Низкое зимнее солнце (Low Winter Sun)

Выпивайте по стопке каждый раз, когда Эд вздыхает.       В магазине пылесосов у Эда не так уж много возможностей для готовки, только двух конфорочная плита, тостер и мини-холодильник. Обычно этого хватает, чтобы его клиенты питались сэндвичами и фруктами. Иногда они ехидничают насчет фруктов, — наркоторговцы и шантажисты, считающие почему-то, что им не нужна клетчатка. Эду до этого нет дела; он не рестораном управляет, но, как человек, которому небезразлично, что попадает в его организм, он не понимает, как здоровая диета может повредить закоренелому преступнику, образ которого большинство этих парней пытаются сохранить, даже сидя в его подвале и ожидая, когда их отправят в новую жизнь.       Пинкман ест фрукты, Эд видит это на мониторе. Он не спит, лежит на походной кровати, зажав одну из апельсиновых долек в зубах, как боксерскую капу. Он постукивает пальцами по кожуре, время от времени нанося замедленные ритмичные удары по воздуху перед своим лицом. Играет.       Эд наблюдает за ним с минуту, вздыхает и качает головой. Мальчишка, думает он и переключает свое внимание на говяжий фарш.       Копченая паприка, кумин. Крохотная щепотка корицы. Чуточку кайенского перца. Эд нарезает половинку лука, обжаривает его на сковороде, добавляет в фарш немного хлебных крошек, перемешивает все компоненты вместе. Затем он моет руки, берет пакеты с одеждой и направляется в подвал.       Пинкман вскакивает на ноги, как только Эд открывает дверь, и морщится, когда швы на его боку натягиваются.       — Не нужно вставать из-за меня, — говорит ему Эд, — Как у нас дела?       — Думаю, нормально, — хрипло отвечает Пинкман. Он выпил всю воду, поэтому Эд дает ему еще одну бутылку и садится на свободную кровать. Парня немного лихорадит, дыхание учащенное, но глаза более ясные, чем утром.       — Голоден?       Пинкман кивает, глотая воду.       — Скоро я принесу что-нибудь, а пока… — Эд указывает на мешки с деньгами в углу, — Я оставил их, как есть, чтобы ты знал, что я тебя ни в чем не обманул, но теперь нам пора рассчитаться.       Пинкман машет рукой, как бы говоря: «Валяй», и Эд перетаскивает мешки в пространство между ними. Он отсчитывает десять тысяч, двадцать, восемьдесят, сто, выстраивая пирамиду из сложенных купюр. Как только набираются первые сто двадцать пять тысяч, он складывает вторую горку. Четверть миллиона в полтинниках и сотнях.       — На троих, мудила, — бормочет Пинкман, глянув на то, что осталось в сумке.       — Pardon?       — Извини, тот… парень… сварщик. Он взял гораздо больше, чем треть.       Эд решает, что лучше не спрашивать. Вместо этого он бросает купленную недавно одежду на край кровати. Пинкман роется в пакете, кряхтя от усилий. Сначала настороженно, потом с удивлением.       — Вообще-то нормально выглядит, — он разворачивает серый свитер мягкой вязки и пару темных джинсов. Никаких намеков на белые обтягивающие трусы. Он смущенно смотрит на приподнятую бровь Эда, — Наверное, я ожидал… ну, знаешь, типа… стариковские шмотки. Или что-то в этом роде. Не обижайся.       — Не обижаюсь, — сухо произносит Эд и достает из кармана чеки, — Итого $80,75.       Пинкман смотрит безучастным взглядом, но затем, когда до него доходит смысл сказанного, рычит, — Ты же не серьезно? Серьезно? У тебя двести пятьдесят тысяч долларов, и ты хочешь еще? Еще восемьдесят баксов?       — И семьдесят пять центов.       — Ну да, и семьдесят пять центов. Прошу прощения, — возмущенно пыхтит Пинкман, — Серьезно, чувак, просто… — он жестом указывает на две кучи денег на кровати Эда.       Эд вздыхает, одаривая его тяжелым взглядом, — Не жадничай.       — Я? Это я жадничаю?       — Да, именно так. Твой бывший партнер тоже был жадным. Он спорил из-за каждого доллара, и чем это для него обернулось? Он всегда думал, что ему должны больше, всегда считал, что его обманывают. Он думал, что его обманул Фринг, лишив того, что ему принадлежало, думал, что то же самое сделал Гудман, даже обо мне так думал. Уолтер Уайт против всего мира. Но, возможно, у тебя больше здравого смысла, чем у твоего старого партнера, раз уж ты добился такого прогресса. Итак, здесь я предоставляю услугу, верно? Цена, которую ты платишь, не является результатом жадности, она рассчитана. Все было тщательно продумано, чтобы мои клиенты, то есть вы, получали за свои деньги наилучшую услугу из возможных. Ты хочешь новую жизнь, безупречную новую жизнь? Вот сколько это стоит. И это не Фонд Гэлбрейта для заблудших преступников, так что если тебя интересует благотворительность, предлагаю поискать что-нибудь другое для удовлетворения твоих гардеробных потребностей, а я, пожалуй, заберу свою одежду обратно.       Пинкман выглядит присмиревшим, как овечка, — Гар… гробных?       — Имеется в виду одежда, сынок.       