«Желание»
Сокджин видел все от начала и до конца, своими глазами видел, замерев на повороте с главной дороги на узкую тропинку. Омега как чувствовал, что случится что-то плохое, поэтому и подорвался за уходящим с пиршества Намджуном, что направился вслед за Тэхеном, осторожно следуя за ними на окраину деревни. Наверное, лучше бы ему было сидеть на поляне и дальше, пить с остальными и ни о чем не подозревать, целее бы был морально, не желая в данный момент вырвать себе глаза и сердце вместе с ними. Он прекрасно видел, как Намджун нагнал Тэхена, как смотрел на него, как успокаивал и с каким чувством обнял. Он и раньше терпел эту недопарочку, знал, что чем-то подобным они и занимались, убегая вечерами ото всех в Восточный Лес, прекрасно был осведомлен о чувствах альфы, да что таить, до сих пор о них помнит, как и о том, что они все еще теплятся в большом сердце и никуда никогда не девались. Но раньше у него получалось игнорировать свои собственные лучше нынешнего. Раньше не было так больно, что хотелось стереть себе память, вырезать ненужную информацию как неудачный кадр из пленки, вырвать заляпанную чернилами не того цвета страничку из своей книги, лишь бы избавиться от этого неприятного чувства, обуревавшего несчастное сердце. Джин наивный дурак, раз решил, что альфа навсегда останется с ним, раз позволил находиться рядом с собой, поверил в какие-то сказки, которые сам же и придумал. Омега нервно усмехается, грубым жестом утерев себе нос тыльной стороной ладони, потому что тот начал щипать и саднить немного, будто уткнулся в колючки, пока мутнеющими глазами продолжает со стороны наблюдать за чужой жизнью. Он не злится ни на Намджуна, ни на Тэхена, не потому что понимает, что банально не имеет на это права, а потому что целиком и полностью осознает всю их непростую ситуацию, как никто другой знает, что эти двое изначально не подходят друг другу, сама судьба решила, что им нельзя быть вместе, поэтому и не вмешивается, позволяя им самим до этого дойти и наконец разойтись. Какой-то частью своего сознания, а может души, Бог его знает, понимает и то, что Намджун так прощается со своей первой любовью, Джин отчетливо чувствует состояние альфы, почти физически ощущая его боль и скорбь. Он Намджуна как облупленного знает, в последние дни только ближе к нему стал, понимать этого альфу как никто другой научился, запустил слишком глубоко себе в сердце, на как минимум пожизненное подселение, так что сам виноват, что сейчас страдает. — Ну и похрен. — шмыгает он, вновь утирая нос, собираясь, видимо, уже сам с собой разговаривать, ибо душу излить о своих страданиях некому, но пугается из ниоткуда появившегося Чонгука, что в считанные секунды разрывает обнимающихся, ввязываясь в драку с альфой. Дальше для Джина все проходит как в замедленной съемке. Он только успевает разглядеть будто бы картинки заторможенного действия, даже связь между ними не всегда успевая выстроить, дрожит крупно, потому что по-настоящему страшно наблюдать за дракой и пытающимся ей противостоять Тэхеном, что в панике мечется между альфами. Джин почти вскрикивает, когда Чонгук бросает Намджуна на землю и хватает мужа за руку. Ему уже все равно становится на свою якобы скрытность или что там еще успел себе нафантазировать, пока ненамеренно следил, он срывается на бег, достигая стоящего на коленях Кима именно в тот момент, когда гневный Чон уводит свою пару с места стычки. — Намджун! Намджун, ты в порядке? — Джин не слышал ни криков, не видел и половины того, что проходило во время разборки, только сейчас осознав, что плакал все это время. Он падает на колени рядом с альфой и бросается на него, заключая в объятия. — Ты можешь встать, Намджун? Ты слышишь меня? Альфа не двигается, будто застывшее изваяние, позволив лишь обвить себя руками, в землю смотрит ничего не видящим взглядом и практически не дышит, невольно уткнувшись лицом в дрожащее плечо омеги, что шмыгает носом и все крепче жмется, невольно успокаивая своим феромоном начинающую бушевать внутри бурю. — Я снова проиграл. Теперь окончательно. — хрипит Намджун, носом потираясь о чужое плечо, все не решаясь поднять руки, чтобы обнять взамен, а хочется безумно, как и выть, но то ли разбитость, то ли остатки гордости не позволяют этого сделать. — И снова предстаю перед тобой таким жалким. В твоих глазах я, наверное, полное ничтожество. — Не говори так! — Джин дергает головой в отрицательном жесте. — Для меня ты всегда самый сильный и самый смелый альфа на планете. — Видимо недостаточно, раз от меня ушел мой омега. — усмехается горько, сам над собой посмеиваясь. — Уже даже не мой. Судьба та еще злодейка, раз так жестоко разорвала даже узы истинности. Я поражен. Эти полные отчаяния слова становятся последней каплей, переполняющей дамбу, что оказывается прорванной, и что-то внутри Джина щелкает, видимо сметенное мощным потоком слишком долго копившихся внутри чувств. Негодование, обида, ревность, он и сам не до конца успевает осознать, что именно, в затуманившемся мозгу пытаясь судорожно контролировать и, хотя бы, фильтровать весь поток слов, будто бы мутным водопадом выливающийся изо рта. Выходит, честно сказать, так себе, но и он не сдерживается особо, обрушая на друга весь шквал своих эмоций: — Ты идиот! Абсолютно безмозглый идиот, ни черта не понимающий! Даже не соизволивший хотя бы попытаться подумать! — Джин кулаком бьет альфу, тут же сжимая ткань рубахи на его плече, содрогаясь в истеричном припадке. — Никакой он тебе не истинный. И тем более не твой омега. Надоел крутить одну и ту же пластинку. Хватит, отпусти его! — Кажется, не могу. — снова усмехается. Он застопорился на месте, потерялся в своей темноте, не понимая, чего теперь хочет и что должен делать. Противное чувство, ноющей болью сверлящее опустевшие стенки нутра, заставляя волка там отчаянно выть, стараясь спастись от противного трезвона. — Но ничего уже не поделаешь. Поднимайся, Джин-а, нельзя омегам на земле сидеть. — То есть только так ты во мне омегу видишь? А вот и не поднимусь, пока до тебя наконец не дойдет! — жмурится упрямо, не отдавая себе отчета в действиях, вновь альфу ударяет и всхлипывает. — Все же было так хорошо, так почему так не может оставаться? Намджун