«Слабость»
Чонгук всю ночь не может сомкнуть глаз, обездвижено лежа на боку, боится потревожить сон своего омеги. Он гладит чужое плечо, сурово глядя в пустоту, явно обдумывая дальнейшие действия, и вздыхает бесшумно, не зная, чего хочет на самом деле. Когда пелена перед глазами от череды оргазмов спадает, а сознание проясняется, реальная картина постепенно вырисовывается, на мгновение забытые проблемы вновь всплывают, а внутренний волк трусливо забивается в угол, потому что необъяснимый страх начинает на него давить. Теперь в его жизни появилась своя семья, которую нужно защищать. Инстинктивно он уже принял Тэхена как свою пару, удовлетворенный тем, что смог его подчинить и присвоить, пометив. Но что делать дальше он не особо понимает. Ему дали приказ покрыть восточного волка, использовали как ключ к созданию союза, ничуть не сомневаясь, что он безукоризненно справится с любой задачей, но что делать дальше никто не объяснил. Смутно альфа понимает, что теперь нужно начать подготовку к войне, решить все важные вопросы и отправиться сражаться, чем раньше, тем лучше. Но что ему теперь делать со своим мужем? Почему внезапно появляется необъяснимое желание увезти Тэхена в свой дом и спрятать там? Почему не хочется, чтобы он принимал участие в походе? Не хочется подвергать омегу банальной опасности. Краем сознания он понимает, что Ким такой же воин, он доминант, воспитанный в суровой строгости, взращённый для того, чтобы и его так же использовали в интересах стаи. Ну так почему этого сильного омегу хочется теперь защищать как самую хрупкую вещицу в мире, утащить к себе в нору и больше никогда никому не показывать, самолично им наслаждаясь? Его член все еще внутри Тэхена, уже опал, опустошившись, но альфа не хочет его вынимать. Его сознание греет мысль, что сейчас он держит омегу в своей власти, но и одновременно огорчает, что связывает их сейчас только его семя. Чонгук и сам понимает, что противен Тэхену, тот не ощущает к нему ровным счетом ничего кроме ненависти, лишь молча повинуясь обстоятельствам. Гук и сам не понимает, что конкретно питает к этому омеге и чего от него ждет взамен. Из-за этого у него сосет под ложечкой, неприятной тяжестью оседая на сердце. Омегу нужно защищать, единственное, что четко осознает он, когда Тэхен во сне мычит, сладко потягиваясь, пытается найти удобную позу, потому что от этой мышцы затекли, но не в состоянии расцепиться лишь головой дергает, неосознанно обнимая руку Чонгука, что лежала под ней вместо подушки. У альфы все внутри ухает, в груди поднимается волна нежности, давя на легкие своей безмерной объемностью, явно не помещаясь в пределах даже его большого тела. Волк внутри рвется заботиться о своем омеге, скулит, умиляясь его крошечностью в своих руках, появляется почти непреодолимое желание начать обхаживать слабую самку прямо сейчас. Лишь усталое сопение останавливает его от того, чтобы сию минуту не подорваться и не начать тащить к ним в гнездо все подряд, что могло бы приглянуться Тэхену. Чонгук вздыхает, умиленно разглядывая розовые уши и торчащие в стороны завитки волос. Лица омеги ему не видно в лежачем положении, но стоит только приподнять голову, и взору открывается красивый профиль, подрагивающие, слипшиеся от влаги ресницы и красные щеки. Его омега явно вымотан и о нем нужно хорошенько позаботиться. Альфа с огромным усилием разрывает сцепку, целует Тэхена в щеку и накрывает его плечи одеялом, прежде чем подняться с кровати. Он выходит из комнаты на кухню, низко пригнув голову на пороге, чтобы не задеть висящие над ним колокольчики. Возвращается с миской воды и полотенчиком, замерев на минуту от резкого колорита запахов. В комнате пахнет сексом, пахнет омегой, пахнет их смешанными феромонами и выделениями, что не может не отразиться довольной улыбкой на его устах. Тэхен за время его отсутствия практически не шевельнулся, единственное