«Полнолуние»
Огромный диск полной Луны безлико сияет на небосклоне, невольно затмевая собой россыпь мерцающих звезд, искрящимися пятнами так и норовя упасть на грешную Землю, погрузившуюся в холод и мрак. Луна откидывает свой безжизненный свет на реку, безмятежную и недвижимую, всем своим видом напоминающую об остановившемся времени, заставляет блестеть, отражая неестественный свет, не позволяя даже легкому ветерку нарушить чистоту водной глади. Тэхен вздыхает шумно, прикрыв глаза, обнимает обнаженные колени, пряча в локтях лицо, и пальцы на ногах поджимает, сгребая в них песок. Где-то на фоне слышна лесная живность, там, далеко, за спиной, напоминая о том, что время все еще идет, жизнь не остановилась и омега еще не затерялся на грани своего сознания и реального мира, утопая в болоте слившихся друг с другом мыслей. Он сам не понял, как пришел сюда, в этот укромный уголок, куда только вчера привел его Чонгук. Видимо это место полюбилось волку, как и яблоневый сад в поселении, куда идти пришлось бы через центральную поляну, где во всю проходит пиршество, а показываться на глаза кому-либо просто не хотелось. Тэхен усмехается со своей беспомощности и зависимости от Чона, потому что даже в случае горькой обиды на него пришел в его же любимое место. То, что альфа приходит сюда подумать, Тэхен запомнил. Как и то, что впредь жизнь его, скорее всего, повернется градусов на сто восемьдесят, положение поменялось и решить свою проблему самостоятельно он никак не может. Страшно. Ему с детства прививали, что нужно всегда идти напролом, смело встречать любые трудности и не идти на поводу у своих слабостей. Как это делают альфы. Но что делать, если именно альфа и стал самой главной слабостью. Где-то на фоне трескает какой-то сучок. Тэхен его игнорирует, вдыхая полной грудью прохладный ночной воздух, пропитанный запахом леса и свежести, шмыгает носом и закусывает губу, потому что предательские слезы снова бегут в три ручья и тело дрожит, слабея с каждой минутой, превращаясь в бесформенную оболочку. Омега ощущает, как перестает чувствовать собственные кости, всхлипывает снова, потому что в животе боли адские, а в голове гребаный Чон Чонгук, никак не желающий покидать без того спутанные мысли. Его альфа зол на него. Тэхен самый плохой омега на свете. Какая-то доселе неизвестная сущность внезапно завладевает им, заставляя шмыгнуть вновь. Тэхен сам на себя злится, утирая нос тыльной стороной ладони, психует, судорожно сжимая и разжимая пальцы на ногах, пока нарочно смотрит вверх, на полную луну, чтобы не давать слезам бежать. Ему за себя стыдно, потому что начал истерику, не безоснованно конечно, потому что альфа сам обидел, снова, но гребаная слабость так действует на нервы, заставляя его винить и себя за то представление, что устроил. Еще и разревелся перед альфой, как последнее позорище. Он снова и снова перекручивает в голове момент ссоры, осознавая, что плохо помнит детали и что конкретно умудрился сболтнуть сгоряча, в голове сумев воскресить лишь образ гневного Чонгука с толикой боли в глазах. Тэхен усмехается сам себе, даже уголком рта дергает, закусывая следом губу. Подумать только, ему жалко сильного альфу, который сам себе чего-то там надумал, сам разозлился и обвинил во всем Тэхена. Конечно, лучше бы ему было бы не видеть трогательное прощание бывшей пары, но и в этом он тоже виноват сам, ибо никто его не приглашал. Тэхен и Намджуна-то не звал, просто шел домой, чтобы никому не мешать, но снова оказался в центре скандала, так еще и виноватым из него вышел. Как же ему надоели эти альфы. Только и могут, что силой мериться. Он обнимает колени сильнее, лицо вновь прячет в локтях и сам себя качать принимается, будто успокаивая. Телу жарко и знобит одновременно, волк внутри никак покоя найти не может, скулит и тявкает, тоже не в силах подняться на лапы, все зовет альфу, требуя его всем нутром. Тэхен упрямо игнорирует позывы собственного тела, не давая себе даже лечь, хотя хочется безумно забыться сном и проснуться утром как ни в чем не бывало. Омега сильнее ноги обнимает и закусывает губу, ибо знает, что стоит принять горизонтальное положение, здравый смысл его совсем покинет и больнее будет в разы. Эту боль он ненавидит, потому что она единственная, с которой он никогда не мог справиться и перетерпеть. Хотя нет, теперь он познал и душевную. Она сильнее и с выходом из тела феромонов не пройдет явно. Как же он ненавидит свою сущность, буквально по стенке готовую себя размазать, лишь бы пойти и унизиться перед альфой, потому что перед ним гребаную вину чувствует из-за того, что не умеет быть покорной. Тэхен готов наживую это все вырезать, лишь бы избавиться от глупых мыслей, съедающих сознание и разрушающих мозг. Как же ему все это надоело. Как же он устал ото всех. — Тэ. — доносится со спины и мягкая ткань накрывает плечи. — Наконец-то я нашел тебя. Тэхен вздрагивает, пугается, но виду не подает, продолжая сидеть в своем положении, игнорирует, что альфу, что встрепенувшегося внутри волка. Как же так, он на столько слаб, что потерял все остатки бдительности, сейчас ощущая себя пойманным и посаженным в мягкую клетку напуганным зверенышем. Его укрыли пледом, пахнущим домом, их общими феромонами, теплом, от которых голова кружится и на секунду легче становится. — Давай поговорим… Нет, не так… Выслушай меня… И прости… Чонгук вздыхает шумно и усаживается рядом с омегой, пока не решаясь ни на какие действия, молчит некоторое время, потому что его продолжают игнорировать, но хотя бы не посылают, как он ожидал и чего опасался больше всего, пока шел сюда, в последнее место, куда Тэхен мог бы прийти в поисках одиночества. Омега не злится и не кричит, значит шанс все же есть, и он должен его использовать. Собравшись с мыслями, альфа снова повторяет: — Прости меня, пожалуйста, я такой болван. — он пятерню в волосы запускает и снова вздыхает, явно раскаиваясь. — Я хорошо обдумал свое поведение и признал все свои ошибки. — точно нашкодивший волчонок матери отчитывается. — Только прошу тебя, не надо сидеть здесь в одиночестве. Я готов всю ночь провести на улице, оставить в твоем распоряжении целый дом, можешь ненавидеть меня там, в тепле и безопасности, но только не сиди здесь, пожалуйста. Раскаивается искренне, не смея даже глаз