Звон январских бубенцов

— Ромашка, фу! Выплюнь гадость! — кричит Тэхён, бросаясь наперерез неведомой твари с шипастым телом. Та фырчит и насупливается, но Тэхён непреклонен: — Я сказал: фу! Отравишься ещё! Существо тарахтит насупленно, но всё же медленно открывает рот и высовывает язык, с которого с влажным хлюпом скатывается, ударяясь об пол с противным стуком, обезображенная голова. Чимин отворачивается, чувствуя, как в глазах поплыло, а его самого замутило. Дышит часто, отвлекает самого себя от скрутившего желудок чувства тошноты. К счастью, его не рвёт, просто не успевает, ибо уже в следующую секунду рядом падает на колени Тэхён. Пак надеется, что он не разбил колени. — Чими, как ты? — спрашивает обеспокоенно, сразу вцепляясь в холодные чиминовы ладони и заглядывая в глаза. Чимин всё ещё дышит судорожно и сбито то ли от паники, то ли от тошноты, едва фокусирует взгляд и ответить ничего не в состоянии. Лишь скашивает взгляд в сторону Юнги, что рядом неподвижным привидением замер. Тэхён прослеживает за взглядом, видит Юнги, спустя километры осознаний вскидывается, выпуская Чимина и протягивая к старшему руки… — Не трогай! — раздаётся от дверей строгое раньше, чем Тэхён вообще успевает чего-либо коснуться. Чимин переводит взгляд на выход. Глаза расплываются, пытаясь сосредоточиться на двух спешащих к ним чёрных фигурах. Двое буквально падают на колени перед ними, мужчина судорожно ощупывает их глазами, словно видит насквозь любые повреждения. На секунду он поднимает глаза, чтобы взглянуть Чимину в глаза, и в это мгновение тот видит лицо чужое лицо, видит, как эмоции внутри мужчины борятся со способностью, мешая здраво анализировать. Он не может с этим никак помочь, лишь слабо прикрывает глаза, сглатывая и чуть кивая, давая понять, что он в порядке — крайне относительном, но в порядке. — Полковник, рана на голове. Возможно сотрясение, — звучит металлический голос рядом, острым когтём царапая по нервам, заставляя Чимина чуть дёрнуться. Требуется определённое время, чтобы осознать, что два человека перед ними — это куратор Бан и Игнес Берга. — Понял, — бросает куратор, не сводя с Чимина анализирующего отстранённого взгляда. — Выводите их, Игнес. Я займусь им. Чимин переводит взгляд на Игнес, видит, как она кивает, как поднимается, чтобы опуститься на колени уже рядом с ним и Тэхёном. — Давай. Помоги поднять своего друга, — говорит она. Чимин не сразу понимает, что говорит она Тэхёну. Что речь вообще-то о нём. Но стоит Тэ послушаться, стоит только поднять его ослабевшее тело на ноги, а самому Чимину ступить два шага — и комнату накрывает тяжёлым, давящим куполом, а волна ужаса обдаёт тело кипятком, покрывает мурашками, поднимает волосы на затылке. Вместе со всеми Чимин застывает, неспособный двигаться. Он слабеет, дышать мгновенно становится тяжело, к горлу подкатывает склизкая, удушливая паника. В мгновенном потоке эмоций Чимин теряется, его крутит и вот-вот стошнит, он ослаб и дезориентирован, так что не сразу осознаёт: чувства не его. — Я останусь, — выпаливает раньше чем успевает осмыслить, выворачиваясь из некрепкой хватки друга и смотря на Бан Шихёка. Ответом ему становится взгляд пронзительно-понимающий. — Хорошо, — отвечает куратор, сразу же переводя взгляд на инструктора. — Игнес, — зовёт с ощутимой настойчивостью. Женщина кивает. Вопросов не задаёт. — Тэхён, идём. Давай, поторопись. Тэхён что-то говорит, кажется, сопротивляется вяло, но Чимин уже за ним не следит, практически без сил падая на колени рядом с Юнги. Сердце колотится, мысли плавают в панической дымке. Он