***
Song — Океан Эльзы — На лiнiï вогню Холодный ветер задувал в уши и заставлял съёживаться. Малфой вновь наложил невербальные согревающее чары на себя и на тело девушки, которая лежала в его руках. Сейчас он молил лишь об одном, чтобы она продержалась хотя бы пять минут. Он ошибочно полагал, что настойка бадьяна, лежавшая в его правом кармане, это лекарство от всех бед. Но сейчас, даже спустя двадцать минут, он понятия не имел, что они с ней сделали. Первым, что заметил Драко, она была холодной. Намного холоднее, чем должна быть, её кожа была холоднее, чем его. Так не должно быть, кожа Грейнджер всегда обжигала своим теплом. На миг даже показалось, что он уже опоздал. Тогда Малфой стал судорожно прижимать пальцы к сонной артерии и смог уловить тихий пульс. Он вытянул колбочку из кармана и аккуратно поднял край кофты. Только тогда стал понятен масштаб трагедии. Драко выругался себе под нос и ухватился покрепче за остатки надежды в голове. Трясущимися руками он залил рану и принялся ждать, следя за её дыханием. Прошла минута, две, но рана все никак не затягивалась. И в тот момент стало по-настоящему страшно. Времени на раздумья не оставалось, аппатировать с ней в таком состоянии нельзя, нужно было где-то остановится. Он вспомнил о небольшом мотеле неподалеку. Всю дорогу он размышлял о выродках, совершивших это. Как он и предвидел, все трое аппатировали в ту же секунду, как заметили его на холме. Малфой успел разглядеть лицо только одного и поставил себе пометку сохранить это воспоминание, а позже найти их. Не было никаких сомнений, что они получат по заслугам. Ярость вновь закипала в крови, пока он не заметил, что дыхание девушки стало громче. Внутри словно сработал переключатель, она лежала такая хрупкая на руках, как фарфоровая кукла, покрытая трещинами. Хотелось укрыть её и уберечь от всего, что может навредить, но для этого, возможно, прийдется спорить с ней не один раз, лишь бы убедить её не уходить. А сейчас имело смысл лишь одно, её ровное дыхание, которое действовало, как успокоительное. Они приблизились к первым домам деревни Контелин, которая находилась на юге Уэльса. Здесь за углом был небольшой мотель, который держал старый знакомый отца — Финн. Но вот Малфой ведь не мог просто зайти внутрь с самой разыскиваемой волшебницей на руках. Он достал палочку одним движением и, сконцентрировавшись, наложил дезиллюминационные чары на Грейнджер.***
Song — As The World Caves In — Matt Maltese Ночь. Шум пьяниц на улице. Какой-то старый дешёвый мотель. Двухместный номер. Израненная девушка на белых простынях, которые были измазаны её кровью. Парень, смолящий не первую сигарету за час. Комнату окутывал полумрак, лишь светильник на тумбе освещал ее. Такого состояния давно не наблюдалось у Драко. Его глаза покраснели, под оборотным на голове, как и внутри, творилась вакханалия. Мысли перескакивали одна на одну, было невозможно сфокусироваться на чем-то конкретном. Он словно перешел в стадию замирания. Перед глазами мелькали варианты решения ситуации, но парень ничего не делал. Убить. Спасти. Спрятать. Уберечь. Отомстить. Исцелить. В момент, когда требовалась полная концентрация, Драко просто не мог. Каждый раз, глядя на окровавленное тело, неимоверная боль растекалась по венам. Словно ему вкололи яд в сонную артерию, и теперь сердце разносило его по всему организму. Хотелось порвать на себе кожу, содрать ее, чтобы виднелись мышцы. Он не мог вдохнуть полной грудью, будто в горле стоял ком. Вся его сущность вопила. Отдай мне ее боль. Уничтожь меня. Я готов умереть вместо нее. Одна из самых сильных девушек в его жизни выглядела так, будто ее только сняли с креста. Слишком многозначащая и мыслящая богиня была в его объятиях, а он так просто отпустил ее, позволил распять простолюдинам, что боялись ее мощи. Малфой вновь по собственной вине позволил родному человеку страдать, только в этот раз по счастливой случайности он остался в живых. Послышался шум