коленки к животу подтянул, ежась от предрассветной прохлады, но одеяло, почему-то скинул. В глаза тут же бросается белая лужица, успевшая вытечь наружу, не видя больше преграды. Чонгук чувствует горячее нечто, будто светом залившее грудину при взгляде на эту картину, умиляется даже и довольно хмыкает, улыбаясь. Его семя, всю ночь наполнявшее его омегу. Звучит правильно, просто отлично, лаская слух как самая лучшая мелодия на свете. Он усаживается на край кровати, миску поставив на тумбу, стоящую рядом, и осторожно тянется ко спящему без задних ног Тэхену, окончательно убирая одеяло и переворачивая его на спину. Альфа смачивает полотенце в уже остывшей воде и почти невесомо прижимает к потному телу, обтирая от всех жидкостей. Он раньше никогда подобным не занимался, ни за кем не ухаживал и тем более, не переживал. Секс для Чонгука всегда был чем-то обычным, обязательно жестким и чаще всего спонтанным. Он никогда особо не придавал ему значения, просто удовлетворяя свои потребности, трахался сутки напролет только в свой гон, лишь иногда помогая течным омегам, когда те особенно настырно просили. И то, после жарких ночей он не особо задумывался, что стало с ними, не понесли и хорошо. А здесь совсем другой случай, особенный, Тэхен для него становится кем-то особенным, за которым хочется ухаживать, хочется показать ему, на что способен настоящий альфа, хочется обустроить все условия, лишь бы ему было хорошо. Тэхен на него никак не реагирует, лишенный всяких сил. Он лишь безвольной куклой лежит, не подозревая, что с ним делают, сопит громко, позволяя собой управлять, и даже пальцем не шевелит. Вязка выкачала из него всю энергию, оставив тело пустой оболочкой ее по новой накапливать. Гук обтирает омегу тщательно, поднимает на руки, усаживая в небольшое мягкое кресло в углу комнаты, меняя простынь на свежую, что находит в шкафу у стены, и вновь укладывает чрезмерно легкого Тэхена в кровать, укрыв одеялом и со всех сторон подминая его под него, будто закутывая в кокон. Чонгук еще тогда, когда нагнал укравшего его жениха Намджуна, заметил, что омега весит катастрофически мало, остаток ночи неся его через лес без единой передышки и судорог в мышцах. Это его нервирует, и он ставит в голове галочку рядом с пунктом хорошенько накормить свою женушку. Альфа принимается убирать беспорядок в комнате, собирает с пола вещи и задувает догорающие свечи, превратившиеся в кучки бело-серого воска, и только потом ложится обратно в кровать, не забыв обтереть и себя. Ему удается сомкнуть глаза на какой-то жалкий час, прижимая Тэхена к своей груди и поглаживая худые плечи. Когда рассвет окрашивает собой небо и первые солнечные лучи пробираются через незашторенное окно в комнату, заливая ярким светом постель новобрачных, Чонгук снова пробуждается. Хотя, наверное, большей причиной тому послужило копошение омеги, что хмурился и мотал изредка головой, желая уже скинуть с себя дымку сна, но никак не мог выбраться из оков Морфея. Или же Чонгука, что, будто ребенок любимую игрушку, крепче прижимает его к себе, зарываясь носом в пушистые волосы. Альфа подчеркивает в голове, что Тэхен — ранняя пташка, привыкшая просыпаться вместе с солнцем. За окном слышится мелодичное щебетание птиц, свист и хлопки крыльев, ознаменующие пробуждение леса. Гук довольно улыбается, вдыхая будоражащий нутро аромат, целует омегу в лоб, убрав с него мешающую челку, и терпеливо принимается ожидать пробуждения своего дражайшего муженька. Происходит это нескоро. Тэхен просыпает почти до обеда, удобно расположившись в теплых объятиях. Пробуждается он лениво, нехотя разлепляя опухшие глаза, сначала не понимает, где находится, а, получив нежный чмок в висок, недовольно хрипит, сначала даже испугавшись. — Я уж было думал, что ты не проснешься. — улыбается альфа, вновь даря мягкий поцелуй в успевший зажмуриться глаз. — Уж радости тогда у тебя было