоже. Или, кузен, ты предполагаешь, что мы оба готовы тебя обмануть?              Принц не ответил. Казалось, он прислушивается к мерным шагам стражников в коридоре.              — Твоя крепость была почти что в руинах, с гарнизоном, которого я бы не выпустил даже против безоружных крестьян, не то что против шотландских отрядов. За полгода мы превратили ее в неприступный бастион. Неужели человек, которого ты сам выбрал на эту должность, не заслуживает твоего беспокойства?              — Наверное, он бы заслуживал, — принц, уже не скрываясь, пялился на дверь, — если бы на острове вы занимались только этим. Хью предполагает…              — Хью лжет! — надо же, как хорошо он научился врать не краснея. Кита надо было спасать любой ценой. — Твой фаворит плел мне что-то про каких-то пропавших женщин. Но насколько я понимаю, на острове он никого не нашел.              Принц махнул рукой, предлагая свите уйти. Павлины засеменили к выходу. Брюс подмигнул Джону, пожал плечами и пошел вслед за ними. Гавестон не сдвинулся с места, только отбросил ребек и навострил уши.              — Что ты смог узнать про девушку? Она была там? Кристофер с нею встречался?              Четыре глаза вперились в него, как острые стрелы. Джон постарался говорить совершенно спокойно.              — На острове девушки нет. Клянусь! — это было чистой правдой.              — Тогда я не понимаю, — наследник растерянно взглянул на Гавестона. — Хью был уверен, что самозванка нашла убежище у тебя.              — Я не прятал никакую самозванку, — он и здесь не соврал. — Помоги Кристоферу, он этого достоин!              — Ты имеешь в виду, он тебя достоин?              — Меня тоже! — Джон нарочито повел глазами от наследника к Гавестону и обратно.              — Да, и именно поэтому я не приду ему на помощь, — кузен отмахнулся от Джона, как от осенней мухи. — Даже если Хью напутал или его заставили солгать, мое заступничество за Торна вызовет много вопросов. Например, с какой это стати я назначил неопытного воина на важную должность, причем на самой границе. Новоиспеченный рыцарь и малыш кузен, защищающие наши святыни... — принц недовольно фыркнул. — Я хотел подсобить вам обоим, но сослужил вам плохую службу. Если отец сунет нос в это дело, нам всем не поздоровится. Не думаю, что смогу сказать ему, что убрал с глаз долой отказавшего мне саксонца, у которого из всех достоинств лишь широкие плечи да смазливое лицо. Над нами обоими разразится королевская буря. Я-то, может, и устою, но тебя сметет злобным ветром.              — Кит ничего не расскажет о вашей размолвке.              Джон уже понял, что зря тратит время. Принц говорил с ним, словно успокаивал тяжело больного, а Гавестон поддерживал своего господина, согласно кивая головой.              — Я думаю, что в попытке добиться своего епископ перепробует все средства. Если окажется, что ты мне лжешь или попросту сам не знаешь, что творилось в крепости, то мне принесут на блюде шотландский трон, а это стоит потери твоего любовника. Вы же близки, не отпирайся...              Джон поежился. Кузен никогда не говорил с ним таким тоном. Что ж, он хотел искреннего разговора и получил его. Действительно, стоит бояться своих желаний.              — А если ты сказал правду, то мне очень жаль, Джон, но я предпочту не иметь под боком опасного свидетеля моих предпочтений. Тебе придется смириться с потерей и найти нового ухажера. В конце концов мы все так живем.              Эдуард потянулся погладить его по голове. Джон отпрянул.              — Скажи это ему! — он показал на пошедшего пятнами Гавестона.              — Пирс мне не ухажер, а гораздо больше! И выбор между моим любовником и твоим для меня достаточно прост.              — Я не остановлюсь!              — Вот этого я и боялся. — В коридоре послышался шум шагов. Лицо принца озарила улыбка. — Я хочу, чтобы ты понял, Джон: то, что я делаю, для твоей же пользы. Когда все утихнет, ты сам это поймешь. Выбери себе новую игрушку или даже две среди моих пажей. Они научат тебя такому, чего ты даже представить себе не можешь. Вряд ли твой саксонец достаточно искусен в любовных делах.              