ведь почти забыл обо всей этой истории, отодвинул на второй план, спокойно живя рядом с ним в Западном поселении, в мире и согласии, у них был свой домик, своя постель, которую они все же невольно делили, общая еда и общие цели. Каких-то пары дней Джину хватило, чтобы привязаться так сильно, что уже не отдерешь, прикипеть душевно, влюбиться в тысячу раз сильнее, позволив чувствам, что всю жизнь хранились в клетке под семью замками, наконец выйти на свободу, изливаясь на тормознутого альфу. Джин стал собственником, он признает, ему стало мало простого нахождения рядом, он хочет большего, хочет, чтобы этот альфа смотрел на него так же восхищенно, как и тогда, когда из-за угла наблюдал, как Джин делал перевязки и примочки поранившимся детям стаи Мин, думая, что омега не замечает его взгляда на себе. Джин хочет, чтобы его тоже любили, чтобы его боялись потерять и держались всеми силами, хочет ощущать себя нужным кому-то, даже в роли заменителя, как бы унизительно то ни звучало. Ему понравилось ощущать себя кем-то ценным в этих голубых глазах, понравилось быть единственным, на кого они смотрели с теплотой, пока оборотни находились в чужой стае, понравилось быть тем, кому доверяют больше всех на свете. Намджун его осторожно на ноги поднимает вместе с собой, потому что так и не смог выбраться из цепких объятий, обвивает своими большими руками чужую талию в ответ и молча ждет, пока внезапно начавшаяся истерика омеги не прекратится. Ему отчего-то неспокойно от осознания того, что Киму плохо, дышать труднее становится и волк внутри взволнованно из стороны в сторону бродит, шкребя длинными когтями стенки. Он омегу успокоить пытается всеми силами, не до конца понимая, как правильнее это сделать, потому что в голове пустота, там своя боль никак стихнуть не может, но он ее на второй план отставляет, неосознанно выпуская феромоны, гладит осторожно чужую спину и невнятно шепчет: «Тщщ». — Тэхен тебе не истинный, сколько еще можно повторять. — низким режущим голосом всхлипывает Джин, наконец ослабляя хватку, чтобы немного отстраниться и, склонив голову, макушкой уткнуться в широкую грудь. — Хватит уже по нему убиваться. Признаю, судьба — штука жестокая, но она отнюдь не дура и делает все так, как и должно быть. Не суждено Вам двоим было быть вместе изначально, уясни уже это и перестань пытаться что-то изменить. — Я перестал. — Не перебивай. — вновь ударяет кулаком, теперь уже по груди, все продолжая стоять в своей нелепой позе, скалится и всхлипывает. — И отпусти его уже. — Отпустил. — Ну и раскрой глаза наконец! Не весь мир крутится вокруг Тэхена. У него вообще своя жизнь теперь. И свой альфа. — будто маленькому ребенку простые истины толкуя, цедит омега и снова ударяет встрепенувшегося альфу. — И не рычи на меня. Мне тоже неприятно это говорить. Но и точно так же паршиво, когда ты все свое внимание переключаешь на Тэхена, на моего друга, на другого омегу, черт возьми! Забудь его уже, перед тобой открываются новые дороги. Ваши пути разошлись! — К чему ты все это говоришь? — Намджун хмурится и отстраняет от себя омегу за плечи, злиться начинает, не понимая природу его слов и даже порыкивает. Волк внутри бунтует, недовольный колкими словами, больно царапающими душу, рычит и вырваться хочет, желая приструнить распустившуюся самку, но в следующую секунду застывает, чтобы со скулежом и поджатым хвостом попятиться обратно, стоит Джину поднять на него заплаканные гневные глаза. — А к тому! Хватит уже говорить так, будто Тэхен единственный смысл в твоей жизни. Вы уже никто друг другу. Никогда не должны были кем-то стать. — говорит отрывистыми предложениями, прерываясь на жизненно необходимые вздохи между ними, потому что боится, что не выдержит и в конец разревется, не успев донести свои мысли. — Нет, все же было так хорошо в Западной стае. Ты же и сам это понимаешь. Ты не видел его, жил себе припеваючи, спокойно, со мной, — акцентирует внимание на последнем слове, — с тем, кто реально предназначен тебе твоей горячо любимой судьбой. Намджун застывает, растеряв весь свой словарный запас, позволив омеге от себя отстраниться, сделав несколько шагов назад. Слова Джина эхом отдаются в пустом сознании, звучат странно, будто набор звуков на каком-то ином языке из другого времени, на столько смысл их никак не хотел укладываться в мозгу. Альфа пытается что-то сказать, но лишь безрезультатно шевелит губами, вновь перебиваемый плачущим омегой. — И не говори, что даже не задумывался о нашей истинности. — он обеими руками пытается с щек слезы стереть, размазывая их ладонями, безрезультатно, правда, потому что новые потоки перекрывают старые, плечами дергает при каждом судорожном всхлипе и дуется обиженно. — А почему, ты думаешь, только я так спокойно могу переносить твой запах? Думаешь, кайфую от него? А почему? Потому что, блять, без него себя чувствую последним отбросом, никому не нужным, одинокой животиной, которой даже взаимность не светит. А, прости, это же и так было очевидно, чего это я нюни здесь развесил. — он смеется больше истерично, со звонким шлепком ударив себя по щеке, на что Намджун оживает и к нему подрывается, перехватив запястье, когда тот замахивается в новом ударе. — Прекрати, Джин. Ты что-то напутал. — пытается успокоить, но омега не слушает, продолжая плакать только сильнее, дергается, намереваясь вырваться из хватки, потерявшись на периферии своих чувств, и почти воет. — Прекратить говоришь? Да ты что! Любить тебя тоже прекратить?! Сидеть и ждать от тебя хотя бы слова о чертовой погоде, ловить твои безразличные взгляды, умирать довольной псиной, стоит тебе улыбнуться даже не в мою сторону, — все это тоже прекратить? — он жмурится, краснея от натуги. — Уж поверь, если бы я знал, как это сделать, давно бы прекратил! Не бегал бы за тобой, будто поводырь какой-то, не пытался спасти твой зад, по кусочкам собирая неизвестно где и неизвестно как, и не переживал бы за тебя, как за дите несмышленое! Кто его знает, может целее был бы! — Вот именно. — парирует уставший слушать его тирады альфа, встряхнув его в руках, тем самым заставляя посмотреть на себя наконец. — Я не тот, кто тебе нужен, в лесу масса кандидатур намного лучше меня. Ты просто перепутал свое сострадание