на омегу поднять, а тот еле сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху с этой чуть ли не лихорадочной исповеди. Смешно все это, до абсурда смешно и глупо. Чонгук и в правду болван, но это не уменьшает его обиды на него. Пусть пострадает еще, если не врет сейчас, заслужил. — Не говори, что все это время меня искал. — буркает омега, укутываясь в плед, потому что и в самом деле холодно. — А кого же еще? — фыркает Гук. — Я места себе найти не мог. — возмущается, обреченно накрывая лицо ладонью, будто сознаваясь в преступлении, и тихо повторяет снова. — Пожалуйста, прости меня, Тэхен-а. Я… не знаю, что на меня нашло. — Вчера тоже не знал? — ехидничает, поднимая голову, явно наслаждаясь видом разбитого альфы, признающего свои ошибки. На эту картину он бы вечно смотрел, издевался бы сколько влезет, вот только держать себя под контролем с каждой секундой становится все тяжелее, ибо феромоны альфы действуют как самый сильный раздражитель, опасный наркотик, на который у Тэхена, кажется, выработалась зависимость. — И за вчера прости. Я не должен был на тебе срываться. Я просто… хотел тебя уберечь, вот и все. — старательно подбирает слова, вновь зачесывая волосы на макушке назад, сжимая их меж пальцев все сильнее, нервничает. — Это мой долг, как альфы, как главы нашей семьи. Я уже говорил, что не хочу, чтобы наши отношения заканчивались просто сделкой. — гулко сглатывает, прежде чем на одном дыхании выпалить. — Я хочу от тебя большего, хочу оберегать тебя и защищать, хочу создать для тебя, для нас, все условия, чтобы было хорошо, хочу быть в твоих глазах не просто незнакомцем, с которым тебя насильно поженили, а настоящей парой. Тэхен упускает тот момент, когда его рот раскрывается в удивлении, а он во все глаза таращится на альфу, никак не скрывая своего шока и пронзившей все тело дрожи, осевшей тяжелым грузом где-то внизу живота. Омеге нравятся эти слова, они греют словно теплые лучики солнца, морят и дарят ласку, поражая самое сердце цепкой хваткой, что оно, кажется, стучать перестает, рухнув на бедного волка внутри, итак готового размазаться в кашу. — Я знаю, что слишком многого от тебя требую, знаю, что давлю и сильно обижаю тем, что запрещаю тебе ввязываться в те дела, ради которых ты ко мне и пришел. — продолжает Чонгук, разговаривая, кажется, с землей, потому что на омегу посмотреть, как бы смешно не звучало, не хватает смелости: боится забыть все, что старательно обдумывал на протяжении последних дней. — Ты — сильный омега, я признаю твою силу и твое величие, и я правда допустил много ошибок в поведении с тобой. Мне просто нравилось тебя злить, потому что только в этом случае ты обращаешь на меня хоть какое-то внимание. — усмехается, вновь прикрыв лицо руками, ибо стыдно до безумия. — Я с ума схожу из-за того, что мне кажется, что я не достоин тебя, что противен тебе, что никогда не смогу стать кем-то большим, кем-то ценным. И этот Намджун… Я ненавижу его и не скрываю этого, потому что он знает тебя лучше, дольше, потому что ему ты доверяешь и его ты не боишься. Я… я испугался. Испугался, блять, что он может забрать тебя у меня. — вздыхает судорожно. — На помолвке, когда он украл тебя, я уже пришел в ярость из-за того, что моего омегу у меня пытаются отнять, потому что уже тогда я признал тебя. Да черт, с первой встречи ты уже зацепил меня своей красотой, своим изяществом, своим поведением, хотя, видит Бог, никогда со мной такого не происходило. Еще ни один омега не имел столь сильную власть надо мной, что я готов в лепешку расшибиться, лишь бы своей паре сделать хорошо, понимаешь? Чонгуку стыдно, безумно стыдно, что уши горят, и, кажется, пар из них с секунды на секунду хлынет, сердце в груди бешено заходится и аж в висках удары чувствуются. У него пот спину прошибает, как и ладони, что мелко подрагивают к тому же. Сумел все же сказать, без запинки и паузы, чтобы уж точно ничего не утаить. Пусть Тэхен знает, пусть теперь будет смеяться над ним или даже презирать, лишь бы больше не плакал и не обижался. Повторной картины блестящих от слез селенитовых глаз, переполненных болью, он точно не выдержит. Как и этой изощренной пытки, на которую сам себя обрек. Сидеть рядышком с невероятно пахнущим омегой совсем невозможно, выдержки не хватает, потому что кости внутри буквально крошит и судорогой сводит каждую мышцу, на столько его хочется увести отсюда, спрятать, защитить, утащить в свою нору и прижимать к себе долго-долго. Но Чонгук стоически терпит, понимает и признает свою ошибку, ждет хотя бы намек на прощение и пытается восстановить доверие к себе. Хотя, на счет последнего он не уверен. Уж слишком виноват. — Скажи еще раз. — тихо сипит Тэхен, снова пряча лицо в локтях. — Прости меня, я болван. — вздыхает, готовый повторять это хоть тысячу раз, если то будет нужно. — Нет. Не про это. — отрицательно мотает головой, обнимая ноги сильнее, пока феромоны ярче становятся, густым облачком вспыхивают, разлетаясь во все стороны, из-за чего омега ерзает и смущается еще сильнее. — А про что тогда? — Чонгук ощущает себя полоумным, потому что искренне не понимает, что от него хотят, судорожно пытаясь воскресить в голове все, что успел наболтать. — Про последнее. — съеживается весь и пальцы на ногах поджимает, что, почему-то, не ускользает от Гука, выглядящего сейчас максимально глупо, снова напоминая облапошенного оленя. — Про пару. И омегу. — Ты про то, что я считаю тебя своей парой? Все еще не веришь в это? — недоверчиво косится, наконец решившись взглянуть на дернувшегося Тэхена, тут же понимает, что к чему, и не может сдержать улыбки. — Моему омеге нравится, когда я так его называю? Моя пара любит, когда подчеркивают ее статус? Ким всхлипывает и дрожать принимается ощутимо, обнимая себя сильнее. В нем будто два противоречия борются, разрывая несчастного между желанием сбежать отсюда и наоборот, прижаться к своему альфе изо всех сил. Течка входит в свой пик. — Мне тоже нравится так к тебе обращаться. — мягко признается Чон, не прекращая улыбаться. — Ты не представляешь, как я дурею, когда вижу тебя в своей постели, в своих объятиях, когда ты носишь мою одежду и мой запах соответственно. — прикрывает глаза, вспоминая, губы закусывает и выдыхает шумно, явно измываясь сразу над обоими. — Когда ты готовишь