бы. — сонно бурчит в ответ тот, вопреки своим словам пряча лицо у него на груди, спасаясь от наглеющих губ. — Ну не надо здесь злословить. Я бы очень горевал, если бы мой ненаглядный муженек пострадал из-за меня. — Муженек значит? Отчего ж не женушка? — Моя женушка, если тебе так больше нравится. Моя маленькая женушка. Довольный как пес Гук ластится к омеге, руки в наглую распускает, сжимая мягкое и вялое после сна тело. Конечно, за долгие часы ожидания, он уже успел при дневном свете всего Тэхена вдоль и поперек перетрогать, погладить и помацать, не в силах совладать с таким сильным искушением, но даже это не утолило его голода, поэтому альфа вновь сжимает припухшую грудь в ладони и тянется за поцелуем к прячущему лицо омеге. Когда он все же добирается до чужого лица, — для этого пришлось ущипнуть за сосок, чтобы Тэхен с ахом выгнулся, перестав прижимать свое плечо к щеке, — то с довольной улыбкой увлекает мужа в долгий, мягкий и ленивый поцелуй, тут же нависая сверху. Его радует, что между ними нет ожидаемой неловкости и холода. Возможно, пока нет, потому что оба еще во власти инстинктов, еще не отошли от связавшей их ночи, а ожидаемое стеснение и изначальная строгость вернутся позже. Но кого это волнует? Совсем обессилевший омега особо не сопротивляется, тело его принимает ласки, само подстраиваясь под теплые ладони, хотя обладатель его стыдливо краснеет и вздрагивает. Альфа руки Тэхена на себя тянет, помогает обнять свои плечи, а те только смыкаются у него на загривке, сам омега ластится к его рукам и целует в ответ, блаженно прикрыв глаза. В нем все еще говорит изнеженная омежка, самка, требующая внимания и ласки от своего альфы. Будь в нем сейчас силы, он бы наверняка просил больше, полностью отключив здравый смысл, придавшись одним только инстинктам и сводящим с ума феромонам. В какой-то степени Тэхен даже благодарен этой своей слабости, не позволяющей ему опуститься ниже, унизительно вымаливая поцеловать его еще немного. Слабость один из показателей удачной сцепки. Сейчас вся энергия в организме омеги ушла на зачатие ребенка, самого важного процесса. После вязок всегда так, у всех. Многие даже сутки напролет спали, будучи не в состоянии справиться с адской усталостью и головокружением, и даже последующие несколько дней проводили в постели, чтобы уж наверняка понести. Тэхен всегда думал, что, будучи доминантным, это его не коснется, он и о беременности-то никогда всерьез не задумывался, всегда был уверен, что падет когда-нибудь на поле боя или на работах в горах. Восточные волки делили Великие горы с совершенно другой стаей, что обитала по другую их сторону, поэтому частые стычки и нападки были вещью обыденной, и даже слабые омеги их поселения умели обращаться с оружием, чтобы чуть что, суметь защитить волчат. — Как ты? — с трудом разорвав поцелуй, спрашивает Чонгук, заглядывая в мутные серые глаза. — Где-то болит? Спрашивает, потому что действительно волнуется за свою пару, замирает даже, напрягшись. Руками осторожно сжимает чужие бока, пальцами их поглаживает, невзначай лаская, и молчит, терпеливо ожидая ответа. В его взгляде, ставшим таким теплым и ласковым, Тэхен читает сплошную нежность. Он с удивлением замечает, какие у альфы большие глаза, сейчас сияющие янтарным, какие длинные ресницы и густые брови. Он и до этого рассматривал Чонгука, без особого интереса правда, лишь подмечая, его правильные черты и чистую кожу. Теперь же в глаза бросаются все мелочи: шрамик на щеке, родинка под губой, необычной формы нос и зубы. Все эти детали кажутся сейчас до скулежа умилительными и в то же время дают осознать, что только он имеет право так пристально разглядывать этого альфу. Это умиротворяет внутреннего волка, что довольно прикрывает глаза и урчит, будто наконец нашел себе место в бесконечном хаосе и беспорядке. По широкой улыбке Чона Тэхен понимает, что засмотрелся, и