сглатывает, силясь найти в себе успокаивающие слова. — Юнги, — зовёт его. Болезненно блестящие глаза смотрят в ответ. — Юнги, всё хорошо… Тут все друзья. Никто не ранит тебя. Дай нам помочь тебе, Юнги. Не сразу, лишь долгие мгновения спустя непримиримое воспалённое упрямство в глазах напротив ослабевает, заменяясь сначала болезненным сомнением, тяжёлой неуверенностью, и наконец — мечущимся, неустойчивым отголоском веры. Шихёк сидит рядом, напряжённая струна, Чимин лишь на секунду пересекается с ним взглядом и качает головой, одними губами произнося: «Он не помнит». Куратор хмурится, будто не расслышал, смотрит непонимающе, — а после распахивает глаза в потрясённом осознании. Чимин отворачивается: он бы хотел всё объяснить, но не время сейчас и не место. Он снова смотрит на Юнги, в его блестящие болью и затаённым страхом глаза. Довериться для него сейчас — всё равно что голыми руками баюкать в ладонях огонь. Юнги хочет поверить, но медлит, и вовсе не потому, что боится обжечься. Ведь на самом деле он здесь не руки, он — тот самый огонёк. Слабый, незащищённый, он едва светит и боится разгореться сильнее, ведь знает: стоит засветить сильнее, и тут же обожжёшь оберегающие тебя ладони. И тогда погаснешь сам, напоследок ранив того, кто пытался уберечь и помочь. Чимин откуда-то знает это, чувствует почему-то, чувствует так, словно невидимой нитью связан с Юнги, раскрыл его душу, взамен отдав свою. Он стискивает зубы, сердце болит, а пальцы зудят, так хочется прикоснуться, обнять прямо сейчас, сидящего перед ним, смотрящего беспомощно и непримиримо, обессиленного, своего, — но он лишь улыбается мягко и горько, зная, что все эмоции его Юнги чувствует как свои, и лишь говорит негромко: — Пожалуйста, Юнги. Всё хорошо. Я буду рядом, обещаю. Юнги хмурится и нервно дёргает уголками губ. Взгляд дёрганый и нервный рывками перемещается по лицу Чимина, ему за спину и на Бан Шихёка рядом с собой. Наконец возвращается к Чимину, и последний с облегчением видит в колючем взгляде нечто, похожее на согласие, на разрешение. Не скрывая поднявшейся в груди радости, Чимин улыбается, выдыхая облегчённо. — Спасибо, — шепчет совсем тихо. Оборачивается на куратора, утвердительно кивая. Тот уже готов, продвигается ближе и достаёт из кармана футляр со шприцом. — Это успокоительное, — сразу поясняет, заглядывая Юнги в лицо. — У тебя сенсорная перегрузка, нужно… Но не договаривает — новая волна ужаса накрывает его с Чимином, и Шихёк поднимает руки, медленно откладывает в сторону шприц. — Хорошо, ладно, — начинает медленно, примирительно. — Я не буду ничего делать. Тогда... Ты можешь идти? Юнги пронзительно смотрит несколько секунд. Медленно кивает. — Хорошо. Есть место, где тебе станет легче, но сперва до него нужно дойти… ты... ты точно сможешь? Чимин смотрит с волнением, но Юнги лишь упрямо кивает и с трудом поднимается на ноги, неловко опираясь о стену рукой. Чимин вспоминает, как эта же рука тяжело хрустнула недавно, и вскакивает следом, на автомате тянется помочь — но старший отшатывается, обжигает предостерегающим взглядом, и Чимин виновато тупит взгляд. Он забыл, Юнги теперь нельзя касаться. Снова. Как они шли, Чимин практически не помнит. В мыслях остался лишь снег, запорошенные улицы и шатающаяся фигура Юнги, бредущая впереди рядом с Бан Шихёком. В голове туман, и ни единой живой мысли. Кажется, Чимин даже чувствовать не может, во всяком случае, он даже не удивляется, когда конечным местом назначения оказывается серая коробка их общежития. Вокруг толпятся фигуры, мелькают люди в форме спецвойск, автоматы