специально для меня или стираешь мои вещи, да даже когда просто смотришь в мою сторону, я чувствую себя таким счастливым. Я не знаю, что ты со мной сделал, но чувства, что я испытываю, идут не то, что из сердца, они, кажется, живут гораздо глубже, как простая, но важная истина вроде того, что сильный должен защищать слабого или младший уважать старшего, отрицать которую не имеет смысла. Тэхен бы подумал, что он несет очевидный бред, не действуй каждое его слово как спусковой крючок, ведущий к разрыву плотной оболочки, что все это время его окружала. Чонгук говорит уверенно, искренне, топит в своей речи, как в тягучей карамели, запахом дурманит и, омега понимает, тянет за собой к бездонной пропасти, ступи он куда, никогда уже не выберется, погибнув. С трепетом осознает он и то, что альфа признается, сквозь пелену, застлавшую сознание, понимает, что признается в чувствах, из-за чего рой бабочек поднимается в животе, сметая своей пестротой все остатки здравомыслия, ибо омега всхлипывает снова и ерзает, невольно подсаживаясь к Чону ближе. А тот только продолжает издеваться. — Я такой болван, Тэхен-а. — тянет он, горько вздохнув. — Я так хочу сделать твою жизнь самой лучшей, но совершенно ничего не выходит у меня с рук. Пожалуйста, пойди мне навстречу, помоги подступиться к тебе. Позволь любить себя, обнимать, целовать. Ты не представляешь, как я хочу делать это постоянно, двадцать четыре часа в сутки, даже сейчас, — в его голосе слышатся прорезающиеся нотки утробного рычания, будто альфа злится сам на себя за то, что несет такой бред, выставляющий его полным слабаком, но не сказать не может, потому что чувствует, что только через разговоры может вернуть все на свои места, — я еле сдерживаю себя, чтобы не наброситься на тебя, потому что знаю, что ты боишься меня, не хочешь... — Хочу. — ... чтобы я так себя вел. Меня не хочешь, оно и верно, я хорошо обдумал и осознал свое мерзкое поведение. Прости и за это. — продолжает свои душевные монологи, не сразу услышав сиплый голос, встрепенувшись только тогда, когда омега сам к нему прижимается, голову уложив на плечо и стыдливо пряча лицо за упавшими на него волосами. — Что? — Хочу, чтобы ты обнял. — тихо шепчет он, вновь невольно выпуская в воздух порцию с ума сводящих феромонов. Возможно, Тэхен надеется, что его не услышали, потому что смущается собственных слов и сразу же жалеет о них, ругая себя за проявленную слабость, но все же сидит так еще секунду, не в силах противостоять желанию ощутить запах своего альфы немного ближе. — Правда можно? — удивленно спрашивает Гук, не совсем соображая, что происходит, но, получив еле заметный кивок, тут же реагирует и сгребает мужа в охапку, прежде чем тот успевает ретироваться. Тэхен в его руках тушуется, стонет тихо, сначала испуганно, а потом с наслаждением, носом уткнувшись в изгиб шеи, затем вдыхает блаженно полюбившийся аромат, что глаза закатываются и внутри все яркими фейерверками взрывается. Этот запах ему крышу сносит, всю силу выкачивает, но и дарит взамен другую, будто наполняющую его тело жизнью. Он физически чувствует, как кровь начинает течь быстрее по венам, обжигая своим бурлящим жаром, сердце заходится в бешенном ритме, с удивлением подмечает, что и у альфы оно стучит не менее сильно, практически в унисон, пока тот прижимает к себе слабое тело, носом водя по всей длине обнажившегося плеча. Чонгук обнюхивает его шумно, будто впервые, надышаться никак не может, сквозь ткань пледа сжимая узкую спину в своих руках. Он порыкивает, ощущая дрожь омеги, хмурится и крепче обнимает, попутно укутывая, чтобы хоть как-то согреть, волнуется. — Прости, я сегодня такой болтливый. — хрипит он, не сдержавшись, оставляя легкий поцелуй на чужой ключице. — Наверное, утомил тебя. — Мне понравилось. Я бы хотел… послушать еще… — отвечает омега, закусывая губы, чтобы позорно не скулить от жара, обуревавшего тело, в частности, низ живота. — Я готов признаваться тебе хоть всю оставшуюся жизнь. — шепчет на ухо Чонгук, только усугубляя положение несчастного. — Только, пожалуйста, давай уйдем домой. — Одну минуту. — обнимает в ответ, руки сцепив на чужой спине, крепче прижимаясь. — Давай побудем так еще одну минуту. Альфа кивает, но все же осторожно поднимает их обоих на ноги, подправляет плед на чужих плечах и снова обнимает, заключая в плотное кольцо своих рук, сам невольно глядит вдаль, на безмятежную реку, позволив себе насладиться атмосферой. Тэхен к нему доверчиво жмется, голову уложив на плечо, за его взглядом прослеживает, тоже заколдованно уставившись на раскрывающийся пейзаж, и вздыхает блаженно, почему-то ощущая себя невероятно счастливым. В полной безопасности. — На самом деле, нам еще столько о чем нужно поговорить. — Чонгук в пушистую макушку утыкается носом, пока ладонями гладит чужую спину. — Обещаю, что честно отвечу на все твои вопросы. Но, когда тебе станет легче. Про течку Чонгук не зарекается, все еще не понимая, какой подход найти к Тэхену и как спросить у него разрешения провести ее с ним. Почему-то, альфа уверен, что муж так просто в руки не дастся, но и он сдаваться не хочет, как бы эгоистично не звучало, сделает что угодно, лишь бы заслужить и без того свое законное место рядом с омегой в постели. Он принимается осторожно их покачивать с ноги на ногу, целует невесомо чужую макушку, наслаждаясь моментом, и шепчет что-то бессвязное, не переставая гладить спину, плечи, поясницу, полностью завороженный идиллией. — Здесь очень красиво. Давай придем сюда еще потом. Особенно на то поле с цветами. Оказывается, их бутоны не закрываются и ночью. — погруженный в свои размышления о том, как быть, Чонгук кивает, не успевая проследить за Тэхеном, что к нему тянется, ладони уложив на лицо и немного к себе наклоняя, сам приподнимаясь на носочки. — После моей течки я хочу… прийти сюда с тобой вновь… И целует, прежде чем вообще успевает осознать свои действия и сбежать, устыдившись их. Целует, собрав всю смелость, на которую только был способен, в кулак. Целует, кинувшись в омут с головой, делая один из самых смелых шагов в жизни, прижимается губами к чужим, раскрывшимся в удивлении, мягко касается, будто все еще не уверенный, но точно не собирающийся отступать. Сделанного не воротишь, Тэхен понимает, но и не жалеет, продолжая