«Уже не среди ледников»
Огромный черный волк выпрыгивает из кустов, с глухим треском мелких веточек приземлившись на лапы. Он принюхивается к ночному воздуху, вдыхает родной аромат леса и оборачивается через плечо, ожидая остальных. Несколько таких же измазанных в крови и грязи альф выходят следом, недовольно мотая мордами. Волки под предводительством Чонгука подходят к Великой стене Северного поселения, победителями вернувшись со сложного задания. Чон поднимает косматую голову на огромную, почти полную луну, что сияет на темном словно смоль небосклоне, фыркает, блеснув желтыми глазами, и негромко воет. На вой откликаются дозорные поселения и спустя минуту открывают тяжелые дубовые ворота, впуская воинов обратно, что, оказавшись внутри, выстроились в ровную шеренгу, ожидая дальнейших указаний командира. Чонгук кивком разрешает им разбрестись, одновременно благодаря за отличную работу, ждет некоторое время у входа в поселение, лично проконтролировав, что ворота надежно заперты, а волки разошлись в стороны своих домов, и только потом идет к себе. Он чертовски устал, денёк выдался тяжёлым, если говорить мягко. Западное поселение, не смотря на незавершившийся сезон дождей, возобновили нападки на их территории. Чонгук узнал о чужаках еще до рассвета, те снова устроили охоту в Северном лесу, зайдя на этот раз еще глубже, не ограничившись только пограничной зоной. Альфу взбесила подобная наглость и, не смотря на явную опасность, он собрал отряд и отправился прогонять Западных со своей территории. Без кровавой стычки не обошлось. Чонгук переходит на бег, потому что нервы сдают, он не был дома почти сутки, оставил своего омегу одного. В уставшем мозгу из-за этого сбои происходят, мысли нормально не идут, путаются, перечеркиваемые ярко-красным «Тэхен». Что-то внутри него чует, что домой нужно поскорее, чует что-то неладное, несвойственное и непонятное. Вплоть до липкого страха и сумасшедшего стука сердца ему нужно немедленно возвратиться в свою обитель и убедиться в безопасности омеги. Эта мысль движила им в бою, когда он перегрызал глотки бурым волкам, бежал влоть до границы стай, прогоняя поджавших хвост оставшихся в живых чужаков. Эта мысль все подталкивала его завершить эти кровавые дела поскорее, вернуться домой, к своему омеге в свою постель, из которой его так нещадно вырвали. Он никогда так не торопился обратно, уставшие после боя соратники, видимо, тоже были в шоке, что командир их не пощадил и заставил преодолеть огромное расстояние за пару часов вместо ожидаемой половины ночи. Чонгуку немного стыдно перед ними, они и так хорошо поработали, но безопасность стаи, а тем более Тэхена для него стоит на первом месте. Хотя, что-то в нем все же говорило, что за стенами Тэхену ничего не угрожает, что они надежно защищают всех жителей поселения и никто за них не проберется и не навредит. Сейчас эта новая мысль успокаивает немного, охлаждая воспаленный мозг и давая выдохнуть. Тем более он почти на месте. Дома темно. Чонгук не видит света в окнах, когда наконец достигает края деревни, где одиноко тонет его дом среди пары деревьев. Он обращается в человека, морщится от крови и грязи на своем теле и, не заходя в дом, сразу идет к небольшой будке, что стоит рядом — уличный душ. Альфа благоразумно открыл крышку небольшого бака на его крыше, позволяя дождевой воде наполнить его. Вода, конечно, холодная, но все же лучше речной: выходить за пределы стен и тем более огибать их, чтобы искупаться ему явно не хотелось. Душ хорошо охлаждает, бодрит даже. Чонгук мысленно пытается прикинуть время, предполагая, что перевалило оно уже далеко за полночь. Тэхен наверняка спит. Спал он и когда альфа уходил еще до рассвета. Подумать только, он сегодня не видел красивых, словно лунный камень, серых глаз, не ловил гневные зырки и не получал выговоров от их обладателя. Наверное, поэтому и кажется, что что-то не так. Хотя, оно и к лучшему. Занятый приятными мыслями об омеге мозг все гнал от себя подальше неприятные, связанные со стаей Минов. О них думать не хотелось, вгонять себя в тиски болезненных воспоминаний тем более, что ожили, стоило альфе оказаться на вражеской территории. Уж лучше думать о Тэхене, гадая, чем же он занимался день напролет. Чонгук очень надеется, что не пытался разузнать о их военных планах. Все-таки безопасность омеги стояла на первом месте в списке его нынешних приоритетов. Последние несколько дней альфа все ломал голову, никак не в силах найти весомой причины, чтобы оградить Тэхена от похода. Он уверен, что делать омеге там нечего, но как сказать это все рвущемуся туда