смущенно уводит взгляд в сторону, густо заливаясь румянцем. Он отрицательно мотает головой в ответ на вопрос и прячет лицо в ладонях, с тихим визгом пытаясь сбежать от рикошета поцелуев, которыми принимается осыпать его лицо альфа, такой счастливый, что кажется, вот-вот засветится, как зажженная керосиновая лампа. Остаток дня они проводят в постели. Чонгук ни на минуту не соглашается выпускать своего омегу из объятий, целует его тело и по комнате перемещается только с омегой на руках. Тэхена это чертовски смущает, но сил у него даже на возражение не остается, потому что снова клонит в сон. На игривое настроение наполненного энергией и снова рвущегося в бой альфы, он только с визгом отмахивается, явно понимая, что потеряет сознание даже от невинных ласк. Впрочем, Чонгук его все равно трогает, будто стараясь запомнить каждый кусочек кожи, целует мягко в плечи и пробует даже вылизать, но омега на этот раз серьезно ругается и кусает зажавшие его рот пальцы. На покачивающийся от возбуждения чужой член, кажущийся еще больше при дневном свете, Тэхен даже не смотрит, стыдливо кутаясь в одеяло, а при его отсутствии прикрывая собственную промежность ладонями. Он уже перестает чувствовать собственные щеки, смирившись с румянцем на них, а Чонгук даже на эту деталь обращает внимание, снова одаряя неустанными поцелуями и их. После обеда в дом, предварительно постучавшись, заходит папа Тэхена с плетеной корзинкой в руках. Омега, спросив, как у них дела, оставляет на кухне горшочек со свежеприготовленным рагу из кролика, бутылкой вина и лепешкой хлеба с горстью винограда в маленьком клетчатом платочке. Чонгук громко благодарит его за еду и отвечает, что с Тэхеном все в порядке, потому что тот в одеяле трусливо прячется, как пойманный нашкодивший волчонок, не в силах вымолвить и слова. На него внезапно накатывает новая, мощная волна смущения от осознания, что папа явно в курсе, чем он здесь занимался с альфой. Чонгук на это лишь улыбается, качая его на своих коленях. Как только взрослый омега покидает дом, Чон тащит кокон со своим на кухню. Он привычно усаживает Кима себе на одну ногу, широко раздвинув их, так что омега оказывается повернутым к нему боком, и принимается его кормить в первую очередь, предварительно дуя на ложку с горячими овощами. Тэхену остается только молча жевать, голову уронив альфе на плечо, потому что сознание плывет от эмоций и усталости. Он безвольной куклой позволяет проталкивать себе в рот маленькие куски хлеба, жует лениво, а насытившись, отворачивается от ложки с новой порцией, капризно пряча лицо на чужой груди. Чонгук недовольно порыкивает на это, потому что даже треть горшочка не опустошена, следовательно сил у его омеги не прибавится, пытается покормить его еще, но сдается, заслышав плаксивое хныканье. Тэхен в его руках становится совсем ребенком, капризничает и скулит, желая вернуться в кровать и поспать еще, разморенный сытным обедом, пока альфа наспех глотает еду. Поит его Чонгук уже из своего рта, набрав туда большой глоток вина. Во время вынужденного поцелуя часть жидкости проливается, стекая по подбородкам и капая вниз. Слизав и ее, Гук снова подхватывает мужа на руки и, захватив платочек, несет обратно в спальню, намереваясь кормить его хотя бы виноградом. Его омега уже с удовольствием уплетает, губами задевает чужие пальцы, кормящие его, облизывается из-за сладкого сока, даже чавкает негромко, явно довольный лакомством, а Чонгук голодным зверем за ним наблюдает, капая слюнями. У него член каждый раз дергается, когда Тэхен блаженно вздыхает, наслаждаясь вкусом, упирается омеге в зад, заставляя того вздрагивать, но упорно игнорировать возбуждение альфы. Чон понимает, что брать омегу в его нынешнем состоянии будет зверством, терпеливо ждет, надеясь, что хотя бы к вечеру Тэхен оклемается, но чуда увы не происходит. Все оставшееся время они предаются ленивым поцелуям, изредка разговаривают ни о чем, иногда дремлют в обнимку. Ближе к ночи Тэхен окончательно засыпает, не реагируя ни на какие движения. Только тогда сознание альфы наконец проясняется и он, плотно укутав омегу в одеяло, одевается и выходит из дома, направляясь к вожакам, что во всю разрабатывали стратегию боя. Пришло время решать их проблемы.***
