«Забота»
Чонгук просыпается, еле разомкнув тяжелые веки. Альфа сначала не может понять, где находится, уставившись немигающим взглядом в земляной потолок их укрытия, затем, как только помутневшее сознание приходит в норму, резко подскакивает чуть не ударившись головой, вовремя успев пригнуться. Он принимает сидячее положение, отяжелевшую голову уперев о ладонь, локтем тем временем уперевшись о согнутое колено, оглядывается на сколько может, щуря до этого привыкшие к полумраку леса глаза из-за пробирающегося сюда пусть и рассеянного солнечного света. Он хрипит, пытаясь прочистить горло от вставшего поперек него кома, и, вновь улегшись на спину, в следующий момент перекатывается наружу, покидая карман. Дневной свет ослепляет оборотня на секунду, заставляя замереть, голову спрятав в упершихся в землю локтях, но он тут же садится на колени, откидывая назад голову, все еще прикрыв веки. В груди неприятно печет и что-то сковывает все движения, даже дышать нормально мешает, голова при этом пухнет, под тяжестью своей так и норовя свалить альфу в бок, на расшарканную поблизости мокрую землю. Чонгук прислушивается к тишине вокруг, нарушаемой отдаленным журчанием воды, принюхивается ко влажному воздуху и разлепляет наконец налившиеся янтарным глаза. Первой мыслью тут же вспыхивает в голове короткое, но взвывшее тревожной сиреной «Тэхен». Альфа подрывается, шипит от боли в груди, резким разрядом тока пронзившей тело, но невзирая на нее, принимается оглядываться, судорожно сжимая кулаки, неосознанно сгребая в них землю. Тэхен пропал. Чонгук шумно вбирает в легкие воздух, морщась от неприятного болезненного давления в них, пытается найти запах омеги, но голова от этого еще больше пухнет, отказываясь соображать. Он уже собирается перевоплощаться, намереваясь своему волку отдать бразды правления, ибо тот гораздо лучший сыщик, но гневное рычание, доносящееся из-за спины, останавливает его, заставляя замереть и осторожно обернуться. На этом перелеске довольно мало деревьев, солнечные лучи, не видя преград, во всю озаряют небольшую полянку, давая ей подсыхать после продолжительного дождя. Поэтому, стоящего на противоположном пригорке, залитого желтым свечением светло-серого волка Гук видит просто прекрасно. Зверь зло смотрит на него, спрыгивает вниз, порыкивая, и с особенной грацией ступает к навесу, голову держа нарочито высоко. Сердце альфы на секунду успокаивается, когда он узнает в нем своего омегу, глупо таращась ставшими совсем круглыми глазами, вытянув при этом лицо, пока сидит голой задницей в сырой земле среди обломков веток и корешков. Увидь он себя сейчас со стороны, захотел бы провалиться сквозь эту самую землю от стыда, но сейчас мозг альфы способен только сменить изумлённое выражение на более серьезное и даже хмурое, когда Тэхен обходит его по кругу, явно осматривая, и останавливается напротив, выплюнув из пасти пару полевок. Тушки трех мышей остаются безвольными куклами лежать перед Чонгуком, вытаращившимся на них, как на нечто сверхъестественное, пока омега идет под навес и там оборачивается в человека, тут же стыдливо отворачиваясь, усевшись к выходу спиной, прижимая к груди вытащенные откуда-то тряпки. — Не смотри. — рычит Ким, чувствуя на себе чужой взгляд, пока, сидя на коленях, кутается в свою испачкавшуюся рубаху и белье. Он подхватывает штаны, вешая те на локоть, выходит из кармана, щурясь от падающих лучей солнца и, не глядя, кидает вещь во все еще изумленного альфу. — Оденься, надеюсь они на тебя налезут. Чонгук молча залезает в широкие брюки, что приходятся ему в обтяжку, вынув правда ненужную давящую шнуровку, намеревается встать на ноги, но подошедший ближе омега, явно чем-то раздраженный, снова рычит на него, заставляя не двигаться, сам садится на колени рядом с ним и, насильно отодвинув его руки в