с чувствами ко мне, потому что спас, за что я тебе безмерно благодарен, но… — Думаешь я пошел бы просто так хрен пойми куда, — перебивает, сорвавшись на крик, — тащил бы хрен пойми кого в горы и пытался бы вытащить с того света?! Намджун, ты идиот?! Перепутал?! Последние лет двадцать путаю?! Да, конечно, мне ведь делать больше нечего! Отпусти меня, мне больно! Намджун и не заметил, как сильно сжал его запястья в своих руках, как его челюсть напряглась, выдвинувшись вперед, а брови съехались к переносице. Он все пытается переварить сказанные омегой слова, думать пытается, собирая в голове пазл из, как казалось раньше, абсолютно неподходящих друг другу кусочков, на деле получая весьма правдоподобную картину, в реальность которой никак не может поверить. Альфа ослабляет хватку, когда Джина почти в конвульсиях бить начинает и он вырваться самостоятельно пытается, дергая руками и топая ногами. — Как давно ты окончательно это все понял? — только и может он выдавить, прожигая омегу мертвенным холодом. Джин ожидал подобного, знал, что именно с таким взглядом и встретится в случае своего признания, но никак не может уговорить себя прекратить бояться, успокоить свое трепещущее сердце, готовое выпрыгнуть из груди и умчаться отсюда подальше, от этого альфы, от всех проблем, с ними связанных, да даже от самого себя. Джин жалеет, что вообще начал эту истерику, но ничего поделать с собой не может, продолжая плакать. — Тебе объяснить, как работает истинность? — Я не тупой. — коротко скалится в ответ Джун. — Я вижу. — буркает, вновь утирая нос. — Недавно. — все же признается. — В хижине. Тебе стало лучше, когда я вылизал твою рану, и она затянулась. После того случая и понял окончательно… — Бред какой-то… — судорожно выдыхает альфа, запуская пятерню в волосы, грубо зачесывая их назад, пока взгляд безумный отводит. — Не могу поверить в это. — Тебе, блять, на примере доказать?! Намджун не успевает даже среагировать, лишь в испуге переведя взгляд на омегу, что, не придумав ничего лучше, просто выпускает клыки и кусает себя за запястье, разорвав одну из тоненьких венок, тут же пустив себе темно-бурую кровь, что густыми струйками начинает стремительно бежать вниз по руке, пачкая рубаху. Альфа, не отдавая отчета своим действиям, тут же к нему подрывается, движимый основным инстинктом защищать, снова перехватывает запястья, плотно сжимая кулак вокруг раны, и машинально преподносит его к своему лицу, будто пытаясь лучше разглядеть. — Ты совсем с ума сошел себя калечить? — ругает, панически заглядывая в блестящие от слез глаза. Этот омега выглядит все безумнее и безумнее в его глазах. — Ты ведь знаешь, что можешь это исправить. — как никогда серьезно хрипит Джин, хмуря брови, чтобы в следующую секунду перейти в свойственную себе манеру сарказма. — Ну же, пока я не потерял сознания от потери крови, спаси меня. Может тогда ты убедишься в моей правоте, глупый альфа. Намджун недовольно на него зыркает, будто смиряя взглядом, рыкает утробно и запястье сжимает ощутимее, явно раздумывая, и все же к нему склоняется, осторожно припадая губами меж своими пальцами. Джин умудрился довольно глубоко прокусить, что кровь беспрепятственно хлыщет из раны, но, стоит альфе прикоснуться ней, тут же останавливается. Он языком мягко ведет по плоти, слюну свою распределяет, сначала недоверчиво, но, стоит ему ощутить вкус крови, в мозгу что-то щелкает, в груди замирает и желание как следует ее распробовать резко разрастается, застилая собой сознание. Альфа слизывает чужую кровь вплоть до последней капельки, с удивлением подмечает, что рана и в правду затянулась, практически моментально, поражённо на нее косится, будто впервые видит и по своим зубам языком проводит, ощущая заметный дискомфорт и зуд в клыках. Он и не заметил, что те отросли. Джун глупо моргает, большим пальцем по месту бывшего увечья проводит, окончательно убеждаясь во всей правдивости ситуации и только потом переводит взгляд на выглядящего раздражённо-обиженным омегу, чьи уши даже в темноте сияют ярко-красным и яркий феромон вспыхивает, разлетаясь в стороны, словно бабочки. — Осознал? — вторым кулаком прикрывая лицо, будто пряча полыхающие щеки, спрашивает Джин, уводя взгляд. — Этого не может быть. — альфа его руку отпускает и шаг назад делает, атакуемый паникой. — Тебе не подходит такой как я. Я… я не могу так рисковать тобой. Я не достоин тебя. Ты слишком прекрасный омега, не заслуживающий всего того дерьма, что творится вокруг меня. Я… — Заебал. — рыкает Джин и набрасывается на альфу, схватив его лицо ладонями и впившись в губы поцелуем.***
Чонгук нежно поглаживает предплечье омеги, пальцами осторожно скользя по гладкой коже, склоняется и осторожно целует плечико, переходя затем на лопатку, ненадолго задерживаясь каждый раз губами на месте поцелуя. Тэхен вздыхает во сне, ерзает, попой потираясь о бедра довольно урчащего альфы, и сам ближе льнет, спиной прижимаясь к широкой груди. Чонгук улыбается, руку запустив под одеяло, накрывает чужую талию и к животу скользит, осторожно поглаживая и его. Тэхен отключился с первыми лучами рассвета, полностью вымотанный и выжатый своим альфой, сейчас сладко посапывает, обнимая руку мужа, что у него под головой покоится. Омега набирается сил, восстанавливается, уверенный, что находится в полной безопасности, что его в любой момент защитят, не позволят замерзнуть или испугаться. Омега чувствует себя хорошо. Чонгук это понимает из мерного дыхания и безмятежного феромона, что сладким облачком окружает его пару. Альфа осознает, что и сам пропитался этим ароматом, довольно принюхиваясь к своей ладони, подбородок уложив на чужое плечо, и еще крепче его обладателя к себе прижимает. В его голове много идей, много планов о том, как он будет обхаживать своего омегу, заботиться о нем ближайшие несколько дней, любить и лелеять, как это полагается парам. Отчего-то он уверен, что Тэхен не будет больше агриться и показывать характер, наоборот, станет послушнее и податливее, каким был минувшей ночью. Альфа с упоением вспоминает их занятия любовью, почти всегда переходившие в явное безумие, вспоминает разбитого Тэхена, затраханного Тэхена, просящего еще Тэхена. Его член снова встает по стойке