держать лицо мужа в своих ладонях. Тем более наконец сообразивший что к чему Чонгук точно теперь не отпустит, делает будто бы рывок, целуя омегу в ответ, невольно его наклоняя, как в самый первый раз в их первую брачную ночь. Где-то на фоне трещит лесная живность, светлячки зеленые летают, окружая пару мерцающими точками, будто звезды и в самом деле упали на землю, делая ее менее непроглядно-черной. Луна одаривает слившихся в нежном поцелуе холодным светом, пляшет на их лицах откинутыми от деревьев тенями, ветерок легкий посылает, охлаждающий разгоряченные тела. Чонгук жадно глотает каждый тихий полустон, сорвавшийся с уст его омеги, сминает губы в мокром поцелуе, страстно, но максимально нежно вбирая каждую в свой рот. Он языком ведет развязно, проникает им к чужому, обводит самый кончик и вытягивает наружу, чтобы и его вобрать, мягко посасывая. Тэхен тает в его руках, обмякает весь, позволяя играть собой, как куклой, отвечать пытается альфе, сплетая языки, пробует даже бороться за доминирование в поцелуе, но безбожно проигрывает, задохнувшись в гортанном стоне, когда Чонгук его за поясницу к себе вплотную притягивает, заставляя их нижние части тела соприкоснуться. Тэхен осознает свою наготу, наконец сполна ощущает свое возбуждение, коим, оказывается, начинает тереться о чонгуково, вспыхивает весь и несдержанно стонет, откинув голову, стоит альфе перейти на шею. — Господи, какой же ты сексуальный. — хрипит Чон, кусая его за подбородок, чтобы пробудить от захватывающего безумия и хоть немного унять дрожь, а может, удовлетворяя лишь свое эгоистичное желание. — Пожалуйста, не убегай от меня сегодня. Тэхен кивает, когда альфа, подхватив его на руки, стремительно уносит свою ношу обратно в поселение. Чонгук его нежно держит, к себе прижимает, к вздымающейся от нетерпения груди, где Тэхен слышит как заводное колотящееся сердце, из последних сил обнимая мужа за шею, лицо пряча у него на груди. Чонгук на своего омегу украдкой поглядывает, пока набирает шаг, крепче перехватывает, и переходит на бег, не в силах больше терпеть жалобный скулеж и всхлипы. Альфа не помнит, как добрался до своего дома, загипнотизированный сладкими феромонами. Как минул целое цветочное поле и прошел через дозорных на главных воротах. Осознание на него накатывает только на подходе к дому, когда он сворачивает с самой короткой тропинки, ведущей от входа к окраине поселения. Чонгук специально ее выбрал, не желая никому показывать свою драгоценную ношу, самолично планируя наслаждаться ею. Он перехватывает омегу поудобнее, когда взбегает по ступенькам, и, поцеловав в макушку, наконец переступает через порог, довольно улыбаясь. Вот как Тэхен должен был оказаться в этом доме, вот с чего они должны были начинать. Чонгук готов до конца жизни носить омегу на руках, потому что так правильно выглядит, так и должно быть, ему нравится видеть маленького и беззащитного Тэхена в своих сильных объятиях. Он кокон из пледа с омегой внутри на свою кровать бережно укладывает, осторожно его разворачивая, сам тут же сверху нависает, руками оперевшись о подушку по бокам от головы Тэхена, разглядывает своего омегу голодно и довольно, плотоядно облизывая губы, но при этом нежно улыбаясь. Тэхен под ним лежит абсолютно обнаженный, кулачок сжатый ко рту приставляет и ноги сводит, меж которыми маленький член призывно покачивается, сверкая от предэякулята в лунном свете. Тэхен сам как будто блестит, весь мокрый и горячий, дышит шумно и загнанно, что его грудная клетка непрестанно вздымается, никак не в силах войти в нормальное состояние, из-под прикрытых век на альфу смотрит, заламывая брови. Его волосы разметались по подушке, красивой короной обрамляя голову, феромоны все ярче становятся и дыхание переходит в нетерпеливый сиплый полустон. — Мой омега такой красивый. — улыбается Чонгук, осторожно оглаживая заплаканное лицо, пока Тэхена ломает у него на глазах, плавит, размазывая по кровати и заставляет выгнуться навстречу скользящей вдоль его тела ладони. — Как же я давно хочу тебя. — он невесомо спускается от ключиц к солнечному сплетению, оглаживает живот и, дойдя до пупка, поднимает ладонь, оставляя только кончики пальцев пройти пару сантиметров, чтобы на подходе к самому основному задеть только краешком ногтей, получая негодующий стон в ответ. — Теперь ты понимаешь, что я чувствовал все это время? Когда желанное совсем под носом, но коснуться его тебе нельзя. — Не паясничай. — вымученно стонет омега и, раскинув в стороны руки, раскрывает объятия, без слов зазывая в них альфу, чему тот противиться никак не может, тут же пристраиваясь меж стройных ног, которые сам же и разводит коленом. — Тебе ведь нравится, — горячо шепчет он на раскрасневшееся ушко, касаясь его губами, пока ладонью накрывает чужую грудь, ощутимо сжимая ее, — когда я шепчу тебе непристойности. Я еще в наш первый раз это понял. Моего омегу возбуждает, когда он слышит о себе во время секса? — Тэхен всхлипывает и отворачивается, сбегая от опаляющего ухо дыхания, выгнувшись дугой из-за того, что альфа его сосок меж пальцев зажимает, пустив разряды тока от этого места по всему телу. — Мой малыш любит, когда я трогаю его соски, когда глажу, — выполняет все озвученные движения, — и сжимаю эту мягкую грудь, предназначенную только для меня, этот плоский живот, эти шикарные бедра. — П-прекрати... так себя вести. — Тэхен жмурится сильно и губы кусает, чтобы так позорно не стонать под горячим альфой с удивительно низким голосом. — Почему же? — Чонгук явно издевается. — Мой маленький омега начинает пахнуть сильнее, когда слышит голос своего альфы, занимающегося с ним любовью. — Тэхен снова всхлипывает, пытаясь свести ноги, но ему предсказуемо не дают. — Как я могу отказать себе в этой маленькой шалости, пока собираюсь любить своего омегу до самого утра? В подтверждение своих слов он вновь сплетает их губы в поцелуе, чавкает шумно и языком вылизывает чужой рот, пока руками блуждает по всему телу, щупает и гладит, будто на ощупь стараясь запомнить каждый сантиметр. Чонгук мокро целует омегу в подбородок, в шею, лижет запаховые железы, ключицы, позволяя себе покусать сахарные для него косточки, вдоль солнечного сплетения спускается и к торчащим в стороны соскам переходит, языком играясь с каждым. Почему-то в