Тэхен просыпается от нежных поглаживаний по волосам, вздрагивает и резко распахивает глаза, уставившись сначала в потолок, а потом переведя взгляд на папу, что улыбается, нежно проводя ладонью по опухшему лицу сына. Ким замечает по зажженной на тумбе керосиновой лампе, что уже поздняя ночь, мысленно прикидывает сколько сейчас время и несдержанно стонет от боли во всем теле, когда пытается самостоятельно подняться. — Как ты? — спрашивает взрослый омега, помогая Тэхену принять сидячее положение, и нежно гладит его по сутулой спине, с волнением осматривая кожу. Тот стыдливо прикрывает сияющую красными пятнами и укусами грудь одеялом, уводя взгляд в сторону, все еще ощущая себя пойманным с поличным шкодой. Его волосы, мятые от длительного сна, торчат во все стороны, глаза опухли и лицо, кажется, отекло, потому что Ким старший в порыве нежности дергает его за щеку, ласково называя пельмешком. — Все хорошо. Я справился. — он стыдливо потирает лицо, попутно принюхиваясь к ладони. От него наверняка жутко пахнет феромонами, Чонгуком и сексом. Омеге хочется сквозь землю провалиться от лукавого взгляда папы, перед глазами тут же картинки минувшей ночи всплывают, и стыдно чуть ли не до пара из ушей становится. Ему, конечно, объясняли, что между парами временами происходит совокупление, самец кроет собой самку, особенно в первую брачную ночь, но подробностей никто не называл, и о том, что заниматься подобным может быть даже приятно Тэхен и не подозревал. Папа осторожно проводит пальцами по почти успевшей зажить метке, — у оборотней регенерация практически молниеносная, — прицокивает недовольно, потому что шрам глубокий остался, следовательно его сыну было больно во время укуса. Свою метку омега тоже накрывает неосознанно второй рукой, сравнивая свою давным-давно загрубевшую кожу со свежей сыновьей. Его метка немного меньше, чем у сына, возможно из-за времени, а может все дело в чересчур активном зяте. В какой-то степени оборотень даже рад за омегу, ведь его сын достоин лучшего, а в Чонгуке опытное сердце ничуть не сомневается. Он в целом один из первых принял альфу за члена семьи, еще тогда, на помолвке, понял, что Чон сможет позаботиться о Тэхене, сможет его защитить и осчастливить. Омега видел, как несладко приходилось его волчонку в Восточном поселении, суровую строгость, в которой приходилось его растить, вечно презренные взгляды. Будь Тэхен альфой, к нему не было бы никаких претензий, но от омеги старшины ожидали чего-то невозможного, серьезно никогда не относились и в целом не видели в нем достойного предводителя стаи. Так что Ким старший даже обрадовался немного, когда узнал, что его ребенка хотят обручить с альфой из другого поселения. Да, шаг рискованный и опасный, но в таком случае Тэхен сам станет хозяином своей судьбы, отвязавшись от удушающих его оков, и обретет совсем новую жизнь в другой среде. — Ты большой молодец, Тэхен-и. — он крепко обнимает сына, зарывшись маленькой ручкой в густые пепельные волосы. — Большой молодец. Тэхен улыбается. Чонгук ему это всю ночь повторял, как заговоренный, и он соврет, если скажет, что это было совсем неприятно. Омега в целом не считает, что совершил какой-то вселенских размеров подвиг, но гордость за себя крошечным ростком начинается пробиваться где-то внутри, постепенно расцветая в образовавшемся тепле. Его папа сейчас счастлив, стаи объединились, а значит часть задач выполнена, можно и выдохнуть спокойно на время. Тем более волк внутри спокоен, счастлив даже, умиротворенно задремав, полностью