смирно, стоит мозгу воспроизвести картинку, как омега умолял наполнить его, дать свой узел, оттрахать по-животному. Чонгук не понимает, как он вообще жив еще или не сошел с ума, как умудрился не пойти на поводу у желания и не оплодотворить своего омегу, в этот раз определенно удачно. Он задумывается о детях, об их общем волчонке, с огорчением осознавая, что даже представить его не может, имея на затворках сознания лишь относительный образ малыша с абсолютно точно серыми глазами. Он определенно хочет его, хочет увидеть и взять на руки, беременного Тэхена тоже, и не понимает, почему все же не повязал его. Наверное, попробовать, все же стоило, но тогда бы секс их прервался на сцепке, и течка прекратилась бы, подойдя к своему логическому, предписанному природой, завершению. Чонгук все-таки большой эгоист, так и не насытившийся своим омегой, он не отрицает. Но ничего ведь не мешает сделать это потом, когда они и в самом деле будут готовы. Альфа с большим трудом и еле сдерживаемым разочарованным вздохом поднимается с кровати, напоследок клюнув Тэхена в розовую щечку и укрыв его одеялом. Дела поселения не ждут, как бы ни не хотелось, на утренний дозор идти надо, тем более, когда у них столько гостей. Хотя, он явно сфилонит именно этим утром, намереваясь идти сразу же за ворота, на ту поляну, что приглянулась вчера Тэхену. Желание тащить все, что может понравиться омеге, к ним в гнездо крепчает с каждым часом. Чонгук даже не одевается, выходит стремительно на крыльцо, максимально тихо прикрывая за собой дверь, вдыхает утреннего прохладного воздуха и прыгает вниз, в дымку еще не спавшего с ночи тумана, на лету перевоплощаясь в волка. Он все же наспех обегает деревню, убедившись, что там все тихо, и тут же направляется на выход, стремительно несясь по выученному маршруту. Поляна встречает его распущенными бутонами фиолетовых лютиков, так понравившихся Тэхену. Гук снова обращается, в спешке нарывает немного цветков, напоследок преподнеся букетик к лицу, блаженно вдыхая сладкий аромат, и, бестактно зажав его между зубов, в который раз обернувшись, довольным зверем бежит обратно. Ему голову кружит от счастья, из-за чего он улыбается даже в волчьем обличии, все представляя, как его муженек обрадуется, когда увидит любимые цветочки. Но по закону подлости, хорошее настроение все же не продерживается долго. На подходе к окраине деревни альфа сталкивается с нежеланным гостем, видеть которого сейчас хотелось меньше всего, фыркает, мотнув головой, и, демонстративно отвернувшись, прыгает в сторону своего дома, чуть ли не трусцой помчавшись туда. Встретившийся ему Намджун, нахмурив брови, идет в противоположную сторону, потирая мокрую шею и затылок полотенцем. Чонгук входит так же тихо, как и уходил, на цыпочках прошмыгивает к кровати и ныряет под одеяло к перевернувшемуся на спину омеге. Тэхен мычит во сне, чувствуя вес чужого тела, хмурит брови и морщит губы, не желая пробуждаться, даже когда их накрывают теплые альфьи. Он принюхивается шумно, наполняя легкие любимым ароматом, под поцелуи, осыпающие щеки сам подстраивается, неосознанно обнимая широкие плечи в ответ и сладко стонет, получая нежные ласки. — Просыпайся, соня. — довольно усмехается на самое ухо Чонгук, оставляя очередной поцелуй на мочке, пальцами осторожно прядки с лица убирает и зачесывает за ухо, кончиками пальцев его оглаживая. — Я принес тебе подарок. В доказательство своих слов он кладет букетик, что все это время держал в другой руке, на подушку рядом с лицом омеги, теперь уже обеими ладонями разгуливая по мягкому податливому телу. Тэхен выгибается, будто бы потягиваясь, когда теплые руки накрывают его живот, проходясь вдоль по нему, на самом же деле под них подстраиваясь, чтобы они задевали именно те места, которые наиболее чувствительны, легкие очертания пресса, например. — Доброе утро. — сонно выдыхает омега, смущенно прикрывая кулаком рот, следом сладко зевнув. Течка сделала его совсем мягким и вялым, так что он и не думает сопротивляться определенно наглеющим рукам, переместившимся уже на бедра. — Доброе, женушка, — улыбается Гук, целуя его в шею, поверх одного из еще не сошедших багряных пятнышек, своих творений, — хорошо спал? Альфа большими пальцами оглаживает тазобедренные косточки, ведет параллельно по подвздошным мышцам, разводя ноги в стороны, и сам между ними устраивается, выпрямляется, чтобы пахом вплотную прижаться к чужой промежности, и трется многозначительно своим окрепшим возбуждением. Он сам себе поражается, потому что одного вида сонного Тэхена ему хватило, чтобы возбудиться, что же он будет делать, когда течка отступит и у него больше не будет шанса без зазрения совести приставать к мужу в любое время дня и ночи. Хотя, он, скорее всего, наплюет на нее и по-прежнему будет зажимать Тэхена по всем углам в доме, как самое похотливое животное, не способное справиться со своим же членом. По крайней мере именно это ворчит омега, имитируя попытки убежать от Чонгука, на деле же сам об него трется и даже пятки на его пояснице смыкает, когда альфа плавно проникает в мягкую, не сузившуюся с ночи дырочку, максимально нежно прижимая его к себе. Чонгук целует его смазано, сминает губами припухлые чужие и, будто бы играясь, специально по уголкам мажет, основательно их выцеловывая, пока толкается осторожно, лениво даже, руками оглаживая выпирающие ребра. Он горошинки сосков подушечками больших пальцев в ореолы вжимает, круговыми движениями водит и крутит, добавляя указательные, сжимает меж ними и трет, чтобы потом оттянуть в стороны несильно, вызывая вздох наслаждения, прилетающий ему в самые губы. Чонгук одеяло, что все это время над ними было, в сторону откидывает и омегу за поясницу на себя тянет, вынуждая подняться, меняет их местами и сам усаживается на постель, оставляя недовольно бурчащего Тэхена сидеть на своих бедрах, толкаясь в него теперь снизу. — Чтобы поскорее проснулся. — поясняет он в ответ на нахмуренные брови. Омеге не остается ничего иного кроме как выгнуться и простонать, принимая в себя твердый член, обладатель которого беспардонно к его груди припадает, сразу же вобрав левый сосок в рот, языком с ним играется в горячей полости и за спину прижимает мужа к себе, чтобы