позади него, девушка повернула голову, глаза почти невозможно было разомкнуть из-за гематомы, но все же это не помешало ей попятиться от Драко, несмотря на боль в теле. — Прошу, прос… убейте меня! Прекратите мои страдан… — было тяжело разобрать, что она говорила, и Малфой искренне надеялся, что просто не так понял. Он тут же подскочил и подбежал к Грейнджер, но та лишь сильнее забилась в истерике. — Покончите с этим! Убейте! Убейте меня! Крик оглушал, убивал и прожигал. Барабанные перепонки не выдерживали этого напора. На пару минут Малфой будто отделился от своей физической оболочки и наблюдал со стороны. Не слышал ни звука, лишь видел, как его тело собирает в охапку вопящую Гермиону в бреду, прижимает к себе и, как сумасшедший, качается из стороны в сторону. Словно убаюкивает, как маленького ребенка, шепчет обещания на ухо, пытается успокоить. В голове лишь одна мысль. Прости. Прости. Прости. — Все будет хорошо. Ты же сильная, Грейнджер. Ты не можешь покинуть меня так просто. Как же твои дети, твоя счастливая жизнь, Грейнджер. Посмотри на меня, — он взял ее лицо, на котором уже запеклась кровь, сильнее сжал пальцы на челюсти и повернул к себе. Однако слишком поздно вспомнил, что до сих пор был под оборотным. Грейнджер приоткрыла глаза, и история повторилась вновь. Крики. Просьбы о пощаде. Шепот. Когда девушка вновь отключается, он смотрит на ее разбитое жизнью лицо, и не в силах сдерживать боль запрокидывает голову вверх, вопя от тяжести в легких. Пытается освободиться. Секунда, и крик будто привел его в нормальное состояние. Драко разместил девушку на кровати, разорвал одежду и, достав из ножен небольшой нож, полоснул себя по руке. Он как в бреду нанес на ее живот руническую надпись своей кровью и прошептал заклинание, что всплыло в его сознании минутой ранее. Невзирая на то, что Малфой так и не понял, какое проклятье было наложено, оно должно было помочь, по крайней мере большая часть семьи Блэков выжила благодаря нему. Раны на теле поначалу остаются неизменными, и он почти отчаивается, как вдруг по периметру живота распространяется красное свечение рун. Оно струится по всему телу, исцеляя его, создает купол над девушкой и разносится по всей комнате. Вдох. Выдох. Слышится мирное сопение. Она в порядке.***
Song — Fourth of July — Sufjan Stevens — Мы теряем слишком много людей, — раздраженно произнёс Люпин и ткнул пальцем на последний отчёт. — Это война, а чего ты хотел, Люпин?! Чтобы мы в день убивали по сотне ПСов и приходили целешенькие и счастливые?! — скорчил гримасу собеседник. — Я не могу сидеть и смотреть, как приходят молодые пацанята, и спустя неделю видеть их в луже крови на поле боя! Этот разговор состоялся пару дней назад на собрании, и Джинни до сих пор прокручивала его в голове. Скандалы такого типа происходили чуть ли не каждое собрание, и темы все сводились к одному — надежд все меньше, ряды Ордена лысели, а то, с чем они сражались, лишь набирало силу. Спросите сейчас у любого участника сопротивления — какой шаг приблизит их к победе? Никто не даст внятного ответа. Они словно пытались повалить огромного тролля зубочисткой. Ключ к победе знали не многие. Нет, все, конечно, каждый день продолжали повторять, что Поттер — единственная надежда сопротивления, но эти люди понятия не имели, почему. Они просто знали, что Поттер спасёт мир от злобного монстра. Только вот, кажется, сам парень об этом забыл. Он забыл, к чему они двигались и рьяно лезли в стратегию мелких нападений и перехватов. Джинни не раз пыталась вывести его из тумана, напомнить, что именно он должен найти последний крестраж, именно он должен покончить с этим. Прошлой ночью они лежали на узкой кровати, прижимаясь к друг другу лбами. Темнота не позволяла рассмотреть выражение лица Гарри, но девушка была уверена, он все также был не здесь. Где угодно, но только не рядом с ней. Она провела линию по его скуле тыльной стороной руки. — Ты же знаешь, что я всегда рядом, ты можешь