«Волк в овечьей шкуре»
Намджун тяжелой поступью идет во главе небольшой стаи Западных волков, пристально окидывая путь перед собой сверкающими в темноте голубыми глазами. Огромный серый зверь медленно перебирает когтистыми лапами, по сторонам головой мотает временами, пытаясь предугадать возможную опасность, и фыркает, принюхиваясь к воздуху. Со стороны кажется, что он насторожен, потому что пытается защитить своих от возможной опасности, в частности, семенящего рядом Джина, на деле же альфа наоборот, следит за движением каждого бурого волка, пытаясь предотвратить осуществление плана Минов. Компания из десяти-двенадцати Западных перемещается к главным воротам поселения, намереваясь отправится в обратный путь. Намджун знает и чувствует, что вернутся явно не все, в воздухе ощущает напряжение и застоявшийся, мерзкий запах страха, что липкими оковами стискивает сознание, заставляя его бесноваться и хотеть сбежать. Он чувствует, как сердце внутри глухо стучит, брюхо поджимается в волнении и, кажется, сама душа готова выпрыгнуть. Война начнется с минуты на минуту, если он не успеет ее предотвратить, но сначала он должен защитить самого ценного человека в своей жизни. Он должен лично убедиться в том, что Джин покинул Север в целости и сохранности, а уже потом начнет действовать. Советник Мин старается держаться ближе к омеге, не отставать от него, но в силу старости и слабости в конечностях, не поспевает, кряхтя и чихая временами. Солдаты идут молча, плотным костяком, замыкает который самый сильный — бывший командир Западного войска, Мин Бенхун, крупный бурый волк со сверкающими красным глазами. За ним Намджун следит пристальнее всего, понимая, что он тоже осведомлен обо всех планах Юнги и, чуть что, будет готов к действиям. Вожак Чон, высоко держа голову, также медленно, но гордо, идет к ним навстречу, останавливается у ворот и смирно стоит, ожидая, пока гости не поравняются с ним. Его волк стар и немощен, хоть и источает ауру величия, не подчиняться которой невозможно из-за тяжелого феромона влажной древесины. Связываться с ним никто и не посмеет, но коварный план Юнги заключался как раз в устранении старика, держащего в узде всю стаю. Намджун должен его убить. Но он не смеет даже шелохнуться, почтенно опуская голову, как только становится напротив Чона. Из-за зажженных факелов черный мех кажется неестественным, а сам волк — миражом, доказывают реальность которого лишь сверкающие золотом прищуренные глаза. Он тоже предчувствует неладное, но действовать не спешит, выжидая молодого командира. Намджун недвижен тоже. План заключался в убийстве вожака, за которым последует скорейшее проникновение Западной стаи за Великую стену. Солдаты Юнги, подосланные в качестве гостей на пиршество, осторожно разбредаются, ожидая приказа от своего командира к действиям, намереваясь в любой момент сцепиться с дозорными и открыть ворота. Те, пользуясь торжественностью случая, спустились к небольшой полянке перед входом, наблюдая за молчаливым диалогом центральных волков. Где-то на горизонте гремит гром, посылая холодные порывы ветра в деревню, несущие с собой грозовые тучи и, Намджун знает наверняка, стаю Западных волков. Бенхун пристально следит за каждым движением Серого волка, оставаясь в тени, сверкает рубиновыми глазами и тихо порыкивает, осуждая и упрекая Намджуна за медлительность. Ким знает, что этот оборотень ненавидит его, потому что именно он занял место командира и все доверие Юнги, ему поручили ключевую роль в плане, и, именно он, если его осуществит, падет смертью героя в глазах Западного народа. Самому Намджуну эта слава даром не сдалась, как и война, поэтому он и не действует, дожидаясь, пока главные ворота отворятся и волки, решившие, что план изменился, покинут поселение. Они уйдут к границе, где их встретят свои и уведут в поселение. Чуть что, всю вину возложат на Ким Намджуна, но, его омегу трогать никто не осмелится, даже из логических соображений: лекарь всегда будет ценен, умелый, тем более, а советник не даст его в обиду. Намджун взял с него слово, взамен отдав все золото, что у него было. Волчья сделка не имеет права быть нарушенной. Чуткий слух улавливает жалобный скулеж Джина, что подбитой собакой уходит с советником, на последок бросив на альфу жалобный взгляд мокрых синих глаз, сердце екает и сжимается, поняв, что они так и не попрощались как следует, что слишком мало времени провели вместе и, вообще, слишком поздно осознали, Намджун слишком поздно осознал, свое счастье. Теперь оно медленно покидало его прямо у него на глазах, пока Ким пытался выполнить свой долг. Он дожидается, пока последний волк покидает пределы стен и, только сейчас подняв глаза на выжидающего чего-то вожака, оборачивается в человека, не заметив, как темная тень мелькает где-то позади. — Опасность, Господин Чон, — хрипит он, прежде чем удивленный вожак успевает дать приказ Северным солдатам отступить, когда те собирались сомкнуть круг вокруг центральных волков, — я не смог сообщить Вам ранее. Мин Юнги наверняка идет сюда со своей армией. Черный волк стоит не шелохнувшись, внимательно следит за опустившимся на одно колено командиром и ждет дальнейших разъяснений, хотя, кажется, прекрасно знает, что делать и чего ожидать. Чон молчит, сверкая желтизной своих глаз, лишь дышит грузно и с хрипотцой, когда делает один небольшой шаг к человеку, вынуждая его говорить дальше. — Мы прибыли сюда за осуществлением плана: убить защитников и проникнуть во внутрь, но я отозвал приказ. Мины явятся сразу же, как только раскроется мой обман, поэтому прошу, ради вашей же безопасности, запереть ворота и не впускать их. Западные волки слишком истощены, чтобы долго держать осаду, искушение охоты на плодородной земле возьмет верх над ними, а победить их, ослепленных жадностью, будет гораздо проще. Намджуну самому от себя противно, он сам понимает, как жалко выглядит со стороны. Был бы здесь Чонгук, точно съязвил бы что-нибудь колкое и разъярился на двойное предательство, но молодой альфа не вышел попрощаться с гостями, что, возможно, даже на руку. Ким понимает, что его сейчас схватят и, как минимум, отправят на допрос, как максимум, казнят прямо тут, но он готов, потому что на этот раз действует действительно во благо, на этот раз он хочет сполна поплатиться за свои ошибки и искупить, на сколько это возможно, грехи. — Я понимаю, что мне нет резонов доверять, понимаю, что предатель и трус, — продолжает раскаиваться альфа, глядя на землю, — но, прошу вас, поверьте мне и держите военных наготове. Армия может прийти уже этой ночью. Прошу, будьте на чеку. Можете убить меня, можете выставить на растерзание Западу, я на все готов, потому что хочу защитить своих близких. — он прикладывает к зубам запястье и клыками разрывает вены на нем, демонстративно пуская темную кровь, что стремительными струями-змеями бежит вниз, опадая на темную землю, пока в воздухе распространяется терпкий запах угрозы. — Клянусь, что не лгу. Вожак молча выслушивает его и мотает головой стоящему рядом волку. Тот кивает и, издав короткий вой, тем самым приказав остальным сомкнуть до этого стоящий на стороже круг к альфе, сам бросается в кольцо рычащих волков, что, озлобившись, намереваются увести Кима с поляны в темницу, где и проведут более подробный допрос. Альфа не сопротивляется, поднимается с колен и, держа окровавленные руки перед собой, намеревается послушно уйти, как слышит задушенный рык, на который не успевают среагировать остальные, молниеносный топот когтистых лап по земле и характерный для прыжка звук отталкивания от нее. Бенхун рычит громко, нападая со спины на вожака и, намереваясь вцепиться тому в холку, размыкает пасть. Он не ушел с остальными, он чувствовал подвох в Восточном волке, он сам намеревается осуществить приказ. Намджун реагирует также молниеносно, прыгает через волков, на ходу обращаясь, и с таким же громким рыком летит на Западного, сбивая его с прижатого к земле мощным телом Чона и набрасываясь сверху. Бурый ревет, когда оказывается опрокинутым оземь, клацает окровавленной пастью и пытается подняться, но Намджун не дает, пытаясь дорваться до его глотки, рычит и гавкает в ответ. Он с ужасом осознает, что позади начинается возня, что в неуспевшие закрыться ворота возвращаются Западные волки и то, чего он опасался все это время, воплощается в жизнь. Две стаи сталкиваются в бойне за территорию и виноват в ней Намджун.***