голову приходит мысль, что, когда Тэхен понесет, его грудь станет настолько большой, что оба холмика можно будет взять в каждую руку и соединить вместе, чтобы соски были совсем рядом и их ласкать можно было одновременно. Чонгук не успевает прокрутить ее полностью, потому что член дергается от очередного несдержанного стона омеги, но она ему безумно нравится, прочно усевшись в мозгу. Он мысленно помечает, что обязательно так сделает когда-нибудь, желательно в ближайшем будущем, потому что уже сейчас хочет видеть своего омегу беременным. — Ч-чонгук. — плачет Тэхен, упираясь в альфьи плечи, царапает их и ногтями глубоко впивается, пытаясь отстранить от себя. — Хватит… Тэхенов член весь его живот давно перепачкал, на простыне тоже пятно разрастается от выделяющейся смазки. Омега на каждое касание ярко реагирует из-за обострившихся рецепторов, хнычет зазывно и бедрами виляет, стараясь потереться о Чонгука. А тот и не против, довольным зверем оглядывая зависимую от него добычу. — Тебя нужно хорошенько подготовить, как мы делали в первый раз, помнишь? — он целует мужа в висок, вновь оглаживая его живот, дугой обойдя колом стоящий член, специально его не касаясь, по бедру ведет и останавливается на истекающем смазкой проходе, еле заметно на него надавливая. — Чтобы это местечко смогло принять меня. — Оно… сможет… — вспыхивая, как красный фонарик, выдыхает омега, обнимая Гука, лицо прячет у того на плече и дрожит крупно. — Пожалуйста, быстрее. Чонгук противиться этой просьбе не может, потому что по спине разряды настоящего тока проносятся, парализуя разум. Его омега хочет его, его омега готов его принять, его омеге он жизненно необходим. Он вдыхает шумно сладость аромата, кивает и утыкается носом в тонкую шею, пока себя освобождает, приспуская штаны. Альфа все же на всякий случай проверяет готовность мужа, проскользнув внутрь пальцами, убедившись, что и в правду готов, когда сразу два проходят беспроблемно, скользя по невероятно влажным и горячим стеночкам. Пальцы сразу же заменяются большим членом, входящим по самое основание, плавно и решительно, под аккомпанемент несдержанного стона. Тэхен голову назад откидывает, выгибается весь, ощущая в себе до отказки заполняющий орган, распирающий и приносящий невозможное наслаждение. У омеги слезы с новой силой из глаз брызгают, пока он к мужу крепче жмется, дрожать не перестает, пальцами впиваясь в его лопатки, всхлипывает и скулит, сжимая Чонгука в себе, пока тот специально замирает, давая привыкнуть к соитию. Альфе плохо от этих измывательств. — Блять. — стонет он на самое ухо, потеряв силу в руках и буквально рухнув на Кима, потому что перед глазами аж круги белые растекаются, на столько ему хорошо. — Какой же ты… Угх. Он осторожно пробует толкаться, мягко, стараясь без резких движений, повторяет нехитрую процедуру пару раз, плавясь от жара и узости внутри своего омеги. Банальное счастье переполняет Чона, потому что наконец-то получил желаемое, дорвался до того, о чем мечтал больше всего на свете, потому что ему разрешили и ему доверились. Его омега сейчас лежит под ним, принимает его, стонет от его ласк и просит еще. Чонгук поверить в реальность происходящего не может, сгребает мужа в охапку и толкаться принимается усиленно, утыкаясь носом тому в плечо. — Ч-чонгук. — плачет Тэхен, цепляясь за его плечи как за спасительный круг в этом омуте похоти, чтобы не уйти на глубину, где черти подготовили персональный котел для них обоих, бурлящий кипятком из самых настоящих чувств. — Чонгук-а-а. — Позови еще. — хрипит Гук, сжимая чужие бедра в своих руках, пока мокрым лбом ко хрупкому плечу прижимается, наращивая темп. — Позови меня, Тэхен-а. — Чонгук. — слушается омега, сжимаясь сильнее от собственного охрипшего голоса, вырывая ответный стон из мужа. — Поцелуй, Чонгук-а. Из его глаз прозрачные слезинки стекают по пунцовым щекам, которые Чонгук слизывает заботливо, целует в скулы, в кончик носа, только потом переходя к распухшим, покрасневшим губам. Он припадает к ним голодно, порыкивает, когда омега пытается перехватить инициативу, в глаза тому заглядывает, прожигая желтизной. Тэхен на дне его зрачков тех самых чертей видит, к которым боялся провалиться, понимает, что уже пропал, из этого омута ему уже не выбраться, но, что еще страшнее, он и не горит желанием покидать сильные объятия, держащие его как самую ценную вещь на свете. Омега пальцы в чужие волосы запускает, коготками по коже головы проходится и в кулачки прядки волос на затылке сжимает, улыбаясь в поцелуй, когда альфа мычит, закатывая глаза. Он уже понял, что это слабое место Чонгука, снова шкребет там, почесывая, волосы оттягивает, довольный неизменной реакцией. Альфа в долгу не остается, принимаясь толкаться сильнее, вбиваясь по самое основание, порыкивает в поцелуй и кусается, буквально выбивая полустоны-полукрики. — Негодник. Мой омега такой жестокий. — хрипит он, выпрямляясь, чтобы легче было толкаться, бедра поудобнее перехватывает и приподнимает немного над кроватью, буквально на себя насаживая. — Тебя нужно срочно перевоспитывать. Придется мне лично этим заняться. Нет, даже не думай. — он омежьи руки, потянувшиеся к дергающемуся от каждого слова члену, перехватывает, на себя их тянет, блокируя все движения, пока толкается сильнее, с характерным хлюпом брызгая в стороны смазкой. — Тебе запрещено кончать раньше меня. Я слишком долго ждал, подожди и ты. Тэхен недовольно стонет, дергается и бедрами навстречу подается, самостоятельно насаживаясь. Чонгук ему внутри на все точки одновременно давит, головкой распухшую простату задевает, на последних толчках ударяя только по ней, запястья его крепче сжимает, и улыбается, скотина такая, довольно обводя свои обнаженные зубы языком. Альфа весь мокрый, у него на лбу бисеринки пота блестят, челка мокрая слежалась, каждая мышца напряжена и вены вздуты. Он толкается с силой на последних аккордах своей импровизированной пьесы, состоящей из пошлых хлюпов, беспорядочных стонов и сбитого дыхания, издевается насильно над единственным слушателем и по совместительству главным инструментом, довольный, как зверь, и счастливый, как пес. Тэхен предсказуемо кончает раньше, но Чонгук на это специально внимания не обращает, не щадит его, даже передышки не дает, продолжая толкаться