Пинкман издает тихое «ох» и делает паузу, прежде чем выудить из сумки пачку денег и протянуть стодолларовую купюру.       — Сдача у меня найдется, — говорит Эд, доставая бумажник. Он протягивает Пинкману пару банкнот и четвертак, — И посмотри-ка — у тебя все еще большой мешок денег. Мир продолжает вращаться. А теперь, могу я предложить тебе потратить немного времени, чтобы привести себя в порядок? Когда закончишь, я поменяю повязки и принесу тебе что-нибудь поесть.       — Сколько это будет стоить? Вы можете записать это на мой счет? — подросток в Пинкмане не может удержаться от последней язвительной колкости.       — За счет заведения, — отвечает Эд, складывая четверть миллиона в черный мусорный пакет.       Поднявшись наверх, он формирует из фарша котлету для гамбургера, обжаривает до степени medium, перекладывает все на тарелку и ставит на поднос вместе с набором приправ. Когда он возвращается, Пинкман уже принял душ, смыв грязь и кровь, и надел тренировочные штаны с поясом на шнурках. Он скрещивает руки на груди и сводит плечи, стесняясь своих шрамов. Возможно, впервые с тех пор, как он покинул нацистский комплекс, он рассмотрел свое тело, оценив в зеркале ванной степень нанесенного ущерба. Он бледен и изможден от необходимых для передвижения усилий, и все еще слаб. Его глаза расширяются, когда Эд ставит поднос с гамбургером на приставной столик.       — Это для меня?       Эд пожимает плечами, мол, «для кого же еще?», и принимается надевать хирургические перчатки.       — Угощайся приправами. Я не был уверен, что тебе нравится, поэтому принес их все, — на подносе соус для бургеров, три вида горчицы, кетчуп, майонез, шрирача; целый лес баночек и бутылочек, — Возможно, немного переборщил, — признает он.       Он подводит Пинкмана к краю кровати, садится рядом и осматривает швы. Они держатся хорошо, никаких признаков инфекции. Пинкман шипит сквозь зубы, когда Эд наносит на рану дезинфицирующее средство и накладывает свежие бинты.       Старые бинты он складывает поверх джинсов, в которых приехал Пинкман. Заскорузлый от засохшей крови пояс сморщился, и спасти их нет никакой возможности. Эд сует испорченную одежду в мусорный бак, замечает полотенце, лежащее в луже на полу ванной, вздыхает и вешает его сушиться на перила для душа.       — Не торопись с этим, — говорит он, имея в виду гамбургер. Пинкман не сводит с него глаз, но и не делает никаких движений, чтобы прикоснуться к еде, — Я не думаю, что в последнее время тебе случалось питаться три раза в день; если будешь есть слишком быстро, это может привести к тому, что все вернется обратно, так что полегче.       Лицо Пинкмана искажает смесь эмоций, которые Эд не может разобрать.       — Не считал тебя вегетарианцем, — говорит он.       — Нет, я не… — голос Пинкмана низкий и сиплый. Он осторожно берет бутылку кетчупа, словно ожидая, что она его укусит, — Просто… прошло много времени с тех пор, как я…       Пинкман обрывает фразу на полуслове, но Эд все равно слышит недосказанное «мог выбирать».       Он не говорит ничего в ответ, но наблюдает, как Пинкман раздумывает; глаза парня блестят, грозя вот-вот перелиться через край. Внезапно что-то будто щелкает, будто он понимает, что еда — не мираж, и она не исчезнет, если он откусит кусочек. Он намазывает бургер соусом, поливает кетчупом и невероятным, на взгляд Эда, количеством горчицы, пока все это не начинает сочиться по бокам. Булочка достаточно плотная, чтобы впитать соки и не размокнуть, с удовлетворением отмечает Эд. Пинкман откусывает, жует и сосредоточенно глотает — это первая домашняя еда, которую он ел за последние полгода.       — Черт, — восклицает он, изучая внутренности бургера. Затем удивленно смотрит на Эда, — Это ты приготовил? Ты?       — Помедленней.       — Этховошо. Офеньховлошо, — говорит он, продолжая жевать, но при этом послушно замедляясь. В уголках рта выступили горчица и кетчуп, которые начинают стекать по подбородку. Эд достает из кармана носовой платок и протягивает его Пинкману. Также он достает из пиджака пару аптечных пузырьков, и ставит их на приставной столик, поясняя, — Не хотел, чтобы ты принимал это натощак. Антибиотик и обезболивающее. Для твоей раны в боку. Принимай дважды в день, после еды. Что касается обезболивающего, не более четырех таблеток за двадцать четыре часа.       На стене висят часы, и Эд указывает на них, — Я вернусь завтра около семи утра.       — Вернешься?       — Мне нужно выспаться (уже почти десять вечера). Ты же понимаешь, что я не в магазине живу, да? — говорит Эд в ответ на замешательство в глазах Пинкмана. Парень краснеет.       — Э-хм, ну да. Ага. В семь.       — У тебя здесь достаточно воды. Яблоко, чтобы перекусить. Отдохни немного, а завтра я расскажу тебе о дальнейших планах. Примечание автора: На апельсиновой корке во рту Джесси, конечно же, отстукивает мотив «Fallacies». На случай, если у вас были какие-то сомнения.