мужу он не знал. Голова уже пухла от всевозможных вариантов развития событий, мозг отказывался их представлять, в итоге всякий раз выкидывая одну единственную картинку, где злой Тэхен в любом случае отправляется на поле боя и, — Чонгук фыркает на самого себя, что представляет это, злится и даже ударяет по щеке, — погибает от лап и зубов Западной стаи. Он знает всю их реальную жестокость, на собственном опыте знает, поэтому ни за что не допустит свою семью туда, в объятия явной смерти. Альфа трясет головой в разные стороны, чтобы стряхнуть с мокрых волос капельки воды, а с ними и ненужные мысли, когда выходит из уличного душа. Босыми ногами ступает по мягкой траве, ладонями проводит по противоположным рукам сверху вниз, чтобы вода стекла быстрее, по животу проходится и по ногам до коленей, согнувшись у лестницы на крыльцо. Убедившись, что более-менее высох, он взбегает по ней наверх, переступая через ступеньку, и наконец входит в дом, мысленно прося прощения у Тэхена, что опять принес с улицы грязь. Впрочем, теперь в его доме у порога всегда висело полотенце, чтобы он вытирался в сенях, потому что омеге не нравилась перспектива разгуливать по мокрому от стекающей с мужа воды полу, а тот всегда возвращался ополоснувшийся. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы, и Чонгуку приятно. Он себя насухо вытирает, волосы ерошит и, повесив полотенце обратно на гвоздик, специально для него вбитый, входит в сам дом, внезапно замерев в прихожей. Запах. Как же чудесно теперь здесь пахнет омегой. Дом теперь не пустой и холодный, теперь в нем витают феромоны, уют постепенно создается и хорошо становится. У альфы душа отдыхает, когда он возвращается, спокойствие накатывает и ощущение, будто так всегда и было, будто всю жизнь он прожил вместе с Тэхеном, тихо и мирно. И он теперь все сделает, чтобы это такое хрупкое, наконец давшееся в его руки счастье ни за что не потерять. Возможно, звучит по-детски, наивно даже, но он правда ощущает себя по-особенному в браке, будто жизнь наконец обрела смысл. Показные эмоции, которые они старались демонстрировать перед остальной общиной, дабы убедить их в целостности союза, стали настоящими, искренними, ходить вместе на обход деревни нравилось, возвращаться вечером к готовому ужину вообще чуть ли не до воя его доводило. И Тэхен, по-прежнему собранный, манерный Тэхен, такой красивый и так вкусно пахнущий их домом, теперь вызывал не просто мальчишеский интерес и вынужденную привязанность. Теперь альфа, видимо окончательно отойдя от вязки, пробудившей в нем все животные инстинкты, чувствовал, что оценивает ситуацию трезво, не под влиянием феромонов. Хотя, те, кажется, снова кружат голову, действуя как самый сильный наркотик. Отчего-то сегодня пахнет отчетливее, чем раньше, нежный запах черемухи и сирени легкие заполняет до отказа, будоража собою все тело. Гуку нравится, он шумно вбирает носом воздух, прикрывая глаза. Может быть, дело все в том, что он весь день провел в другом лесу, не имея возможности понюхать Тэхена, соскучился по нему, поэтому и так хорошо становится. По крайней мере так альфа думает, проходя к прикрытой двери в спальню. Он осторожно ее толкает и входит во внутрь, тут же утонув в густом облаке феромонов. Приходится глаза прикрыть, потому что те мигом закатываются от чудесного, кружащего голову аромата, и ноющая тяжесть мигом опускается от самого сердца вниз, к паху, рухнув туда огромным грузом. Определенно, Тэхен пахнет сильнее обычного, вкуснее, слаще. Чонгук, не контролируя себя, в два стремительных шага достигает кровати, удивляясь неестественному вороху тряпок на ней, до конца не осознавая, с чем рискует столкнуться и что планирует делать. В комнате светло из-за яркого лунного света, проникающего через приоткрытое окно, так что он моментально распознает свою одежду, торчащую из-под одеяла, видимо скомканную по периметру лежащего на краю кровати тела. Чонгук замирает, перестав, кажется, дышать. В животе пусто становится и тяжело одновременно от внезапно пронесшейся в мозгу догадки. Кажется, он чувствует крылья порхающих внутри бабочек, задевающие внутренности, пестрым роем атакуя потерявшего спокойствие волка, что носится будто загнанный в уменьшающуюся с каждой минутой клетку, роняя слюни из открытой пасти. Альфа сглатывает ставшую вязкой слюну и тянется к изголовью кровати, чтобы откинуть край одеяла, закрывающий голову спящего омеги. Наверное, лучше бы ему было не делать этого, а уйти подальше отсюда, потому что мозг моментально отключается, а сердце наоборот переходит на усиленный стук, когда он видит