Чонгук чувствовал что-то неладное с самого утра, но упорно игнорировал тревогу, обуревавшую мечущегося из стороны в сторону волка, занятый своим ослабленным омегой. Тэхен ластился к нему, охмуренный течкой, охотно подстраивался под касания и позволял нежить себя в объятиях, даря такую же ласку и тепло в ответ. Чонгук тоже позволил себе забыться, впервые за долгое время поставив свои интересы выше стаи, любя и обхаживая свою пару, чем поплатился, дав слабину в самый ответственный момент. Они почти засыпали, утомленные долгим сексом в объятиях друг друга, как с окраины послышались крики, а почти погрузившаяся в сон деревня растормошилась и ожила. Чонгук сразу же понял в чем дело и, наказав Тэхену оставаться дома, выбежал наружу, прыгая с крыльца на влажную землю, на ходу обращаясь в волка. Он в две минуты достигает главных ворот, где застает самый эпицентр драки: огромное месиво пыли, грязи и крови, в котором сражались дерущие глотки волки. Альфа взвывает громко, прочно расставив мощные лапы в позиции нападения и запрокинув голову, чем привлекает к себе внимание, и тут же бросается в бой, стоит ему увидеть пытающегося подняться с земли, но обессиленно рухнувшего обратно отца.***
Схватка с Намджуном для Бенхуна стоила чести, потому что этот чужеземец разом отобрал у него все, поставив на второе место после себя. Все его заслуги за верную службу Мин Юнги, все труды и старания были аннулированы, стоило появится тому, кто знает о других лесах больше, просто потому что всю жизнь провел в них, а не как он, был вынужден побираться и рисковать собой, чтобы найти пропитание или ценную информацию. Мина это раздражало, слишком спокойный и серьезный Восточный вымораживал безумно, как и вся эта глупая ситуация с планами и неработающими на деле тактиками. Собственные подопечные, попавшие под влияние Кима и его заумных взглядов, тоже не радовали, а доверие и уважение вожака просто сошло на нет. Он мечтал избавиться от командира и вернуть себе все, что принадлежит по праву, и сейчас, когда возможность сама наконец-таки подвернулась, пользовался ею сполна. Намджун — сильный противник, крупный, опасный и опытный. Бенхун никак не мог его одолеть, рыча и лая, пока пытался дотянуться до шрамированной глотки альфы, чтобы перегрызть ее. Он чувствовал, что тот бьется не в полную силу, понимал из слабого омежьего запаха, покрывшего шерсть серого, что он прошел через обнюхивание, и, пользуясь случаем, напором и резкостью пытался победить. Ким не давался, сверкая голубизной глаз, кусал в ответ до крови и то и дело сбрасывал с себя, не даваясь в лапы, пока не отвлекся на посторонний вой, несущий в себе предупреждение и опасность. Мин, пользуясь заминкой, резким движением подрывается к глотке противника, метя прямо в уродливый шрам, непокрытый мехом, и, плотно сомкнув челюсти, разрывает его, заставив Намджуна завопить и повалиться на землю, фонтанируя кровью из открытой раны. Не медля Бенхун подрывается с земли и, прежде чем пришедший на помощь наследник вожака успевает среагировать, в один прыжок достигает почти поднявшегося на лапы старика, с силой придавив тяжелой лапой того за загривок обратно к земле, выпускает острые когти, впившись ими в изветшалую шкуру, и несколько сладких мгновений тратит на то, чтобы заглянуть в глаза замершего в метре от него волка. Чонгука в их стае знает каждый как сильнейшего война и безжалостного противника, схватка с которым непременно обернется смертью или же непоправимым увечьем, если посчастливится сбежать от него. О нем складывались целые легенды, которыми родители пугали молодняк, чтобы щенки не сувались без присмотра в Лес, Северный тем более. Слишком много верных солдат погибло от лап этого зверя, пытаясь всего-лишь найти пищу для своих семей, слишком много судеб он переломал, слишком много горя принес Западному народу. Повстречать его считалось худшей смертной казнью, так что, стоя напротив этого опасного волка Бенхун получал невероятное удовольствие, граничащее с безумием из-за выброса в мозг адреналина в замену утерянной крови, поэтому он наслаждался этим мгновением, в следующее склонившись к прохрипевшему в предсмертной судороге и кашлянувшему кровью вожаку. Он смертельно ранил его, в первый раз безошибочно впившись в глотку ничего не подозревающему старику, сейчас же малейшего давления хватило бы, чтобы убить его наверняка, но тот брыкается под лапой, рычит и скулит, не в силах справиться со своим позором. Бенхун хочет помочь ему, сверкая ярко-красными глазами склоняясь к шее, чтобы прилюдно прокусить, разодрать ее в мясо и лишить Чона жизни, тем самым оставив и стаю без головы. Он выполнит план, он поможет своей Родине победить в войне, вот о чем судорожно думал оборотень, предвкушая свою славу, как снова оказывается поваленным на землю. Чонгук с нечеловеческим рыком несется на бурого, плечом его ударяет, отталкивая от отца, и напрыгивает сверху, скаля пасть и обнажая сверкающие в свете факелов острые зубы. Оказавшийся лежащим на земле Бенхун даже среагировать не успевает, все силы концентрируя на том, чтобы защитить мягкое брюхо от когтистых лап, скалится в ответ, пытаясь вырваться, и из стороны в сторону телом брыкает, извиваясь подобно змее, чтобы избежать ударов, в ответ умудряясь лишь царапать чужое тело. Черный волк разгневан настолько, что совсем себя не контролирует, рычит враждебно и щелкает пастью, пытаясь дорваться до глотки. Бенхуну удается перевернуться на бок в какой-то момент, оказавшись спиной к разъяренному волку, он пытается подняться, но Чонгук хватает его за холку и с силой тянет на себя, принявшись волочить по земле, рывками дергая в стороны, тем самым разрывая шкуру. Западный вопит и скулит подбитой псиной, вырваться пытается, цепляясь когтями за землю, но противник настолько безжалостен к нему, что любые попытки сопротивления заканчиваются все новыми переломами, выдранными когтями и свежими струями брызжущей в стороны крови. Его швыряют о землю, кусают и дерут тело, взбешенный рев оглушает, а собственная кровь из разбитой головы, застилая глаза, лишает зрения, ничего не оставляя альфе, что оказывается безвольной куклой, не способной даже на сопротивление, кроме как молиться о своей скорейшей кончине. Чонгук