не отстранялся. Чонгук горошинку языком в небо вдавливает, толчками вжимает сильнее, будто и в правду сосет, обводит невесомо и теребит, самым кончиком языка прижимаясь к центру соска. Тэхена от всех этих стимуляций ломает и на крик пробивает, он течет сильнее и сам на бедрах альфы скакать принимается, запрокидывая назад голову. — Т-ты специально… только с одной стороны? — закусывая губы скулит он, кулак сжимая вокруг своего дергающегося от каждого нового мазка языка по соску члена. Чонгук довольно угукает, прежде чем выпустить своего заложника из плена и отстраниться, откидываясь на спинку кровати. Картина перед ним предстает весьма интересная: хнычущий Тэхен, восседающий на его бедрах с опрокинутой назад головой и раскрытыми губами. Омега ерзает на большом члене так, как нравится ему, сжимается каждый раз, когда головка задевает чувствительную простату, и, — Чонгук готов вечность на это смотреть, — ласкает себя спереди, с хлюпом водя по пульсирующему члену сомкнутым кулаком. Альфа его за талию придерживает, гладит ее и специально не разрешает себе двигаться, пристально и голодно наблюдая, как его омега пытается ублажить себя самостоятельно, не выдерживая в конце и, перехватив большую ладонь, перемещает ее со своего бока на член, без слов прося поласкать. Чонгук слушается, сжимая плоть поверх чужого кулака, не позволяя тому разомкнуться, и улыбается довольно, доводя омегу до разрядки. — Ах, Чонгук-а… — полукриком-полустоном выдыхает Тэхен и падает альфе на грудь, когда тугой струйкой кончает, обессиленно уронив голову тому на плечо. — Лучшее доброе утро, я считаю. — улыбается Гук, поглаживая его поясницу, чтобы в следующую секунду перевести руки на округлые половинки, ощутимо их сжимая и раздвигая в стороны, растягивая дырочку вокруг своего члена еще больше. — Но, женушка моя, я еще не кончил. Сможешь исправить эту проблему, или мне можно трахать твою аппетитную попку как вздумается? — снова издевается, горячо шепча непристойности на красное ушко. — Я бы хотел попробовать отлюбить тебя боком, чтобы ты закинул одну свою ножку мне на плечо и не знал, как получше извернуться, чтобы избежать столь сильное удовольствие, ведь в такой позе я буду бить исключительно по самому чувствительному комочку нервов в твоем теле. — и улыбается довольно, ощущая, как Тэхен предсказуемо сжимается и течет, крепче прижимаясь к нему. — Отлюбишь потом. После того, как я вышибу из тебя всю душу. — дерзко и весьма бодро выдыхает омега, припадая губами к шее мужа, чтобы оставить там багряное пятнышко, а затем выпрямляется и принимается усиленно скакать на чужом члене, основательно его объезжая.***
— Эй, сладкая парочка, я Вам еды принес. — Чимин стучит в запертую дверь, лукаво улыбаясь, так, как это может делать только он. — Не одними же плодами любви Вам питаться, голубки. Омега еще шире улыбается, растягивая пухлые губки чуть ли не до ушей, когда спустя минуты три ему открывает взъерошенный Чонгук, зацелованный и обнаженный. Альфа, совершенно не заботясь о своем внешнем виде, коротко здоровается, благодарит, принимая корзинку, и силится скорее закрыть дверь, но любопытная мордочка Чимина уже успела протиснуться в узкую щель и омега довольно принюхивается к концентрированному запаху, что тяжелыми парами осел в воздухе, смешанных феромонов, протягивая многозначное: «У-у-у». — Ну чего тебе, Чимин-а-а? — страдальчески стонет Чон, собой преграждая обзор в коридор, куда, еле переступая ногами, вышел Тэхен, прикрываясь одеялом. — Заняться что ли больше нечем? — А Вам, я вижу, есть чем, да? — тот хихикает в кулачок, а получив утвердительный кивок альфы, все же уступает, пока не разозлил его, мало ли, вдруг отуманенный феромонами, он подумает, что на его пару посягается, пусть даже если и близкий омега. — Смотри не порви моего Тэхен-щи. — Твой Тэхен-щи сейчас сам тебя разорвет, если как можно скорее не унесешь отсюда свою тушку. — слыша нездоровый рык за спиной, вновь пытается вытолкнуть гостя за порог Чонгук. — Хен, я тебе очень благодарен за заботу, но, ради всего святого, прошу, уходи. Я верну должок позже. И захлопывает дверь перед носом Чимина, что с округлившимися глазами пялит перед собой еще добрых минут пять, прекрасно слыша все рычащие и чавкающие звуки за нею, кажется, даже краснея. Надо же, этот мелкий негодник впервые обратился к нему в уважительной форме. Он должен запомнить этот день как один из праздничных.***
Тэхен недовольно топает ногой, хмуря брови, когда альфа наконец запирает дверь и поворачивается к нему лицом, подозрительно довольно улыбаясь. Чонгук ставит корзинку прямо на пол и тут же обращается к оперевшемуся о дверной косяк мужу, разводя руки в стороны, как бы приглашая, и даже делает несколько довольно широких шагов навстречу. Тэхен фыркает, сдув со лба спавшую челку, и все же повинуется, невзирая на боль шагая к мужу, что сгребает его в объятия и поднимает на руки. Омега ворчит, когда его несут обратно в комнату, цепляется за мужа крепко и продолжает хмуриться, выпуская свой феромон. Он сам впивается в губы альфы, с громким хлюпом сминая каждую по очереди, чавкает в поцелуй и ерзает на его руках, потираясь. — Хен значит, да? — буркает Тэхен, когда оказывается отстраненным и усаженным на кровати. — Ага. — А почему тогда я не хен? Мы с Чимином вообще-то одногодки. Чонгук улыбается самым довольным оленем, светится весь, явно довольный ревностью своего омеги, что снова его к себе тянет, пытаясь увлечь в объятия, но альфа не поддается, оставаясь на ногах, на что тот порыкивает и даже скулит, насупившись. — А ты моя любимая женушка. — склоняясь и потираясь носом о нос омеги, отвечает Гук, языком мазнув по сложившимся в тонкую полоску губам. — Это я, чтобы он поскорее отстал и дал нам возможность побыть наедине. Сейчас принесу еды, и мы покушаем. Почему-то Тэхена внезапно трогает это мягкое «покушаем», ибо слишком нежно оно звучит, слишком ласково, что он тут же оттаивает. Чонгук вообще стал одним сплошным воздушным облачком, плюшевой игрушкой, неотрывно окружающей Тэхена последние несколько часов, тиская его и обжимая. Время уже, скорее всего, перевалило давно за полдень, Тэхен не уверен, но по урчащему животу ставит именно на это. От еды бы сейчас