Тэхена, прижимающего к лицу подушку, обнимая ее во сне, как ребенок игрушку. Лунный свет падает на бледное, расслабленное лицо, делая его совсем нереальным и чертовски красивым. Чонгук мельком разглядывает разметавшиеся по постели волосы, сияющие серебром в лунном блеске, длинные подрагивающие ресницы и приоткрытые губы, в следующую секунду совсем откидывая одеяло. Все-таки ему нужно было уйти, он был обязан покинуть комнату, пока еще была возможность, потому что теперь явно не справится с самим собой. Теперь уже поздно, он уже увидел лежащего на боку Тэхена в горе своей одежды, в своей же рубахе. Омега разложил все так, что оказался в центре пахнущих чужим телом тряпок, зарывшись в них, словно рыба в песок, и ничего не подозревая спал крепким сном, уткнувшись носом в явно не свою подушку. Чонгук голодным зверем разглядывает обнаженные ноги, поджатые коленки и округлые бедра, прикрытые длинной полой рубахи. В следующую секунду альфа, не отдавая себе отчета, склоняется и ведет ладонью вверх по ноге, оглаживая худые щиколотки, круглые коленки и сами бедра, не стесняясь проникая пальцами и под ткань, с облегчением или, все же, разочарованием, нащупывая там кромку белья. Он склоняется над зарывшимся в его одежде омегой, осторожно вдыхая концентрированный феромон. Тэхен мычит во сне, когда холодный нос касается его щеки, хнычет, когда чужие руки его мягко, но решительно переворачивают на постели, ухватившись за бедра, и укладывают на спину. Чонгук к его шее тут же припадает, зарывается носом в ворот огромной для него рубахи, шумно вдыхая сладкий аромат. Омега гнездится. Его омега гнездится в его постели. Чонгук порыкивает голодно и урчит следом довольно, потому что до сжатого в тиски сердца замечательно осознавать это. Тэхен признал его запах, Тэхен доверился его феромону, Тэхен скучал по нему во время его отсутствия. Что еще может быть лучшей наградой в конце этого отвратительного дня? Альфа тряпки в стороны раздвигает и сам на кровать забирается, нависая над потерявшим покой, но все еще не разомкнувшим глаза Тэхеном. Тот хмурится во сне, выдыхает шумно, выгибаясь в пояснице, когда чувствует теплые ладони, задравшие рубашку, на своей талии. Чонгук его нежную кожу гладит, пальцами в нее впивается, жмет и мацает, носом все продолжая исследовать чужую шею. В районе запаховых желез выступили капельки пота, он, не сдержавшись, лижет их, шумно сглатывая смешавшуюся со слюной сладость чужого феромона. Возбуждение его мигом накрывает с головой, ударившись в мозг и выгнав оттуда весь здравый смысл, альфа жар чувствует неестественно высокий, его даже потряхивает немного и мелкие разряды тока по спине проносятся. Тэхен мычит и брыкается во сне, пытаясь убежать от настойчивых касаний: вмиг ставшие горячими пальцы поползли выше, оглаживая его ребра и грудь. Большие пальцы накрывают мягкие соски и потирают их круговыми движениями, вжимая в ореолы. Омега шумно вдыхает пропитанный яркими феромонами воздух, не в силах понять, почему запаха, в котором ему так комфортно было спать, стало больше, и температура вскочила в несколько раз. Омега хнычет, неосознанно выпуская и свои, ерзает во сне, ощущая поцелуи в шею, но никак не может пробудиться. Чонгук порыкивает утробно, слегка кусая его в шею и тут же зализывая укус, просит тем самым очнуться, но это никак не действует: Тэхен только стонет коротко и сгибает ногу в колене. Не просыпается он и когда горячие ладони накрывают его грудь и сжимают ее, а мягкие губы касаются его приоткрытых. Чонгук его целует смачно, вязкой слюной делится и языком шире чужие губы раздвигает, лижет и чавкает в поцелуй. Он скучал по своему муженьку все эти дни, голодал буквально, став зависимым от этого тела. С Тэхеном сложно, он слишком строптив, упрям и невинен, смущается легко и, как бы он сам этого ни отрицал, стесняется безумно. За все три дня, проведенных в доме Чона он ни разу не дался добровольно в руки, не позволил себя целовать и тем более, не шел на контакт в постели. Чонгук, конечно, заставлял его спать в своих объятиях, довольствуясь хотя бы этим, только после того, как омега забудется глубоким сном, позволяя себе гладить чужое тело и иногда покрывать поцелуями лицо. Но обретший свою пару волк с таким раскладом мириться никак не хотел, а молодой организм тем более, заставляя своего владельца буквально страдать в присутствии пахнущего с каждым днем все слаще омеги. У Тэхена течка скоро, это чувствуется отчетливо в воздухе, прослеживается в его поведении. Внезапно начавшееся гнездование — прямое тому доказательство. Скорее всего спровоцирована она все