поделится со мной чем угодно, — прошептала Джинни и сдула упавшую на лицо прядь волос Поттера. — И это лучшее в тебе… Ты моя опора, — наконец фокусируясь, произнёс Поттер. — Что тебя так тревожит? — девушка скрестила пальцы в надежде услышать наконец правдивый ответ вместо очередного пожимания плечами. — Осознание моей беспомощности. У меня не осталось близких людей, только их палачи, которые продолжают утекать из рук, как вода. Они гуляют на свободе и тешатся своей непобедимостью, пока все, кто мне дороги, гниют в могилах, — на одном дыхании произнёс парень и устало закрыл глаза. — Ты не можешь всю жизнь думать, как бы всем отомстить, вспомни, что говорил Дамблдор, — это была последняя надежда Джинни, казалось, вот-вот она сможет донести до него, что война так не ведётся. — И где сейчас Дамблдор? — его лицо приняло жёсткие черты. — Ах да, он пожертвовал собой ради ебучего доверия для Снейпа. Только кому это нужно было? — Ты ведь знаешь, что я не об этом… — Джинни прижалась ещё ближе и тихо шептала на ухо. — Мной управляли, как куклой, на протяжении шести лет, чтобы потом следующие шесть лет я учился справляться один. Я понятия не имею, что сделать, чтобы это закончилось, я не вижу выхода из положения и, возможно, не хочу уже, — последние слова прозвучали так тихо, что Уизли даже надеялась, что ей послышалось, но нет. Последняя нитка в её надеждах оборвалась. Поттер не просто не знал, что делать, он не хотел. И это все меняло. И вот сейчас Рыжая девушка сидела напротив него на кухне и старалась разглядеть в нем хоть отголосок светлого и оптимистичного парня, в которого она влюбилась. Но все было тщетно, его наполняла тьма. Уизли взяла с вешалки ветровку и поднялась на крышу, ей хотелось проветриться и ещё раз обдумать, что можно предпринять. Посидеть в одиночестве не вышло, на выступе крыши сидела фигура, которую Джинни узнала не сразу. — Садись, я не кусаюсь, — протянул мягким голосом бывший преподаватель и, опомнившись, прикрыл рот рукой. Джинни из-за всех сил пыталась сдержать смех. — Я знаю… — и как в подтверждение своим словам взглянула на луну, которая выглядывала лишь на половину. Они какое-то время говорили на нейтральные темы, пока собеседник не протянул ей бутылку красного вина. — Никогда не видела, чтобы мужчина пил вино, — стараясь произнести это как можно мягче, сказала девушка. — Ты видела, просто тогда не придала этому значение, — грустно улыбнулся Римус и сделал ещё один глоток. Холодный ночной ветер пробирал до озноба. Тишина, слышен лишь голос птиц где-то вдалеке, и слишком громкие мысли били по голове. Джинни и не заметила, как успела опьянеть, и уже сидела, вытирая дорожки соленых слез со своих щёк. Они говорили обо всем, что накипело, их проблемы были так схожи, но так отличались. Уизли даже и подумать не могла, какая тяжелая судьба у этого человека. Он похоронил всех своих друзей и остался один наблюдать за тем, как Гарри разваливается на части. Люпин рассказывал ей о школьных временах, и как они геройствовали, представляя себе войну. И о том, как все эти радужные мечты о спасении страны разбились в тот день, когда погибли Поттеры. Тогда Римус Люпин понял, что он не неприкосновенный, смерть ждёт его также, как и остальных, затаившись в темном уголке. Он поведал Джинни об особенности этого дня — 18 июня . А она просто продолжала сидеть и наблюдать, как с каждой минутой, с каждым словом, его глаза наполнялись болью. — Он был самым рискованным человеком, которого я знал… Всегда жил одним днём и рядом с ним этому невозможно было противиться. Стоило ему зайти в комнату, все вокруг становилось таким ярким… Он был ярким… — Мне так жаль, Римус. И как бы банально это не звучало, я понимаю. Я понимаю, каково это потерять самое родное, что есть в этой жизни, — Джинни мягко положила руку на его плечо и закатила глаза, сдерживая очередной поток слез. — Я пытался заменить… забыть… отпустить… Но я не могу… И, кажется, никогда не смогу… — выдал