не замечает ничего вокруг себя: ни бойни, ни подоспевающих с обоих сторон солдат: Западные все пробегали через ворота, которые дозорные никак не могли закрыть, Северные приходили из деревни, — он не слышит криков ужаса и скулежа, не видит мертвые тела, в лужах собственной и чужой крови лежащие на земле, даже Тэхена, что прибегает несмотря на запрет и оседает у почти бездыханного отца. Чонгук лютует настолько, что не замечает, как убивает посмевшего проявить наглость перед ним противника, все-таки вцепившись ему в глотку и с силой вырвав ее, оставив пищевод вываленной пульсирующей кровью трубкой заливать уже бездыханное тело. Ослепленный гневом, он бросается к другому волку, на ходу взмахивая лапой, когтями сначала лишая того зрения, а затем впивается в глотку, разрывая и ее. Чонгук бьется за честь отца, за свою деревню, за свою семью, которую поклялся защищать. Он негодует и злится на самого себя, потому что слишком рано расслабился и допустил подобное, пока убивает всех налево и направо. Западные волки правда озлоблены, сильны и опасны, он поражается их количеству на своей территории, злится еще сильнее, потому что позволил себя обвести вокруг пальца, и все борется и борется, прыгая от тела к телу, щелкая мокрой пастью, откуда густыми подтеками капает кровь с частицами чужой плоти. Он, честно, ненавидит этот вкус, явно говорящий об унесенной на тот свет жизни, себя ненавидит, за то что именно он эти жизни и отбирает, но твердит себе же, что делает это все ради блага своей стаи, своей семьи, своего омеги. Даже в подобные моменты все его мысли занимает Тэхен, которого он ни за что не отдаст на растерзание Западным, которого он защитит любой ценой, ради которого он готов сражаться хоть в одиночку с целой армией. Ворота все же удается закрыть, чем поток непрерывно вбегающей пестро-бурой стаи прекращается. Кто-то даже остается зажатым меж массивных ставней и погибает там же, как и все, кто оказывается в западне. Спустя какое-то время бойня прекращается, потому что противник оказывается повержен, и все силы переходят на караульные башни, откуда принимаются обстреливать толпящихся внизу волков, не в силах даже взобраться вверх по стенам. Чонгук лично душит последнего волка и, тяжело дыша и сверкая безумными глазами, оглядывает поляну. Десятки трупов горами лежат, местами даже друг на друге, отвратительно пахнут предсмертным страхом, кровью с выходящими наружу феромонами и сырым мясом. От этого месива тошнит, как от всей картины в целом. Альфа, как и всегда, хочет забыть ее, вырезать из памяти, смыть вместе с кровью и вернуться к своему омеге, пока не натыкается на него взглядом. Тэхен выглядит неправильно, сидя в светлой рубашке на коленях у неподвижного волка. Он будто призрак, сверкающий в лунном свете и бликах упавших на землю факелов, прижимающий к открытой ране какую-то материю, пытаясь остановить кровопотерю, плечами дергает и что-то шепчет, своими разговорами удерживая старика на грани сознания. Чонгук звереет вновь, тут же подбегая к мужу, рыкает на него, за то что ослушался, и только потом переводит взгляд на лежащего на боку отца. В то, что старик, заставлявший бояться даже его самого, оказывается так просто повергнут, не верится совсем. Альфа тычется носом в его щеку, порыкивает и призывает встать, шкребя лапой землю неподалеку. Вожак открывает один глаз, еле удерживаясь, чтобы не закатить его, хрипит что-то в ответ и роняет голову, что непременно бы упала, если бы Тэхен не успел поймать ее, подложив ладонь. — Его еще можно спасти. Нужно скорее отнести его к маме. — Тэхен устремляет взгляд на замершего Чонгука, что тяжело дышит, широко распахнутыми глазами с дрожащими, все меняющими свой размер зрачками глядя на потерявшего сознание отца. — Давай же, Чонгук, помоги мне поднять его! Тэхен силится пропихнуть руки под тяжелое тело, пыхтит и скулит, пока четверо альф, среди которых окровавленный из-за разбитой головы Юнхо, не оказываются рядом, и, получив приказ Кима, поднимают его на руки, тут же унося в деревню, где во всю горят фонари и факелы. Все проснулись, половина даже прибежала на поляну, в страхе наблюдая за адом, развернувшимся на ней, кто-то плакал, кто-то тихо завывал, омеги прятали за спинами детей или закрывали им глаза дрожащими ладонями, старики причитали о худших временах и молились о спасении. И все ждали своей дальнейшей участи, без слов вверяя себя в руки наследника, завершившего бойню. Чонгук не заставляет себя долго ждать, тут же реагируя и принимая самое верное на данный момент решение. Он огибает так и сидящего на коленях Тэхена кольцом, хвостом прикрывая омегу и заводя того себе за спину, пристально оглядывает подошедших к ним волков и людей и, глубоко вдохнув, запрокидывает голову, громко завывая. Спустя секунду его подхватывают сначала солдаты, затем мужчины и старики, склонившись на колени или расставив в стороны лапы, а потом уже и вся деревня. Полная Луна касается каждого оборотня мягким светом, вой их себе принимает как дар и делает решение стаи законным, принимая его как новый этап в их жизни. Вой является неотступным спутником волков на протяжении всего их существования. Он несет в себе гораздо большее, чем просто слова, говорит красноречивее и громче них. Целые стаи в Полнолуние выходили и запевали свои песни, ознаменуя этим переход к новому циклу, отпуская с ним старое и приветствуя новое, в него вкладывали все чувства, им не боялись передавать страхи, его встречали как предвестника чего-то великого или же, наоборот, чего-то опасного. Этим воем Северная стая показывает, что единогласно признает Чонгука новым вожаком, вверяют ему в руки свои судьбы и позволяют вести себя в этой развязавшейся войне. Как только песнь ночи прекращается, все склоняют головы, не смея посмотреть на сверкающего желтыми глазами в полумраке альфу, что выжидает несколько секунд, гордо стоя на небольшом пригорке на виду у всех, грудь широкую вперед выставляет, высказывая свою мощь, и скалится, а затем принимает человеческую форму и, выпрямившись в полный рост, оборачивается к солдатам. — Отшельники за стеной, вероятно, вернутся на Запад. — стальным голосом чеканит он. — Собрать войска сейчас же. Лечите раненных, хороните погибших и собирайтесь в путь. — он подходит к Тэхену и, взяв его за руку, рывком поднимает с земли. — Выходим на рассвете. Услышав от обернувшихся солдатов хоровое «Есть!», он просит общину не волноваться и горевать, а объединить силы и добить врага, только потом уводя мужа обратно домой, будто ничего и не было. Его шаги стремительные, в них дрожь мелкая чувствуется, исходящая из злобы и толики страха, и утробное рычание из плотно сжатых челюстей вырывается наружу, пока он тянет вынужденного бежать, чтобы поспеть за широким шагом, омегу. — Чонгук! Чонгук, погоди! Куда мы идем? — спотыкаясь о собственные ноги, пытается упереться Тэхен, чтобы хоть немного образумить ставшего невменяемым Чона. — Кто будет руководить солдатами? Юнхо в деревне. Разве нам не нужно участвовать в приготовлениях? Альфа останавливается как вкопанный, замирает на секунду, чтобы в следующую резко обернуться к мужу и заставить его испугаться своих разъяренных, сверкающих практически краснотой глаз, сузившихся в прищуре. — Разве я не говорил тебе оставаться в доме? — копируя его интонацию, хрипит он, притягивая