стороны, принимается осматривать его рану. Альфа наконец замечает своеобразный бинт у себя на груди, все это время мешающий ему, шикает, когда чужие пальцы надавливают на края раны, и перехватывает запястье Тэхена, когда тот слишком больно давит на самый центр. — Что ты делаешь? — шипит он, растерянно и гневно одновременно глядя на омегу, что поднимает на него не менее пронзительный взгляд, упрямо стреляя молниями из своих серых глаз. — Тебя нужно осмотреть, чтобы потом не стало хуже. Так и продолжишь кичиться своей мощью, пока даже на ногах устоять не можешь? — он еще ближе подсаживается, коленями задевая раздвинутые бедра альфы, и, будто залезая в объятия, прижимает голову к чужим ключицам, закрывая тем самым их обладателю обзор своей макушкой. — Пока я не отгрыз тебе ухо, лучше послушайся меня всего один раз. Чонгук замирает. Угрозой отгрызть ухо всегда пугала его мама, — так волчицы присмиряли своих непослушных или нашкодивших детенышей, — он уже и забыл, когда в последний раз слышал подобное в свой адрес. Подумать только, этот сын вожака, наверняка воспитанный с малых лет как суровый воин, с виду весь такой холодный аристократ, может быть и домашней женушкой, когда приспичит. Вон, еду своему альфе принес, обхаживать пытается. Чонгуку от этого непривычно максимально. Слишком странно получать столько внимания в свой адрес, тем более от явно ненавидящего его омеги, пообещавшего загрызть его после возвращения с войны. Гуку одновременно и нравится эта перемена в поведении Тэхена, то, как он пыхтит, пытаясь осторожно развязать бинты на его груди, задевая холодными пальцами кожу, при этом явно не контролируя нотки переживания в своем феромоне; и не по себе становится, потому что он здесь должен защищать и оберегать слабую омегу. Слабую в прямом смысле, потому что после обнюхивания в Тэхене должны были пробудиться все омежьи инстинкты, до этого скрытые за стеной доминирования и воинской натуры. Его поэтому альфа и отвел сразу после помолвки в домик, не давая ни на минуту дольше задерживаться среди волков, теперь представляющих для него опасность. У него вообще течка могла начаться после признания своей пары, готовя омегу к предстоящей брачной ночи и вязке, а домик должен был служить надежной крепостью, защищающей от Чонгука в первую очередь, на которого помолвка повлияла не менее сильно. Но кто же знал, что все вот так внезапно сорвется и пойдет через одно место. — Хватит, говорю, от меня убегать. — Ким его за плечи хватает, призывая тем самым сидеть неподвижно, ворчит и цокает, так и загораживая Гуку обзор своей головой. — Хочешь подохнуть от заражения — пожалуйста. Вот только знай, я брошу тебя прямо на этом месте. Альфа бурчит себе под нос что-то невнятное, потому что ему не нравится вся эта ситуация, но с темпераментом Тэхена его угроза кажется совсем реальной, так что Гук решает от греха подальше забить временно на собственную гордость, ожидая конца осмотра. Давка от повязки на его груди понемногу слабеет: омега развязал узел, и теперь осторожно снимает первый слой бинта. Альфа даже улыбается, глядя на серую макушку у себя под подбородком, немного назад откидывается, чтобы Тэхену пришлось склониться к нему сильнее, холодными ладонями упершись в напрягшуюся грудь, шире улыбается, еле сдерживая смех, когда на него снова зыркают глаза-селениты, и, если бы у него сейчас был хвост, наверняка бы завилял им в разные стороны. Омега игнорирует его внезапно ставшее игривым настроение, молча переводит взгляд на поле своих действий, подавляя разочарованный и раздраженный одновременно вздох. Работы ему предстоит много. — Ай. Мне же больно, женушка. — шипит Чонгук, нарочито закрыв один глаз в гримасе и наклонив в бок голову, пока губы его предательски улыбаются, растягиваясь чуть ли не до ушей. Тэхен дальше молча тянет за