тем же обнюхиванием и вязкой, намечаясь немного позже них, но раньше брачного периода. Омеги обычно текли в конце лета, но Тэхен, видимо, потечет раньше, уже в начале августа. Чонгук грубо язык в чужой рот проталкивает, немного приподнимая выгнувшегося омегу за поясницу. Тот умудряется ему отвечать, вяло и пассивно, но шевелит губами, хнычет в поцелуй, когда язык покидает его рот, слепо ищет на секунду отстранившиеся губы, следуя за ними. Чонгука такое его поведение только раззадоривает, он покусывает чужие губки, вылизывает их тщательно, и посасывает поочередно. Тэхен для него вкусный, весь вкусный, всего его хочется распробовать как следует, вылизать основательно, пометить вновь запахом, потому что пахнуть им омега стал слабее, а так быть не должно. Он руки на мягкие бедра перемещает, приподнимает их слегка над постелью, сразу же пальцами зарываясь под белье, тянется к ягодицам и, накрыв их, сжимает, слегка разводя в стороны. Тэхен хнычет, выгибаясь, тем самым разрывая поцелуй, стонет протяжно, заламывая брови. У него смазка уже давно вытекает сзади, намочив белье, а теперь еще и чонгуковы пальцы, пахнет терпко, что альфе хочется слизать ее всю, не оставив и капельки. Он белье с омеги стягивает, ноги тут же закинув себе на плечи, гладит худые щиколотки и голени, несильно их сжимая. Его загипнотизированный взгляд приковывает покачивающийся небольшой член, сверкающий в лунном свете из-за предэякулята, словно политый прозрачным сиропом. Омега возбужден. Возбужден феромонами своего альфы. Собственный член Чонгук пока игнорирует, прижавшись им к ягодицам Тэхена. Его голову на секунду посещает мысль, что было бы отлично потереться сейчас им о них, но он боится позорно кончить всего лишь от этих простых стимуляций, потому что хочется мужа уже давно. Это странно, даже пугает немного. Он никогда до этого не страдал от неудовлетворения, не нуждался особо и тем более не рвался лишний раз кого-то потрогать, страдая от невозможности исполнения этого желания. Тэхен явно сломал его одним своим присутствием, заставляя хотеть себя всегда и везде. В этом доме, наверное, уже не осталось места, на котором Чонгук не отымел его в своих грязных фантазиях во всех мыслимых и немыслимых позах. Тэхена хотелось трахать сутки напролет, слушать его громкие стоны и крики, потому что той ночи, того одного-единственного раза Чонгуку явно мало. Они столько всего должны еще попробовать, столько испытать, но эта гребаная неготовность Тэхена отдаваться повторно сводила с ума. Альфа понимает, что дело все в сознании омеги, в его мозгу, тело ведь прекрасно реагирует на него, особенно сейчас, когда он ладонь оборачивает вокруг члена и пару раз на пробу водит по нему. Ким выгибается и хнычет, выпуская новую порцию смазки, дергает бедрами, пытаясь сбежать, но хватка на них только сильнее становится. До этого итак державшееся на добром слове терпение Чонгука лопает, рассыпаясь на мелкие кусочки, обжигающим потоком воздуха сметая все остатки здравого смысла в мозгу. Он плюет на осторожность и подтягивает мужа повыше, лицо уместив между его бедер, зарывается им в промежность и языком размашисто лижет анус, слегка на него надавливая. — Ах! Тэхен стонет протестующе, пальцами в постель впивается, не зная, как сбежать от мучающей его пытки, пока язык альфы, найдя себе наконец достойную арену для размаха, вступает в дело, тщательно его вылизывая. Смазка большими порциями выделяется из судорожно сжимающейся дырочки, пачкая собой мягкие бедра и подбородок альфы, когда тот переходит на поджавшиеся яички, губы сомкнув вокруг них. Он вылизывает Тэхена качественно, не оставляя ни миллиметра, со слюной свой запах и там оставляет, мешая с терпко пахнущей смазкой, сосет и целует. Ему хочется даже покусать его там, но слишком жалко становится нежную кожу, поэтому он ограничивается лишь крохотным засосом на внутренней стороне бедра. Тэхен несдержанно стонет под ним, мечется по постели, хнычет, будто плачет. Но все еще не просыпается. Чонгук принимает это как вызов и вновь возвращается к маленькой дырочке, проникая в нее языком, растягивая изнутри. Он круговыми движениями водит им внутри, гладит и лижет, раздвигая тугие стенки, пока пальцами в мягкие бедра впивается, крепко удерживая их на весу. Тэхен даже там вкусный, будто самый изысканный десерт, предназначенный только для него одного, которого сожрать хочется без остатка, что круги перед глазами белые маячат, постепенно, по чуть-чуть поедая на протяжении оставшейся жизни. Хотя, искушение слопать все сразу с каждой секундой становится все больше, ломая помутнившееся