мужа к себе и без разрешения подхватывая на руки, чтобы не брыкался. — Я сам ими займусь, как только буду уверен, что ты в безопасности. В нашем доме. И наращивает темп, желая скорее добраться до него. Тэхен смотрит на него вылупив в негодовании глаза, губами шевелит, не в силах даже слова вымолвить и дышит шумно, подавляемой сущностью не смея перечить разгневанному альфе. В нем он не узнает Чонгука, его он боится, как и боится за него, потому что знает, что в подобном, гневном состоянии, альфа теряет себя и способен на безрассудные поступки. Погоня, что должна начаться буквально через пару часов — прямое тому доказательство. — Ты не посмеешь запереть меня там. — предупреждающе шипит он, впиваясь пальцами в напряженные плечи. — Не имеешь права! — Мы уже давно все обсудили, Тэхен. — вкрадчиво цедит альфа, пытаясь не рычать и не раздражаться. — Ты остаешься в поселении и защищаешь омег здесь. — Чонгук, это безумие! Я… я не отпущу тебя на Запад одного! — пытаясь унять дрожь в голосе, продолжает возмущаться омега, всеми силами цепляясь за мощную шею, пропитанную кровью, чужими феромонами и запахом смерти, пытается взять альфу за лицо, чтобы устремить его взор на себя, но тот, словно стальная фигура, не повинуется, строго смотря перед собой. — Чонгук, послушай! Он мотыляет ногами и силится слезть с рук, но Чон только переходит на бег, найдя в себе неизвестно откуда силы на него, за пару минут достигая окраины, и даже насильно трясет в руках омегу, чтобы тот не мог ругаться и нести, по его мнению, откровенный бред. В его голове поселился страх за свою пару, самый главный двигатель к действиям и одновременно самое слабое место, он банально боится потерять Тэхена, поэтому даже не пытается соображать, молча следуя плану, который давно зародился на затворках его сознания, как какая-то безумная идея, сейчас собирающаяся воплотиться в жизнь. — Ты меня слышишь, Чонгук?! — продолжает ругаться Ким. — Ты не посмеешь закрыть меня в доме, я выломаю эту чертову дверь и пойду сражаться с тобой, ты слышишь? Давай поговорим, Чонгук-а, давай поговорим снаружи. Прошу тебя, не запирай меня там! — Малыш. — ласково шепчет альфа, взбираясь по ступенькам. — Успокойся, я не буду этого делать. — одной рукой отворяет дверь, другой прижимая Восточного к себе крепче. — Я всего лишь хочу защитить тебя. — А я тебя! — не унимается Тэхен и тут же подрывается к мужу, когда тот ставит его на ноги в сенях, прижимается вплотную, схватив за плечи, и заглядывает в самые глаза, прекрасно зная, что тот не сможет устоять против этого приема. — Чонгук, не уходи вот так! Позволь пойти с тобой, сражаться бок о бок и полечь на поле боя тоже рядом с тобой! — он судорожно шевелит дрожащими губами, пока сверкающие слезинки, до этого стоящие в уголках глаз, стремительно бегут вниз по фарфоровым щекам. — Я не хочу, чтобы ты уходил один. Я не хочу терять тебя вот так! — Малыш… — вновь тянет альфа и берет его лицо в свои ладони, моментально смягчившись. — Ты почему меня хоронишь раньше времени? Я правда не хочу ссориться, Тэхен-а, поэтому пожалуйста, хотя бы раз, послушай то, что я говорю. Он обнимает омегу, зарывая носом ему в макушку, из стороны в сторону покачивает, пытаясь унять дрожь и всхлипывания, пока шепчет ему слова успокоения. Еще минуту назад его разрывали злость и ненависть, что крошили изнутри кости и сводили мышцы, волк выл безумно, а сознание съедала жажда мести, но, стоило вдохнуть запах любимого, как все разом отошло на задний план. Тэхен для него — самое главное, самое ценное и важное, его он будет защищать и оберегать любыми способами, укроет от всего мира и даже мысли не допустит, что ему кто-то может навредить. Сам же Ким непреклонен, упрямится и пытается вырваться, одновременно цепляясь за мужа сильнее, всхлипывает и продолжает не слушаться. — Я тебе изначально говорил, чтобы ты не потакал мной! — омега руки на его пояснице смыкает и носом утыкается в солнечное сплетение. — Я же уже миллион раз доказал тебе, что сильный, что со всем справлюсь. — всхлипывает, позорно роняя слезы. — Я же пообещал, что буду прикрывать твою спину. Посмотри на себя, ты весь ранен и изувечен только от схватки с жалкой частью врага. Что будет, когда ты столкнешься с ним на его земле? Мы ведь союз, Чонгук, наш долг… — Прошу тебя, не начинай снова про этот долг. — фыркает альфа и напирает, заставляя Тэхена пятиться назад, вглубь дома, придерживает его все же за поясницу, чтобы не упал, и феромон свой выпускает, заставляя подчиниться себе до того, как очередная ссора успела начаться. — У меня тоже есть сильная армия, помнишь? Наверняка, Восток уже осведомлен и они отправят подкрепление. Как бы велика ни была опасность, я не намерен рисковать тобой. Чеканит каждое слово, хватая кипятящегося Тэхена за подбородок и заставляя смотреть себе в глаза, чтобы тот усвоил наверняка. Омега лишь жмурится и брыкается в ответ на грубый жест, мотая головой, из-за чего сверкающие в полумраке пепельные пряди рассыпаются в стороны, подпрыгивая, а их аромат становится только отчетливее. За окном снова гремит гром и ударяет первая молния, за которой следует разрушительный дождь. Природа плачет из-за того, что ее дети враждуют между собой. — Я не хочу терять тебя, идиот! — взрывается Тэхен. — Мы же поклялись быть вместе до конца, пока гребаная смерть не разлучит нас, так почему ты вынуждаешь меня сидеть здесь и молча наблюдать за тем, как ты меня покидаешь? Прекрати уже параноить, ты сможешь меня защитить, как и я смогу тебя! Мы союз, пара, которая создана для того, чтобы вместе положить всему этому конец! Я устал твердить тебе одно и то же, но ты будто и не слышишь меня, зацикленный на своем страхе! Я… — Заткнись. — …иду и точ.! Он не успевает договорить, потому что его затыкают поцелуем. Чонгук снова злится, но на этот раз из-за собственной беспомощности и вины перед своим омегой за то, что по другому не может поступить. Он действует быстро, потому что времени мало, не церемонясь, толкает мычащего мужа в спальню и роняет на кровать, разрывая на нем пропитанную кровью рубаху, тут же скользя по мягкому, ослабленному телу вспотевшими от волнения и появившегося липкого страха ладонями. — Чон… Чонгук остановись! Что ты делаешь?! Поговори со… мной! — задыхается Тэхен в новых поцелуях, захлебывается и сипит, пытаясь брыкаться и оттолкнуть от себя альфу, но тщетно, потому что все тело парализует из-за выпущенного им сильного феромона, моментально спровоцировавшего новый приступ течки. — Чонгук! Тэхен плачет и кричит, имея силы только на это, пока руками может лишь цепляться за плечи альфы, что судорожно покрывает его шею поцелуями, рыча и хрипя, бедра сжимает и разводит ноги в стороны. — Чонгук, остановись! — Малыш, ты не оставил мне выбора. — Чонгук старается быть максимально нежным, но дрожь в собственных конечностях и распирающая грудину злость знатно мешают самоконтролю. — Ты сейчас в течке, на тебя губительно действует абсолютно любой феромон, твои силы и в половину не таковы, как при обычном состоянии. — гладит бока, пытаясь расслабить напряженное тело. — Ты своими глазами видел, что творится на поле боя, думаешь, мне будет до сражения с врагом, если я буду знать, что где-то рядом, возможно, погибает мой омега от лап разъяренных и голодных волков? — проводит по тазобедренным косточкам