Скверна

      Я никогда не любил Малый дворец, но любил то, что получилось в нем создать. За стенами высотой больше, чем в любом другом замке, могли жить гриши. Могли учиться, могли не умирать на кострах. Безусловно, и во дворце было множество изъянов. И главный из них — король Петр. Этому старику нравилось верить, что он может быть главным, что к его мнению прислушиваются, что его чтят. Вот и сейчас, чтобы начать обучение, каждый гриш должен был получить «благословение» короля. Вот только его слово ничего не значит. Но я понимаю, зачем он организовал это представление: он хочет заставить других думать о важности его мнения. Но даже если гриш ему не подойдет, и он скажет «нет», — это не изменит ничего. Ни один из гришей, обладающих малой наукой, не останется без защиты Второй армии.       — А я могу ходить в библиотеку? — я почувствовал приближение Алины еще до того, как она спустилась по лестнице. Ей овладели волнение от встречи с самим королем и легкий трепет от величия дворца. Обильные золотые фрески, дорогие шерстяные ковры в коридорах. Я ненавидел это место, хоть и жил тут последние сто лет. Чем сильнее сила гриша, чем чаще он ее использует, тем дольше живет, но всему есть предел. За исключением меня.       Алина спускалась в сопровождении Жени, ее облачили в костюм Первой армии, в которой она служила картографом. Никакой вычурности: темно-зеленый приталенный пиджак и в тон ему брюки со стрелками. И, конечно же, высокие начищенные до блеска кожаные сапоги. Даже вода ванны не отмыла черноту волос Заклинательницы — весьма заметная отличительная черта Старковой.       — Отсюда никто не сбегал? — спрашивает Алина у Жени, и только после этого я позволяю тьме перестать меня скрывать за высокой колонной, отчего Заклинательница врезается в мою грудь. Ну, теперь она хотя бы пахнет не лошадьми, а лавандовым мылом. Женя хорошо поработала, но и ее возможности не безграничны. Тени, залегшие под глазами, никуда не исчезли, и я вижу, как Женя притупляет взгляд и виновато наклоняет голову. Очевидно, это из-за столь долгого сдерживания силы. Организм сдается, начинает стареть и уставать, как у обычных смертных.       — Простите, — шепчет Алина, а я чувствую, как учащается ее сердцебиение. Хорошо.       — Можешь идти, Женя. Сегодня ты можешь остаться ночевать не во дворце.       Она благодарно кивает, понимая, что сегодня она не будет ручной игрушкой короля.       Алина пугается и оборачивается, словно компания Жени могла ее спасти. Портниха удаляется, а мы провожаем ее взглядами. Я — безразличным, Алина — тревожным.       — Я не обижу тебя, Алина, — а она вздрагивает, будто звук собственного имени пугает. Хоть и полуправда, но она успокаивает Старкову. Она кивает, а я предлагаю ей пойти дальше одним движением руки.       Ее плечи зажаты, движения кажутся скованными, а пальцы постоянно перебирают край рукава формы. Алина морщится, и я вижу, как ее что-то тревожит. Определенно, на физическом уровне. Что-то такое, чего я не могу ощутить связью.       — Что-то случилось? — останавливаюсь, внимательно заглядывая в ее глаза, зрачок которых растворяется в черной радужке, будто я смотрю в собственную тьму.       Она думает пару секунд, чувствую, как ее терзают сомнения. Как ее сердце сжимается от того, что я заметил что-то, чего не заметили служанки и Женя. Это ее радует, а потом и пугает, потому что я всегда буду понимать ее лучше других.       — Коса, — выдавливает Алина, смущенно пряча взгляд, и поправляет идеально уложенную косу, которую закрутили по голове, чтобы ни один волосок не выбился.       — Коса? — не понимаю, как прическа может беспокоить больше, чем, скажем, встреча с королем.       — Она так тянет, — Алина вновь трогает волосы, просовывая пальцы под тугие завитки. — Я не привыкла убирать волосы, — и взгляд ее такой печальный, но она должна полюбить это место, иначе все это впустую.       — Алина, — стараюсь говорить со всей нежностью, с которой могу, — ты не обязана делать то, чего тебе не хочется, — касаюсь первой шпильки, которую замечаю, и вынимаю, убирая ее в карман кафтана.       Алина замирает и не дышит, я буквально не слышу вздохов и не вижу, как поднимается грудная клетка. А это значит, что все идет так, как нужно. Касаюсь второй шпильки, она также легко поддается и отправляется за первой в карман. На ее щеках выступает румянец от нашей близости. Уверен, она успела почувствовать запах мыла от недавнего приема ванны, и ей это нравится, хоть и считает она это совершенно неправильным. Конечно, у нее же есть тот оборванец, которого Алина думает, что любит.       Старкова молчит, и я этому рад. Желание говорить совершенно пропадает. Тяжелая коса падает на ее плечи, спускаясь до самой талии. Не замечал за слоем грязи, что у нее такие длинные волосы.       Заклинательница выглядит немного скованно, уверен, она испытывает стыд от своих ощущений. Догадываюсь: близости с мужчиной у нее не было. Это странно, учитывая, как ее оборванец повелся на соблазнения Зои. Интересно, что его останавливало? Возможно, внешний вид Алины. Хоть ее и отмыли, но на лице все еще видна тягость собственного бремени.       Не спешу отходить от Старковой, а она не сразу понимает, что мы стоим совсем близко. За нашими спинами слышится громкий голос, я сразу узнаю Зою, но даже не поднимаю на нее взгляда. Но Алина отскакивает от меня, словно я обжег ее. Ей стыдно, ее всю трясет. Но как только мимо нас проходит Зоя, внимательно смотря на меня, Алину захватывает новое чувство, доселе мне неизвестное. Будто ее грудь разрывают горячими тисками, это чувство граничит с ненавистью вплоть до желания убить. Не понимаю природу этого ощущения. Делаю шаг назад, но этого никто не видит. И только лишь посмотрев в глаза Алины, я понимаю, что испытал сейчас. Вот он, вкус ревности. Возможно, зря я обвинил Зою в том, что она плохо справилась с заданием, раз сейчас Старкова испытала такие чувства.       — Идем? — предлагаю Алине пойти дальше, и она послушно кивает. Я не подставляю ей локоть для удобства, мне совершенно не хочется ощущать ее прикосновений.       И, кажется, сейчас каждый из нас думает о своем, не желая разговаривать. Ее разрывает жгучая ревность, меня — лишь безразличие к дальнейшему. Я уже ходил по этой дороге, я уже показывал Заклинательниц прошлым королям. Это уже было. Они творили свет, освещали замок с каждым разом все больше и лучше. Но они все были глупы, стараясь произвести впечатление, превзойти предыдущих. Так мелочно, так по-человечески.       Лишь перед дверью, за которой нас ждет процессия с королем, Алина вдруг останавливается. Я отключаю нашу эмоциональную связь, не желая пробовать ее страх на вкус.       — Что мне нужно будет показать? — а в ее взгляде мольба, которая видна даже во тьме, скрывающейся в ее глазах. Чернота радужки словно живая, будто океан боли наполняет ее всю.       — Свет, — отвечаю честно. От нее ждут единственное, что она может показать, единственное, что у нее есть, кроме моего бессмертия. Но так странно говорить про свет, окунаясь во тьму ее взгляда. На секунду сам сомневаюсь, что он может у нее быть, но лишь на секунду.       — Это кажется глупо, — она склоняет голову, рассматривая то ли пол, то ли мыски сапог. — Почему я должна показывать фокусы, я же не зверушка.       Мне хочется поддержать ее, искренне хочется, вот только все мы тут разыгрываем представления. Кто-то делает это единожды, кто-то каждый день улыбается в лицо тому, кто меньше всего заслуживает улыбок, а кто-то жонглирует чужими жизнями, как яблоками с обеда.       — Все мы тут зверушки короля. Кто-то больше, кто-то меньше, — Алина замирает и поднимает на меня взгляд так резко, что жалею о выключенной мной нашей связи. Она смотрит на меня так, словно я первый сказал ей правду за всю ее жизнь.       — Как мне вызвать свет?       Она мнется, не зная, как сказать: «Я не умею».       — Все получится, если ты доверишься мне, — и тут я не лгу, свет польется яркой рекой, как и жизнь, если ты доверишься мне, Алина.       Она кивает так слабо, так боязливо. Но это испытание лишь песчинка в будущих. Маленький шаг для тех, кто должен парить. Мне достаточно ее кивка, чтобы открыть двери, приглашая ее войти первой.       Все замирают. Они изучают, они сравнивают ее с картинками из старых фолиантов. Они ждали белокурую улыбчивую девицу, а получили зажатую, черноволосую полукровку.       Никто не верит в то, что это Заклинательница. Никто, кроме меня.       Склоняю голову в быстром поклоне, а Алина пытается сделать реверанс. Царь уже изучает формы, уже представляет в мыслях, каково ее молодое тело. Но знаю наверняка: король лишится головы быстрее, чем дотронется до тела Алины. Мое бессмертие гораздо важнее желаний старого короля.       — Ну, Алина, подойди, — Петр зовет ее, а Старкова смотрит на меня обеспокоенным взглядом, словно зная, что королю нельзя верить. Совсем невесомо касаюсь ребра ее ладони, лишь мимолетно кивая, передавая через прикосновение уверенность.       Еще одно проклятие рода Морозовых. Усилители: живые или мертвые. Даже если я умру, моя душа переродится в зверя, на которого будет открыта охота.       Усилители рода Морозова.       Как долго мой прадед искал их, не понимая, что каждый из существующих — душа его предков, а он стал тем самым знаменитым оленем, который считается выдумкой.       Словно электрический разряд пронзает руку Алины, и она вздрагивает, но не от страха или боли, она ощутила силу, которая пробуждается только рядом со мной.       Подобное притягивает подобное.       Поэтому я чувствую тебя, поэтому ты замираешь, когда я рядом. Твоя сила так и жаждет стать моей, осталось лишь заставить душу.       Все проходит весьма обычно: король говорит скучные вещи, все соглашаются, королева каждые тридцать секунд трогает свое лицо, будто проверяя, не съехало ли оно морщинами после ухода Жени. Королева пытается выглядеть моложе, но даже малая наука ее не спасает от времени, которое забирает ее былую красоту.       — Генерал Кириган, покажите, что может Ваша Заклинательница.       Алина поджимаем губы, ей неприятно, что ее называют чей-то, не важно чьей. Так и вижу Зою, которая злится так, что ветер усиленно гуляет по залу. Но сейчас это неважно.       Встаю спиной к королю, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Выпускаю тень, гашу естественный свет и искусственный, созданный свечами. Окутываю нас мраком. Мы словно в коконе: только я и Алина. Бережно беру ее ладони в свои, чувствуя ледяные тонкие пальцы. Даю Старковой несколько секунд, чтобы она привыкла к телесному контакту. Я все еще не включаю связь с ней, мне не хочется окунаться в ее переживания, предпочитаю свое безразличие чужим эмоциям. Всегда предпочитал.       — Ты готова? — шепчу, чтобы лишь одна она слышала меня, хоть мы и скрыты в тени не только от взглядов, но и от звуков. Сейчас голос должен быть тихим. Должен звучать только для нее.       — К чему? — Алина задает, уверен, первое, что приходит ей в голову. Она понимает это сразу, как только слова слетают с ее языка. — Нет, я не чувствую, — не даю ей закончить и озвучить свою неуверенность, а просто выпускаю не только тени, но и скрытый дар усилителя. Делюсь с Заклинательницей тем, что всегда считал проклятием.       И это работает. Как всегда. Наши руки начинают светиться. Изначально — отнюдь не ярким светом, но потом он усиливается, а я все отдаю, отдаю и радуюсь чувству, что могу поделиться своим проклятием, от которого не смогу избавиться.       Ее свет — он словно неуклюжее дитя, он не прожигает, не несется с бешеной скоростью. Он движется постепенно, медленно. Я чувствую, как тьма обволакивается золотистым свечением, как Алина наполняется светом, и это исходит изнутри, даже ее чернильные волосы светятся ровно так, как я видел у других. Лишь глаза остаются неизменно черными — такими, что в них я вижу свое отражение, как в кристально чистом зеркале.       