В дверь постучали.              — Входите!              Время, казалось, замедлилось. Дверь открывалась бесконечно долго, и Джон уже понял, кто стоит в коридоре. Он встал, встречая новую опасность лицом к лицу. Последним, что он услышал от принца, было:              — Это лучшее, что я могу для тебя придумать. И помни, я не перестаю быть твоим другом!              В комнату вошли братья Джона. Беседа закончилась для него полным поражением.              — Томас, Генри! Ваш брат и покорный слуга, — он отвесил им самый почтительный поклон, послав про себя к черту, но не забыл при этом приветливо улыбнуться. Его войска вновь отступили, и за спиной уже высились опасные утесы и шумело бушующее море. Но он все еще не сложил оружие.              — Принимайте нашу пропажу, — наследник чуть ли не плясал от радости, и Джон стиснул зубы, так ему хотелось плюнуть кузену в лицо. — Говорил же я вам, что стоит подождать его в Йорке. Ну вот он и приехал!              Томас посмотрел на принца с нескрываемым отвращением. Увы, на Джона он глянул точно так же. Более сдержанный Генри склонил голову на бок и сказал:              — Мы благодарны вашему высочеству за хлопоты. Позвольте принести извинения за беспокойство и откланяться. Джон, следуй за нами! Мы обсудим твое поведение дома.              Он прикинул, есть ли у него другой выход. Если бы только он мог выбраться во двор! Оттуда ещё не уехали шотландцы. Но в покоях было слишком много народу, а в коридоре стояла стража. Он кивнул братьям и поклонился своему бывшему другу:              — Благодарю за все ваши милости. Я их не забуду!              В коридоре к родне присоединилась еще и охрана. Он вышел во двор, чувствуя себя преступником, которого сейчас поволокут в Тауэр. Слуга подсадил его на коня. Гифт заржал — должно быть, почувствовал его смятение.              Уже уезжая, он заметил Брюса. Тот стоял неподвижно. Видимо, не хотел вмешиваться в семейные дрязги.              По дороге братья не сказали ему ни слова.              Как только они оказались дома, Томас сжал кулаки, но Генри привычно поспешил младшему брату на помощь.              — Иди к себе, Джон. Тебя проводят.              — Позови маму!              Он все-таки схлопотал оплеуху. Правда, от среднего брата. Это было не так страшно — пощечина от старшего сбила бы его с ног.              — Мы поговорим утром, когда успокоимся, — Генри потер ушибленную руку. — И не пытайся сбежать, мы тебя запрем.              Дверь захлопнулась за его спиной. Джон услышал, как ключ несколько раз повернулся в замке. Он потрогал горящую щеку и сел на кровать. Из этой комнаты не сбежишь. В Йорке он жил под самой крышей, а через оконную решетку не протиснулся бы даже ребенок. Наверное, это конец, больше он ничего не сможет придумать. Бедный Кит!              Он так и сидел, не сняв даже дорожного плаща, когда незнакомый старик принес кувшин с теплой водой и ужин. Здешнюю челядь Джон вообще не знал.              — Тебя как зовут? — он не повторит своей ошибки с привратником.              — Годриком, ваша милость! — слуга перелил воду в серебряный таз и протянул ему полотенце. — Я служил ратником еще у вашего батюшки. Он и определил меня в Йорк на покой.              Джон плеснул воды себе в лицо.              — А теперь ты тюремщик его младшего сына?              — Я солдат вашего дома, милорд. И делаю то, что мне велит новый граф, — старик пожал сутулыми плечами. — Хотя, конечно, не дело это, ссора между сыновьями. Ваш отец этого бы не допустил.              Он подсунул Джону поднос. Тот впился зубами в краюшку свежего хлеба. Видимо, братья не собирались морить его голодом. Поднос был заставлен едой, а он только сейчас понял, насколько голоден.              — Спасибо, Годрик. Передай на кухне, что все очень вкусно.              Покачав головой, старый солдат ушел. Спать не хотелось. Перед глазами стоял темный подвал и измученное лицо Кита. Но завтра разговаривать с братьями нужно на свежую голову. Джон стянул с себя одежду и закутался в покрывало. В постели было пусто. Он все еще не привык быть в ней один. Заснуть так и не удалось.              Завтрак ему тоже принесли в комнату. Наверное, братья не хотели его видеть за общим столом. Он просидел взаперти все утро. За ним пришли только после обеда и отвели к Томасу в кабинет.              Брат сидел за столом из мореного дуба, заваленным письмами и счетами. Он даже не поднял на младшего брата глаз, когда тот вошел. Генри смотрел в окно. Джон так и остался стоять, как преступник перед суровыми судьями, ему никто не предложил присесть. Это ведь и вправду было судилище. Джон был младшим в роду, и братья могли позволить себе сотворить с ним все, что взбредет в голову. Его положение не очень-то отличалось от судьбы Кита. Разве что его не держали в подвале и не грозили пытками и костром. По крайней мере, Джон очень на это надеялся.              Томас заговорил первым:              — Мы обсудили твое поведение и приняли решение.              — Не выслушав меня? — наверное, не стоило торопиться, но он не привык бояться собственных братьев.              — Не вижу, что ты мог бы сказать в свое оправдание, — Генри поморщился, как будто съел что-то кислое. — Его высочество сообщил нам о разврате, который творился в крепости. И о том, что епископ арестовал твоего... — он запнулся, не найдя подходящего слова.              — Нагнувшую тебя скотину! Генри все убеждал меня, что твоя дружба с принцем и его прелюбодеями невинна... а ты так же распутен, как и они.              — Тише! — Генри приложил палец к губам. — Ты же не хочешь, чтобы услышали слуги. Князь-епископ отписал нам, что не собирается вовлекать тебя в скандал. Твоего... сообщника покарают за разврат с каким-то монахом. Твое имя останется чистым. Но, надеюсь, тебе понятно, что мы не можем оставить всё это без последствий.              — Где мама? Вы мне вчера так и не ответили.              Матери в йоркском доме не было. Отреклась ли она от блудного сына или не знает, что братья с ним вытворяют?              — Миледи матушка осталась в Бамборо. Мы решили не тревожить ее твоими проделками. Ее здоровье слишком драгоценно для нас обоих. Мы не хотим, чтоб ты убил ее своим поведением.              Значит, матери ничего не известно. Хорошо хоть она не имела отношения к этой расправе.              Генри снова прервал старшего.              — Мы подобрали тебе монастырь. Место хорошее, не волнуйся. Ты сможешь там жить так, как подобает члену королевской семьи. Тебе не место в миру.              — Нет! — он осмелился закричать. — Я откажусь от пострига, и никто не сможет меня принудить!              — Я смогу! — каждое слово Томаса падало, как камень. — Если бы я решал один, то отправил бы тебя в самую суровую обитель, где из тебя выбили бы весь твой блуд. Но наш брат прав, и твое наказание будет легким. Из тебя все равно готовили монаха.              — Ты должен понять, Джон, — средний брат не грозил, он уговаривал, но от этого было не легче. — У меня дочь. С Божьей помощью жена родит мне и сына. Репутация Томаса, как главы рода, должна быть безупречной. Мы не можем позволить черной овце остаться в семье.              — Я откажусь от пострига перед алтарем. Вы можете меня изгнать, но не сделать монахом.              — Мы и не собираемся, — от улыбки Томаса по спине пробежал холодок. — Ты сам согласишься. Тебя вернут в твою комнату, и ты будешь сидеть в ней до тех пор, пока не принесешь нам свои извинения и благодарность за наши хлопоты. Из этого дома ты поедешь прямо в монастырь. Другого пути у тебя не будет.              — Ты даже не хочешь меня выслушать!              — А что, скажешь, этот саксонец, которого меня заставили своими руками посвятить в рыцари, не твой любовник? Поклянись в этом честью семьи.              