в выработанном темпе, пока сам не достигает разрядки, выйдя в последнюю секунду, чтобы кончить мужу на запавший от напряжения живот. Он сглатывает голодно, разглядывая затраханного и разбитого омегу, пытающегося отдышаться, по животу его ведет, смешивая семя, втирает в кожу и блаженно выдыхает. — Мой омега такой красивый. — улыбается Чонгук, вновь лаская обмякшее тело круговыми движениями. — Так и хочется трахать тебя без остановки. — в доказательство кивает на свой даже не думавший падать орган. — Даже не знаю, как ты выдержишь наши занятия любовью, ведь отпускать тебя до ближайшего утра я точно не собираюсь. — оглаживает выпирающие ребра. — Я буду трахать тебя еще сильнее и еще дольше, чем только что, буду ласкать без остановки, вылижу тебя основательно, а, если продолжишь капризничать, — склоняется, оставив мокрый поцелуй на ушной раковине, чем вызывает испуганный всхлип, пока ладонью ощутимо давит на низ живота, — буду кончать прямо в тебя, чтобы ты точно никуда от меня не делся. — Кто из нас еще жестокий? — обреченно стонет Тэхен, отвернув голову, все еще пытаясь отдышаться, перехватывает чонгукову ладонь на своем животе, и специально ведет к своему члену, что вновь стоит, истекая смазкой. — Прекращай трепаться и уже сделай что-нибудь со мной. Чонгук кивает победоносно, вновь целует за ушком и одним толчком проникает внутрь.
***
— Ах! Чонгу…к-а-а. — тянет Тэхен, пальцами зарывшись в темные волосы, обладатель которых весьма удобно устроился у него между ног. — Стой! Выпусти! Чонгук его игнорирует, продолжая начатое дело, заглатывает омежий член по самое основание, крепко удерживая дергающегося Тэхена за бедра. Тот мечется по постели, бедрами во все стороны виляет, не в силах терпеть крышесносную ласку, плачет и буквально кричит, не понимая, как сбежать и что делать. Чонгук уже делал ему минет в их первый раз, но то было совершенно иное, чувствовалось не так остро, как сейчас, и не смущало так сильно. Ощущения для Тэхена совсем новые, слишком неземные и нереальные, потому что узкая, горячая глотка, по которой идут легкие вибрации от утробного порыкивания, сжимает нещадно, угрожая расплавить орган, как кипяток карамель. По крайне мере именно так все и ощущается. Альфа член изо рта выпускает с громким хлюпом, чтобы вновь к мокрой от слюны головке губами прижаться, обхватывает ее и языком уздечку короткими мазками лижет, снова издевается. Он обсасывает его, как самый вкусный леденец, с наслаждением и чувством, целует невесомо, снова в рот берет и заглатывает, пропуская буквально сладкий член себе в глотку, пока пальцами в омежьи бедра впивается, сжимает их и не дает сбежать. Тэхена с каждой секундой держать приходится все крепче, потому что тот ерзает, тазом в разные стороны водит, не в силах выдержать сладострастную пытку, и, что хуже всего, но и одновременно лучше всяких похвал, развязно стонет, с силой сжимая чужие волосы. Чонгук позволяет пропустить себе шальную мысль, что такими темпами он совсем скоро облысеет, но спускает это омеге с рук, толкая член себе за щеку, пока пальцами осторожно перебирает маленькие яички, дополнительно стимулируя. Он смазку и собственную слюну по ним растирает, сжимает невесомо и гладит, играясь с мошонкой, чтобы в следующую секунду губами и к ним припасть, пошло обсасывая. Тэхен протестующе вопит, буквально, захлебывается в своих стонах, пугается, когда его за бедра хватают и над кроватью поднимают, потому что альфа выпрямляется и зарывается носом в его промежность, языком припадая к судорожно сокращающейся дырочке, из которой не перестает течь смазка. — Чонгук! — Тэхен только головой и плечами опору чувствует, в кулаках простынь сжимает, пытаясь уцепиться, и даже шевельнуться не может, прочно удерживаемый мужем. — Чонгук, не надо. Там! Вскрикивает, ощущая язык внутри себя, пытается сбежать, но все тщетно. Он ногами дергает, ударяя Чона по плечам, что тот игнорирует, работая интенсивнее. Альфа масла в огонь подливает, ладонью обернув мокрый член, дрочит усиленно, продолжая основательно вылизывать, как и обещал ранее, приближая несчастного к оргазму. Ему безусловно нравится, как остро реагирует омега, льстят его беспорядочные стоны и всхлипы, что издеваться и дальше хочется, хотя он прекрасно осознает, что ходит по краю обрыва, вприпрыжку рассекает, с каждой секундой приближая себя к явной гибели. А омегу к очередному оргазму. Тэхена предсказуемо надолго не хватает, он обильно изливается, брызгая во все стороны, дышит загнанно и даже реагировать перестает, когда Чонгук его по ногам гладить начинает и целует внутреннюю сторону бедра. Он нежную кожу в рот вбирает, чтобы оставить там красный след, свою очередную метку, зализывает и нарочито шумно принюхивается, наслаждаясь терпкостью запаха. Он осторожно опускает омегу и снова нависает сверху, головой бодая грудь. Белесые подтеки оказываются даже на лице Чона, что довольным котом облизывается, смакуя вкус своего омеги на языке, когда достигает его лица и целует коротко, заглядывая в мутные глаза. — Дай… передохнуть… — вымученно выдыхает Тэхен, все равно принимая альфу в объятия, прекрасно зная, что тот слушать не будет, чему, почему-то рад, хоть и всерьез начинает опасаться за свою жизнь. Впрочем, заставляющее все забыть возбуждение накатывает снова, когда он видит колом стоящий альфий член.***
Чонгук правда старается быть нежным, но вид изнывающего от желания омеги просто сводит его с ума, плавит мозг и не дает никаким здравым мыслям проход в затуманенную феромонами голову. Он трахает Тэхена в коленно-локтевой, грудью накрыв изогнутую спину, руками прижимает руки омеги к постели, переплетая пальцы, покусывает его плечи, довольно зализывая собственные отметины на них и на шее. Он к метке губами прижимается, лижет шрам от собственных зубов, поцелуями покрывает, зарываясь носом во влажные волосы, пока выбивает из омеги практически жизнь, ускоренно толкаясь в растраханную дырочку. — Мой омега. — порыкивает, не помня, в какой раз уже так называет его. — Самый лучший омега. Самый сильный и самый замечательный. Как же ты сводишь меня с ума. — он ладонью ведет по тэхеновой груди, оглаживает припухшие соски, медленно идя к низу живота, чтобы накрыть его ладонью, ощущая собственные толчки сквозь кожу. — Никому не позволю тебя у