Под сводами Каситы.

      Мирабель шила, Мирабель любила скучные пазлы, Мирабель нравилась Антонио так, как никто ему особо не нравился.       Слушая задорный смех брата, который в компании новоиспеченной няньки резвился перед домом, Камило чувствовал себя еще тем неудачником. Подобно узнику, старший сын Пеппы Мадригаль сидел в своей комнате и страдальчески смотрел в потолок. Материнское наказание строго-настрого запрещало Камило покидать пределы родной комнатушки. Единственной отдушиной был лишь поход в туалет и ванную комнату.       Камило даже не радовало, что старшая сестра подверглась точно такому же наказанию за непослушание. Зануда Долорес и раньше развлекала себя глупыми бульварными романчиками, не говоря уже о том, что ее новоявленная подружка уже дала клятвенное обещание вечером включить по телевизору ту самую мыльную оперу на полную громкость, чтобы дочь Пеппы что-нибудь, да обязательно услышала. Насколько это было законно? Камило не знал. Складывалось впечатление, что из всех детей Пеппы и Феликса именно он и не удосужился найти себе друга среди странных соседей. По логике действующих событий Камило мог и должен был подружиться с Луизой, но между ними было так мало общего, что хотелось реветь.       Весь мир оказался против Камило солнечным субботним утром. Рыжая шевелюра мамы время от времени мелькала под окнами. Этот выходной Пеппа желала посвятить своим ненаглядным клумбам, которые служили как предметом высочайшей гордости, так и величайшей головной болью. Даже странно, что женщина не припахала старших отпрысков, а оставила их внутри смехотворных комнаток с зелеными стенами. Быть может, это было каким-то хитрым планом, который Камило разгадать не удалось.       Отрезанный от мира развлечений, заточенный в комнате как рыба в аквариуме и обреченный ближайшие четыре дня есть исключительно овощи, Камило Мадригаль изнывал от гнетущей тоски. Делать ему было настолько нечего, что глаза начинали слезиться. От безысходности в руки просились даже садовые инструменты! Дьявол, да Камило был готов вцепиться зубами в ершик для унитаза, лишь бы делать хоть что-то, а не валяться на кровати и смотреть в потолок. Или в окно. Камило тяжело вздохнул, смотря на двор, утопающий в солнечном свете. Все происходящее больше тянуло на приторную рекламу майонеза. — Мам, а тебе помочь? — Силуэт Антонио замаячил меж свежепостиранных простыней госпожи Джульетты.       Пеппа отвлеклась от клумбы и взглянула на младшего сына, который до этого весьма охотно носил за Мирабель корзинку с выстиранными тканями. — Ты ж мой маленький помощник. — Пеппа склонила голову в бок и ощутила, что сердце ее начинает пульсировать от переизбытка внутренней нежности. — Спасибо, солнышко, но не стоит. Мама справиться сама.       Последнее было сказано так громко, что Камило сразу же понял — этот камень в его огород. Ну, и Долорес. Ставни окон сестрицы заскрипели, и на свет божий вылезла девичья голова. Знаменитая башня Долорес в размере поубавилась, но все-таки Исабелла смогла спасти хотя бы ее основание. — Помочь?       Вопрос Пеппа гордо проигнорировала и уткнулась носом в клумбу, демонстративно фыркнув, ясно давая понять размер собственного разочарования. Камило подумал, что в доме им с Долорес придется сидеть до страшного суда. Или, что еще страшнее, до экзаменов в школе.       Долорес пожала плечами и вновь скрылась в своей комнате полностью. Внутренне Камило даже позавидовал сестре. У него не было книг, которые могли бы его заинтересовать, а всякие игрушки в духе тетриса мама конфисковала в первую очередь. И вот, сидел Камило как принцесса в башне, завистливо смотря в окно. Принцев на горизонте видно не было, оттого и надежды на спасение не предвиделось. Ах, была бы у Камило машина времени, он бы пресек то приключение на корню и остался бы портить раскраски Антонио. Нарисовал бы Пикачу вампирские клыки, добавил Мистеру Картофелю поросячий хвост или… — Осторожнее, бро!       Раздался глухой хлопок. Августин Мадригаль оказался буквально в двух шагах, чтобы лишиться если не бровей, то носа. Если бы не реакция Феликса, то отец Мирабель покрылся бы хрустящей корочкой. — Спасибо, приятель. — Муж Джульетты дернул руками, и просто чудом горячая сетка с мясом не попала Феликсу в глаз. — Огх… Я, кажется, немного намудрил с горючим. — Давай-ка лучше я этим займусь.       Дождавшись, когда пламя хоть немного уймется, Феликс весьма деликатно забрал сетку с мясом у Августина и широкой рукой указал в сторону мангала. Камило видел родителя с приличного расстояния, но даже так, средний сын Пеппы и Феликса примерно понимал, что же именно скажет его отец. Эту присказку слышал сам Камило далеко не один раз.       «Жарка мяса — это как свидание с женщиной всей твоей жизни. Сначала ты даешь своим чувствам набухнуть, как мясо бухнет в маринаде. Потом ты медленно и деликатно кладешь мясо на угли, которые так похожи на нетерпение, которое терзает твою душу и…»       Ну да, Феликс говорил именно это. Смотря на лицо Августина, который больше походил на ученика, Камило совершенно точно понял, что все его догадки оказались верны. На мангал Феликс положил мясо медленно и торжественно, прямо как королева, которая возлагает меч на плечо рыцаря перед тем, как дать тому титул.       «А… Я ж голодным останусь».       Наказание заиграло новыми красками. — Мира, ну-ка, помоги.       Луиза затрясла тяжелой влажной тканью и Мирабель, не долго думая, подскочила к старшей сестре. Странное полотно оказалось в четырех руках и под пристальным вниманием Антонио. Схватившись за ткань с разных сторон, сестры принялись выжимать мыльную воду. Где при этом носилась самая старшенькая из девиц — Камило не знал.       Хотя, велика была вероятность, что она тоже сидела в своей комнате. Кем являлась таинственная Исабелла, раз позволяла себе бездельничать, когда работали другие?! Да и кем был сам Камило, который не получал никакого удовольствия от созерцания чужого труда? От стыда за вынужденное бездействие горели уши. Хотелось самому натянуть резиновые перчатки, устроиться на корточки рядом с мамой и начать свою борьбу с сорняками, а не сидеть унылой улиткой в коробке-комнате. Впервые за долгое время Камило ощутил столь жгучее желание внести свой вклад в работу общества. — Мам, может тебе воды натаскать? — Жалобно спросил Камило, вытянув голову из окна. — Спасибо. Обойдусь. — Пеппа смахнула грязной рукой налипший со лба пот и взглянула на большую полупустую лейку возле себя. Шланг от колонки в это место не дотягивался. — ФЕЛИКС, МНЕ НУЖНО ВОДЫ НАТАСКАТЬ!       Феликс активно зажестикулировал, всеми правдами и неправдами объясняя Августу, что делать не надо, после чего активной трусцой бросился на клич любимой дамы. Это было не логично. Это было так нелогично, что Камило едва ли не взвыл. — Мне, правда, очень жаль! — Послушал бы свою маму и жалеть не пришлось. — Пеппа чихнула. — Но ты ведь взрослый. Ты ведь лучше знаешь.       В некотором роде, да. Камило был взрослым. Он действительно лучше знал некоторые вещи. В его сознании столкнулась горячая нужда отстоять свое мнение и сдаться. Поднять белый флаг, чтобы вернуться к нормальной жизни и не чувствовать чужой обиды, которая грозовой тучей нависла над головой. Камило поджал губы. Это была его мама. Его родная любимая мама, которой очень не хотелось делать больно. — Прости. — Старший сын шмыгнул носом. — Я не хотел, чтобы так все закончилось.       Пеппа приподняла голову. Глаза матери и сына встретились. Сердце Камило пропустило удар, стоило слишком бледному лицу родительницы сгладиться, словно помолодеть. Пеппа сглотнула и мягко улыбнулась. Камило замер. Натиск чужого дурного настроения ослаб.       Пеппа приподнялась, а Камило вытянулся из окна сильнее. Сняв тяжелую желтую перчатку, родительница провела влажной от пота рукой по щеке сына. Камило довольно сощурился. Настолько нежным выдалось это прикосновение! Мадригаль не сомневался, что вот оно, его прощение. Его благословление. Его свобода. — А чтобы все так не кончалось, надо с первого раза понимать, что «нет» значит «нет».       И нежность испарилась, уступая место воспитательному гневу. — А теперь, милый мой, и не пытайся заговаривать мне зубы. Сиди у себя и подумай над своим поведением!       Вот и понежничали. Мама более чем понятно дала понять, что же будет ждать Камило. Сын Пеппы многострадально вздохнул и отпрянул от окна точно здоровый от больного. За стенами Каситы творилась жизнь, а Камило… Камило оказался в стороне. — Ну и пожалуйста. — Мадригаль ударил воздух и показал язык окну. — Буду сидеть тут и ничего не делать! — Моя любовь, звала?       На папу надеяться не приходилось. Феликс всегда был на стороне жены. Лишь изредка, когда в его понимании проступок не претендовал на что-то страшное, отец семейства вставал на защиту отпрысков. Иногда, но не сейчас. — Да. Милый, пожалуйста, принеси воды.       Слушать это было тошно. Камило скривился и поспешил рухнуть на кровать. Подобные преступления против семейности следовало переживать лежа. В идеале — со стаканом газировки на прикроватной тумбочке и с телевизором под носом. Жаль только, что газировка Камило не светила, ровно как и телевизор, который отныне и впредь обречен превратиться в общую собственность.       