бинт. Вопреки веселью альфы, дела с его раной обстоят не очень-то и хорошо. Омеге бы осмотреть ее под дневным светом, да оценить глубину и степень тяжести. Он не раз оказывал первую медицинскую, так что знает, что делает, но запекшаяся кровь, прилипшая к ткани и не пускающая ее ни в одну сторону, создает проблему. Это безобразие смочить бы водой, чтобы корочка хоть немного размякла, но он решает не церемониться, — видимо сидящий на левом плече бесенок перетягивает сознание на себя, — намереваясь проучить альфу за все свои страдания, поэтому на пробу дергает. Гук над ним вздрагивает, пытаясь что-то возразить, но омега, решив не дожидаться его разрешения, резко дергает еще, уже сильнее, почти на половину отодрав предпоследний слой перевязки. — Я же сказал, что мне больно! — взвывает над ним альфа, резко подавшись вперед, тем самым роняет Тэхена на спину, сам наваливаясь сверху, руки его отрывая от себя и зажимая над головой. В его взгляде явное бешенство, ноздри раздуты, вены снова показались на шее, оплетая ее отлично заметными молниевидными полосами. Он тяжело дышит, порыкивает даже, что пару капель слюны капает на лицо Тэхена. Ему правда больно, аж до вспышек перед глазами и разрядов тока по всему телу. Глубокая рана снова начинает кровоточить, заливая красным свисающую с нее полоску бинта. Чонгук про нее почти сразу забывает, застыв из-за зрительного контакта с испуганным омегой. Спустя секунду альфа осознает, что гнев его больше берет не из-за глупой боли, что можно перетерпеть, а из-за собственного бессилия. Его омега сейчас волнуется за него, переживает. Зверь хочет вырваться наружу, сообщить, что с ним все более чем в порядке, но человек не может найти даже нужных слов, все еще задетый чужой строптивостью и непокорностью. Он уже на себя злится, потому что опять не удержал свой пыл в руках, опять напугал Тэхена. За это надо бы извиниться по-хорошему, тот ведь хотел помочь, но гордость, чертова гордость не дает этого сделать. Ему остается только замереть, нарушая тишину между ними лишь своим сбитым дыханием. — Извини. — шепчет омега, уменьшаясь в размерах. Он признает чужую силу, подчиняется ей, испуганно таращится, не отводя от альфы глаз, таких больших и чистых, что у Чонгука вверх дном все внутри переворачивается, волк в ярости воет, мечется по грудной клетке, органы снося в сплошной фарш, в голову ударив чертовыми гормонами. Время будто останавливается. Гук, как завороженный, не может оторвать от Тэхена взгляда, внимательно рассматривая его залитое солнечным светом лицо. Волосы Тэхена разметались по земле, красивой гривой обрамляя голову, порозовевшие губы приоткрыты, нижняя даже подрагивает мелко, а капельки слюны на красных щеках сейчас кажутся такой правильной для альфы картиной, что тот, не отдавая себе отчета, вновь склоняется, обе руки омеги крепче прижимая к земле. Чонгук напрягается весь, готовясь чуть что, крепко удерживать строптивца, и, потеряв связь с реальностью, касается губами чужого лица, даря легкий, успокаивающий поцелуй. Это его омега. Омега, которую его волк признал в качестве пары, омега, которую он покрыл своим запахом, а не мешало бы собой. Да, у них должна была быть сцепка еще давно, волк внутри уже не может ждать. Волку нужно полностью пометить свою пару, чтобы никакие чужаки больше никогда не смели ее касаться. Волку нужно ее защищать, а без сил это не получится, поэтому нужно ей доверять, позволять за собой ухаживать, пока слаб. Зверь внутри давно уже все решил, подталкивая хозяина наконец действовать. Но у того все еще тяжелым грузом на шее висит гордость, чертова гордость… — Это ты меня прости, — на выдохе шепчет Чонгук, носом зарываясь в чужую шею, и прикрывает на секунду глаза, успокаиваясь от его феромонов, — я сам не свой. Пожалуйста, продолжай. Они должны научиться