не отказался, но еще больше хочется вновь в широкие объятия Чонгука, что, многозначительно поцеловав его в губы, стремительно вышел из комнаты, сейчас чем-то громыхая на кухне. Тэхен понимает, что потерялся в своих ощущениях, не до конца отдает отчета своим действиям и чудит, много чудит, краснея за свое поведение в подобные моменты «просветления». Течка плавит ему мозги, туманит разум, тот плывет рядом с альфой, предает своего хозяина, выставляет его слабым и немощным перед мужем. Хотя, Чонгук, кажется, не против, каждый раз начиная пахнуть еще вкуснее и обнимать крепче, стоит Тэхену похныкать лишний раз и попросить еще один поцелуй. Тэхену стыдно, вплоть до горящих ушей стыдно, но он абсолютно ничего поделать с собой не может, ни в присутствии альфы, ни когда его нет в поле зрения. Омеги сильно привязываются к своим парам во время течки, Тэхен, кажется, сейчас осознал это в полной мере, с замиранием сердца прислушиваясь ко внезапно наступившей тишине. Он снова подрывается встать с кровати, пересиливая боль в теле, но не успевает даже ноги до конца свесить, как в комнате оказывается Чонгук и заботливо подбирает его на руки, унося на кухню, где успел накрыть стол из принесенной Чимином еды со вчерашнего пиршества. Сидя на крепких бедрах бочком, по старой традиции, Тэхен позволяет себя кормить, довольно быстро насытившись, за что получает предсказуемо недовольный рык альфы и легкий укус за ушную раковину, потому что по меркам того, поел омега недостаточно, поэтому и пытается покормить еще. Тэхен капризничает, но вместо того, чтобы прятаться от ложки с теплым рисом, припадает губами к шее альфы, целуя рядом с одним из пятнышек, и ставит новое. Он удовлетворенно очерчивает свои труды пальцем, довольный тем, что пометил своего альфу, так что никакие другие омеги в его сторону не глянут, улыбается сытым котом и лезет обниматься, абсолютно не отдавая себе отчета в своих действиях. Рядом с этим альфой он определенно теряет голову. Чонгук спешно глотает еду, позволяя мужу рисовать узоры на своей груди, делая вид, что не замечает и не чувствует, дабы не смущать, порыкивает лишь негромко, когда Тэхен коготками царапает его, пуская мурашки по всему телу, и злорадно хихикает себе под нос, особенно когда цепляет темные соски. Чонгук даже пропускает мысль, что зря он так трепетно относится к омеге, потому что тот в настоящего бесенка превращается, которого нужно срочно наказывать за непристойное поведение, но тут же обо всем забывает, столкнувшись с обращенными на него огромными космическими глазами, в которых альфа видит невероятное тепло и нежность абсолютно безо всякого намека на ледники, что царили там раньше. — Я надеюсь, больше никто не придет. — смущенно признается Тэхен, покрепче обхватывая чужую шею, и доверчиво кладет голову на широкое плечо, прижимаясь ближе, пока разглядывает свой утренний подарок — букетик лютиков, сейчас стоящий в прозрачном стакане на столе. — Я тоже. — соглашается альфа и целует мужа в макушку, почему-то, начиная ощущать беспокойство. Волк внутри странно себя ведет.***
— Я думаю, я смогу это сделать. — гулко сглотнув, изрекает Тэхен, усаживаясь на колени, пока Гук усмехается, кивая на свой член, дескать, попробуй, если не боишься. — Если только ты не устал. Течка в дневное время проходила относительно спокойно, определенно не так бурно, как минувшей ночью, возможно в силу особенностей организма омеги, а может из-за постоянного нахождения рядом альфы. Тэхен не чувствовал особой боли, да даже неособой почти не ощущал, потому что, стоило новому приступу подступить — Чонгук тут как тут оказывался рядом и с блеском выполнял все свои обязанности, в перерывах между занятиями сексом предаваясь ленивым поцелуям или ласкам, которые переходили в такой же ленивый и нежный секс. И так по кругу, весь день проведя в постели. Иногда они, правда, разговаривали, лежа в обнимку, как сейчас, например, когда речь зашла о минете. — Мне… просто интересно. — вновь сглатывает Тэхен и осторожно подползает к начинающему крепчать достоинству альфы, что скрытое под покрывалом, медленно его натягивает, стоит омеге накрыть его ладонью. Тэхен убирает материю в сторону и осторожно проводит по стволу пальцами, невесомо его поглаживая и пока не решаясь взять в кольцо. Он, если быть честным, впервые так близко к чонгукову достоинству, все предыдущие часы лишь получая от него удовольствие, но еще не доставляя самостоятельно. Почему-то, ему кажется, что так быть не должно и он должен как можно скорее научиться отсасывать, желая подарить альфе такое же наслаждение, какое дарил он. Откуда же ему знать, что Чонгук готов кончить уже от простого наблюдения за мужем, что заинтересованно разглядывает орган и облизывает свои пухлые губы. — Тогда, вперед. — мягко подталкивает он, подкладывая под голову подушку, чтобы обзор был лучше. — Я придушу тебя, если будешь смеяться. — гневно зыркает на него омега и вновь переводит взгляд на член, склоняясь к нему ближе. — Это… мой первый раз. Я еще не знаю, как делать правильно. Поэтому хочу просто попробовать. — Конечно, малыш, как скажешь. — Чонгук старается быть как можно более спокойным, не улыбаться и, тем более, не сорваться, набросившись на своего омегу, желающего сделать ему хорошо. Чонгук соврет, если скажет, что ни разу не представлял Тэхена у себя между ног, с растянутыми вокруг члена губами и закатившимися от удовольствия глазами. Альфа с легкостью может нарисовать в воображении эту будоражащую все нутро картину, вплоть до выпирающего бугорка в районе глотки омеги и искрящихся слезинок в уголках его глаз. И у него наверняка будут полыхать не только щеки, но и уши, и даже шея. От очередной пошлой фантазии член Гука дергается, как раз в тот момент, когда Тэхен его обхватывает кулаком и медленно ведет вниз по всей длине, гулко сглотнув, когда, достигнув основания, понимает, что не может там сомкнуть пальцы. Омега осторожно склоняется к головке, губы свои облизывает мучительно медленно и закусывает нижнюю, собираясь с силами, не понимая, с чего следует начать. Он еще пару раз проводит по массивному стволу, будто бы дразнясь, на самом деле лишь изучая его, попутно поражаясь, как вообще смог принять в себя эту громадину, губы