Оптимист
8 марта 2022 г. в 14:41
Дополнительный экскурс в POV Джесси.
Примечания автора:
Много тревоги. Упоминания о смерти различных персонажей и т.д.
Полгода в яме.
Неделя в подвале Исчезателя.
Шестьдесят часов в кузове грузовика, который мчит через Канаду.
После грузовика последуют… годы. Годы, — не устает повторять ему Эд. Единственное, что заполнит эти годы, кроме часов, дней и недель — пустота. Промыть, повторить. Запустить цикл снова. Месяцы, недели, дни, часы. Как бы он к этому ни относился, время у него есть. И он подождет. Он хорошо научился ждать.
Подвал Эда — не бетонная яма. Это «Хаятт». «Рамада». Гребаный «Хилтон». Президентский люкс с обслуживанием в номере и самым дорогим дворецким в стране.
Он благодарен за ритм, которым Эд отмечает его пребывание здесь, за трехразовое питание точно по часам, потому что еда появляется, даже если он не проснулся, когда старик спустился по лестнице. Этой рутинной вещи достаточно, чтобы приглушить пульсацию его сердца, которое поочередно бьется в такт: ты свободен, ты свободен, ты свободен, или мертв, мертв, мертв, мертв со скоростью 100 ударов в минуту.
Он учится заглядывать вперед с каждым блюдом, которое приносит ему Эд. Он заново изучает «предвкушение» как позитивное понятие. Он начинает думать в будущем времени. Он ест еду, приготовленную для него. Не остатки фаст-фуда, не объедки, не «награды» Тодда за хорошую работу в метлаборатории, к которой он был буквально прикован цепью. Как будто сэндвич с ветчиной был достаточным стимулом, чтобы не испортить партию. Вожделенный приз, ради которого качество варки не снижалось, ровно настолько, чтобы Тодд съежился под разочарованным взглядом Лидии.
Но стимула было достаточно. Иногда ему действительно хотелось этот чертов сэндвич.
Эд не делал ему сэндвичей с тех пор, как он сюда прибыл. Инстинкт какой-то у этого мужика.
Ты свободен, ты свободен, ты свободен
Ночью, лежа в подвале, Джесси сравнивает вид потолка с видом на звезды, которые он наблюдал из ямы. Потолок, конечно, лучше, но он обнаруживает, что в полуночной тишине не может уснуть без звука шуршащего и хлопающего на ветру брезента. Еще в подвале нет сквозняка, и это тоже улучшение: холодные пустынные ночи повлияли на его суставы. Он будет одним из тех стариканов, которые предчувствуют перемену погоды в своих коленях еще до тридцати лет.
Ночью его тело вспоминает часы, проведенные в постоянном ознобе, и мышцы автоматически сокращаются, даже когда ему тепло.
Он вспоминает, как по утрам просыпался от голосов, взывающих к нему, крысе, крысе в клетке. Затем смех, шаги, шум спускаемой лестницы.
Не думай о лестнице, которая с грохотом падает вниз.
Не думай о медленном подъеме.
Не думай о лицах, о быстрых руках с зажженными сигаретами или зазубренными кусками металла.
Не думай о тех моментах, когда он сожалел, что до сих пор не…
мертв мертв мертв
Нахуй этого мертвоглазого уёбка Тодда, Джека и всю его гребаную банду. Ты мертв, крыса. Ты мертв ты мертв.
Это они были мертвы. Разорваны в клочья под градом выстрелов. Джесси помнит недоверчивый возглас Тодда, приглушенный преданный хрип, когда он обвил цепями его горло. Цепями, которые он когда-то проклинал и ненавидел, которые научился терпеть, которые так быстро стали его частью. Цепями, которые он, в конце концов, полюбил. Полюбил их безоговорочно и без всяких условий, пока Тодд боролся с ними, пытаясь сделать глоток воздуха. Эти цепи, сучара, были теперь заодно с Джесси, он любил их и через мгновение покинул, сбросил рядом с телом Тодда, и был свободен.
Совершенно по-кафкиански, не так ли?
Он хотел прорычать это на ухо Тодду, но его зубы были стиснуты, когда он изо всех сил натягивал цепи. Тодд все равно бы не понял всей красоты и глубины этой фразы. Впустую потраченные слова, тупой ты мудак. Нет, не тупой, признавал Джесси; проницательный, безжалостный, методичный. Опасный. Но все равно мудак.
Андреа оценила бы красоту и смысл; она в равной степени была бы в ужасе и облегчении, но все равно оценила бы это по достоинству. Она бы молилась за его душу, несмотря ни на что, потому что она была хорошим человеком. Она бы с холодным удовлетворением наблюдала за его страданиями.