Алину переполняет восторг, счастье от успеха. Жаль, что это лишь моя заслуга сейчас, жаль, что только с усилителем она может быть полезной. Чем сильнее ее магия, тем длиннее мое бессмертие.       Алина смотрит на меня с невероятным восхищением, с секундным обожанием, а потому, стоит мне отпустить ее руки, свет меркнет так же быстро, как и появился. Мои тени тоже ушли. На смену вернулся обычный свет от свечей и окон. Этот момент такой необычный, слишком интимный, но нам приходится делить его с окружающими.       Зрители представления ликуют. Они видят свое спасение, даже король поднимается со своего трона и делает шаг к нам.       — Сколько нужно времени, чтобы объединить земли? — он почти задыхается от восторга. Жене повезло, что эту ночь она проведет не с ним.       — Мой король, — сплевываю я его титул, — уничтожить Каньон не так просто, нужно время.       Например, никогда?       Какой же Петр глупец, как и все остальные до него. Он хочет увековечить свое имя, стать разрушителем проклятия прошлого, освободить мир от стены тьмы, которая вносит разногласия в жизнь континента, вот только он не сможет, как не смогли и до него.       — Сколько? — он даже хватается за рукоять сабли, которая выглядит как зубочистка на его ремне. В былые времена я помнил его молодым, он мог произвести впечатление, он был силен. Но сейчас он стал блеклой тенью себя прошлого. Обрюзглый, лысеющий.       — Полгода. Вы даете свое разрешение на обучение, — на лице у него гуляет презрение ко мне, к тому, что и через тридцать лет я выгляжу как и раньше. Ненависть к тому, что стареют и умирают все вокруг, кроме меня. Я — как показатель неизменности времени, как часы, которые навсегда замерли. Но он — не я, он слабый и немощный кусок мяса. — Мой король, — добавляю и наслаждаюсь тем, что выбора я не оставил, даже слова мои были брошены как приказ.       Он кривит рот, жир на его лице двигается под желваками на нем, но он знает, что не может отказать.       — Пусть остается и тренируется с другими гришами.       Приказывает Петр, но он не знает, что Алине не нужны другие, ей нужен только я, ей не нужно спать в казарме, она будет спать в лучших покоях, например, в моих.       — Алина будет заниматься индивидуально под моим началом, — шепот за моей спиной нарастает. Даже королева недовольна: она давно в моей немилости, и даже Женя не может дать ей той красоты, чтобы я вновь обратил на нее внимание. Одно мое предложение заставило всех возненавидеть Старкову. Теперь каждый тут чувствует себя недостойным.       — Полгода, — выплевывает король, усаживая свое тело на трон, и машет рукой, давая понять, что визит окончен.       Если бы я хотел, то давно занял его место, меня бы поддержали гриши всей Равки, Первая армия, но я никогда не видел в короне ничего великого. Она больше похожа на кандалы, которые сковывают решения. После короля на трон сядет его сын, а потом его внук, и каждый будет ненавидеть меня и завидовать, каждый будет умирать, смотря в мои вечные глаза, когда их жизнь — песчинка в целой пустыне моих возможностей.       Голоса гудят, все хотят познакомиться с Заклинательницей, но не подходят, пока с ней рядом стою я. Мне нужно уйти так, чтобы каждый понял, кому тут принадлежит Старкова, чья она.       Убираю назад едва выбившиеся прядки у ее уха. Делаю это медленно, нежно касаясь кожи.       — Добро пожаловать домой, Алина.       Она замирает, не дышит, сейчас она счастлива, уверен, Алина и правда почувствовала себя на своем месте, жаль, что стоит мне уйти, и это чувство исчезнет, а на смену снова придет неуверенность, страх. Разворачиваюсь и покидаю дворец, не желая участвовать в обмене любезностями с другими.       Хотя кого я обманываю? Мне не жаль, что она чувствует уверенность только со мной. Ведь мы созданы, как подобие другого. Отражения, которым не позволено встретиться в одной точке.       Что было первое: свет или тьма?