сознание альфы на мелкие разносортные куски. Он губами к анусу припадает плотно, посасывает его и даже зубами несильно цепляет, языком продолжая растягивать. Рукой при этом вновь дрочит маленький член, вырывая из омеги хриплые стоны. Тэхен кричит, когда стимуляции доходят до пика и наконец пробуждается, именно в тот момент, когда альфа бросает его обратно на кровать, посчитав, что достаточно растянул. Он сначала не понимает, что происходит, огромными глазами таращится на склонившегося над ним альфу, пытаясь даже приподняться на локтях, но Гук толкает его обратно на подушки и ноги шире разводит, руку вновь уместив на чужой плоти. — Ч-чонгук… — всхлипывает тот, так и не понимая, проснулся или еще нет. — Чонгук… Он руками в сильные плечи упирается, пытается их оттолкнуть или наоборот к себе сильнее прижать, мечется между двух этих противоречий, как загнанный в ловушку зверь. Феромоны ему голову кружат, будто на качелях вертят во все стороны и звезды перед глазами рисуют, что плохо становится и хорошо одновременно. От чонгуковых рук хорошо. — Позови еще раз. — не просит, приказывает тот, вновь припадая к чужой шее. — Позови меня. Он своим членом к чужому прижимается и трется остервенело, не в силах терпеть эту сладострастную пытку. Тэхен стонет что-то невнятное в ответ, сам бедрами навстречу подается, коготками впиваясь в твердые от напряжения плечи. Его крошит от стимуляций альфы, от ощущения его большого и горячего члена, губы его на шее с ума сводят своими мокрыми поцелуями, не давая ни на чем сосредоточиться, дыхание сбитое щекочет своим жаром, пуская все новые и новые мурашки. У него тело судорогой сводит, потому что все еще не привыкло получать столь сильное удовольствие, пот выступает, заставляя рубашку прилипнуть к спине, феромоны неконтролируемо вырываются и смазка сзади течет. Альфа дрочит им обоим, бедрами несдержанно водит, будто толкается, с каждой секундой, с каждым новым движением и хлюпом приближая мечущегося в припадке омегу к пику. — Чонгу…ка-а… — протяжно стонет Тэхен, когда наконец кончает, и вновь теряет сознание, уронив голову на подушки. Чонгук матерится громко, все еще не отойдя от внезапно пробившей тело дрожи от собственного имени, слетевшего хриплым стоном с уст Тэхена, гулким эхом все еще звенящее, медленно уходя в глубину сознания, навсегда там отпечатавшись. Он пытается растормошить мужа, из сна снова вытянуть, готовый уже волком выть из-за неудовлетворения, но омега никак больше не реагирует, блаженным комочком продолжая смотреть свои сны. Как бы Гук не пытался его разбудить, все без толку, и в конце концов несчастному альфе приходится самому справляться с болезненным возбуждением. — Попросишь ты еще себя оттрахать. — обиженно хрипит он, надрачивая себе у самого лица омеги, что, казалось, светилось в полумраке. — Будешь умолять еще заполнить твою аппетитную попку, моя дорогая женушка. Уж я дождусь и хорошенько тебя выебу. Всю ночь буду тебя трахать и попробуй только отключиться, все равно не остановлюсь. Он кончает Тэхену на лицо, не удовлетворившись, но хотя бы получив разрядку, и топает раздраженно на кухню, за полотенцем и водой, чтобы обтереть омегу. По окончанию своих дел, альфа оборачивается волком и запрыгивает на кровать, укладываясь клубком вокруг мужа, пару раз мазнув языком по его лицу. Пусть эта ситуация и раздражает, но гнездование омеги еще никто не отменял, а значит нуждается он в своем альфе сейчас больше всего. Тэхен предсказуемо обнимает зверя, зарывшись лицом в его густой мех, и блаженно стонет, вызывая нервный фырк Чонгука. Заснуть тому удается не сразу, вновь попав в стихийный поток неприятных мыслей, ползучим комком змей обвивающим его сознание, болезненно сжимая и не давая вырваться. Он гнал их от себя подальше, мордой потираясь о теплое, мягкое тело, что своим сопением успокаивало немного, пропустив последнюю мысль о нетерпеливом ожидании течки.***