меня отнять. Буду беречь до конца жизни, ценить теперь буду еще сильнее, и любить, как никого и никогда, буду любить тебя. Тэхена от каждого его слова ломает, он всхлипывает, снова расплакавшись, кивает, чувствуя себя невероятно счастливым, и бабочек в животе никак унять не может. В нем сейчас столько чувств намешалось, что сдерживать их становится все сложнее, он и не пытается особо, полностью отдавшись в руки альфы, голову к нему поворачивает и, обняв за шею, тянется за поцелуем. Чонгук и не против, вновь сплетая языки. — Как же я счастлив просто от осознания того, что такой невероятный омега весь мой, принадлежит мне и только я имею право так обнимать и целовать тебя. Ни кто-либо другой, а я. — он порыкивает и заставляет Тэхена выпрямиться, обеими руками окольцевав его талию, прижимаясь кожа к коже, пока переходит на короткие, ускоренные толчки. — Мой омега, моя семья. — ладонями гладит чужой живот, исследуя пальцами каждый изгиб и впадинку. — Когда-нибудь у нас с тобой появятся волчата, обязательно появятся. Чем больше, тем лучше. И у всех будут твои глаза, твои дивные серые глаза, чтобы видели этот мир таким же прекрасным, каким видишь его ты. Прямо тут появятся, — нажимает на низ живота обеими ладонями, будто уже сейчас желая почувствовать жизнь там, — уж я о вас всех тогда буду заботиться, защищать и оберегать. Ему ничуть не стыдно от своих слов, хотя раньше о подобном даже не задумывался, и тем более никаким силам бы не позволил заставить себя ляпнуть подобное. Но он видит, как Тэхену нравится эта перспектива, как он замирает и сжимается от каждого слова, чувствует, что омега, возможно в силу пробудившихся инстинктов и течки, правда хочет это слышать, радуясь, что нашел свое место в этом мире. Чонгуку и самому нравится мысль о большой семье, которую они обязательно заведут, построив ее вместе, так, как сами считают правильным. Он доводит мужа до оргазма, и в этот раз даже не притронувшись к его члену, все выискивая новые и новые эрогенные зоны на ставшем будто бы плюшевым теле. Альфа их пальцы вновь сплетает и подносит тэхенову ладонь к своему лицу, целуя костяшки, пока другой рукой удерживает его на весу, ухватив поперек живота, спиной прижимая к себе. Тэхен голову ему на плечо опрокидывает и обмякает, буквально насаженный на чужой член, прекративший движения, чтобы дать небольшую передышку и основательно прочувствовать новый вид удовольствия. Чонгук слегка покусывает пробитые мелкой дрожью пальцы, лижет их и на шею омеги снова переходит, поцелуями доказывая свою любовь. — Пить. — капризничает Тэхен, ртом хватая недостающий ему кислород. — Пить хочу, Чонгук-а. Альфа кивает и лицом к себе разворачивает его, чтобы подхватить под ягодицами и унести на кухню, улыбаясь в ответ на возражения омеги, потому что так и не соизволил выйти из него, теперь хлюпая при каждом новом шаге. На кухне прохладнее, на контрасте с пропитанной духотой от жарких игр и терпких феромонов спальней. Он сажает Тэхена на их столик, фыркая, что тот слишком маленький, иначе бы точно разложил мужа и здесь, выходит из него с превеликим трудом, на последок оставив мокрый поцелуй на чужих губах, и стремительно идет за кувшином с водой, к которому омега жадно присасывается, шумно глотая живительную влагу, что по подбородку стекать начинает, капая на грудь. Чонгук хочет их слизать, тоже испытывая неимоверную жажду. Жажду по этому телу. — Удовлетворен? — улыбаясь, спрашивает альфа, вновь устраиваясь между чужих ног, поглаживая их от колен к тазу, специально пальцами впиваясь в мякоть. Тэхен отрицательно мотает головой и, отставив кувшин, притягивает мужа к себе, обняв его за плечи, чтобы утянуть в новый поцелуй, через который передает остатки воды, языком проникая в чужой рот, обводит чужой и, гладит, лижет, практикуя все то, чему научился у мужа, пока волосы на его загривке на палец наматывает и оттягивает немного, явно играясь. — Мой малыш стал таким смелым. — усмехается Чонгук тому в самые губы, приставляя член куда нужно, подтягивая омегу за бедра поближе, буквально нанизывая на себя. — Ты даже не представляешь, как это заводит.***
Тэхен грациозно восседает на бедрах лежащего на кровати альфы, осторожно насаживаясь на член внутри себя. Он выгибается, грудь припухшую, всю в укусах и отметинах, вперед выпячивая, пока щекой к собственному плечу прижимается, стонет себе под нос и губы закусывает, блаженно прикрыв глаза. Он не двигается быстро, наоборот, плавно и размеренно, может потому что уже устал, а может потому что хочет хорошенько прочувствовать в себе член альфы, ощутить каждую его венку и неровность, пока головка входит максимально глубоко. Чонгук за ним снизу вверх наблюдает, языком подпирая щеку, дышит шумно, пока стоически терпит пытку над собой. Тэхен тот еще садист, потому что нарочито медленно скользит по стволу, стонет эротично, откидываясь немного назад, будто специально раскрывая себя альфе, дразнит, показывая, как хорошо член входит в растянутую дырочку. Чонгук его по ногам гладит, все никак не насыщаясь их видом, сжимает ощутимо, пальцами впиваясь в мякоть, тазовые косточки очерчивает и по бокам вверх идет, накрывая грудь, тоже ставшую одной из любимых зон на чужом теле. Омега к касаниям ластится, позволяет себя трогать, восхищаться собой, страдать из-за себя. Знай альфа, что муж его на самом деле такой чертенок, давно бы его к себе в логово забрал, еще задолго до начала всех этих событий, их связавших, прямиком в свою постель утащил бы, не позволяя даже шагу без себя сделать. Тэхен слишком идеальный, он всему с лету учится, делая с первого раза именно так, как надо. Как надо ему, ничуть не смущаясь вымученных стонов альфы, когда нарочно сжимается, напрягая мышцы, так принявшись покачиваться, победоносно нависая над растекающимся по постели Гуком. — За что ты так со мной?.. — болезненно стонет он, когда омега начинает ерзать сильнее, руки опустив ему на грудь. — Хочешь сломать мне член? — улыбается криво, приподняв только один уголок, пока брови к переносице сводит и щурится лукаво, перехватывая гладящие его тело ладошки, что тут же вырываются из несильной хватки. — Или сломать меня? Так знай, у тебя это давным-давно блестяще получилось. Тэхен хихикает, снова качнувшись, как самый искусный наездник, пока