и сводит ладони к чужому члену, обхватывая его и пару раз проводя, пытаясь возбудить. — Если моего течного, обессиленного омегу будет видеть кто-то, кроме меня? Думаешь мне будет спокойнее воевать, зная, что тебя уже могли убить или забрать у меня? Он больно кусает мужа за шею, оставляя новый след-метку в наказание за непослушание, тут же зализывает укус, извиняясь в ответ на вскрик, и, посчитав, что тот готов, пристраивает свой член к его анусу, тут же толкаясь в мягкое лоно, сразу же наращивая темп. — Даже если ты не хочешь оставаться в защитниках поселения, пока меня нет, — скалится он, вновь кусая мечущегося под ним омегу за плечо, — я все равно сделаю так, что ты и ногой не ступишь в войну. — Не смей! — продолжает протестовать омега, жмурясь и всхлипывая, догадываясь, что собирается сделать Чонгук. — Не смей так поступать со мной, Чонгук! Нет! — Прости меня, малыш, но ты вынудил это сделать. — он целует Тэхена, заглушая его крики и стоны, слизывает водопадом текущие слезы обиды с щек, от которых собственное сердце разрывается, и стойко терпит удары и царапины на спине, обрубая все попытки омеги вырваться. Он толкается усиленно, даже грубо порой, тут же извиняясь за это поцелуями, шепчет на ухо омеги ласковые слова и комплименты, пока во время толчков потирается лобком о его сочащийся член. Тэхен чувствует, как с каждой секундой альфа становится все больше, как в какой-то момент член уже не помещается полностью из-за стремительно набухающего уплотнения у основания, как Чонгук рычит, с силой проталкивая узел в него и трахает уже им, мелкими грубыми толчками, практически не покидая нутра, при этом выбрав такой угол, что ударяет головкой прямиком по простате, вынуждая омегу кричать уже от болезненного удовольствия. — Чонгук! Чонгук, не делай этого! — плачет Тэхен, ногтями впиваясь в плечи альфы, прижимается к его шее и всхлипывает, ощущая, как остатки сил стремительно покидают все тело, концентрируясь внизу живота, где ставшие ускоренными толчки ощущаются как нечто разрушительное. — Чонгук, прошу тебя! Вытащи, пока не поздно, вытащи! — Поздно. — хрипит альфа и в финальный раз толкается, кончая во внутрь. Узел окончательно распирает, полностью закупорив вход, а горячая сперма стремительным потоком растекается по судорожно сжимающейся полости. Сцепка. — Скотина! Какая же ты скотина! — истерит омега, тоже изливаясь, глаза жмурит и плачет, наверное, впервые в жизни разрыдавшись так позорно громко. Чонгук его вновь целует, заставляя рыдания потонуть в поцелуе, нежно сминает своими губами до болезненно сжавшегося сердца соленые омежьи, феромон свой источает, старась вложить в него все умиротворение и спокойствие, на какое только способен, желая утешить мечущуюся в агонии пару. Тэхен продолжает плакать от обиды и горести, слезы неконтролируемо бегут по его красным щекам, кои альфа продолжает заботливо слизывать, шепча слова успокоения, пока наполняет его снова и снова, заставляя плоский живот стремительно надуваться. В горизонтальном положении неудобно, поэтому Чонгук перекатывается на бок, утягивая и мужа за собой, обнимает его, плотно прижимая к себе, и по спине и затылку гладит дрожащее тело, губами утыкаясь в горящий от температуры лоб. Тэхен постепенно успокаивается, теряя силы, что вязка нещадно выкачивает из него, и, Чонгук чувствует, еле заставляет себя оставаться в сознании. — Малыш, пожалуйста, прости меня. — шепчет альфа, перебирая мягкие серебристые волосы. — Я знаю, что поступаю ужасно, но пойми, так будет правда лучше всего. Прости. — Не прощу. — капризно мотает головой Тэхен, прижимаясь ближе. — Не прощу тебя, дурья твоя голова! И не отпущу. Ты сам со мной сцепился, так что либо в любом случае берешь с собой, либо остаешься здесь, и пусть они сами там все решают! Чонгук смеется с его слов, прекрасно понимая, что даже сам Тэхен оба варианта считает невозможными и глупыми, целует его в макушку и баюкает, желая поскорее усыпить, будто маленького, но тот упрямится и ни в какую не смыкает глаз, поэтому приходится с ним разговаривать, чтобы разморить и заставить отключиться от всех этих проблем, забот и тревог, от которых его глупый альфа не смог отгородить. — Не волнуйся, уже совсем скоро я буду дома. — Ты лжешь. — Ни капельки. — улыбается и прижимает вздрогнувшего от очередной вспышки молнии омегу к своей груди, укрывая от всего мира. — Совсем скоро начнется брачный период. Никакой солдат не захочет воевать, зная, что где-то дома его ждет течная омега, что наша сторона, что их. Мы ведь изначально планировали завершить все к концу лета, как видишь, укладываемся в сроки. — А что на счет союза и золота? — не унимается Тэхен. — Их больше нет? — Мины посмели проникнуть на мою территорию, покуситься на моего отца и моих близких. — глотая гневное рокотание, цедит Чонгук. — Я просто обязан их проучить, о каком союзе идет речь? — он сам себя присмиряет, опомнившись в тот момент, когда слишком сильно сжимает омегу в своих руках, моментально остывает и вновь принимается осторожно гладить напрягшиеся плечи. — Засыпай, у тебя завтра много работы, тебе нужно набраться сил. — Ты ведь идешь завоевывать Запад? — продолжает упрямиться тот. — Чонгук, я чувствую все, что у тебя на душе, на уме и в сердце. Не пытайся обмануть меня, ведь твой волк все за тебя выдает! Тэхен не врет, потому что буквально нутром ощущает все эмоции и переживания своей пары. Их связь стала настолько крепкой, что внутренние звери безошибочно угадывали состояния друг друга, беспокоились и тревожно завывали, предчувствуя разлуку. Волки тянулись друг к другу, разделенные по разным вольерам, вырваться пытались, но упрямые хозяева были слишком заняты разговором, чтобы позволить зверям побыть вместе хоть немного. Тем более, сцепка весьма усложняет обращение. — Предатель. — смеется альфа и тут же ойкает, потому что ощущает болезненный укус в шею, совсем близко к запаховым железам, моментально ощущая, как феромон омеги растекается по его похолодевшим жилам, а весь жар, наоборот, сходится к месту укуса, что начинает гореть и приятно ныть. Будто бы метка. — Предатель здесь ты. — из последних сил хрипит Тэхен и зализывает кольцевой след из собственных зубов, с каждым новым мазком ощущая все стремительнее твердеющую корочку. — Я до сих пор не верю, что ты так поступил со мной. Животное. Чонгук снова смеется и, подцепив омегу за подбородок, тянет к себе, впиваясь мягким поцелуем в испачканные в его же крови губы. Ким лишь устало мычит, уже даже не открывая глаз. — Прости меня. — вторит альфа и нежно чмокает в кончик носа мужа. — Я обещаю вернуться как можно скорее к тебе и, — он осторожно накрывает ставший округлым горячий живот, невесомо поглаживая, — нашему волчонку. На этот раз у нас определенно должно получиться. — Скотина. — лишь буркает Тэхен, лишенный всяких сил, жмется к альфе сильнее и всхлипывает, роняя последние слезинки. — Я всего лишь люблю тебя, женушка моя, безумно люблю… — последнее, что слышит Ким, прежде чем провалиться в глубокий сон.***