Чонгук просыпается посреди ночи весь в поту. Он некоторое время немигающим взором глядит в потолок, прожигая темноту сузившимися в прищуре желтыми глазами, дышит шумно, открыв рот, пытается сглотнуть слюну, но в горле сушит аж до боли. Альфе требуется минута, чтобы понять, что находится он в своей постели, на дворе ночь, а страшный сон прервался, позволив ему вырваться из своих липких оков. Всего лишь сон, в который раз вернувший его на далекие четыре года назад, в тот самый день. Он пытается сам себя успокоить, дышит глубоко, внушая, что кошмар закончился. Сейчас ему уже ничего не угрожает. Сейчас он сильнее, чем был тогда. Он сможет защитить своих близких, во что бы то ни стало. Он больше не сбежит. Чонгук испуганно вертит головой, дернувшись, когда вспоминает о близких. Тэхен. Где же он? Альфа шарит по постели правой рукой, нащупав лишь складки простыни, напрягается еще больше, уже намеревается подорваться и начать искать пропажу, но внезапный вздох и следующее за ним мирное сопение заставляют его успокоиться и повернуть голову влево. Омега спит к нему спиной, расположившись на краю кровати, обнимает неосознанно руку, на которой лежит его голова, и видит, наверное, уже десятый сон. — Господи… — Чонгук сгребает его в свои объятия, прижимает поближе к себе, чтобы ненароком не упал, сам утыкается носом в его загривок, шумно вдыхая ярко-сладкий феромон. И когда он только успел перевоплотиться из волка в человека? Тэхен дергается во сне, чавкает губами, но предсказуемо не просыпается, даже не подозревая, что сейчас творится с его альфой. Возможно, это даже на руку Гуку, потому что представать слабым перед своим омегой он хотел меньше всего, показывать свою всю крепчающую зависимость от него и животную нужду, именно нужду в своей паре, в которой одновременно находил и успокоение. Он твердо мог сказать, что привлекать его омега стал вовсе не из-за своего тела, — что конечно тоже, длинные ноги, показывающиеся только перед сном, когда Тэхен ходил в своей ночной рубахе на кухню за водой или еще чем, вовсе сводили его с ума, долго не давая сомкнуть глаз, борясь с камнем пониже пупка. Тэхен стал ему просто нравиться, такой, какой есть, немного холодный, брезгливый и реально опасный, когда злой, но такой домашний, хозяйственный и серьезный. Омега добросовестно выполнял свои обязанности, помогал в поселении, сумел подружиться с некоторыми оборотнями. Чонгук правда им восхищался, не только как парой, но и как волк волком, воин воином или человек человеком. Альфа еще долго думал о своих зарождающихся чувствах, пока снова не заснул, придя к выводу, что нравится ему Тэхен как красивая, дорогая, а главное, полезная вещь. Конечно, он видел в нем исключительно замечательного омегу, недооценивать даже не думал, просто больше ни с чем не мог провести параллель. Он будто ребенок, которому дали в руки удивительной красоты игрушку, которую он обожает, поэтому боится поломать или, что еще хуже, потерять. Тэхен стал кем-то намного ближе, чем просто родным.***
Тэхен пробуждается лениво, мычит протяжно, выгибаясь в пояснице и вытягивая руки, этим нехитрым способом разминая затекшие за ночь мышцы тела. Он хорошо выспался, всласть, так что чувствует себя наконец действительно отдохнувшим и полным сил. Омега трет опухшие глаза пальцами, смаргивает остатки сна и поднимается на кровати. В комнате относительно светло, за окном наверняка уже утро. Часов девять. Подумать только, он проспал почти целые сутки, еще бы не выспался. Тэхен оглядывается по сторонам, заметив себя в ворохе чонгуковой одежды, приподнимает ближайшую рубаху, с растянувшей губы улыбкой глядя на ткань. Так странно и так хорошо на душе становится от этого запаха, в котором он, как в облаке, чувствовал себя защищено и спокойно. С ним до этого никогда подобного не случалось, ни разу, ничей запах так не нравился, что хотелось дышать им и дышать. Чонгук первый. Тэхен подрывается, откидывая от себя всю одежду, ногами ее в кучу пинает и отталкивает, тут же подскакивая с кровати. «Чонгук» вспыхивает перед глазами ядреным красным, таким же оттенком разливаясь и на щеках, кажется прожигая их и пуская из ушей пар. Чонгук наверняка видел его зарывшимся в свою одежду. Не может быть, чтобы альфа еще не вернулся. Какой же стыд! Омега начинает судорожно собирать одежду с кровати, без разбору набирая ком из тряпок, прижимая его к груди, потом внезапно смотрит на себя, чертыхается снова, обнаружив рубашку мужа и на своем теле. Он судорожно скидывает ком на пол и, спотыкаясь о собственные ноги, ныряет под кровать, в надежде найти там свою одежду, что скинул вчера, не удовлетворившись количеством окружающего запаха. Запах. Наверняка рубахи Чонгука пропахли им. Черт, что же он подумал, увидев это? А может он еще не пришел? Те внезапные дела приняли затяжной характер, и он где-нибудь в лесу сейчас, работает. Тэхен замирает и в панике с шипением хватается за голову, борясь с желанием ударить себя с такой силой, чтобы сразу отключился. Теперь волк внутри обеспокоенно завывает, внезапно начав переживать за альфу, который не вернулся. Ким разрывается между собственными мыслями, никак не понимая их природу, паникует и, кажется, сходит с ума. Будто бешенство подхватил или еще какую болячку, травмирующую мозг. Он