Личное пространство

      — Тебе удобно?       — Нет.       Санс чувствует себя огромной подушкой, которой абсолютно все равно, как ее будут сжимать. К сожалению или к счастью, Санс все же не подушка и ему не все равно. Папайрус окольцевал его, со спины оплетая руками и ногами, устроив острый подбородок на его плече, которое, если честно, уже начинает ныть. Объятием это назвать сложно, потому Санс и не называет. Он лишь ждет, когда этот внезапный порыв нежности у брата закончится, и он наобнимается, натрогается и вообще оставит Санса в покое. У него были другие планы на вечер.       В ответ Папайрус серьезно выдыхает и позволяет брату выдохнуть тоже, освобождая из заточения крепкой хватки.       — Уже все? — в голосе невольно проскальзывает надежда. Санс вскидывает бровь, когда его вновь тянут за плечи. — Что ты делаешь?       — Хочу, чтобы тебе было удобно. Повернись.       Санс, сдерживаясь, чтобы не вздохнуть, поворачивается к брату лицом. Взгляд у того настолько сосредоточенный и серьезный, что это почти смешно, учитывая их положение.       Папайрус закидывает ноги брата на свои бедра, а сам вновь, будто лиана, оплетает его руками, но на этот раз мягче. Санс все же вздыхает.       — Так удобно? — голос Папса мурашками проносится по плечам и спине, потому что говорит он у самого уха, почти касаясь его губами, пусть и не нарочно. Санс вздрагивает. Утыкаясь брату в шею он бубнит тихое «угу» и тоже сцепляет ладони на его широкой спине. — Точно?       — Да точно, точно, — Санс закатывает глаза.       Несмотря на то, что он знает о таком редком, но вполне реальном состоянии брата, Санс почти всегда к нему не готов. Ему нравится обнимать Папса, как бы неумело и странно оно ни выглядело, но… дело даже не в их позе: он чувствует какой-то внутренний дискомфорт, который появляется просто из-за непривычки. Даже несмотря на свою тактильность, такие долгие объятия будто не вписываются в их отношения. И происходят они спонтанно: Папайрус просто молча заходит к Сансу в комнату, чем бы он там не занимался, и прилепляется к нему розовой жвачкой. И Санс уже наверняка знает, что с одиночеством придется распрощаться на ближайшие минут пятнадцать.       Они сидят в тишине. Почему-то Санс ожидает от брата слов, может, из-за собственного чувства смущения. Но душа Папайруса спокойно и уверенно делится теплом и магией, и Санс может физически ощущать ее импульсы.       Папайрус чуть отстраняется. Лицо его хмурое, и Санс внимательно следит за его мимикой. Длинные пальцы цепляют старый толстый свитер, приподнимая за края, и Санс не сопротивляется. В следующую секунду он чувствует прохладную ладонь на своей груди. Папайрус перестает хмуриться и закрывает глаза. Он тоже чувствует его душу.       Санс моргает много раз и опускает голову, потому что его щеки розовеют, и он не понимает, почему. Все кажется слишком интимным, слишком хрупким, что он боится сломать это.       Папайрус понимающе улыбается, переводит ладони за спину брата, и тот, побежденный и отчаянный, падает Папсу на грудь, вновь утыкаясь покрасневшим лицом в его плечо.       Несмотря на все, Сансу вдруг становится действительно комфортно. Он позволяет себе закрыть глаза.