Чью душу? Чьи страдания? Тодда? Или твои? — проносится у него голове.
Заткнись, — мысленно произносит Джесси в подвале пустого пылесосного магазина. Зат-кнись.
Джейн оценила бы эту красоту еще больше; она бы гордилась им. Она бы улыбалась и смеялась, не испытывая ни единого сомнения. Она бы умоляла его сжечь это место дотла. Она бы поняла поэзию превращения вещи, державшей Джесси в ловушке, в инструмент его освобождения. Он помнит, как быстро ее пренебрежительные улыбки расцветали теплотой. Ты свободен, детка.
И ты мертв, ты мертв, ты мертв
В то утро.
Пробуждение и ее безжизненные глаза.
Не думай об этом.
Мистер Уайт наблюдает, как жизнь покидает ее, пока Джесси спит. Не мистер Уайт. Гейзенберг.
Не думай об этом.
Гейзенберг бросился на Джесси в ту ночь, его ничтожного веса было достаточно, чтобы сбить его с ног, а сил хватило, чтобы удержать его прижатым к полу вне досягаемости пуль. Нет, не Гейзенберг. Мистер Уайт.
Ты свободен, ты свободен, ты свободен
Ты обязан своей свободой человеку, который позволил Джейн умереть. Который хотел, чтобы ты знал об этом, чтобы до тебя это дошло, прежде чем тебя убьют по его приказу. Который привел нацистов к Андреа. Который отравил Брока. Человеку, одобрения которого ты все еще жаждал. Чьей похвалы ты по-прежнему желал. Человеку, уважение которого тебе до сих пор было необходимо. Который манипулировал тобой, и лгал, лгал, лгал.
Он мертв. Никто не в долгу перед мертвецом.
Голос Эда пробивается будто сквозь туман. В очередное утро, незадолго до отъезда, когда он понимает, что застрял в пороговом пространстве между двумя мужчинами, и ни одним из них. Еще одно утро, когда он физически находится в подвале, но на самом деле не там. Голос Эда приводит его в себя.
Никто не в долгу перед мертвецом. Слова были брошены вскользь, как будто он говорил о пылесосе, который не подлежит ремонту. Констатировал факт. Без приукрашивания, без громких заявлений. В отличие от мистера Уайта, который любил устраивать выступления, читать лекции, настаивать на своем, пока не убеждался, что Джесси его понял. Нет, Эд Гэлбрейт — Cool Mr. Smooth.
Эд — единственный потенциальный пример для подражания из оставшихся в живых мужчин в его жизни. Кроме его отца, который не считается, и Сола, кем бы он ни был на самом деле. Опытный выживальщик, скрывающийся за карикатурной личиной.
В Эде отчасти присутствует холодная рассудительность Фринга. Безупречный профессионал. Бизнесмен, управляющий невидимой империей, построенной на преступлениях. Джесси даже чувствует в нем безжалостность, если уж на то пошло. Однако с Фрингом он постоянно был в состоянии повышенной готовности, никогда не расслаблялся, даже когда его готовили к… чему угодно. Как если бы он был нанят акулой.
Уверенность, с которой Эд держит себя и тот факт, что у него есть «закулисные» парни, напоминает ему Майка. Они близки по возрасту, по манере изъясняться, но на этом сходство заканчивается. Вокруг Эда не чувствуется ореола изнуренной, непрерывной озлобленности, которую излучал Майк. Он не говорит с той усталостью и цинизмом, которые были у Майка.
— В этом бизнесе нужно быть оптимистом, — сказал Эд как-то вечером после закрытия магазина, — Иначе, какой смысл?
— То есть, ты, типа, предоставляешь своим клиентам возможность начать все сначала, с чистого листа, чтобы они могли сбежать и изменить мир к лучшему? Для начала, загладить вину за все то дерьмо, которое они натворили, и которое привело их к тебе?
Эд покачал головой, — Дерьмо, которое, как ты сказал, уже сделано, не исправить. Но человек может поверить, что покончит с этим раз и навсегда, если предоставить ему шанс.
Джесси никогда не мог доверять Фрингу. Он мог доверять Майку. Он думал, что может доверять мистеру Уайту.
Эд говорит, что его слово — его порука, и его действия до сих пор были тому подтверждением. Поэтому Джесси будет ждать. Он выучит все подробности своей новой жизни, а когда придет время заберется в кузов грузовика, о котором говорил Эд, и, положившись на него, отправится в новое будущее.