уверенный в том, что его хозяин в безопасности. И в правду, рядом с Чонгуком, что ни на шаг от него не отходил за последние сутки, омега чувствовал себя странно. Приятно странно. Вспоминая очевидную заботу альфы, уши невольно краснеют и непонятное тепло сильнее разливается в груди. Было хорошо, Тэхен не отрицает, хочется, чтобы это омежье наваждение, обуревавшее его, продержалось еще немного, без зазрения совести давая купаться в приятных ощущениях и ласках. О собственном поведении вспоминать не хочется, стыдно слишком, но пару поцелуев еще получить было неплохо, хоть полностью омега себе в этом признаваться не хочет, списывая эти желания на так и не отошедшую от вязки сущность самки. — О чем ты задумался? Твой феромон стал таким ярким. — смеется папа, пощекотав сына по ребрам, на что тот сгибается пополам, пытаясь сбежать от проворных пальцев. — Неужто о зятьке? Признавайся негодник, ты о нем сейчас вспоминал при родном-то родителе? Тэхен смущенно смеется, с визгом убегая от щекотки. Папа ниже его на голову, меньше, мягкий и нежный, с пушистыми светлыми кучеряшками и пухлыми губами, всем своим видом олицетворяя настоящего омегу, милого и домашнего, в отличие от пытающегося казаться сильным Тэхена. Он, все еще слабый после вязки, безбожно проигрывает в схватке, валится обратно на кровать, пытаясь спрятаться от пухлых ручек. С ним так давно не играли, что он уже и забыл, что это такое. Папа смеется тоже, явно скучавший по собственному ребенку, ведь ему недозволенно было милашничать с воспитанным как воин, повзрослевшим сыном больше положенного, поэтому сейчас отрывался во всю, прежде чем отправить его жить в другое поселение. Наигравшись, взрослый омега с ногами заползает на кровать, кладет чужую голову на свои колени и долго-долго перебирает мягкие волосы, тихо рассказывая о том, что было вчера на пиршестве, после того как молодые удалились, о своей свадьбе, о первой брачной ночи и вязке, смеется в ответ на смущение сына, и целует его в макушку в порыве нежности. — А где сам Чонгук? — спрашивает Тэхен, глядя в темное окно. — Отправился к вожакам. Они уже несколько часов не выходят из нашего дома. — беззаботно отвечает омега, тоже глядя на темный лес, что виднелся за стеклом — Видимо разрабатывают план. Тэхен чувствует, что папа явно боится грядущей войны, успокаивающе гладит его ладонь и улыбается, когда омега переводит на него растерянный взгляд. — Все будет хорошо, не переживай. — заглядывает в чужие глаза, делясь своим спокойствием и уверенностью. Он знает, что они не пропадут, сам, как только придет в норму, включится в процесс действий, лично все контролируя, а значит беспокоиться не о чем. Тем более теперь сильные союзники рядом. Чонгук возвращается спустя полчаса, как Ким старший покидает домик. К тому времени Тэхен успевает окончательно прийти в себя, прибраться немного в комнате и надеть ночную рубашку, чтобы не щеголять перед мужем нагишом. Альфа удивленно застывает на пороге, застав омегу стоящим у окна в глубокой задумчивости, спиной ко входу. Он бесцеремонно проходит к нему и заключает в кольцо объятий, сомкнув руки у него на животе. Тэхен вздрагивает, пугаясь, но от касаний не убегает, наконец успокоившись, что увидел мужа в целости и сохранности. Волк в нем последние тридцать минут, оставшись наедине со своими мыслями, скулил и все подрывался бежать искать свою пару, пропавшую под покровом ночи, Тэхен еле заставил себя сидеть на месте. Сейчас, несмотря на неловкость от теплого дыхания в шею, внутри становится спокойно и хорошо. — Как успехи? — прерывает тишину он, чувствуя чужую голову на своем плече. — Решили, что будем делать? Ему немного обидно, что его не пригласили на обсуждение, но омега понимает, так уж сложились обстоятельства, свое состояние он предугадать никак не мог, следовательно обижаться не имеет смысла. Тем более, он смышленый, с пересказа