доверять друг другу, чтобы союз был крепким. Тэхен кивает, поднимается с помощью Гука и, спросив на этот раз разрешение, плюет на рану несколько раз, пока та не размякает. Спустя пару минут он уже осторожно снимает последний слой бинта, наматывая его на свою ладонь, пока альфа послушно следует за его движениями, чтобы удобнее было работать, пригинает даже немного голову, позволяя омеге, встав на колени, тем самым немного возвышаясь над сидящим альфой, отряхнуть спину от мелкого мусора и пыли. Не удержавшись, Тэхен еще и черные волосы его ерошит, выбивая застрявшие там листочки и веточки, пока большие и крепкие ладони осторожно сжимают его бедра. Эта поза обоим кажется такой правильной, что никто не решается нарушить минутную идиллию.***
Перекусив, пара вновь выходит к реке. Чонгук и на этот раз позволяет за собой поухаживать, стоя у берега, руки раздвинув в стороны, пока омега вьется вокруг, все теми же бинтами, смоченными в холодной воде, обтирая его грудь. Альфа напрягает живот, ехидно улыбаясь, когда замечает косые, явно любопытные взгляды на своем теле, посмеивается тихонько, заслышав возмущенное фырканье, и тут же получает тряпкой «по шее». На воспаленный ум приходит недавняя картинка лежащего на земле омеги с раскинувшимися в стороны полами рубашки, обнажившими довольно неплоскую грудь с торчащими в стороны ярко-розовыми, почти малиновыми, сосками. Да, он боковым зрением умудрился заметить их и даже успел представить в своих руках. Чонгук сам себя называет конченным извращенцем, потому что поглядеть на понравившиеся ему холмики еще раз хочется, тем более рубашка на Тэхене даже сейчас не застегнута за неимением пуговиц, открывая миру подтянутый живот и солнечное сплетение, скрывая только самое интересное, но альфа на все двести процентов уверен, что ему не только ухо оттяпают за проявленную дерзость, его загрызут намертво, оставив на этом самом месте коротать последние минуты жизни, обдумывая свой поступок. Но грудь-то хороша, мягкая, наверное. — …Чонгук! Замечтавшийся о своем альфа не сразу замечает удары по плечам и который гневный вскрик Тэхена, пытающийся его дозваться. Вздрогнув, он глупо моргает пару раз, прежде чем вопросительно взглянуть на омегу, что уже успел не то, что его обтереть, — себя привести в порядок. Мокрые волосы забавными завитками спадали на красное от злости лицо, и маленькие капельки искрящимся бисером падали вниз. — Я говорю, давай пойдем вниз по реке. — все еще стараясь быть спокойным, цедит он, — Мы еще успеем вернуться. Нужно забрать ожерелье. До Чонгука не сразу доходит смысл его слов. Он завороженно прослеживает за кистью омеги, что дотрагивается до тонкой шеи и острых ключиц, так аппетитно сейчас сияющих на солнце. Там пусто, а должно быть ожерелье, быстро догадывается альфа, не без труда выпутываясь из собственных похабных мыслей. — Наверняка оно упало, когда я потерял сознание. Нужно вернуться туда- — К мертвому телу того волка? — резко перебивает Чонгук, явно обозлившись. Его глаза в миг наливаются желтым, пока руки с хрустом сжимаются в кулаки. — Кто он тебе? Почему похитил?! Эти вопросы гложили его на протяжении всего их путешествия, съедая изнутри, и наконец он имеет возможность получить на них ответы. Как бы ни была важна реликвия, он не сдвинется с места, пока не выяснит, как его омега связан с тем чужаком, из-за которого сорвалась их помолвка. Гнев с каждой секундой бурлит в нем все больше, особенно при виде растерянности на лице омеги. — Он командир одного из отрядов отца. — Тэхен явно что-то не договаривает, это видно по его нахмурившемуся лицу и дергающейся в порыве обнажить клыки верхней губе, что он пытается контролировать. — Сейчас это уже в прошлом, ты убил его, так зачем спрашивать? Давай вернем наши реликвии в поселение. Головой Чонгук пытается прислушаться к