Джину неспокойно, он все скулит и просится обратно, пока ворчливый советник рыкает на него, вынужденный останавливаться и ждать потерявшую покой самку. Омега все оборачивается назад, хочет вернуться в поселение и хотя бы увидеть своего альфу, с которым, он чувствует, произошла беда. На сердце до того неспокойно, что оно то заходится в бешенном темпе, то наоборот замедляется, почти отключаясь, душа, зажатая в жесткие тиски, мечется, и покоя никак обрести не может, заставляя несчастное животное, будто посаженное на поводок, метаться и лаять, все порываясь бежать к хозяину. В один из таких моментов старый волк, идущий впереди, не выдерживает, и, вернувшись ко вновь замершему и прислушивающемуся к тишине леса Джину, кусает его за ухо, призывая идти дальше. Это отрезвляет омегу, напоминая, что он обещал Намджуну выполнить просьбу уйти в безопасное место, обещал остаться в живых и ждать его на Западе. Он доверяет альфе, верит, что и тот сдержит обещание и придет за ним, поэтому и следует за советником по обходному пути.***
— Он проспит по меньшей мере до обеда. — Чонгук трет шею и вздыхает, пока стоит на пороге собственного дома вместе с взволнованным Чимином, что сжимает подол своей рубахи в кулаках и жалобно смотрит на него сверкающими из-за стоящих в них слез глазами. Из распахнутой двери с улицы заходит зябкий предрассветный холод и свежесть, оставшаяся после раскатистого дождя. Там, за пределами уютного жилища, весь Лес тонет в густом, тяжелом тумане, опасливо шелестит листвой, предчувствуя неладное, и молчит, из-за чего возня со стороны главных ворот слышится на всю округу, извещая о начале Войны. Чон беспокойно оглядывает расстилающийся перед ним вид, носом ведет, улавливая свой любимый запах цветения, и вздыхает, устало прикрыв глаза. Сцепка, продлившаяся около часа, и на нем сказалась, будто высосав все силы, оставив их в спящем омеге, иначе он объяснить банальную невозможность отрывания себя от мужа не мог. Покидать Тэхена не хотелось катастрофически, поэтому он, на сколько мог, подольше старался полежать с ним, покрыть поцелуями каждую частичку, погладить и потрогать, особенно живот, в котором, он точно знает, прямо сейчас зарождается новая жизнь. Он откровенно блефовал, когда обещал омеге вернуться как можно скорее, потому что не знает, что его ждет и как все обернется на чужой, ненавистной ему, территории. Он боится, что не справится, поведя за собой стаю, боится потерять, все то, что с таким трудом накопил, боится неизвестности. Возможно, именно поэтому он и позвал Чимина к себе домой, вверяя самому близкому омеге своего, заодно и желая воспользоваться его способностями, чтобы быть хоть чуточку уверенным в будущем. — Хен, прошу тебя, позаботься о нем. Тэхен сейчас будет слишком слабым, что его даже кормить придется с ложки. — заглядывает он в глаза омеги, чувствуя себя подбитой собакой, оставляющей своего детеныша человеку, способному о нем позаботиться. — Я обязательно отплачу тебе позже, если вернусь. — Вернешься. — кивает Чимин и прижимается к альфе, смыкая руки на его спине, без слов понимая и выполняя его потайную просьбу. — Вернешься к своему мужу и ребенку. Он проводит по взъерошенным темным волосам ладонью, зарывается в них на чужом затылке, и легонько массирует, пытаясь снять напряжение. Этот слабый жест, или же до него сказанные слова, положительно влияет на Чонгука, его беспокойство немного уменьшается и подавленность быстро идет на спад, заменяясь удовлетворением от услышанного. — Ты видишь их? — альфа отстраняется, вновь заглядывая в посветлевшие глаза, в которых видит собственное взволнованное отражение и легкую, как ему кажется, неуместную сейчас, лукавую насмешку. — Да, вижу все ту же картинку, что и описывал Тэхену. Весной он разродится, не могу, сказать, кто именно будет, но определенно сильный волчонок. И ты стоишь с омегой вожака в саду, полном надежд на будущее. Но… — он перехватывает чонгуковы руки, пытаясь разглядеть что-то еще, хмурится, вглядываясь в воздух перед собой, и ладони его гладит. — Путь к счастью мощен железом. Ты слишком торопишься пройти его. Чимин резко тянет воздух носом, будто того внезапно стало не хватать, на альфу глаза переводит напуганные и, не медля ни секунды, снимает с пальца кольцо с селенитом, то самое, что неизменно носил все время, вытягивает из ворота собственной рубахи шнурок, и, продев через него, вручает Чонгуку в так и оставшиеся висеть в воздухе ладони, сверху накрывая своими. Тот пытается отказаться, опешив от внезапного подарка, но омега остается непреклонным. — Носи его с собой. Я точно не могу сказать, что ждет тебя, но будь осторожен. — серьезно произносит он. — А лунный камень обережет тебя. — Но это же ваши с хеном кольца. — Хосок… был бы горд, видя тебя сейчас. — улыбается Чимин одними губами, пока глаза остаются стекольно-светлыми. — И одобрил бы мое решение. Я проносил символ нашей любви последние четыре года, свято веря, что он охранял и оберегал меня. Теперь я хочу, чтобы эта сила перешла и к тебе. — оглаживает небольшой камешек в перстне кончиками пальцев. — Кольцо Хоби так и осталось утерянным, как и его душа. Все это время я чувствовал, что он где-то рядом и что ему все тяжелее оставаться здесь. — вздыхает, опустив ресницы. — Поэтому, я тебя отпускаю, — обращается он к перстню, будто видит там лицо своего альфы, — но, прежде чем уйти окончательно, дай сил своему брату защитить нашу стаю. Ты ведь выполнишь мою просьбу, Хосок-а? В этот миг камешек на кольце неестественно переливается, будто бы и в правду ответив, Чимин на это улыбается и обеими ладошками подтягивает пальцы Гука к нему, призывая сомкнуть их в кулак. Чонгук пару раз перебирает украшение в ладони, неверюще поглядывая, и тут же завязывает шнурок на своей шее, слушаясь своего хена. — Он безумно горд своим омегой. — подбадривающе улыбается он и треплет притихшего Чимина по плечу. — И своим братом. — кивает тот. — Ты стал настоящим мужчиной, Гук-и, я уверен, у тебя все получится. — Главное, береги мою семью до моего прихода. — Обязательно.***
— Как там отец? — спрашивает Чонгук даже не глядя на пришедшего Юнхо с перевязкой на голове. Альфа встает позади вожака, пока тот пристально следит за выстраивающимися в ряды солдатами, ногой придерживая бездыханное тело перед собой. Те, что пойдут в бой волками стоят в первых рядах полуобнаженные, а лучники и менее опытный молодняк, поставленный охранять телеги с продовольствием и лекарствами, готовят снаряжение чуть позади. Несколько уже обращенных альф бродят около них, зорким зрением пытаясь выявить слабые стороны или бреши, помогают перетягивать телеги или просто сидят поблизости, готовясь замыкать собой армию, охраняя солдат. — Госпожа Чон следит за его состоянием. Как и за всеми остальными ранеными. — отчитывается Юнхо, опустив голову. — Я поставил несколько омег к ней в помощь. Их совместными усилиями, все солдаты должны пойти на поправку. Чонгук удовлетворенно кивает и переводит взгляд на свою ждущую его речи армию, заведя руки за спину. На нем только широкие штаны, крепкий торс, покрытый медленно заживающими ранами и ссадинами, обнажен, демонстрируя стае и так очевидное: он будет воевать вместе с ними, в первых рядах, на равных защищая свою деревню. Солдаты, давно убежденные в его силе и непоколебимости, с затаенным дыханием глядят на него горящими глазами и ждут дальнейших указаний своего вожака. — Все мы знали, что этот день наступит. — громко обращается альфа к своей армии. — Враг посмел обнажить зубы, нарушив условия союза. Жалкие трусы, зная, что не одолеют нас в честной схватке, понадеялись ужалить нас коварством