Чонгука все поймет, так что еще не совсем отстает от остальных. — На рассвете отправимся в наше поселение. — отвечает Гук, напрягаясь, будто боится услышать возражения. — Я увезу тебя к себе домой, сначала обустроимся там. Как бы формален не был наш брак, я не хочу, чтобы ты ощущал себя моим заложником. Я не хочу, чтобы мы всю жизнь считали наши отношения сделкой во имя стаи, так что давай попробуем пожить нормально. Если не понравится устройство моего дома, можем там что-нибудь поменять. Я слышал, что омеги любят украшать предметы. Поверь, я смогу достать все, что тебе понадобится. Создадим свою семью, поживем пока сами. Чонгук хорошо подумал на трезвую голову, пока сидел на улице после переговоров, решил для себя все. Тэхена он будет защищать всеми силами, какие у него только есть. — А как же поход? — К нему начнем готовиться чуть позже. Грядет сезон дождей. Выходить в такое время в чужой лес — себе дороже. Переждём его и отправимся. Тэхену остается только молча перевести взгляд обратно на горы, что виднелись в окне. Возражать ему не хотелось, по всем аспектам альфа прав, поэтому он лишь прижимается к нему сильнее, высказывая тем самым свое согласие, и решает пока пустить свою жизнь под контроль этого большого и сильного волка. Сердце чуяло странное спокойствие рядом с Чонгуком, забыв на мгновение о тревогах. Мирных деньков оставалось все меньше, поэтому стоило ими насладиться сполна.***
Сокджин входит в небольшую лачужку в горах с двумя железными ведрами воды в руках. Омега ставит их на печь греться, сам открывает топку и подкладывает принесенный ранее хворост. Наверху холоднее намного, среди скал ветер блуждает нечеловеческий, пробирающий до костей, и, если внизу набегали грозовые тучи, стремящиеся пролиться продолжительным ливнем, то в горах вода замерзает, превращаясь в снег. Омега отмечает про себя, что не мешало бы еще хвороста натаскать, а еще лучше дров, чтобы поддерживать тепло в доме, но его отвлекает громкий кашель из соседней комнаты. Вздохнув, Ким поднимается с корточек и идет к лежащему на кровати альфе, что наконец-то пришел в себя. Сокджин критично оглядывает снова намокшие от крови повязки на большом теле, цокает недовольно и тянется к шкафчику, что висит на стене, где собраны склянки с травами. Различать их он научился еще в детстве, оставшись на попечении у лекаря их поселения. Еще будучи волчонком, омега бегал то в лес, то в горы с корзинкой, собирая нужные отчиму ростки, временами получая жестокий нагоняй за то, что принес совсем не то. Тогда-то он, наверное, и научился ухаживать в первую очередь за собой, обрабатывая саднящие раны, иногда даже с лопнувшей до крови кожей, полученные от сухой деревянной трости, на которую всегда опирался при ходьбе старый оборотень. Быстро отыскав среди всех трав смолотый в порошок зверобой, он высыпает немного в деревянную миску, что стояла на столике под шкафчиком, и заливает его еще теплой водой из чайника, принесенного сюда примерно час назад, когда он в последний раз проверял больного, и взбалтывает, перемешивая. Это растение отлично справляется с кровотечением, уменьшает отеки и помогает телу восстановиться, благодаря своим витаминам и микровеществам. Лежащий на спине Намджун снова кашляет и окончательно просыпается, хрипя от боли. — Очнулся? — не оглядываясь спрашивает Джин, ложкой размешивая смесь. — Лежи, не двигайся, иначе кровища опять хлынет и с того света тебя вытащить уже не получится. Намджун только тяжело стонет в ответ, сгибая одну ногу в колене, рукой притрагивается к своему лбу, чувствуя там холодный компресс. Он некоторое время лежит в молчании, не понимая, где находится, а когда омега подходит к нему, намереваясь сменить перевязки, долго вглядывается в темноту, пытаясь распознать, кто же его спас. — Я это, я. — с напускным весельем отзывается Сокджин, стягивая с альфы одеяло. — Подняться сможешь, герой? Нужно