его словам, твердит недавно установившуюся мысль о доверии, но зверь внутри не дает, он чует что-то неладное в запахе омеги, чует неведомые ему нотки страха, страха не за свою жизнь, а за что-то иное. Это заставляет волка беситься, будто заражая бешенством, рычать озлобленно, пуская густую пену из пасти, и щетиниться, будто готовясь в любую секунду вырваться наружу. — Почему он тогда выкрал тебя? — пытается еще спокойно говорить Чон, но все равно пускает вибрации в голос, тем самым выпуская свою доминантную сущность, подавляющую и подчиняющую омежью. Тэхена начинает мелко потряхивать, но он стойко вскидывает голову вверх, отказываясь повиноваться. — Ты пытаешься его сейчас защитить? Кто он тебе, отвечай! — Нет, не пытаюсь! — кидает в ответ Ким, но неосознанно делает полшага назад, ломаясь под натиском альфы, выпустившего терпкий феромон. Тэхен скалится тоже, давя скулеж, кулаки сжимает, вытянув руки по швам. Будь он волком, сейчас невольно бы опустился к земле, прижимая к голове уши, что внутренний зверь и делает, явно боясь альфу, но человек не сдается. Чонгук не имеет права так его допрашивать, успокаивает себя он, но тело все предательски дрожит и ноги подкашиваются. — Отвечай мне. — на низких тонах скалится Чонгук, от чего мышцы на его теле раздувает, и покрывшаяся тонкой коркой рана вновь начинает кровоточить, пуская алые дорожки по рельефу торса. В воздухе, кажется, начинают проходить электрические разряды. Чонгук и сам не понимает, почему так сильно злится. Он видит, как омегу ломает под его натиском, видит, как она его боится, но даже при этом показывает зубы. Где-то в уголке сердца ему больно становится, что его омега так защищает чужого альфу, больно от того, что он снова ее пугает, но гнев эту боль перевешивает, густой горячей желчью обливая внутренности. Ему нужно узнать, как Тэхен был связан с тем альфой, чтобы навсегда избавиться от его образа в голове, заставить и Тэхена его забыть, переключить все внимание на себя. Он понимает, что ревнует, по-животному ревнует свою пару, утешая себя лишь тем, что уже избавился от соперника. Видимо дело все в усилившихся гормонах, пробудившихся после обнюхивания. Признав пару, альфы становятся агрессивными, как во время гона, потому что начинают действовать те же рецепторы, призывающие его защищать и оберегать. Альфы, как и омеги, становятся в разы чувствительнее обычного, потому что их организмы готовятся к сцепке, которая у этой пары так и не произошла, поэтому гормоны, не найдя выхода, начинают крушить тела изнутри, ломая сущность на кусочки. Это может быть опасно. Когда поток крови становится совсем сильным, Тэхен вскрикивает и сдается. Он впервые в жизни так натурально боится чего-то, что не знает, как поступить. Его внутренний волк, наоборот, подрывается к своему альфе, прекрасно понимая, что того следует успокоить немедленно, но омега не позволяет сделать себе и шага. Вместо этого он стремительно усаживается на одно колено, голову опустив вниз, выражая полное подчинение, и, наперед зная о последствиях, все же произносит, кусая губы: — Это был Ким Намджун. Командир правого крыла войска Восточного леса. Мой бывший кандидат в мужья. Мы расстались, как только отец принял решение, касательно нашего с тобой брака. Теперь он в прошлом. Говорит на одном дыхании, даже не глядя на меняющегося в лице Чонгука. Тот молчит секунду, переваривая информацию, а уже в следующую рычит озлобленно, неосознанно выпуская когти и зубы, сверлит сидящего взглядом и тяжелой поступью идет к нему, за собой оставляя дорожку из капель крови. Тэхен жмурится, ожидая наказания, потому что почетная омега, имеющая больше одного партнера, считается нечистой, и плевать всем, что между ними ничего никогда не было, его репутация уже запятнана. Будь он обычной рядовой омежкой, возможно, никто бы