и рации, Чимин слышит шум помех, обрывки переговоров, вскользь замечает напряжённые лица, но сам взгляда не сводит с Юнги, что ещё секунду и, кажется, упадёт замертво. Но он не падает. Подъём по лестнице ощущается как подъём на эшафот, и Чимин, правда, уже не удивляется, когда куратор Бан подводит их к уже знакомой двери и открывает картой электронный замок. Мужчина ступает в зияющий темнотой провал, Юнги, чуть выждав, ступает следом. Последним в комнату заходит Чимин. После ослепительных лабораторных коридоров в комнате просто тьма кромешная, Чимину даже на секунду кажется, что он ослеп. Но длится это недолго: раздаётся щелчок, что-то прокручивается, и по помещению разливается ровный приглушённый молочно-серый свет. Чимин моргает и оглядывается, привыкая, замечая простую тумбочку, кровать и стул рядом. — Закрой дверь, Чимин, — просит Шихёк тихо. Чимин вздрагивает, но просьбу выполняет, заторможенно и дёргано оборачиваясь. Как только дверь закрывается, наступает мгновенная, почти неестественная тишина, и он понимает, что не слышит снаружи ни единого звука. — Что это? — хрипит Юнги негромко, в надломленном голосе недоверие пополам с напряжением. Он оглядывается, быстро находит глазами Чимина, тот видит направленный на него блеск чёрных глаз. — Я ничего не чувствую. — Это, — Шихёк вздыхает, он выглядит усталым. Его рука тянется к лицу, но мужчина одёргивает себя, точно опомнившись, и снова опускает её вдоль тела. — Это комната блокирует твои способности, чтобы ты мог отдохнуть от… перегрузки. Она звукоизолирована, так что снаружи тебя тоже ничто не потревожит. Я знаю, ты не любишь яркий свет, поэтому… — Я знал вас? — внезапно перебивает Юнги снова, заставляя Шихёка оборвать свой рассказ. Куратор поднимает взгляд, и на его лице Чимин видит такую боль, что на секунду у самого тяжко сжимается сердце. — Да, — отвечает Бан Шихёк, сразу же пряча взгляд. — Но это подождёт. Сейчас, пожалуйста, отдохни. Это может быть сложно, и всё же постарайся уснуть. Юнги смотрит несколько секунд, тяжело кивает и смотрит на Чимина. — Ты останешься со мной? — спрашивает прямо, так что Чимин вздрагивает. — Я!.. К-конечно. Он смотрит на Шихёка, не зная что ему делать. — Точно справишься? — уточняет Шихёк. Чимин не уверен, но всё равно кивает. — Хорошо, но недолго, и потом обязательно отдохни. Тебе тоже нужно поспать. Чимин кивает снова, скорее на автомате, нежели действительно соглашаясь. Куратор стоит ещё некоторое время, бросая взгляды с Чимина на Юнги и обратно, словно хочет что-то сказать, но в итоге бросает едва уловимое «Я пойду» и спешно направляется к двери. На полпути останавливается и, вернувшись, протягивает Чимину простую белую карточку-ключ. Скомкано кивает и наконец выходит за дверь. Когда они остаются одни, повисает невнятная тишина, такая противоестественная и странная, что Чимин моментально чувствует потребность заполнить её... вот только не находит на это ни капли сил. Тело налито усталостью под завязку, он даже моргает с трудом. И всё, что может — смотреть на Юнги, ожидая его действий. Тот недолго смотрит в ответ, затем отворачивается и забирается на кровать. Чимин опускается на стул. В приглушённом свете лампы кожа Юнги похожа на алебастр, глаза блестят глубокими чёрными морионами. Чимин завороженно смотрит в них, пока не осознаёт, что Юнги смотрит в ответ. Сглотнув, он неловко отворачивается. — Я правда знаю тебя? — мягкое шуршание низкого голоса вливается в уши, Чимин поднимает глаза, и встречается с чужими, излучающими подёрнутый пеленой усталости затаённый интерес. Чимин