пытается успокоиться, дышит шумно и размеренно, головой понимая, что изводить себя подобным мало того, что бессмысленно, глупо и по-детски. Чонгук взрослый волк, со всеми проблемами разобраться в состоянии, он определенно жив и, наверное, уже бежит домой, так что нужно скорее убрать этот кавардак, пока он не вернулся и не застал его врасплох. А вот если он все-таки уже пришел, то проблемы уже у Тэхена и проще все-таки ударить себя и отойти в отключку вновь, потому что сталкиваться лицом к лицу с позором он не желает откровенно. Но бежать от проблем тоже глупо, тем более, когда сам их для себя создал. Вечно убегать никто не может, так что выходить из ситуации надо, страшно, но надо. Омега решает для начала все-таки убраться, не теряя голову от ненужных мыслей, поднимается, так и не найдя своей одежды, вновь поднимает ком с пола и скидывает его уже у двери, искренне надеясь, что успеет постирать, застилает стремительно постель и только потом находит свои вещи. Он стремительно расправляет скомканные в порыве раздражения рубаху и штаны, кидая те на кровать, чтобы удобнее было переодеться, фыркает, злясь на самого себя за такую оплошность и уже хочет снять безразмерную чонгукову рубаху, как обладатель ее оказывается в комнате. — Даже не думай. — разносится в тишине, нарушаемой только омежьим паническим сопением, строгий голос и альфа, за секунду до этого державший дверь немного приоткрытой, распахивает ее и входит во внутрь. Тэхен бы вскрикнул, но голос его застрял где-то в горле, а тело замерло, отказываясь повиноваться. Запах Чонгука огромной волной накрывает его, захлестывает словно цунами, и кружит голову, заставляя на секунду, потеряться в пространстве. Омега так и остается стоять с сомкнутыми кулаками на подоле рубахи, доходящей ему до бедер. Находит он силы только чтобы обернуться и столкнуться с несвойственно суровым лицом. Чонгук скептически оглядывает представшую перед ним картину, пока неторопливо проходит к омеге, протягивает к нему руку, осторожно оттягивая в сторону ворот, и гладит изгиб шеи, нежно проводя по запаховым железам кончиками пальцев, пуская в без того пропитанный сладостью воздух новую порцию феромонов. Тэхен вздрагивает, замерев, но от касаний не убегает, парализованный мутным взглядом прищуренных янтарных глаз. Альфа языком по зубам проводит, оглаживая выступившие клыки, губами бесшумно шевелит, явно ведя сложную перепалку у себя в голове, видимо с треском потерпев поражение, потому что в следующую секунду склоняется к чужой шее. — Совсем не пахнешь своим альфой. — хрипит он, потираясь шеей о чужую, железами о железы, напрямую мешая запахи, как делал пару раз до этого. — Так не пойдет. У Тэхена от стимуляций одной из самых чувствительных точек искры перед глазами взрываются, ноги подкашиваются, и голова кружится, потому что запах влажной древесины и коньяка окутывает густым облаком, проникает под самую кожу и разряды тока по всему телу пускает. Так остро он еще на метки запахом не реагировал, буквально падая в готовые его принять сильные объятия. Чонгук его ревниво метит запахом, выпуская в воздух больше положенного феромонов, стараясь перекрыть дурманящую сладость, улыбается довольно, когда слышит неосознанные хныки Тэхена, что, мгновенно ослабев, голову ему на плечо роняет, доверчиво позволяя себя обнимать. — Носи мою одежду почаще. — Гук гладит узкую спину через рубаху, ни на секунду не переставая выпускать феромоны. — Моего запаха на тебе совсем мало. — он зарывается носом в пушистые волосы и целует бесшумно макушку. — Я приготовил поесть. Пойдем, тебе необходимо набрать сил. Для чего конкретно он не уточняет, лишь в голове у себя прокрутив пару пикантных картинок, и, игнорируя испуганный визг Тэхена, подхватывает его на руки и несет на кухню, довольным зверем, поймавшим редчайшую по ценности добычу, светясь от счастья и немного злорадного удовольствия. Тэхен же поздно спохватывается, что из одежды на нем только эта злосчастная рубаха, хотя он точно помнит, что ложился спать в белье, и поэтому самым разумным решением находит не брыкаться, смущенно натягивая полы рубахи между ног, пытаясь хоть так прикрыться, пока пара преодолевает путь до кухни. Снует Чонгук, к счастью, энергично, усаживая свою ношу на табуретку, и, не переставая сиять и довольно улыбаться, идет к печи, чтобы принести оттуда чайник и сковороду со шкворчащей глазуньей. Настроение у него просто замечательное, Тэхену даже непривычно с этого, потому что альфа в последние дни все больше хмурился, решая общажные проблемы и вопросы по тренировке солдат. Омега где-то на