Джон сник. Ему слишком дорога была семья, а от Кита он не хотел отрекаться.              — Тогда я останусь в заключении в собственном доме на всю жизнь, — это прозвучало совсем по-ребячески.              — Что ж, не вижу особой разницы. Сиди там, пока не надоест. Только помни: высунешь нос наружу, и я посажу тебя на хлеб и воду.              — Подумай хорошенько, — сказал Генри, когда Джона уже уводили. — Мы предлагаем тебе удобную жизнь и относительную свободу. Отец бы одобрил.              Джон просидел в заключении целую неделю. Первые дни он метался по комнате, отказываясь от еды. Потом сдался, впав в глухое отчаянье. Мысли о Ките были нестерпимы. Семь дней пыток. Никто не выдержит такого. Любовник мог быть уже мертв, пока он, Джон, ест, пьет и спит в мягкой постели!              Годрик, унося из комнаты полные подносы, ворчал под нос, что дитя совсем ослабело, и упрашивал съесть хотя бы крошку. Джон не мог. Лишь изредка заставлял себя проглотить маленький кусочек хлеба. Если любимый жив, его вряд ли кормят лучше. Он извелся, пытаясь придумать, как выбраться на волю. Но каждый план разбивался об оконные решетки и запертые двери. Его не выпускали даже в церковь.              На восьмой день он не смог выползти из постели. Годрик долго пытался заставить его встать или хотя бы выпить горячего вина. Джон лишь мотал головой, не в состоянии выдавить из себя ни слова.              — Ваша милость! Пожалуйста! Хоть лицо умойте, — ему подпихнули обрыдлый таз. — Матушка ваша огорчится, если вы совсем разболеетесь.              Тогда-то он и сообразил. Бамборо отсюда всего в одном дне пути.              — Послушай, я понимаю, что ты меня не выпустишь. Но запрещал ли граф мне писать письма?              — Нет, — на морщинистом лице появилось сомнение. — А что, надо его спросить?              — Не спрашивай! Запрета нет и слава Богу, — какое счастье, что Томас до этого не додумался. — Мне надо написать матери.              — Да кто же отвезет ваше письмо без разрешения? Меня-то отсюда никто не отпустит.              — Я знаю, кто. Поедешь в шотландское подворье и там разыщешь... — он объяснил слуге, как найти Брюса.              Надежда помогла ему на этот раз съесть хоть несколько ложек похлебки. Он заставил себя встать с кровати и умыться.              После он настрочил две записки.              — Отдашь вот эту графу Каррику. Лично в руки. Он отвезет вторую записку моей матери, — он сунул слуге сверток.              Ответа пришлось ждать долго. Наверное, Годрику не удавалось улизнуть из дома. Только на следующее утро, за завтраком, старик вытащил из-за пазухи вожделенный пакет.              Джон с трудом разбирал испещренные ошибками строки — Брюс говорил на английском лучше, чем писал.              «Дорогой друг, — уже начало письма заставило сердце подпрыгнуть от радости. — Рад слышать, что ты в добром здравии. Я уже засомневался, свидимся ли мы с тобой на этом свете. Уж очень усердно тебя тащили в родное гнездышко двое крайне недовольных церберов. Надо и мне научиться так себя вести с младшими в семье. Отец их совсем распустил. Я буду только рад на несколько дней убраться из этого негостеприимного города. Король вчера высказался обо мне не слишком лестно и пожелал хотя бы несколько дней не видеть моего лица. Так что я совершенно свободен и с удовольствием навещу вдовствующую графиню. Давно хотел с ней познакомиться. Мне всегда интересовало, грознее ли она моей матери. Хотя я бы все-таки поставил на свою. При виде нее дрожали горы и склонялись кланы. А может, и наоборот.              Я выеду поутру и надеюсь вернуться дня через три, если, конечно, графиня согласится со мной поехать и ее здоровье это позволит.              Не волнуйся за то, как она перенесет дорогу — я буду бережней, чем крестьянка с корзиной яиц.              