и не обратил внимания, для простых смертных дозамужняя жизнь — дело их собственное, их основная задача — продолжение рода, поэтому на них чаще просто закрывают глаза. Но он особенный, ему с детства прививали воинский дух и любовь к стае. Тэхен рос среди строгих, а иногда даже презренных взглядов старшин, с четкой установкой перед глазами на то, что в любой момент должен будет сделать все на благо своей семьи. Он не должен был иметь ни власти, ни мнения, только молча повиноваться заранее уготованной ему судьбе. Брак с Намджуном тоже должен был стать очередным политическим ходом. Они были всего лишь пешками, сын вожака и лучший воин, отличная будущая замена нынешней главенствующей в стае паре. Быть честным, Тэхен до сих пор не может поверить во всю эту белиберду с ним происходящую, до сих пор не осознает, что помечен альфой из другого поселения, что жизнь свою обменял на защиту стаи, а тот, кого он видел своим потенциальным мужем сейчас… мертв. — Я не знал, что он так поступит. — оправдывается омега, вжимая голову в плечи и отворачиваясь, когда чувствует нависающего над собой Гука. — Я порвал с ним сразу же, как только узнал о нашей помолвке. Я говорю правду. — вопреки страху, поднимает вверх глаза с заломанными бровями. Чонгук пристально следит за всеми его движениями, пропуская рычание сквозь плотно сжатые челюсти, выпускает свой густеющий с каждой минутой феромон, явно метя эту территорию. Это может быть опасно, хозяева могут воспринять это за посягательство. Нужно скорее его успокоить, но Тэхен не понимает как. Его волк ревнует, единственное, что крутится в мозгу у омеги, пока тот вновь склоняет голову, тихонько поскуливая. Будь он сейчас волком, незамедлительно бы перевернулся на спину, унизительно обнажая беззащитный живот, но обращаться в данный момент неправильно. Чонгук может неправильно принять это за попытку побега, озвереть еще больше, в лучшем случае догнать и покрыть собой, чтобы окончательно присвоить, а в худшем разорвать в клочья в порыве злости. Тэхен чувствует себя жалким, его раздражает свое слабое положение, и гордость во всю рвется наружу, потому что это Чонгук сейчас неправ, пытаясь обвинить его в том, что он не делал. Никто не мог знать, как сложатся обстоятельства, так что альфа не имеет никакого права так на него злиться и пытаться насильно подчинить себе. — Между нами никогда ничего не было. Тот брак был бы таким же фиктивным, как наш с тобой. — омега скалится, не желая признавать тотальное поражение. — Я оставил все это в прошлом и возвращаться к нему не был намерен, в отличие от тебя. Кто такой Хосок? — резко вскидывает голову, нащупав слабое место противника, потому что буквально физически чувствует, как замирает от его слов Чонгук — Твой бывший? Почему ночью ты бредил им? Думаешь только ты тут имеешь право злиться? Я в таком же положении, как и ты, я так же не понимаю, что за чертовщина с нами творится, но пытаюсь быть серьезным. Я признаю ошибку Намджуна, никто не ожидал от него этого, но нести ответственность я не намерен. Я бы сам себя спас, будь я в лучшей форме. Понимаю, ты зол, тебя тоже против воли заставили вступить в брак со мной, но я убедительно прошу не отрываться на мне за это. Мы с тобой всего лишь пешки на огромной арене, ключи к созданию союза, черт возьми, мы никто друг другу, так что давай не выяснять ненужных отношений, просто вернемся к месту драки и найдем ожерелье. Эта реликвия одинаково ценна для всех, и, если мы вернемся без нее, смысла в существовании стай уже не будет. Он замолкает, закончив свой длинный монолог. Какой-то частью мозга омега понимает, что поступил неверно, потому что не имеет права упрекать альфу, тем более будущего вожака, но и молча терпеть беспричинные наезды в свою сторону он не будет, как бы велики не были риски. В конце концов, они