коготками, начиная с самых плеч, по альфей груди проходится, цепляет его темные соски, рельефные мышцы, ребра и кубики пресса. В комнате светло постепенно становится, намекая на скорое приближение рассвета, а они все еще не отстранились друг от друга, продолжая заниматься любовью, перепробовав уже невесть сколько поз. Альфа и на весу его трахал, и стоя, даже на полу один раз разложил, на своем черном медвежьем ковре, вбиваясь с особенным усилием и рвением, будто выгораживая свое достоинство, показывая какой сильный и опасный. Хотя, в последнем Тэхен немного сомневается, оглядывая заломанные брови и зажмуренные глаза на чужом лице, когда резко поднимается, почти позволяя члену внутри себя выскользнуть, и также резко садится обратно, с громким шлепком собственных ягодиц о напряженные бедра альфы, что несдержанно стонет, запрокинув назад голову. Сам тоже стон пропускает, потому что не рассчитал силу, но, видя, как ломает мужа, решается на повтор, спустя секунду принявшись скакать на пульсирующем члене как ненормальный. — Погоди, погоди, Тэхена-а. — Чонгук его за талию хватает и пытается немного присмирить, успокоить, но тот не слушается и снова сжимается, злорадно улыбаясь. — Если не прекратишь, я не смогу сдержаться. — он кряхтит, закусывая губы, не в силах терпеть удовольствие, приносимое омегой, все опасаясь за начинающий набухать узел. Член увеличивается неосознанно, суля им явные проблемы, избежать которые Ким явно не намеревается, измываясь над своим альфой. — Ты. стал таким большим. Так приятно — Тэхен даже не думает останавливаться, скачет и стонет развязно, раскрыв в наслаждении рот, пока его член шлепается о его живот, добавляя пошлых хлюпов. — Чонгук, ах! Чонгук, не вынимай! — он протестующе мотает головой, капризничает, цепляясь за альфьи плечи, когда тот на кровати садится и, подцепив под ягодицами, пытается выйти из омеги. — Нет, не надо! — ноги на чужой пояснице скрещивает судорожно, прижимаясь крепче, пока головой упрямо к плечу припадает, пряча краснючее лицо. — Дай. дай его мне. Пожалуйста, дай его! Мне. Мне он нужен, сейчас же. Чонгук явно сошел с ума, или помер, или помрет в ближайшее время, потому что от такого Тэхена перед глазами все плывет и фейерверки взрываются. Омегу течка с головой накрыла, инстинкты захлестнули, оставив лишь первобытное желание. Он плачет и ерзает, не позволяя альфе даже двинуться, сжимается весь и гореть начинает еще сильнее, как и течь, потому что феромоны двойной дозой вырываются наружу, сокрушая собой несчастного альфу. Тот все же пытается противиться, контролировать себя, но как тут сдерживаться, если его омега сам просит наполнить его, дать свой узел, оплодотворить себя. Чонгуку плохо, потому что разум и инстинкты сталкиваются в смертельной схватке и первый безбожно проигрывает, сдавая позиции, разрушается, пеплом сгоревших мыслей рассеиваясь на ветру эмоций, стоит Тэхену подать голос снова. — Ты же сам хотел волчат. — всхлипывает он, будто подмененный, цепляясь за напряженные плечи, как за спасительный круг. — Пожалуйста, давай сделаем это. Дай мне свой узел. — Малыш, не провоцируй. — Чонгук зубы стискивает с такой силой, что желваки ходить начинают и вены на взмокшем лбу прорисовываются. — Сейчас.. не время... Перестань ерзать, пожалуйста. — Почему не время? — плаксиво тянет омега, заглядывая в горящие желтизной глаза, и, не выдержав их сурового натиска, принимается покрывать все лицо альфы судорожными поцелуями, ладонями накрыв щеки. — Мне нужен он.. Я умру без него. Умру. Чонгук тоже умрет, если сейчас не остановится. Тэхен сам его голыми руками придушит, когда придет в себя, втопчет в землю ногами, заставив забыть все, что касается этой ночи, потому что, альфа уверен, уже через пару часов он очнется и сам себя дико смущаться начнет, никак иначе, потому что такое развязное поведение не свойственно его серьезному омеге, его сильный омега никогда бы не позволил себе плакать и просить наполнить себя, его омега слишком скромный горячий чертенок, только-только осознавший свое положение, вкусив наконец тот запретный плод, от которого столько времени воротил нос. Эта мысль немного отрезвляет альфу, радует даже, что только он может видеть такого Тэхена, и дает наконец толчок к действиям. Он рывком их местами меняет, омегу к кровати припечатывает и парализует все его движения, припадая всем телом к его, чтобы лишний раз не ерзал. — Малыш, мы обязательно сцепимся, я дам тебе свой узел и свое семя, но немного позже, хорошо? — Тэхен, как маленький, протестующе мотает головой, хнычет и жмурится от текущих из глаз слез, которые альфа языком слизывает, пока обнимает в ответ, пытаясь унять крупную дрожь, нещадно бьющую слабое тело. — Думаешь, мне легко сдерживаться, когда я вижу, как мой омега хочет этого? Я сам уже давно жажду тебя повязать, трахать тебя большим узлом, именно трахать, чтобы он распирал тебя, чтобы ты кричал от удовольствия и просил еще, я хочу кончать в тебя снова и снова, наполнять до отказки твой живот, — шепчет горячо, принимаясь размеренно толкаться, не позволяя омеге снова своевольничать, — чтобы тебе стало хорошо-хорошо. Но помнишь, что с тобой было после сцепки? Ты потерял сознание и спал долго-долго. Прости, я такой эгоист, — он переходит на быстрые толчки, рассчитанные на то, чтобы бить только по распухшей простате, — но я еще не до конца насытился тобой. Мне все еще мало тебя, твоего тела, твоей прелестной дырочки, — улыбается, потому что омега взвизгивает от наслаждения, — я все еще хочу трахать тебя и приносить тебе удовольствие ничуть не хуже узла. Долго и размеренно, как ты того заслуживаешь. Фетиш Тэхена на грязные разговорчики играет ему на руку, омега сдается слишком быстро и обмякает, излившись совсем тоненькой, слабой струйкой, растекается по постели, растеряв весь свой пыл, дышит шумно, теперь не имея сил даже обнимать альфу, руки уронив на кровать. Чонгук, пользуясь случаем, выходит из него, собрав последние остатки воли в кулак, и принимается дрочить себе усиленно, разглядывая красное, мокрое личико, закатившиеся глаза, спрятавшиеся за слипшимися пучками ресничек, приоткрытые мокрые губы и россыпь красных пятен-засосов на тоненькой шее, кончая на этот ставший святым для него образ. Это полнолуние определенно самое лучшее в его жизни.