Тупое безделье убивало. Отчаянно хотелось сделать что-нибудь, что могло бы убить время. В идеале это занятие могло и принести послабление наказания. Горка вещей, прилагающая к стене напротив, как бы недвусмысленно намекала собственным существованием на то, что подобная работа найдется. Мама долго просила разобраться с этими вещами. Половину — выбросить, другую — разложить по-божески. Почти физически Камило ощутил боль.       Нет, это все не было мусором, да и сам Мадригаль свиньей себя не считал. Просто должен же быть в его комнате его личный уголок безумия? Пеппа так не считала. — Это все ради свободы. — Пробормотал Камило, медленно поднимаясь с кровати. Матрас заскрипел, а цветастое покрывало скомкалось. Его следовало потом поправить. — И ради тебя, мам!       Но Пеппа его не услышала. А если услышала, то не поняла. Восприняв молчание, как знак к действию, Камило прошмыгнул на кухню и выхватил оттуда несколько пустых пакетов. Самое то для мусора. Потом на цыпочках, боясь попасться с поличным, Камило рванул в свою комнатушку и плюхнулся на пол, к самому основанию завалов. Полный решимости обрести свободу, Камило Мадригаль с великим энтузиазмом начал раскапывать собственные сокровища.       Долго ли, коротко шло время, но энтузиазм иссяк, а на днища пакетов пустовали. Камило все также сидел на полу и разглядывал очередную памятную вещицу, которая в теории просилась на мусор, когда практика не давала этого сделать. Рассматривая детские каракули одноклассников, которые остались давно позади, Камило с великим удивлением понимал, что в его голове еще живы их лица и голоса. О Мириам, Хуаните, Педро и прочих Мадригаль не вспоминал с момента своего переезда и, быть может, не вспомнит и дальше, но все же было нечто странное в этих посланиях из прошлого. Было что-то цепляющее. То же самое относилось к прочим находкам. Грамоты за самодеятельность (почему они здесь, а не украшают стены?!), различные журналы которым не нашлось мест на полках, монстры из конструктора с пластилиновой начинкой, мелкие безделушки из глины. Черт, а ведь это странное создание, похожее на голубя, вылепил именно Антонио! Камило криво ухмыльнулся. В его памяти живо всплыл сам поход за глиной в компании мальчишек уже здесь, в Энканто.       «Надо бы повторить».       А там, где нашелся глиняный голубь, обнаружилась и огромная поваренная книга, купленная в комиссионном магазине. Камило готовил редко и увесистый томик ему нужен был совершенно для других целей. Там, внутри пожелтевших страниц скрывался подарок минувшего дня рождения.       Грамата лучшега брада. — Эх, Тонито-Тонито.       А ведь нечто подобное появится у Мирабель. Камило фыркнул, но листик спрятал назад в книгу. Туда же и пошли рисунки с прошлого места жительства, и все то, что только могло пойти. От журналов, увы, пришлось все-таки избавиться. — Эй-эй, всем узникам просьба покинуть свои камеры для участия в мероприятии.       Камило подпрыгнул на месте, стоило Феликсу бесцеремонно влететь в комнату. — О, Дева Мария! Ты начал убираться?! Так, забудь о всем том, что я сказал и продолжай в том же духе. Мы с мамой тобой горди-…! — Какое мероприятие? — Тут же твердое намерение выгрести хлам из своей обители исчезло. — Так, что происходит?       В некоторой мере Феликс собой был разочарован. Впервые за многое время его сын собрался исполнить сокровенное материнское желание без какого-либо повода (почти), но все оборвалось практически на корню. — Как что? Происходит то, что должно было произойти! — Но Камило ничего не понял. — Мы празднуем новоселье, друг мой провинившийся. Давай же, все уже в саду. Не хватает только торжественно наказанных. — То есть… Я свободен?!       От радости легкие сжались. — Спать с Долорес все равно пойдете в десять. — Эй, но… — Поблагодари, что не в восемь. — Феликс деловито надул щеки. — И вообще, Золушка не жаловалась, что бал до двенадцати. Вот и ты последуй ее примеру.       Дважды повторять не пришлось. Забыв о мусоре и пакетах, Камило ринулся прочь, оставляя папу позади. Впереди его ждал горячий мангал, едкий дым которого ядовитым туманом расползался вдоль земли. Бельевые веревки, изнывающие утром от тяжести постиранного, уже пустовали. — Ну, Тонито, скрестим мечи? — Камило был так воодушевлен, что перепрыгнул через три ступени и едва не свалился на землю, стоило его тапочку соскользнуть. — Тонито, лучший брат идее…       И Камило замолчал. Он не обратил внимания на щедро заставленный стол. Мимо его внимания прошло большое кресло-качалка, которое наверняка за собой привезли новые жильцы. Камило, в конце концов, проигнорировал дымящееся мясо на тарелках. Он видел лишь ее. Мирабель, в своей самой лучшей юбке, медленно поправляла ремни аккордеона.