бы порадовался, если бы мог это делать. Кажется, сейчас он вообще ни на какие эмоции не способен. — Почему ты спрашиваешь? Юнги слабо приподнимает плечо, отвечая тихое и неоднозначное: — Пытаюсь понять, могу ли доверять себе. Чимин не знает, как ему это понимать. Всё, что он может — произнести на выдохе: — Постарайся поспать, — и приподнять уголок губ в попытке улыбнуться. Юнги смотрит на него непривычно долго, — настолько долго, что волоски на руках поднимаются дыбом, — а после произносит всё так же тихо: — Ты можешь уйти. Тебе тоже нужно отдохнуть, — поясняет он в ответ на непонимающий взгляд. Чимин хочет возненавидеть себя за то, какая радость поднимается внутри от этих слов. Тут же становится стыдно за себя, он сопротивляется самому себе, возражает неуверенное: — Нет… всё нормально, я… Но осекается, стоит взглянуть в чужие тёмные внимательные глаза. Кажется, они смотрят прямо в душу, но ведь Юнги сейчас не может его прочитать… — Всё в порядке. Ты можешь уйти, — повторяет Юнги. Облегчение прорывается из лёгких вместе с хилым выдохом, и Чимин ненавидит себя за это, но ничего не может поделать. Правда в том, что находиться рядом с таким Юнги ему невыносимо. Чимин подходит к двери и прикладывает карту к ридеру, когда его настигает хриплое: — Подожди, — Чимин не вздрагивает, но замирает, под шуршание неспешно отъезжающей двери поворачиваясь обратно к Юнги. — Как тебя зовут? Тёмные глаза смотрят из полумрака, и щемящее чувство разливается у Чимина в груди, сжимая сердце и впиваясь когтями в лёгкие. Всё то же лицо, всё те же глаза, что Чимин видел буквально несколько часов назад. Всё тот же Юнги. И вместе с тем совсем не он. — Пак Чимин, — едва разлепляя слипшиеся пересохшие губы, отвечает Чимин. Он вымученно улыбается, прощаясь, под шум закрывающихся дверей выходит в коридор. Путь до собственной комнаты — жалкие пять шагов. Чимин знает это, но чувствует, словно идти ему вечность. И он идёт и идёт, дышит тяжко, в ушах шумит и собственное сознание подводит. Среди шума в ушах он слышит собственное имя, повторяемое из раза в раз, но всё это так далеко, так нереально… — Чими? Тёплые ладони обнимают за плечи, Чимин вздрагивает и поднимает глаза. На него смотрит, взволнованно бегая взглядом по лицу, его лучший друг. Он выглядит растерянным, мягко обхватывает руками чужое лицо, большие пальцы скользят по щекам — и тогда Чимин чувствует, что всё лицо его мокрое. — Что случилось? — всё тот же низкий голос друга, наполненный мягкостью и беспокойством, заставляет сердце заболеть так сильно, что теряется воздух. Чимин смотрит в ответ, в излучающие заботу глаза — и всё это оказывается чрезмерным для него. Он открывает рот, чтобы сделать глоток воздуха — и громкие, задыхающиеся рыдания вырываются из груди без предупреждения. Ноги подкашиваются, и если бы не Тэхён, подхвативший под мышки и медленно опустившийся с ним на пол, Чимин бы упал. Да он и падает — только не на пол, а в объятия лучшего друга, ломко всхлипывая, подвывая и вскрикивая, как раненый, хрупкий, сломанный зверь. — Он не помнит… не помнит ничего, — давится слезами, говорит бессвязно, почти не осознавая, что говорит вслух. — Юнги… не помнит меня. Он всё забыл, он не помнит, Тэ! Он плачет долгими приступами, то успокаиваясь, переводя истеричное, вздрагивающее дыхание, то снова заходясь в истерике, надрывно, изнуряюще и с полной отдачей. Время от времени ощущение себя в пространстве возвращается, и он чувствует, как длинные пальцы Тэхёна перебирают волосы и массируют затылок, а руки проходятся по плечам и спине, успокаивая. От