мужчина после очередной затяжки. Он курил быстро, даже слишком. Вторая сигарета ушла за несколько затяжек. И Джинни в момент осознала все, что было в его глазах. Не нужно быть легилиментом, чтобы прочитать эту боль. Чтобы понять — он говорил не просто о лучшем друге… Сразу отпали все вопросы о «неудачных отношениях» с Тонкс. Их «не сошлись характерами» только что разбилось об огромный камень отчаяния, который был внутри человека напротив. Джинни, словно прочувствовав все то, что он так и не озвучил, обняла его так искренне и с особой осторожностью. Люпин был сломлен, она не могла даже представить, каково пережить все это и остаться в здравом рассудке. Каково потерять абсолютно все, и продолжать скитаться по земле с этой болью. Он никогда не рассказывал ничего лишнего и носил маску просто немного печального человека. Как выяснилось, именно в этот день маска разбивалась на мелкие осколки. По нему было видно, что он никак не мог забыться, каждый день переживал это снова и снова. Джинни хотелось бы утешить его, сказать, что это закончится, но это было ложью. Такая боль никогда не уходит, она лишь распространяется все дальше, погружая во тьму полностью. Стало ясно, почему Люпин все время шёл добровольцем в рейды и лез на рожон. У него просто не осталось сил. Джинни устало поднялась по лестнице и уже думала открыть дверь, как вдруг услышала странные звуки. Шестое чувство подсказывало, нет, оно кричало о том, что что-то было не так. Рыжая прошла дальше по коридору и наткнулась на приоткрытую дверь. Оттуда доносился голос вперемешку с истерикой, и девушка нахмурилась. Она деликатно постучала и, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. На полу у кровати сидела блондинка и подпирала локти о колени. Она выдохнула дым и перевела взгляд на только что вошедшую Уизли, и её лицо приобрело удивленные линии. Джинни взглянула на то место, где секунду назад витал патронус. Сердце тревожно стучало под рёбрами. — Кто тебе его отправил? — рыжая пыталась скрыть нарастающую панику и облокотилась рукой об дверной косяк. — Какое тебе дело? — хмыкнула француженка и вытерла чёрные подтеки туши со щеки. — Чей это патронус? — Джинни, уже не скрывая ярости, зашла в комнату и хлопнула за собой дверью. — Ты можешь просто оставить меня в покое? Тебя никто сюда не звал! И без твоих нотаций хуево, — в очередной раз затянувшись, девушка поднялась, чтобы стряхнуть пепел. — Конечно! Одной же тебе хуево! Бедная несчастная Делакур! — девушка излишне жестикулировала, сарказм лился ручьем. — Это не соревнование! Я потеряла все на этой войне! — в моменты когда она теряла контроль, слышался небольшой акцент. — J'ai été pris au piège! Je ne peux pas gérer tout ça! — Флёр зажгла следующую сигарету и начала заламывать себе пальцы. Она всегда так делала, когда нервничала. — Я все так же не понимаю французского! Зато я понимаю, как тебе «тяжело», — изобразила кавычки Джинни и закатила глаза. — Ты думаешь, одна потеряла его?! Я жила им! Je l'aimais plus que tout! Думаешь, одна потеряла братьев?! Наш доблестный Орден вышвырнул Габриэль, как приманку, когда ей было четырнадцать! Ты представляешь какого это, найти свою sœur cadette изувеченную оборотнем?! — Делакур было уже не остановить, она стояла у окна и истерично размахивала руками. С её глаз одна за другой стекали чёрные слёзы. Джинни ошарашено стояла у двери, кусая щеку изнутри. Это и правда это соревнование. — А теперь я должна притворяться, что я хорошая подруга, и это не я убила… — она ошарашено взглянула на Уизли и закрыла рот рукой. Слова, вылетевшие так быстро, забрать назад увы нельзя. Француженка в считанные секунды сократила расстояние до двери и, толкнув Джинни, выбежала в коридор. Уизли почувствовала себя в нелепом маггловском ситкоме, про который рассказывала ей Гермиона. Она стояла посреди комнаты, сложив руки в замок, и смотрела в пол большими глазами. Кажется, эта фраза будет ещё долго крутиться у неё в голове.