тебя обработать. Альфа послушно, не без чужой помощи, садится на постели, морщась от боли, позволяет снять с шеи перевязку и прижать к ране примочку с раствором. Он осторожно пальцами касается отдающего мучительной болью участка и с удивлением нащупывает шов, тянущийся от шеи почти до конца плеча своим наверняка безобразным скелетом. Перед глазами вспыхивает та ночь, ослабевший Тэхен и озверевший сын вожака. Намджун вздрагивает, вспоминая схватку с Чонгуком. Будучи сильным воином, он много чего повидал, много с кем сталкивался в суровых боях, калечил и даже убивал, сам тоже получая весьма серьезные травмы. Но такого оборотень не видел никогда за всю свою жизнь, и дело было не в его усталости или слабости. Даже полный энергии он навряд ли смог бы противостоять настолько сильному зверю, вцепившемуся ему в глотку, чуть ее не разорвав. Будь он в аду, круг гнева проходил бы в пасти Чонгука, полностью олицетворяющего этот грех. Альфу в дрожь бросает и одновременно злость берет, потому что он проиграл, не смог отвоевать своего омегу и сам чуть не умер. Лучше бы помер, позорище. — Эй, не напрягайся. — ворчит Джин, накладывая новую повязку ему на шею. — Я же сказал, если из тебя выльется еще хоть капля крови, то отправишься к праотцам. Думаешь я здесь с тобой шутки шучу, идиот? — Как ты нашел меня? — не обращая внимания на его слова, хрипит Намджун, поднимая на омегу потухший взгляд. — Шел по запаху. — коротко отмахивается тот, руками разрывая бинт и завязывая узел. — Тэхен оставлял метки, да и Чонгук не особо свой феромон контролировал. Про твои поврежденные железы я вообще молчу. Если твоя чудо регенерация не подействует, возможно, до конца жизни они не смогут нормально функционировать и пометить ты никакую омегу не сможешь. Сокджин строго на него зыркает из-под будто сияющей в темноте платиновой челки, добавляя веса своим словам, и переходит на не менее сильно пострадавшую грудь и бока альфы, тоже прижимая к открытым ранам тряпку с раствором. Он нашел Джуна возле реки, на каких-то пару часов опередив смерть, и сразу же потащил к горам, зная, что там обязательно должны быть охотничьи или же караульные хижины. Долго омеге искать не пришлось, тропинка сама их привела к этому домику, где он тут же принялся обрабатывать раны умирающего альфы. Видимо его упрямство и упорные труды вознаградились, ибо спустя несколько дней Ким очнулся и вон даже разговаривает. — Почему ты это сделал? — Намджун внимательно следит за действиями чужих рук, пытаясь найти скрытый мотив их хозяина, но ослабшее сознание быстро сдается, постепенно отключая мозг, поэтому спустя пару минут молчания, прерываемого только сопением Джина, он даже вопрос свой уже не помнит. — Я в долгу перед тобой. Сокджин только кивает, буркнув наигранно веселое «ага», и укладывает альфу обратно в постель, перед этим взбив и подняв ближе к изголовью неприятно воняющую овчиной подушку. Омега уходит к печи, где кипел бульон из кинутого им в горшочек вяленого мяса и картофеля, найденных в кладовке, наливает его в пиалу и несет обратно, намереваясь отпаивать Намджуна хотя бы этим. — Поешь. Пусть травы подействуют на тебя. — он садится на край кровати, ложкой размешивая свой суп, зачерпывает немного и, подув, преподносит к потрескавшимся губам альфы. — Если через пару часов не полегчает, то обратись в волка. Он быстрее должен справиться с ранами. Он кормит альфу с ложечки, говорит еще о чем-то лекарском, но Намджун его не слушает, постепенно теряя с трудом накопленные силы. Его сознание мутнеет, взгляд плывет, и альфа засыпает, уронив голову. — Спасибо… — успевает он прошептать уже в дреме, а Сокджин улыбается в ответ как последний болван, кусает изнутри щеки, чтобы хоть как-то это унять, и накрывает Кима одеялом. Ночь их ожидает долгая. А завтра настанет новый день, что принесет новые трудности, заботы и испытания. Грядет сезон дождей.