этого становится лишь больнее. Время растекается по лицу слезами из глаз и высыхает на раскрасневшихся щеках ими же, оседает ноющей игольчатой болью в затылке, пока Чимин дрожащими пальцами цепляется за плечи лучшего друга, вздрагивая раз от раза от искр затихающей истерики. В клетке собственных всхлипов, в темноте закрывшихся от усталости глаз, Чимину кажется, что надежды нет. Когда Тэхён, осторожно придерживая дверь, выскальзывает в коридор, там его уже ждут. Ребята собрались в коридоре, тихо-встревоженные, взъерошенные, как воробьи на ветке. — Как он? — тут же осведомляется Сокджин, стоит двери закрыться с негромким звуком. — Уснул, — отвечают тихо. Тэхён и сам тихий и странно осунувшийся, словно отчаяние Чимина передалось и ему. У Чонгука между лёгкими что-то сжимается, и Тэхёна хочется обнять до болезненного сильно. — Ладно… Нам всем стоит отдохнуть, — негромко произносит Намджун. — ПиДи придёт завтра… точнее, уже сегодня, — поправляется он, сконфуженно почесав затылок. — Времени немного, но, в любом случае, давайте попробуем поспать. Хосок рядом кивает, приобнимает за плечи Джина и, ненавязчиво подтолкнув, уводит того в сторону спальни. Тот мешкает, смотрит на Тэ, но всё же позволяет своему парню себя увести. Тэхён же провожает их неопределённым, пустым как будто взглядом, в последний раз смотрит на Чонгука и, развернувшись, скрывается за дверью. А Чонгук… не может. Он смотрит на дверь, за которой скрылся Тэ, всё ещё видя вместо неё осунувшееся лицо и опущенные плечи Тэхёна, до сих пор будто смотрит в усталые, потухшие глаза — и не ощущает в себе сил оставить его сейчас, когда он так потерян. Внезапно он чувствует руку на своём плече, оборачивается — и видит рядом Намджуна. Он забыл, что лидер ещё здесь. — Всё нормально, — приподняв уголки губ в слабой улыбке, говорит он. — Иди к нему, — он коротко указывает подбородком на дверь, мягко похлопывает ладонью по плечу и отступает, чтобы обернуться уже у двери в комнату. — Давай. Это даёт нужный стимул, и Чонгук наконец перестаёт мешкаться, когда его парень нуждается в поддержке. Благодарно кивнув улыбнувшемуся Намджуну, он поворачивает ручку и скрывается за дверью в комнату Тэ и Чимина. У него занимает секунду, чтобы пробежаться взглядом по комнате и остановиться на фигуре Тэхёна, замершей у изголовья чиминовой кровати, и замереть самому. Непривычно тихий, с нескрываемой усталостью и тяжёлой тревогой, отражающейся на лице, Тэхён напоминает чуткого Ангела-хранителя, защищающего чужой сон. Сидящий лицом к двери, он точно заметил появление Чонгука, но не отводит взгляда от свернувшегося под одеялом спящего разбитого Чимина, нежно перебирая растрепавшиеся блондинистые волосы. Чонгук на несколько секунд в нерешительности замирает у двери, не смея нарушить тишину, но после всё же присаживается с другой стороны. Медлит, прежде чем накрыть руку старшего, свободно лежащую на одеяле. Тэхён молчит, не двигается. Словно сам пребывает во снах вместе с Чимином, чтобы охранять его и там. Когда он говорит, Чонгук не сразу осознаёт, настолько голос старшего приглушён и печален. — Он так плакал… — шепчет он тихо. Рука в чужих волосах застыла, но Тэхён не спешит её убирать. — Никогда не видел его плачущим так долго… Чонгук тяжело и потеряно молчит. Не только Тэхён, никто раньше Чимина таким не видел. Макнэ помнит, как попал сюда впервые, как познакомился с каждым, в том числе с Чимином. С самой первой встречи младший понял, какой тот добрый и беспредельно светлый позитивный человек. Он видел его улыбку, та всегда была такой чистой и