беспрерывно облизывает и неосознанно надувает. Чонгук все это время за ним наблюдает пристально, терпеливо ждет, дергая, правда, временами пальцами на ноге, потому что от предвкушения мышцы сводит и ноет сладко в паху. Подумать только, его омега будет его ублажать. Тэхен неуверенно волосы за ухо заправляет, открывая альфе лучший вид на свое лицо, и, склонившись окончательно, для этого вынужденно прогибаясь в пояснице и оттопыривая зад, раскрывает рот и осторожно припадает к головке, надувая губы вокруг нее. Чонгук пропускает громкий выдох и, кажется, сердечный стук, потому что все внутри замирает и ухает вниз, к члену, что снова дергается, к тому же дразнимый горячими губами и юрким язычком, что бессовестно обводит по контуру чувствительную головку. Тэхен масла в огонь подливает, прохладными пальчиками перебирая у основания, гладит его, нарочито задевая увесистые яйца, по ним тоже осторожно проводит, пока налившуюся кровью головку обильно смачивает слюной и наконец берет полностью в рот. — Нет, я так не могу. Иди ко мне. — обреченно выдыхает Чонгук, чувствуя, что сейчас взорвется, и, схватив вскрикнувшего Тэхена, устраивает его над собой так, что зад омеги оказывается прямиком перед его лицом, а красная мордашка — уткнутой в его пах. — Что ты… Чонгук! — Тэхен вскрикивает, буквально упав на живот альфы, носом уткнувшись в чужой член. — Давай-давай, не отвлекайся. — нашедший себе занятие альфа, снова мажет языком между разведенных в стороны половинок и припадает к своей любимой дырочке, слизывая смазку, порядком испачкавшую даже бедра. — Какой бардак, Тэхен-а, снова придется тебя вылизывать. Он целует под ягодицей, слегка ту сжав и приподняв, лижет размашисто бедро и в рот кожу втягивает, оставляя очередной засос. Альфа широко разводит в стороны половинки, сильно их сжимая пальцами, мацает и гладит, пока с упоением разглядывает судорожно сжимающуюся дырочку, мокрую и блестящую от обилия смазки. Омега ноги широко в стороны раздвигает, что позволяет Гуку прекрасно лицезреть все его прелести, наслаждаясь картиной и самым лучшим в мире запахом. — Чонгук… зачем? — выгибается Тэхен, чувствуя поцелуй на своих яичках, переходящий в мокрый мазок вдоль шовчика, завершающийся очередным поцелуем в колечко ануса, куда проникает длинный язык, принимаясь усиленно работать изнутри, расслабляя без того мягкие стенки. — Ну же, малыш, сделай своему альфе приятно. Не одному же тебе веселиться. Поступательными движениями Чонгук принимается трахать несчастного омегу, входя и выходя из дырочки, обводит по кругу и с хлюпом целует, не пропуская ни капли все выступающей сладкой смазки, пока ладонями половинки продолжает держать широко разведенными в стороны, не без наслаждения впиваясь пальцами в их сводящую с ума упругость. Тэхен честно пытается ласкать его в ответ, но даже голову поднять не может без закатывания глаз и постоянных вздрагиваний, потому что альфа в очередной раз давит языком на какую-то особенно чувствительную точку, пускающую разряды тока по всему телу. Он мокрой щекой к стволу прижимается и пробует хотя бы языком по нему мазнуть, крепко удерживая за основание, но раздавшийся на весь дом стук в дверь, за которым спустя секунд пятнадцать молчания раздается следующий, заставляет его чуть ли не вскрикнуть, или виной тому послужил негодующий шлепок Чонгука, будто наказывающий омегу за то, что отвлекся. Или же просто изощренный способ выражения раздражения, потому что после третьего стука альфа уже рычит и, осторожно сняв с себя мужа, стремительно топает к двери. — Кто это может быть? — почему-то пугаясь, кутается в одеяло омега. — Если это снова Чимин, не обижайся, но я откручу ему голову. — фыркает Гук уже находясь в сенях. — Ты меня слышал, Чимин? — обращается он уже к стоящему за дверью, но в последний момент осекается, почуяв уж больно ненавистный феромон. — Чего тебе? Он открывает дверь резко, показывая всего себя стоящему на пороге Намджуну, чьи глаза на миг расширяются, узрев наготу альфы, а потом и вовсе уводятся в сторону. В воздухе разрастается привычное напряжение, пропитанное электрическими разрядами, в любую секунду готовое привести ко взрыву. Чонгук вскидывает голову и проводит языком по внутренней стороне щеки, высказывая свое максимальное пренебрежение. Он прекрасно понимает, как сейчас выглядит, и весьма собой гордится, осознавая, что и Намджун определенно точно заметил россыпь красных пятен и не успевшие зажить царапинки на его шее и плечах. — Я пришел попрощаться. — так и не поднимая глаз, спокойно начинает тот, делая шаг назад, тем самым высказывая, что покушаться на чужой дом и чужого омегу не намерен. Деревянная половица под его ногами жалобно скрипит, на что оба почему-то обращают внимание, бросив вниз короткий взгляд, чтобы потом снова встретиться друг с другом. Их встречи наедине никогда не заканчивались чем-то мирным, истинные соперники, равные по силе, изначально не должны даже рядом стоять, не то, что разговаривать. Намджун знал, куда идет, знал, с чем столкнется, но все равно пришел, переборов свою гордость и отчаяние, лишь бы не обрывать все связи с Тэхеном вчерашней стычкой. В какой-то степени Чонгук сам виноват, что не дал бывшей паре спокойно разойтись, ворвавшись в самый неподходящий момент, поэтому альфа надеется хотя бы на остатки здравомыслия в голове Чона и на то, что он разрешит им хотя бы увидеться. — Снова? — Чонгук предсказуемо начинает злиться, выпуская предупреждающий феромон, скалит клыки и плечи расправляет, всем своим видом демонстрируя, что он здесь главный. Намджун, помимо всего, слышит сладкий феромон, исходящий от него, буквально пропитавший Северного, и даже дыхание задерживает, не желая терзать себя представлениями об очевидных вещах. У Тэхена течка, это чувствуется чуть ли не за версту, и проводит он ее с этим альфой, лежа под этим альфой, в объятиях этого альфы. Чтобы заставить себя больше не думать об этом, Ким переводит взгляд на чужие руки, что обвязывают вокруг бедер до этого висевшее на гвоздике полотенце, прежде чем выйти на крыльцо, закрыв за собой дверь, намереваясь серьезно поговорить. А может, потому что Чонгук не желает, чтобы чужак заглядывал в его дом. — Мы уходим сегодня вечером. Пока