Король, о месте пребывания которого ты спрашивал, в городе и никуда отсюда не собирается уезжать, по крайней мере, так говорят при дворе. Хотя я и не понимаю, чего ты от него хочешь добиться. Раньше ты не возлагал на него никаких надежд. Желаю тебе удачи. Должно же нам хоть когда-нибудь повезти.              Могу тебя обрадовать: из Дарема нет никаких новостей. Я там оставил на всякий случай своего человека. Так что не волнуйся, интересующая тебя персона, судя по всему, жива.              Кстати, буду рад, когда все закончится (а я все же надеюсь на лучшее), если ты возместишь мне расходы. Не улыбайся, мой друг. Мы, шотландцы, вовсе не скупы, как думают англичане, мы просто бедные, чего вам, особам королевских кровей, не понять. Так что не обессудь, но счет от меня ты все же получишь. И флягу тоже верните. У меня не так много серебряных вещей.»              Джон перечитал письмо несколько раз и поднял на старика полные радостных слез глаза.              — Помоги мне, пожалуйста, одеться.              Он не знал, прислал ли ему старого ратника на помощь сам Святой Кутберт, которому он столько молился. Или, может, это была весточка от покойного отца, которого беспокоила судьба беспутного сына. Брат мог приставить к нему другого слугу, а не этого честного англичанина, которому не нравился разлад в их семье. Тогда ничего бы не получилось.                     — Спасибо тебе! — он не знал, что еще сказать человеку, рискнувшему ради него своим кровом и милостью господина. — Я никогда не забуду твою доброту.              — Вот покушайте малость! А то совсем отощали, — Годрик захлопотал, накладывая ему полную тарелку. — Не годится это — братьям ссориться. Миледи приедет и во всем разберется. На то она и мать.              Джон съел все до последней крошки и впервые спал без страшных сновидений. Теперь ему оставалось только дождаться приезда матери. Может быть, она сможет помочь.              Эти дни показались ему самыми тяжкими. Ждать оказалось бесконечно трудно. Иногда он готов был сдаться. Может, стоило уйти в монастырь, выговорив в награду свободу для Кита вкупе с обещанием никогда его больше не видеть? Братья могли бы попробовать уговорить епископа. Устав от сопротивления пленника, тот, возможно, и согласился бы. Чью сторону примет мать? Он измучился, воображая ее укоры — вдруг вместо поддержки на его голову прольются проклятия?              Даже если мать будет на его стороне, поможет ли это спасти любовника?              Братья требовали ответа каждый день. И ежедневно отвечая твердое «нет», он мучился, не подписывает ли смертный приговор Киту своим ответом.              Утром четвертого дня он уже был готов согласиться на всё. Брюс запаздывал, может быть, не нашел мать дома, а, может, она отказалась ему помочь или действительно болела. Беспокоились же братья за ее здоровье.              Он собирался с силами, чтобы вновь встретиться со своими мучителями. По-другому братьев в эти дни он и не называл, хотя понимал, что его заключение не слишком строгое. Братья не хотели ему навредить. Всего лишь спасали его от смерти, а семью от позора. Только легче от этого не становилось.              Он выглянул в окно. Двор был пуст. Сколько раз за последние дни он стоял на этом месте, глядя на привычную суету слуг, снующих в город и обратно. Если они не приедут сегодня, решил он, попытаюсь договориться с братьями, может, все же удастся спасти любовнику жизнь, даже если придется пожертвовать самой любовью.              Ворота распахнулись, когда он уже отчаялся. Сперва он заметил, как во дворе засуетилась охрана, наверное, на башне часовой подал знак. Двое караульных воевали с тяжелым засовом, а третий кинулся в дом, предупредить братьев и челядь. Слуги вывалились на крыльцо, выстраиваясь в шеренги. Матушка въехала во двор подобно королеве. Да почему подобно, одернул себя он, она и была королевой, а потом снохой короля. Когда она хотела, то никому не давала об этом забыть. Миледи приветливо махнула рукой сыновьям, вышедшим на крыльцо, и что-то спросила, вероятней всего про него, потому что Томас в ответ показал на его окно. Она величественно кивнула первенцу, но спешиться ей помог Брюс. Он же галантно поцеловал ей руку, когда она оказалась на земле. Джон заметил, что братья переглянулись и одновременно пожали плечами, но не осмелились возразить.              — Приехала! — он бросился приводить себя в порядок и тут же замер. А вдруг она выслушает только братьев? Посмотрит на него с презрением и уедет обратно, не захотев даже взглянуть на провинившегося младшенького. Он все еще думал об этом, когда ключ в замке повернулся.              -Что?!              Вошедший Годрик радостно перекрестился.              — Вас зовут милорд. Удачи! Доверьтесь миледи, ваш батюшка всегда ее слушался.              На этот раз его отвели в материнские покои, не к братьям. Миледи сидела на высоком стуле, похожем на трон, укоризненно глядя на вытянувшихся перед ней сыновей. Брюса нигде не было видно.              — Если ты ищешь своего шотландского друга, то я поблагодарила его за помощь и предложила навестить меня завтра. Думаю, что он заскучает, слушая семейные дела, — голос у матери звучал устало. Дорога была длинной, а она всегда скакала верхом самостоятельно, считая езду на подушке за спиной у сопровождающего дурным тоном.              Она поманила Джона к себе и подставила щеку.              — Я рада видеть всех моих сыновей. А сейчас беги и встань рядом с братьями. Я думаю, что мы многое должны обсудить.              Он расправил плечи. Снова судилище. Но теперь обвиняемых было трое, а не он один. Томас виновато рассматривал загнутые носы своей обуви, Генри глядел в потолок.              — Посмотрите на меня, — матушка даже не повысила голос, но он почувствовал себя щенком, разорвавшим ее гобелен. Наверно, и братьям было не легче. Он заметил, что они, совсем как в детстве, взялись за руки.              — Почему меня не оповестили, что Джон в Йорке? И отчего вы так торопитесь услать его в монастырь?              Братья переглянулись. Генри отвел глаза. Томас вздохнул и выступил вперед.              — Миледи не должна беспокоить себя делами графства. Наш брат навлек на семью позор и должен искупить свою вину.              Мать нахмурилась. Джон вздрогнул, хотя пока что сердились не на него.              — Ты имеешь в виду нашу семью, сын мой? — Томас неохотно кивнул. — Тогда это дела семейные, а вовсе не графства. И поэтому обсуждать их тебе придется вместе со мной. Также как и будущее моего младшего сына.              Она повернулась к Джону.              — Ты решил последовать желаниям отца и удалиться от мира?              — Нет! — к добру или к злу, но он не сомневался в своем ответе.              — Хорошо. Что скажете вы, граф? — палец повернулся в сторону Томаса, совсем как скипетр.              — Миледи, мне бы не хотелось, чтобы вам пришлось копаться в этой грязи! — у Томаса побагровели уши.              — Думаю, что за свою жизнь я слышала очень многое, и вряд ли ты сможешь чем-то меня смутить.              — Тогда вам придется узнать, мадам, что ваш младший сын вступил в связь с мужчиной! — брат пересказал все те гадости, что ему наговорили про Джона.              Тот понурил голову, он даже не представлял, что его любовь к Киту можно описать такими мерзкими словами.              — Посмотри на меня, сын, — неужели она не сердится? В материнских глазах он заметил печаль, может быть, даже горе, но не гнев.              — Это тот молодой человек, которому я отдала свою ленту? Я заметила, что ты не сводишь с него глаз. — Она задумалась. — Проклятье Плантагенетов. Я молилась, чтобы вас троих миновала эта судьба. Увы, на все воля божья.              — Я его люблю! — он сказал это тихо, но она услыхала.              — Бедный сынок! Мне жаль, что ты выбрал эту дорогу…              На лицах у братьев расцвела улыбка, но мать снова подняла палец.              — Если Джон не ощущает в себе призвание, ему нечего делать в монастыре. Он принесет туда любовь к человеку, не к Богу. И живя в миру, он еще может заслужить Божье прощение. В обители ему не место.              — Его любовник обвиняется в мужеложстве, — бросился Генри на защиту старшего брата. — Он может в любой момент назвать имя Джона, и наша семья никогда не отмоется от этих обвинений.              — Да, граф Каррик рассказал мне об этом. Мне кажется, князь-епископ несколько поторопился со своими обвинениями. Я так понимаю, — она обратилась к Джону, — что против твоего друга нет никаких доказательств? Зачем епископу понадобился этот арест? Не думала, что он ищет ссоры с нашим домом.              Джон запнулся. Нельзя было впутывать братьев в это дело. На них не должны пасть подозрения, даже если сам он взойдет на костер.              — Матушка, позволь мне поговорить с тобой наедине.              Если она и удивилось, он этого не заметил. Она кивнула ему, видимо, заметив его отчаяние.              — Томас, Генри, я позову вас, когда мы закончим наш разговор.              Томас замешкался.              — Пожалуйста, граф, подождите меня внизу.              В мягком голосе зазвенела сталь. Братья предпочли не спорить и неохотно ушли.              Мать указала ему на стул.              — Сядь, сын, и расскажи мне, что случилось.              Это был первый раз, когда он рассказал всё от начала и до конца, не оправдываясь и не смягчая свою вину. Она слушала его молча, не перебивая.              -Ты закончил? Это всё?              Он вскинул на нее удивленные глаза: куда же больше?! Она ответила ему спокойным взглядом.              — Да, всё.              — Ну что ж… Я думаю, что ты прав, его величество должен знать, что происходит. Я попробую его подготовить. Понимаешь ли ты, мой мальчик, что если ты передашь это дело королю, тебе придется положиться на его милость? Его указ может обернуться не только против твоего несчастного друга, но и против тебя тоже. И я не смогу тебя защитить.              — Понимаю, — он выдавил это с трудом, настолько испугался гнева вспыльчивого дяди.              — За эти полгода ты вырос, мой сын, и стал совсем взрослым. Помогать слабым и бороться за справедливость — благое дело, — она погладила его по голове, и он совсем как ребенок потянулся за ласкающей рукой. — Но в словах твоих братьев есть правда. Это может им повредить. У меня трое сыновей, Джон. Трое, а не один.              — Поэтому им и не надо знать правду. Я скажу королю, что только я виноват. Вы ничего не знали. Он не накажет невинных.              — Надеюсь... — на этот раз мать не была слишком уверена в своих словах. — Во всяком случае, не вижу причины, почему твое наказание должно быть непереносимым. Мне кажется, сам того не подозревая, ты сослужил Англии хорошую службу.              — А что он сделает с Китом?              — Я не знаю, — мать грустно покачала головой. — Прости, но ты мне важней. Впрочем, у короля может возникнуть много вопросов к милорду Беку. А сейчас, пожалуйста, оставь меня. Я должна многое обдумать, написать их величеству и, конечно, поговорить с твоими братьями, — она лукаво улыбнулась, на щеках заиграли такие же, как у Джона, ямочки. — Я думаю, им не слишком понравится наш разговор.              У него полегчало на душе. С приездом матери весь дом как-то преобразился. В нем воцарился покой и порядок. «Странно, — подумал Джон, впервые за эти дни ужиная в зале вместе с семьей. — Всего за несколько часов все изменилось». Братья несколько раз обращались к нему во время еды. А старший так и вообще выглядел виноватым и даже попытался неловко похлопать его по плечу. Джон так и не узнал, что сказала им мать, но о постриге больше не говорилось ни слова.              Когда они уже расходились отдыхать, из дворца пришло долгожданное письмо. Король удостоил их аудиенции. Их ждали к полудню, сразу после окончания военного совета. Джон побледнел. Завтра решалась его судьба и судьба его любимого человека.