задворках мозга допускает мысль, что и ему хорошо становится, когда от альфы пахнет не серьёзностью и нервами, а вот таким, щекочущим внутренности умиротворенным ароматом. Собственно, состояние его становится в раз пять лучше, когда на тарелке перед ним оказывается целых два яйца, забавно подрагивая своими налитыми желтками-глазками. Чонгук соскребает остатки яичницы, прилипшие ко дну, в свою порцию, и уносит сковороду, через секунду вернувшись и усевшись на табурет рядом с мужем, потирая довольно ладони. Тэхен подумывает немного отодвинуться, потому что на одной стороне стола им двоим тесновато, раньше Чон всегда сидел напротив, но даже в мозгу ее до конца прокрутить не успевает, как альфа садится еще ближе, свободной рукой оперевшись о сидушку позади омеги, будто с любопытством заглядывая ему через плечо, на деле же незаметно вдыхая сладкий аромат цветения сирени. — Спасибо за завтрак. — стараясь не ерзать, чтобы не касаться чужих пальцев, благодарит омега, и принимается есть, ребром вилки отделяя кусочки от яйца. Чонгук внимательно наблюдает за каждым его движением, поражаясь изяществу и утонченности даже таких простых действий, носом ведет, вбирая сладость феромонов и грудью невзначай касается тэхенова плеча, склоняясь к нему все ближе. — Покормишь меня? — внезапно предлагает Гук, совершенно серьезно кивая на вилку в руках Тэхена в ответ на его вопросительное выражение лица. — М? Он вздергивает бровями и давит максимально невозмутимую лыбу, напоминая в данный момент глупого оленя, а не задумавшего коварный план хищника. — Своих рук что ли нет? — фыркает омега и отправляет кусочек себе в рот, с таким же невозмутимым видом принимаясь его жевать. На такие детские игры он явно не подписывался. А о том, что творится в голове у альфы, думать мало того, что не хотелось, было просто страшно. — Может и нет. Они заняты одной аппетитной омежкой. — в довесок к своим словам, Гук легонько щипает мужа за попу и вновь возвращает ладонь на сидушку, пока сам склоняется окончательно к замершему омеге, что весь поджимается и давит возмущенные возгласы, ощущая явную опасность. Глупый олень на самом деле далеко не глупый. — Я, между прочим, старался. Ты первый человек, которому я что-то приготовил. Даже не отблагодаришь? У Тэхена язык чешется съязвить что-нибудь мерзопакостное, прямо все нутро просит стереть эту довольную улыбочку с сияющего, буквально искрящегося, лица, но здравый смысл велит ему послушаться и не провоцировать лишний раз альфу, что слишком странно на него пялится, ребром ладони все же прижимаясь к чужому заду и выпуская свои феромоны. Чонгук голодно разглядывает блестящие от масла и слюны припухлые губы и немного надувшиеся щечки, еле сдерживая себя, чтобы не оставить на них поцелуй. Покусать их тоже хочется, сжать зубами и долго-долго смаковать сладость чужой кожи на языке. — Не смотри на меня так. — буркает Тэхен, все же сдавшись под натиском янтарных глаз, и протягивает к чужому лицу вилку с кусочком яичного белка. — Получилось вкусно, ты огромный молодец. Доволен? Чонгук доволен, не столько едой, сколько серыми блестящими глазами, что поднимаются на него буквально на секунду и вновь уводятся в сторону, скрываясь за длинными ресницами. Румянец на щеках омеги становится ярче и запах сильнее, когда он склоняется и вбирает в рот вилку, для большего удобства обхватывая держащую ее ладонь своею, съедает кусочек и отстраняется довольный своей маленькой уловкой. Напоследок альфа как бы невзначай трет чужие пальцы своими, пытаясь хоть этим секундным движением подарить их вечной прохладе свое тепло, и удовлетворенный отступает. Он думает, что издеваться над мужем уже достаточно, и хочет уже приступить ко своей трапезе, как перед лицом снова оказывается знакомая вилка с новой порцией. — Ешь, пока не передумал. — не поднимая на него глаз, фыркает Тэхен, краснея на глазах. — Для меня это много. Тебе же тоже нужны силы. — поднимает взволнованный взгляд на мужа, когда тот слишком долго не реагирует. — Наверняка устал за вчера. Смущается, так сильно, что еще секунда, и точно отступит, вновь одарив мужа едкой фразочкой, будто защитным механизмом, если тот не послушается. Тэхен уже успевает миллион раз пожалеть, ругая себя за внезапный порыв снова накормить альфу, краснеет вплоть до кончиков ушей, но уговаривает себя продержаться еще чуть-чуть, чтобы не стать посмешищем в глазах мужа. Если уже не стал. Кто его знает, что у него на уме. Но Чонгук, вопреки страхам омеги, слушается, пораженный внезапно растаявшими ледниками в серых как лунный камень глазах. Они продолжают завтрак.