не начались приготовления, я хотел в последний раз увидеться с ним. — Намджун старается говорить максимально спокойно, не провоцируя ответной яростью соперника, что весь вздыбился и напрягся, заслышав его слова, готовый к нападению в любую секунду. Ким его понимает. Для альфы естественно защищать свою территорию, особенно когда на ней находится ослабленный, беззащитный омега. Чонгук фыркает на его слова, дергает верхней губой, сдерживая оскал, и рычит подавленно, не желая показывать никому своего мужа. Парам свойственно привязываться друг к другу сильнее обычного в брачный период, Чонгук вообще от своей не отлипал, нося по дому на руках, кормя с ложечки и таская мелкие подарочки вроде сушеных фруктов или орехов, так удачно запрятанные в его доме. Так что позволять своему течному омеге видеться с чужим альфой точно не собирался. — Он сейчас не в том состоянии, чтобы разговаривать с тобой. — отрезает Чон. Он голову назад откидывает немного, открыто демонстрируя горло и шею, будто насмехаясь над соперником. Волк никогда не оголит свое слабое место, если точно не уверен, что в любом случае выйдет победителем из схватки, Чонгук же и вовсе будто вызов бросает, дескать, нападай, если не боишься. Альфа чувствует, как силы буквально переполняют его, потому что ему есть кого защищать, на чье благо они уйдут, поэтому определенно знает, что в данный момент он неуязвим. — Ему… сильно больно? — Намджун сам понимает, что несет откровенную бессмыслицу, выглядя последним глупцом, но что-то его все равно не отпускало, не давало уйти, все взывая посмотреть на омегу хотя бы глазком. — Ему просто замечательно. — Чонгук издевательски приподнимает уголок рта, наслаждаясь своим явным превосходством. — Если ты переживаешь за моего омегу, то не стоит, я сам о нем позабочусь. Проститься, увы мы не сможем, желать скорой встречи я тоже не намерен. Я надеюсь, между нами все разрешилось и мы смирились с ситуацией, а еще больше надеюсь, что еще не скоро встретимся, поскольку вопрос с войной решен, а все остальное я планирую оставить на осень, когда брачный период завершится. — Ты слишком молод и импульсивен. — хрипит Намджун, сжимая кулаки. — На твоем месте я бы не был столь напыщенным. — Ты не на моем месте. — огрызается в ответ. — Так что, пока мы снова не сцепились в драке, по-хорошему говорю, уходи. — сверкает налившимися желтым глазами. — Я не хочу больше тратить время на эти пустые перепалки. Удачной дороги. Чонгук уже собирается вернуться обратно, как его хватают за плечо, когда он разворачивается, и заставляют вновь посмотреть на себя. Он еле сдерживается, чтобы не закатить глаза, смотрит хмуро, поджав губы, стойко выдерживая мертвенно-холодный взгляд голубых глаз напротив. — Береги его. — серьезно говорит Ким, крепко сжимая чужое предплечье. — Тэхен ненавидит, когда его считают слабым, в ссорах всегда оставляй последнее слово за ним и никогда не доводи его до слез, ты уяснил? Гук сдерживается, чтобы не огрызнуться в ответ снова, понимая, что в этом случае действительно покажется напыщенным индюком, чересчур в себе уверенным, поэтому, плотнее сжав челюсти, молча слушает наставления, мечтая поскорее избавиться от нежеланного гостя. Происходит это, впрочем, быстрее, чем он думал, и совсем не так, как хотелось бы ему. — Чонгук-а? Кто там? — дверь за спиной Чона приоткрывается и наружу просовывается голова Тэхена со взъерошенными волосами. — Тебя долго не было, я и подумал, что что-то случилось. Кто пришел? Омега замирает, принюхиваясь к воздуху затупившимся из-за постоянного нахождения с одним-единственным альфой обонянием, вздрагивает, ощутив резкий контраст феромонов, и тут же поднимает на чужака голову, испуганно прячась за дверью, оставляя лишь глаза смотреть на него. — Намджун? — опешив, Тэхен прячет взгляд и кутается в одеяло сильнее, невзирая на то, что его, собственно, не видно, особенно когда Чонгук делает шаг в сторону, прикрывая его своей спиной. — Т-ты как? — Все хорошо. Пришел пожелать тебе счастья. — с отчетливой горечью усмехается альфа. — Уже ухожу, раз у Вас двоих все наладилось. — обращается он уже к Гуку и, кивнув, действительно уходит, спустя минуту исчезнув между домиков, будто его здесь и не было. Чонгук облегченно выдыхает и заходит в дом, подхватывая омегу на руки, тут же зарываясь носом в сладко пахнущую шею, целует горячо и крепче к себе прижимает, подхватывая под ягодицами. Он недовольно фыркает, когда омега пытается вырваться и убегает от касаний, прижимая голову к плечу, порыкивает даже, сурово заглядывая в глаза, даже остановившись на пороге в спальню, потому что встречается с ответной строгостью и непониманием во взгляде. Тэхен без слов говорит ему объяснить ситуацию, а Чонгук понимает, что не может не сделать этого. — Они уходят этим вечером. — На Запад? — Скорее всего. — буркает альфа, уводя взгляд в сторону, обижается на внезапно ожившего мужа, стоило речи зайти о других волках. — Тебя я с ними не отпущу. Даже думать не смей. — Как будто я собирался. — смеется Тэхен и руками обнимает альфу за шею, крепко прижимаясь на сколько это возможно. — Запад — гиблое место. Я сомневаюсь, что Мин с чистыми намерениями принял их к себе. — продолжает альфа свою мрачную речь. — Что-то там явно не чисто. — Думаешь, мы в опасности? — Скорее твои друзья. — он пропускает раздраженный рык на последнем слове. — Думаю, мне стоит позвать к тебе того омегу-лекаря, пока они действительно не ушли. Джин, кажется. Вы еще долго не увидитесь. Чонгук осторожно усаживает Тэхена на край кровати и сам устраивается перед ним на корточках, глядя снизу вверх. Он нежно касается чужой ноги, медленно ведя от щиколотки к колену, пытаясь снять внезапно охватившее омегу напряжение, и осторожно припадает губами к коленной чашечке, все также неотрывно глядя прямо в глаза. Сам виноват, что напугал, но он четко намерен строить их нормальные здоровые отношения, в которых не будет места недомолвкам и тайнам, как того хочет Тэхен. Они равны, поэтому и проблемы должны решать вместе, на ранних этапах, пока те не стали слишком велики, и лучший тому способ — разговоры. — Хочешь сказать, что они погибнут именно на Западе? Почему ты так решил? — Потому что именно там я потерял брата…