искренней, как аксиома для них всех. И пусть он ревновал Тэхёна к нему, всё равно никогда бы не смог возненавидеть, и прекрасно понял бы, если бы в итоге Тэхён выбрал его. Чонгук и представить не мог, что год спустя увидит разбитого, сломленного Чимина, рыдающего на коленях Тэхёна на полу в коридоре их общежития. Худшее, что есть в этом мире, ‐ плач человека, который этого совершенно не заслуживает. — Что там случилось? — Чонгук сглатывает, прежде чем спросить, и всё равно его шершавый шёпот приходится по тишине резко, как наждачная бумага. Тэхён лишь поджимает печально губы, коротко качает головой. Взгляда со спящего Чимина не сводит. — Я спросил, но он… Повторял что-то, что-то про Юнги, что он не помнит, — Тэхён наконец поднимает глаза, смотрит в глаза, чему Чонгук поначалу радуется, но только поначалу. Потому что, хоть он и не умеет читать эмоции, в бездонных кофейных глазах напротив он видит плескающуюся в них вину. — Что-то случилось там, пока нас не было. Пока меня не было. — Ты не виноват, хён, — шепчет Чонгук, коротко сжимая чужую руку. — Ты не мог знать, что он в одиночку пойдёт искать Юнги-хёна, не мог знать, что случится. И Чимин-хён сам никогда бы не винил тебя за это, ты знаешь. Знаешь ведь? Скажи, что знаешь. Тэхён молчит, отводя взгляд, и это больно царапает по грудной клетке. Чонгук резко убирает руку, подскакивая с места. Тэхён поднимает глаза, следя за тем, как Чонгук обходит кровать и приближается к нему, нависая с высоты своего роста. Старший смотрит на него, и Чонгук вздыхает и склоняется ближе, легко стукаясь лбом с Тэхёном, рукой скользя к шее и зарываясь в волосы на затылке, удерживая старшего на месте. — Всё будет хорошо, — выдыхая, шепчет, закрывая глаза. — Всё наладится. Правда, хён. Верь мне. Он не знает, откуда в нём эта уверенность, имеет ли он право заставлять Тэхёна верить тоже, но с другой стороны — разве можно жить, ни на что не надеясь? Разве жизнь это вообще тогда? Долгие секунды их пересекающееся дыхание растворяется в сумраке комнаты; неощутимое и хрупкое, оно разрушается скрипом матраса, когда Тэхён поднимается со своего места. Чонгук чувствует давление тёплых ладоней на своих плечах, заставляющее опуститься на кровать, после чего на него забирается Тэхён, стиснув собственными бёдрами его. Матрас тяжко прогибается под чрезмерным весом. Всё, что Чонгук может в этот момент, — обнять прильнувшего к нему старшего, неуверенно гладя спину и лопатки, пока чужое тёплое дыхание щекочет шею. — Я верю, — шепчет Тэхён, водя носом по чужой шее, руками крепко опутывая тело, практически лишая возможности двигаться. — Верю тебе… Он сидит на Чонгуке, облепив младшего конечностями словно коала, вдыхая запах пота с чужой шеи, и не было ещё раньше момента, когда старший был бы так хрупок и беззащитен перед ним. Чонгук перехватывает его крепче, зарываясь носом и целуя растрёпанную вихрастую макушку. Вдруг он чувствует, как что-то коротко цепляет его ногу, коротко царапает, как веточка или вскользь пролетевший камешек. Чонгук аккуратно скашивает взгляд вниз — и дёргается, чуть не свалившись на кровать, когда замечает шипастый хвост, медленно уползающий под кровать. — Ммм, — потревоженный движением, мычит Тэхён, удерживая младшего от лишних движений. Бархатный шёпот теплом касается уха: — Не шуми, Чимина разбудишь. — Под кроватью… — Ну чего ты нервничаешь? — перебивая, мягко ворчит на него Тэхён. — Ничего там нет, всего лишь Ромашка… — Ты впустил его?! — громким шёпотом ужасается Чонгук. Прежняя расслабленность мгновенно сменяется тревогой, он крепко стискивает