Личное пространство

      Бледная полоска тусклого желтого света ползет по полу и задевает краешек кровати. Дверь приоткрывается со скрипом, что кажется пронзительным в гробовой ночной тишине, но Санс так не считает. Он никак не может отдышаться. Кислород в легкие просто отказывается поступать, будто там слишком тесно. Перед глазами плывет, но он смотрит сперва на свою дрожащую ладонь, а потом на щель в приоткрытой двери — на высокую тощую тень брата и его горящие огнем глаза. Конечно, он не стучался. Он никогда не стучится. Санс уже не злится из-за этого: он не скрывается от кошмаров, потому что живет в одном из них, и раз Папс находится с ним в одном мире, то точно что-то смыслит в ужасах.       Когда они встречаются взглядами, Папайрус открывает дверь шире: подглядывать уже нет смысла, топтаться возле двери — тоже. Он входит внутрь и растерянно осматривает Санса, его бегающие глаза и приоткрытые пересохшие губы. Измученное лицо в свете уличных фонарей кажется мертвецки-бледным и холодным. Папайрус проходит в комнату, тихо ступая босыми ногами по полу и чувствует сквозняк.       — Ты громко дышал во сне, — говорит Папс почему-то вполголоса и опускает глаза вниз. Он не спрашивает, в порядке ли Санс, потому что знает ответ — знает, что его непринужденное «да-да» лишь привычка.       Санс долго выдыхает и приподнимается на локтях. Руки ватные. Он размазывает по лбу холодный пот и убирает отросшие влажные волосы назад.       — Все норм, бро, иди спать.       Губы сами сжимаются в плотную линию. Папайрус напрягается и чуть хмурится — привычка. Он стоит посреди комнаты, кажется, вечность, но уходить совсем не собирается. Санс поднимает на него голову и взгляд его... Умоляющий.       — Все в порядке.       «Останься со мной».       Папайрус кусает губу. Он не верит. И Санс знает, что врать смысла нет.       «Пожалуйста».       Он дергает головой и сжимает кулаки. Не в этот раз.       — Я не позволю кошмарам забрать тебя.       Санс вздыхает устало, но облегчено. Он облизывает пересохшие губы, и дыхание его в момент успокаивается. Санс никогда не просит побыть рядом, не просит остаться, когда чувствует, будто страх затягивает его в пропасть из собственных мыслей, — просто делает вид, что игнорирует. Что ему никто не нужен, и лишь улыбается так широко, как только может.       Сейчас улыбка не лезет. Он наклоняет голову еле заметно и вопросительно прищуривается. Больше всего на свете он хочет, чтобы брат остался с ним.       — Я же говорю, все окей.       Санс слабо усмехается, и улыбка его получается настолько тяжелой, что Папайрус морщится. Взгляд Санса такой же умоляющий и преданный, отчаянный. В его глазах Папс находит лишь абсолютную тоску и страх. И ожидание.       — Двигайся, — категорично просит он, уверенно подходя к старому матрасу. Санс озадаченно приоткрывает рот, но сразу же двигается, не противореча.       — Пап... — он смотрит на брата изумленно, и смущенно опускает глаза, когда понимает, что засматривается. Мысли растерянно проползают в голове. Он устраивается на подушке удобнее, повернутый к брату лицом, и тот спокойным взглядом рассматривает его.       — Спи, — говорит он ровно. Санс в ответ послушно закрывает глаза. Он не вздрагивает, когда длинные пальцы невесомо убирают волосы с его лба.       «Спасибо».