никто друг другу, всего лишь названная пара, так что переходить эту грань делового уважения, которую Чонгук с первой встречи стал бесстыдно натягивать, они не должны. Не известно, как извернется будущее, и кто еще останется жив после войны, что грядет совсем скоро. Тэхен отворачивается в сторону, вновь поджав голову и обнажая шею, потому что выдерживать тяжелый взгляд янтарных глаз у него больше не остается сил, после выплеска всего, что копилось изнутри. Глаза предательски намокают, а лицо краснеет, и омега про себя проклинает эту ненужную слабость, когда дела обстоят, мягко говоря, хреново. Сейчас его непременно ожидает наказание, потому что он перешел все дозволенные ему границы, но Чонгук почему-то медлит, не двигается, только дышит шумно, все еще порыкивая, явно обдумывая услышанное. Единственное, когти на его руках уменьшаются, с каждой секундой все больше походя на человеческие, а давление в воздухе постепенно спадает. Кажется, до него все же доходит весь смысл сказанных слов, упреки и реальные мотивы, но упрямый мозг все никак не идет на контакт, а оскорбленное нутро не признает правоты омеги. Он видит, что Тэхен высказывает свою покорность, даже после того, что плеснул ядом, и это намного смягчает его пыл. В конечном итоге он со вздохом плюхается на колени рядом с омегой и разводит руки в стороны, приглашая в объятия, потому что инстинкты сейчас говорят сделать именно это, пока мозг совсем отказывается работать. Волк внутри мудрее, он чувствует больше, потому что в любой момент готов вырваться, защищая хозяина и его ближних, так что не доверять его призывам бессмысленно. Тем более Тэхен откликается, или же и его зверь, одолев человека, идет на контакт. Омега безвольной куклой падает в сильные объятия, щекой прижимаясь к окровавленной груди, но не обращая на это никакого внимания. — Ты сейчас истощен. — Чонгук осторожно убирает прядки с чужого лба, пока сам пытается успокоиться. — Держу пари, обе наши стаи не сидят сложа руки. Они давно ищут нас, и лучшее, что мы можем сделать — идти к ним навстречу. Если пойдем вверх по реке, то непременно выйдем к твоей деревне. Солнце и горы говорят, что мы сейчас на Юго-Востоке Великого леса. — он вздыхает, качая в объятиях обессилевшего омегу, — Я чую, что мы уже совсем близко. Сначала нам нужно вернуться и закончить все свои дела. За ожерельем я лично вернусь позже, когда мы закрепим союз. — Ты ранен. — бурчит Тэхен, уткнувшись замерзшим носом в горячую грудь. — Протяну как-нибудь еще пару деньков. — с напускной веселостью отвечает Гук, поглаживая влажные кудряшки. — Думаешь, я позволю себе пропустить все веселье? Мою стаю оскорбили эти Западные, а мою женушку чуть не похитили. Наверняка этот твой Намджун, — с превеликим для себя удовольствием коверкает он имя, — сговорился с ними. От него разило Западным лесом. Я их теперь точно в покое не оставлю. Вот увидишь, скоро я выведу нас к дому, а там начнется самое интересное. Чонгук оказался прав. Вверх по реке деревья начинают редеть, постепенно переходя в сосновый бор, а местность для Тэхена становится более знакомой. Горный воздух, обилие кислорода и прохлада земли точно говорили о нахождении их на Востоке. Омега переживал за рану Гука, но тот весьма бодро сноровал меж деревьев, даже иногда виляя длинным черным хвостом, хотя до этого держал его высоко поднятым вверх. Лес в этих местах уже проявлял признаки жизни, отовсюду доносилось пение птиц, перебежки зверья и обильный стрекот насекомых. Чонгук даже умудрился поймать тетерева, прыгнув за ним на невысокую ветку. Спустя сутки они чуют присутствие других волков и протяжно завывают, привлекая к себе внимание. Дозорные Восточной стаи быстро находят пару, правда, сначала приняв тех за чужаков, посягающих на эту территорию. Тэхен впервые вдыхает полной грудью — они дома.