старшего в объятиях, напряжённо наблюдая за тем, что творится на полу. Нужно позвать Намджуна, и срочно! Но Тэхён словно не понимает: по-прежнему сидит расслабленно, младшего конечностями оплетя, голос его мягкий и вкрадчивый, совсем не сочетается со смертельной опасностью, подстерегающей их под кроватью. — Конечно, впустил. Где, по-твоему, ему иначе ночевать? На улице? — он кладёт руку на чужое предплечье, чуть сжимая и массируя. — Пожалуйста, отпусти. Мне больно, когда ты так сжимаешь. Чонгук отпускает, спохватившись, и Тэхён снова занимает удобную позицию, уткнувшись другому в шею. Под мирное сопение Чонгук пытается судорожно придумать, как быть дальше. — Он опасен, хён… — когда Тэхён замирает, снова заговоривает осторожно. — Он убил людей, и… Чонгук замолкает, растеряв слова, пока Тэхён отстраняется, разлепляя объятия. Младший ощущает тёплые ладони на своём лице, и поднимает глаза, чтобы встретить проницательные карие омуты. Губы обветренные близко-близко, Тэхён пахнет теплом и самим собой, и это так… чувственно. — Почему ты боишься? Ты его создатель… — Именно поэтому!.. — выпаливает Чонгук, испуганно замолкая, когда понимает, что сказал это слишком громко. Тэхён замирает, под кроватью беспокойно начинает возиться чёрный шипастый монстр. Существо, созданное страхами и кошмарами Чон Чонгука. Прямо сейчас тот всем собой ощущает его напрягающее присутствие, покалывающее кожу беспокойными разрядами. — Я знаю, что это плохо закончится, — шепчет Чонгук. Он смотрит в глаза напротив, сглатывает шершавую сухость. — Так уже было… Один раз. Он зажмуривается горько, ожидая, что теперь-то Тэхён отстранится окончательно, и на его лице появится испуг, или хуже — ужас и отторжение, а Чонгук не готов этого видеть. Но старший почему-то не отстраняется, с колен не слезает и вообще не двигается. Может, просто в шоке, думает Чонгук, пока слуха не касается тихое и опечаленное: — Когда это случилось? Чонгук не знает, от чего точно он распахивает глаза: от удивления, что хён задаёт этот вопрос, или от сочувствия, что заливается в уши через мягкий голос Тэхёна. И в глазах его — не страх, а мягкость и успокоение. — В школе. Год назад, — выдыхает Чонгук, не до конца осознавая, что он говорит и как говорит. — Мальчику из моего класса нравилась девочка, но она отказала ему, сказала, что ей нравлюсь я. А я, меня никогда не травили, я и понятия не имел…! Слова изо рта льются сами собой, будто скотч сорвали с губ, и признания посыпались одно за другим. Чонгук губы закусывает и жмурится, пальцы на чужой талии сжимаются сильнее, но Тэхён не говорит ему ничего, слушает, как младший заговаривает, обрывает себя, начинает снова. — Один раз он подкараулил меня на перемене… — тяжело сглатывает, говорит с трудом, — начал издеваться при всех… и я не знал, что делать, я был так… растерян… и потом это случилось. Переводит дыхание, чужого взгляда старается избегать. — Что-то случилось, не знаю как, оно просто вылезло и… напало. Он слышит громкий вдох Тэхёна и яростно зажмуривается. Ну вот и всё. Теперь точно. Тэхён испугается, отпустит, отсутпит… — Что с ним стало? Чонгук вздыхает. Кусает губу. Вот оно. — Монстр прокусил ему ногу и… — Я не про парня, — перебивает Тэхён. — Что стало с тем, кого ты создал? Чонгук вскидывает голову, удивлённо распахнутые глаза встречаются с внимательными карими, контакта с которыми до этого так старательно избегали. — Почему ты спрашиваешь о нём? — Потому что беспокоюсь, — небрежно пожимает плечами Тэхён. Чонгук поражён. — Оно напало на человека… — А вот и нет, — возражает Тэхён. Взгляд