и хитростью. — он склоняется к мертвому Бенхуну, только сейчас узнав в изувеченном лице бывшего командира, пришедшего во главе западных солдат на пир, и, подцепив волосы на его макушке, тянет за них вверх, демонстрируя каждому. — Они не захотели мира с нами, не приняли нашей великодушной помощи, охмеленные жадностью понадеявшись захватить нас и наши земли. Давайте же покажем им, что значит иметь дело с нашей стаей, раз и на всегда поставим точку в этой многовековой войне, захватив их земли и присвоив себе. Отплатим же им их же монетой! Он встряхивает за волосы безотказно повинующееся тело, удовлетворенно скалясь в ответ на взорвавшуюся криками поддержки толпу, ногой сильнее давит меж лопатками мертвого, прочно припечатывая его к земле, и, подождав, пока возгласы стихнут, продолжает свою речь, сверкая налившимися янтарем глазами, пока заводит руку в карман. — Тех, кто не желает идти в бой, прямо сейчас призываю покинуть ряды и остаться здесь, в кругу омег, точно способных защитить вас, трусов. Тогда вашим товарищам придется биться в двойную силу, чтобы покрыть нанесенный вами же ущерб. Но, если вы, зарекшись воевать, вдруг сбежите с поля боя, — он демонстративно вынимает кинжал из кармана и приставляет к горлу Бенхуна, — вас ждет та же участь, что и его. — полоскает лезвием с такой силой, что в один удар лишает тело головы, брызнув темной кровью во все стороны. — Слишком велики могут быть последствия вашего побега. — он угрюмо окидывает взглядом каждого присутствующего, выпрямившись, чтобы показать им отсеченную голову посмевшего покуситься на него врага. — За свою стаю, за свои семьи и своих омег, идите в бой несмотря ни на что, боритесь до последнего издыхания, не позволяйте Западу одолеть нас! Пусть сердца ваши раньше вступят в бой, чем ваши руки! Солдаты снова поддерживающе кричат и один за другим оборачиваются в сверкающих желтыми глазами волков. Никто и не думает оставаться или сбегать, все, движимые гордостью и местью за свою стаю, идут отвоевывать ее честь, следуют за своим воодушевляющим вожаком, еще давно доказавшим свою силу и отвагу, каждый уверен в своей победе, каждый готов отдать за нее жизнь. Чонгук тоже оборачивается и первый идет к выходу, ведя за собой ополчение, пока плачущие омеги, маша им в след платками и кидая на прощание лепестки цветов на удачу, провожают их, запирая тяжелые ставни за ушедшими защитниками. Война на самом деле началась.***
Тэхен насильно вырывает себя из сна, спустя несколько мучительно-безуспешных попыток наконец сумев разлепить глаза, в страхе принявшись шуршать по кровати рукой. Чонгука предсказуемо нет, как и тепла на его месте, лишь примятая постель и заботливо подоткнутое под омегу одеяло. Значит, он уже давно ушел, оставив после себя лишь свой запах и своего насильно ослабленного мужа. Тэхена злость берет за этот поступок альфы, как и обида на него, что подступает к горлу мешающим комком, пока он пытается подняться с кровати. Добавить ко всему боль во всем теле и оголившиеся, словно провода, нервы, и становится очевидным, почему он злится и на самого себя и кричит в тишину, не зная, как еще справиться со своим состоянием. На крик прибегает взволнованный Чимин и, причитая, пытается уложить его обратно, но Тэхен ни в какую не слушается, хватает друга за плечи и борется с ним, жмуря глаза, из которых вновь начинают капать прозрачные слезинки. — Тэхен-и, послушай меня, тебе нужно отдохнуть. — паникует омега, явно проигрывая силе Кима даже в таком желеподобном состоянии. — Чонгук сказал не давать тебе вставать с постели, в тебе сейчас зарождается новая жизнь. Не будь таким легкомысленным и не рискуй ни ей, ни собой! — Как давно ушел Чонгук? — даже не слушая его, с виду напоминая подхватившего бешенство, дикого звереныша, скалится Тэхен, устремив безумный взгляд, на который упала сбившаяся челка, на напуганного Чимина, пока перехватывает его ладошки и отдергивает от себя, обрубая все попытки уложить на место. — Отвечай, Чимин, как давно он ушел?! Который сейчас час? Он подрывается снова встать и стонет от боли, потому что тело не слушается, одеревенев, но омега упрямо игнорирует свое состояние и свешивает с постели ноги. Понявшему, что даже пытаться не стоит его отговорить, Чимину только и остается, что подхватить его под руку, перевесив ее через свои плечи, и подвести к стулу, чтобы усадить на поверхность немного повыше уровнем, чем кровать. — Несколько часов назад. — все же выдает он, тут же став свидетелем душераздирающего, разочарованного стона. — Тэхен, даже не смей. Тэхен опускает голову, из-за чего волосы спадают вперед, прикрывая искаженное в гримасе боли лицо, и, уперевшись о собственные колени, снова пытается подняться. В его теле буквально нет ни на что сил, оно еле слушается хозяина, пока волк внутри задушено воет и носится по грудине, спотыкаясь и падая, круша собой все и физически страдая. Он чувствует нечто неладное, чувствует опасность, боится за себя и свою пару и стремится увидеть ее как можно скорее. Тэхену сейчас жизненно необходим Чонгук, живой Чонгук, которого он своими руками задушит за то, что так поступил с ним. — Я пойду за ним на Запад. — хрипит Ким, чем тут же вызывает возмущенный писк Чимина и оказывается стиснутым в его теплых объятиях, тратя с трудом накопленные частицы энергии на борьбу с ними. — Тэхен, ты безумец! Не твори ерунды! — Не мешай, Чимин. — омега, закусив губу, поднимается со стула и, еле передвигая ногами, идет в сторону выхода. — Отпусти меня, мне нужно быть с Чонгуком. — Ты будешь! Будешь, но чуть позже! — Чимин упирается ногами, волочимый вместе с Кимом к порогу, его остановить пытается и толкнуть обратно, но все попытки проваливаются из-за ответного упорства и упрямства. — Тебя там ждет однозначная смерть! — Мне плевать. — он останавливается передохнуть у дверного косяка, когда все же удается достичь порога, вздыхает шумно и, с силой отлепив и оттолкнув омегу от себя, подрывается к сеням. Чимин его ловит, судорожно схватив за руку, и на себя тянет, из-за чего оба они, поддавшись инерции, падают на деревянный пол. Старший пользуется этим и скручивает Тэхена, плотно сцепившись с ним в успокаивающих объятиях, шеей к шее прижимается, потираясь железами и скулит, попутно испуская свой феромон, чтобы отрезвить. — Отпусти, Чимин! Отпусти меня! — тот пытается оттолкнуть от себя друга, цепляясь за его плечи и брыкая ногами, не хочет подчиняться. — Я чувствую, что с Чонгуком что-то не так! Я должен быть с ним рядом! Хотя бы просто быть! Я не буду биться, обещаю, мне нужно всего лишь видеть, что он жив! Щеки и нос Кима безудержно краснеют и блестят от мокрых дорожек слез, сердце стучит как ненормальное и голова гудит. Ему плохо без альфы, плохо от осознания того, что он оставил его одного, жестоко лишив возможности даже передвигаться, плохо от собственной беспомощности и мизерной значимости в глазах Чона. Он так и не смог возвыситься перед альфой, не смог доказать, что сможет вынести все преграды и трудности на пару с ним, не успел показать все, на что способен, оставленный запертой в собственном теле птицей дожидаться освобождения. Ему больно от этого, гордость, нещадно растоптанная, вопит изнутри, и зверь в ужасе не может найти себе покоя, все стремясь к тому, кто его приручил и приструнил. Ему нужно к Чонгуку, — Приди в