становится серьёзным — внезапно, как переключателем щёлкнуло. — Это человек напал на тебя. И ему повезло, что легко отделался: будь там я, я бы голову ему оторвал. Тэхён это может, Чонгук верит. Под кроватью шебуршится и скребётся, беспокойно копошится, пока наконец наружу не высовывается вытянутая и явно настороженная морда. Ноздри беспокойно и шумно втягивают воздух раз, два, затем поворачивается на парней. Тэхён смотрит в ответ и умильно улыбается. — Посмотри на него. Он спас нас. Дважды. Если бы не он, что было бы с Чимином и Юнги? Где были бы мы с тобой? Ребята? Чонгук вздрагивает крупно, стоит вспомнить солдатов с автоматами, перепуганного Тэхёна и ребят за спиной Игнес Берга. Монстр словно чувствует — смотрит на него. Голос Тэхёна мягко вливается в уши, привносит смыслы новые осторожно, минуя барьеры и страхи. — Ты винишь себя за то, что позволил себе защититься, но посмотри: без него нас бы здесь не было. Без тебя. Ты породил это, позволил страху стать твоим оружием, — и последнее, склонившись над ухом, — Это удивительно, Гуки. Ты удивительный. Чонгук выдыхает судорожно, мурашки бегут по рукам и спине. Он смотрит на монстра, но видит его теперь совсем по-другому, как будто через калейдоскоп или цветное стекло. В этой крупной продолговатой морде он узнаёт что-то от капибары, а шипы от дикобраза — эти животные ему нравились в школе. И чёрные живые глазки смотрят не бездумно, в них опаска, ожидание и человеческое совершенно понимание. Неуверенно протягивает руку, внимательно наблюдая за реакцией. Но его не боятся, наоборот, внимательно принюхиваются и затем подставляют крупную морду, довольно помуркивая, когда Чонгук пальцами касается кожи в основании шипов. Чонгук улыбается кратко, но что-то заставляет его остановиться, рука опускается вниз, напоследок коротко мазнув по любопытному носу. — Предыдущий… не выжил, — говорит, разворачиваясь обратно к Тэхёну. Тот опечаленно поджимает губы, и Чонгук закусывает свою: теперь ему действительно жаль собственное создание. — Не знаю, почему. Я потерял сознание, а когда очнулся… он лежал мёртвый. Без лишних слов Тэхён просто его обнимает. Ромашка возится беспокойно, тянется ближе, мордой под руку тычась, и Чонгук на этот раз не боится, кладёт ладонь и гладит фырчащую шипастую физиономию. Из груди вырывается продолжительный вздох, и будто растворяется что-то большое, тяжёлое и неприятное, что до этого говорить и дышать мешало. — Давай-ка пересядем ко мне на кровать, а то ты себе, наверное, всю задницу отсидел, — говорит Тэхён, отстраняясь и увлекая Чонгука за собой. Губ старшего касается улыбка, и он фыркает: — Будет обидно, я знаю, у неё есть гораздо лучшее применение… — Хён! — коротко вскрикивает Чонгук, тут же вспыхивая и бросаясь на Тэхёна, но в последний момент путается в затёкших ногах и сбивает с ног Тэхёна, вместе с ним заваливаясь на кровать. Он упирается старшему в грудь, открывает рот — и замирает, слыша, как на соседней кровати беспокойно ворочается Чимин. Тэхён под ним замирает с огромными испуганными глазами, и даже Ромашка, кажется, перестаёт возиться и шумно дышать. Чонгук напряжённо слушает, как Чимин переворачивается на другой бок, как тяжко вздыхает и, наконец, затихает. Он переводит взгляд на замершего внизу Тэхёна. Их взгляды пересекаются, и обы прыскают от смеха, а затем одновременно закрывают друг другу ладонями рты. Чонгук хихикает, ничего не может с собой поделать. В комнате Тэхёна, вдвоём на одной кровати, со спящим Чимином под боком и монстром из собственных кошмаров, кажется, он абсолютно счастлив.