себя, Тэхен! — с силой встряхивает его омега, схватив за плечи, и, когда тот замолкает в удивлении, тут же более-менее успокоившись, вновь прижимает к своему телу. — Если не думаешь о себе, подумай хоть о малыше, что уже живет внутри тебя! Ваше с Чонгуком продолжение не должно страдать из-за твоего безрассудства! — Малыш? — неверюще переспрашивает Ким, замерев и растерявшись. — Ты говоришь, что у нас будет малыш? Уже? — Тэхен, не глупи. — раздражается тот и принимается растирать дрожащую спину ладонями, ощущая острый подбородок, обессиленно опустившийся на его плечо. — Ты в течке. Тебя повязали. На этот раз определенно удачно. Но ты, глупый упрямец, только вредишь зарождению жизни в своей утробе тем, что не лежишь и не делишься с ней энергией, попусту растрачивая и свою жизненную силу на ссоры и ненужные потуги. Куда ты сейчас пойдешь, если даже на ногах устоять не можешь? Ким всхлипывает в его руках и жмурится, роняя хрустальные слезинки со своих длинных ресниц. Он дрожит ощутимо и изо всех сил старается держаться в сознании, ощущая головокружение и не спадающую физическую боль. Он и забыл свое размазанное состояние после сцепки, первую проведя целиком и полностью в объятиях Чонгука, что обхаживал его целый день после, не давая ощутить дискомфорта. Сейчас альфы нет рядом и это заставляет омегу паниковать, по-животному бояться и трястись, потому что страх в первую очередь за мужа захватывает разум и не дает никаким мыслям пройти в гудящую голову. Он какой-то частью сознания чувствует Чонгука, чувствует его состояние и буквально слышит сердцебиение его волка. Он не может объяснить, что это, как и отрицать наличия особой связи между ними, просто чувствует и знает, что сейчас творится с его парой. А Чонгуку явно не по себе, он напряжен и даже немного напуган, что отражается и на его омеге, потому что его паника охватывает и леденящая кровь дрожь. В какой-то момент Тэхена осеняет что это, и он понимает наконец весь смысл истинности, лично для себя удостоверившись в реальности ее между ними. — Чонгуку плохо, Чимин-а, — тянет он, устремив взор в потолок, жмурится и закусывает нижнюю губу, стараясь сдержать вой, — я не должен был его отпускать. Я должен быть рядом, это мой долг, моя обязанность. Я должен быть с ним и разделять все трудности. — Чонгук — вожак. — вкрадчиво поясняет Чимин и осторожно помогает другу сцепить руки вокруг своей шеи, чтобы подняться, ибо нельзя ему сидеть на холодном полу, Чон им обоим головы оторвет, если узнает. — Сильный альфа, прямая обязанность которого — защищать стаю, стариков и омег, то есть меня, маму, тетушек и, в особенности, тебя. Там, — он кивает в сторону выхода, — ты ничем ему поспособствовать не сможешь, как и догнать их. Лучше оставайся дома и дожидайся своего мужа, которому определенно нужна будет твоя поддержка по приходе. Ради кого он, думаешь, сейчас бьется там? Ради своей семьи, ради тебя и вашего ребенка. Тэхен судорожно всхлипывает и позволяет себя поднять на ноги, но обратно в постель не идет, не теряя надежды все глядя на входную дверь, откуда в темные сени проливается дневной свет. Чимин подправляет на нем рубашку, которую Чонгук заботливо надел на омегу перед уходом, стряхивает пылинки и все продолжает причитать, пытаясь успокоить, но Тэхен его не слушает, продолжая глотать слезы. На ум приходят слова мужа во время сцепки, о том, что он морально не сможет биться, зная, что Тэхена могут покалечить где-то рядом, что будет бояться его потерять или постоянно отвлекаться, ища в толпе родное. Омега его понимает, но и злится за это одновременно, потому что сам он чувствует то же самое, так же боится и переживает, но, в отличие от страхов альфы, даже не имеет представления, где он и как вообще. О том, что волку Гука не спокойно, он знает определенно, чувствует сердцем, душой, своим волком. Чонгук волнуется, Чонгук опасается проигрыша, Чонгук переживает за свою армию и армию Востока, потому что на его плечах лежит ответственность за каждого солдата. Тэхен отчетливо ощущает все эти чувства, что противной горечью оседают на языке, сердце заставляют колотиться, будто бы в унисон альфьему, и дыхание затрудняют. Тэхену впервые за кого-то так страшно. — Как я могу просто отлеживаться в постели, когда мой альфа где-то там борется со своим самым лютым врагом? — всхлипывает он и снова делает попытки двинуться к двери. — Тебе ли не знать, как Чонгук ненавидит Юнги? — он пользуется заминкой в лице замершего омежки и на таран идет к выходу, протаскивая его легкое тельце с собой. — Думаешь, он всесилен? Думаешь, раз он в агрессии смог победить пару солдатиков, он не умеет бояться? Что он ничего не чувствует, наяву столкнувшись с кошмарами, преследовавшими его последние четыре года? — утирает щеки от бегущих слез и распахивает дверь, выходя на крыльцо. — Чонгук не бездушная машина для убийств, не камень, он тоже чувствует, у него есть душа, и она изранена настолько, что без поддержки может убить его же страхами. — Тэхен… — И я знаю, что сейчас нужен ему. Мы все еще в сцепке, ему плохо из-за меня, из-за метки, что я ему поставил в порыве злости, он слаб и подавлен, как бы рассержен ни был. — Ким хватает друга за плечи и отстраняет от себя. — Чимин, прошу тебя, загляни в будущее и опровергни мои страхи. — перехватывает его ладоши и заглядывает в налившиеся пивным оттенком глаза. — Увидь его и расскажи мне, чтобы уменьшить их. Скажи, что я ошибаюсь, потому что я… я чувствую неладное, понимаешь? Я чувствую битву. Чимин молчит некоторое время, беззвучно шевеля губами, пока непрерывно смотрит в селенитовые глаза своими, сверкающими неестественным блеском, что огибает радужку и оседает на глубине зрачков густым, темным туманом. Он упорно пытается разглядеть картинку, стоящую перед глазами, за тэхеновы ладони цепляется и борется с дилеммой, рассказать ему или же промолчать, желая уберечь от последствий. Он еще при разговоре с Чонгуком увидел ее, но толком не смог разглядеть, только сейчас, заглянув в будущее и его омеги, сумев полностью сложить разные элементы воедино. — Ты прав, Чонгук в опасности…***
Огромная стая во главе с гигантским черным волком бежит через лес на границу с Западом, куда направляется ответная сила, ведомая их вожаком. Чонгук еще издали улавливает этот ненавистный ему запах табака и железа, рычит и скалится, сверкая налившимися желтизной глазами. Мин Юнги лично вышел на войну, наконец выбравшись из своей норы. Над их головами завывает протяжный ветер, заставляющий деревья жалобно свистеть, шелестя густой листвой, лесной щебет прекращается, потому что вся живность прячется, желая спастись от беды, и грозные свинцовые тучи набегают, застилая своей непроглядностью небо. Две армии сталкиваются на большой поляне, выстроившись на ее противоположных краях, волки рычат и щелкают пастями, гневно прожигая друг друга сверкающими, словно драгоценные камни, глазами. Каждый ждет ожесточенную схватку, каждый готов к ней, каждый знает, что пришел сюда либо за победой, либо за смертью. Чонгук тоже знает, поэтому, капая густой слюной из раскрытой пасти, медленно выходит на центр поляны, направляясь навстречу ощетинившемуся Юнги, по чьей шерсти, кажется, вот-вот пойдут разряды тока из-за напряжения в воздухе, порыкивает и хрипит, царапая выступившими когтями сырую землю. Война началась.