Под сводами Каситы.

      — А зачем мы вообще идем? — Прокряхтел Антонио, старательно игнорируя легкое удушье.              Ворот праздничной рубашки особой свободой не отличался. Да и вообще, сам наряд, взятый словно из сказки, напрягал самого маленького обитателя Каситы. Белая ткань расшитая золотыми нитками казалась неприкосновенной. Мама стирала парадные вещи несколько раз и запах порошка неприятно щекотал нос.              — Нужно на других посмотреть и себя показать. — Пеппа крутилась перед зеркалом, параллельно переплетая косу.               Взгляд женщины блуждал от платья до лица, и назад. Стараясь выявить несовершенства раньше, чем это сделает какая-нибудь соседка сверху, Пеппа вновь и вновь возвращалась глазами к тому или иному участку. Почти новое платье, покинувшее шкаф не более двух раз, почти блестело в свете утреннего солнца. Желтые воланы чередовались с бледно-оранжевыми, почти морковными вставками. Белые узоры тянулись от самого подола и до стыка с лифом.              Пеппа оголила зубы. На белой эмали ошметков темно-розовой помады видно не было, что уже можно было считать некоторым успехом. Мадригаль покрутилась опять, но ее четкий взор не увидел никаких пятен или прорех. Платье, в своем первозданном виде, радовало хозяйку не меньше самого факта ярмарки.              — А зачем это?              Антонио, подражая матери, покрутился вокруг своей оси и сердце Пеппы тут же остановилось. На маленьком белом жилете проклюнулась вмятина и не одна!              — Раздевайся!              Позабыв о себе, Пеппа вцепилась в жилет и резко стянула с самого младшего сына. Бледное лицо матери покраснело, а на лбу проступила небольшая венка.              — Я ведь только гладила… Вечно так… Почему хотя бы один день не может пойти так, как задумано?!              Антонио уже подумал, что и без жилетки ему хорошо, но мама слушать ничего не желала. Она резко ринулась в сторону гостиной, где стоял еще не убранный гладильный столик. Раздался стук. Увесистый утюг впечатался в белую-белую ткань.              — Любовь моя, в этом нет нужды.              Феликс поправил ворот парадной рубашки и подмигнул своему отражению. Антонио не знал, как именно папа это делал, но все же в подобные моменты он выглядел до безумия круто.              — Смеешься?! А если это увидят?!              — Уверен, никто не обратит внимания.              Ответом стало сердитое сопение. Сдув упавшую на лоб челку, Пеппа с большим остервенением начала водить утюгом вперед-назад. Проступившие складки на жилете, словно в насмешку, только множились.              — Я не хочу, чтобы на ярмарке шептались какая я плохая мать, раз не могу хорошо выгладить один жилет!              — Ох, дорогая, ты прекрасная мать.              Пританцовывая, папа подошел к маме. Антонио замер. Нечто, что было совершенно выше его понимания, творилось прямо на его глазах. В доме не было музыки. Молчали телевизор и радио. Но папа этого не замечал. Он обнял маму со спины и у Антонио перехватило дыхание. Мама вздрогнула, но обмякла, стоило чужим ладоням упасть на живот.              — Феликс. — На последнем слове Пеппа заикнулась. — Не надо.              — Что не надо, любовь моя?              Пеппа шумно выдохнула, едва муж приподнялся на носочки. Разница в их росте была колоссальной, но это Феликса никогда не смущало. Он умел превращать мнимые недостатки в достоинства. Например, сейчас, он легко поцеловал оголенный затылок. Волна мурашек пробежала вдоль тела и Пеппе показалось, что в одно мгновение из ее живота полетел рой бабочек.              — Не сейчас. — Неохотно Пеппа сбросила чужие руки и встрепенулась снова. — Потом, Феликс. Потом.              — Потом ты и этим займешься. — Улучшив момент, Феликс выдернул из розетки утюг. — Пока пусть Тонито походит без этого.              Пеппа уже открыла рот, чтобы возразить, но тут же замолчала. Бегло она посмотрела на сына, после чего неохотно кивнула. Феликс победил. Со стороны лестницы послышались шаги. Пеппа напряглась, поправила невидимые складки, после чего напряглась опять. Старая дама с верхнего этажа не должна была заметить несовершенств. Никаких. После той стычки Пеппа твердо решила не давать старой перечнице и намека на собственную слабость. В голове, словно в насмешку, зазвенел скрипучий женский голос.              «Если вы брата не способны контролировать, то что можно ожидать от детей?!»              — Принцесса моя, мы идем на ярмарку, а не показ мод.              Пеппа тряхнула волосами. Голос мужа сбил мысли об Альме и сконцентрировал внимание на Долорес. В новом платье, с шейным платком и симпатичным красным обручем на волосах, ее девочка походила на актрису. Про себя Пеппа невольно возгордилась. Однажды один дурак сказал, что первый блин всегда комом. Практика показала, что данное утверждение не более, чем попытка оправдать собственные неудачи.              Долорес вобрала в себя лучшее от обоих родителей. Из всех детей, именно она казалась самой гармоничной. Круглолицая в отца, но худая и высокая в мать, Долорес присвоила себе равные половины в генетической рулетке. Антонио, судя по всему, больше пошел в Феликса, когда Камило…              — Так! Где Камило?!              Сердце тревожно забилось. Никто из домочадцев ответить не успел.              — Где Камило?! — Повторила Пеппа. В голове ее ожила прошлогодняя ярмарка, где измазанный в черной краске Камило гонялся за малышней, размахивая кинжалом из папье-маше. — Камило!              — Праздник еще не начался, а на улице уже суета.              Немного натиск стресса спал. Альма не спустилась, но все же на первый этаж пришла ее дочь и зять. Августин поправил очки и дружелюбно улыбнулся. Его супруга помахала рукой. На мгновение Пеппа забыла о своем старшем сыне. Все ее внимание приковали люди, одетые точно также как вчера, позавчера или позапозавчера. Чего-то плохого в этом не было, но все же…              Джульетта и ее голубовато-мятное платье со скромным узором на груди выглядели максимально не празднично. Со стороны вообще казалось, что понятие «праздник» и «Джульетта» не совместимы. Пеппа невольно потянулась к насыщенно-рыжим волосам, где не было и намека на проседь и посмотрела на волосы Джульетты, уже покрытые серебром. Феликс как-то говорил, что Пеппа и эта женщина — ровесницы, но со стороны казалось, что это не совсем так. Джульетта выглядела старше и это не было завистью.              Не праздничным можно было назвать и Августина в его костюме-тройке. Пеппа была почти готова поспорить, что от этого человека веяло длинными очередями, щелчками клавиатур и натужными улыбками с дежурным «для того, чтобы получить ссуду, принесите все справки с работы, характеристику соседей и заявление от вашего пса». Ощущение вышло не из самых приятных.              — Конечно, такой день! — Феликс потер нос. — Уже решили, в какие лавки пойдете в первую очередь? Если что, рекомендую посетить палатку сеньоры Бузелатти. Она готовит просто восхитительные арапес.              — Но не такие восхитительные, как сеньора Джульетта.              Пеппа пошатнулась. Камило, подобно черту из табакерки, выпрыгнул из своей комнаты, чем заставил несчастную мать страшно заволноваться. Пеппа с трудом не перекрестилась. Ненаглядное чадо, вечная заноза и просто красавец, сверкал в солнечном свете подобно алмазу и это не было преувеличением. Долорес побагровела.              — КТО. ТЕБЕ. РАЗРЕШАЛ. ТРОГАТЬ. МОИ. БЛЕСТКИ?!              Камило поправил выпрямленную прядь.              — И мой утюжок!              Камило почесал глаз.              — И мою подводку!              Камило потер колено. Сердце Долорес сделало кульбит, завязалось в узел и разорвалось на мелкие части, едва из-под брюк проступила платформа, выкрашенная лаком в черный. Долорес узнала эту обувь. Она лично отстояла длиннющую очередь в магазине, а после красила эту несчастную платформу лаком для ногтей, старательно избегая место стыка ремешков и подошвы. Натуральная кожа, три месяца работы нянькой и столько же унижений перед родителями, чтобы заполучить это.              — МАМА, ОН ЗАБРАЛ МОИ БОСОНОЖКИ!              — Эй! Ты мне разрешила!              — КОГДА?              — День назад. — Камило подергал пальцами ног. Обувь сестры была удивительно удобной, пусть немного и великоватой. — Я тебя спрашивал, сестренка.              — Святая дева… — Язык Пеппы с великим трудом ворочался во рту. — Камило, что это?              — Почему ты так похож на диско-шар? — Феликс нахмурился. Его шестое чувство, плотно привязанное к бумажнику, сигналило всеми правдами и неправдами о скором приходе дочери за новой косметикой. — И откуда у тебя эти вещи?              — Мирабель сшила. — Проигнорировав первую половину вопроса, Камило потряс воланами рукавов. Рубашка вышла пышной и цепляющей. Как раз такой, какой Камило себе ее представлял. — Правда выглядит классно? Я в ней прямо тореадор!              — Шут гороховый! — Голосом Долорес пошла в Пеппу. Джульетта испуганно обернулась. На мгновение ей показалось, что стекла в окнах задрожали. Но, с другой стороны, мать Мирабель поняла причину по которой ее дочь весь вчерашний день сидела у себя. — А ну раздевайся!              — Э, не-не, так дело не пойдет. — Камило показательно надул губы. — Это мне сшили, а не тебе.              — Да плевать на это! Отдавай мои босоножки, гаденыш!              Долорес была девочкой умной и рассудительной. Во всяком случае, до этого дня. Игнорируя собственные каблучки, сестра хищным зверем набросилась на брата. Намерение нападавшей было простым — утопить маленького вора в ближайшем ведре воды. Камило среагировал быстро и виртуозно, насколько только могла позволить платформа пяти сантиметров. Едва не рухнув на пол, Мадригаль увернулся и Долорес влетела в диван.              — Я же их верну! — Камило замахал руками. — Все будет круто!              — Господи, Долорес!              Вопреки материнскому беспокойству, Долорес была в полном порядке. Стряхнув с платья невидимые пылинки, единственная дочь Пеппы сбросила свою обувь. Это было плохим знаком.              — Если ты их сейчас же не снимешь, я сама пущу тебя на обувь.              Камило обнадежено посмотрел в сторону отца. Феликс сурово нахмурил брови.              — Камило, скажи на милость, зачем тебе женские босоножки?              — Это унисекс! — Пискнул Мадригаль. — Меня должно быть видно!              Костяшки на руках Долорес звучно хрустнули. В кой-то веки причесанный Камило имел все шансы потерять большую часть своих волос. Почти физически Мадригаль ощущал, как цепкие пальцы сестрицы впиваются в его затылок и безбожно рвут всю растительность. Причин не попадаться стало только больше. Пеппа никогда не подумала, что может сказать нечто подобное, но язык ее сам повернулся в нужном направлении:              — Камило, верни сестре ее обувь! — Сердце забилось так сильно, что перед глазами возник ворох красных точек. — И смой с себя… Это.              Прошлый раскрас Камило оказался куда менее вызывающим. Пеппа медленно осела на кресло. Искренне не понимая, что же она сделала не так и где ошиблась, мать семейства посмотрела на блестящего сына. Это могло быть чем-то смешным или забавным, но не сегодня. Не в этот день.              — Ну мам! — Камило вновь увернулся от Долорес и юркнул за отцовскую спину в поиске защиты. — Это сценический образ! Ты хоть знаешь сколько всего я на него потратил?!       Сердце Феликса облилось кровью, а кошелек завопил в немом ужасе. Будущие траты на косметику с каждой новой секундой переставали быть фантомными. Глаза Долорес влажно заблестели.              — Не хочу ничего слышать! — Пеппа замотала головой. — Вымой лицо. С мылом! Приведи себя в человеческий вид!              Хороший сын Камило пошел бы на многое, лишь бы мама была довольна. Сегодняшний предприниматель Камило умел ставить приоритеты. Скрипя сердцем и тайно себя ненавидя, Камило отрицательно закивал головой.              — Ой, это же ярмарка! Кому нужны какие-то человеки!              — Не человеки, а люди! — Вердикт Долорес был беспощаден. — Неуч!              — Жадина! — На мгновение Камило задумался. — И зануда!              Феликс сглотнул. Кроме блесток на глазах Камило прослеживался след от очень темных теней. Вопросов становилось только больше. Странная тревога ядовитой змеей залезла под кожу Феликса. Что-то ему подсказывало, что его средний ребенок оказался в дурной компании или, что хуже, сам основал это сообщество.              «Все же я плохая мать…» — Пеппа и не знала, стоит ли ей провалиться под землю, а после лишиться чувств или сделать все это, но только наоборот. Земля под ногами уже приветливо шуршала. Пусть ее стопы и верхний почвенный слой и разделяла смесь камня с древесиной, Пеппа Мадригаль точно знала — внизу ее будут ждать. От стыда за своих детей хотелось просто умереть. Тот факт, что эту сцену видели посторонние люди, заставил Пеппу нервничать еще сильнее.              Ухватившись за кисточку косы, Пеппа поджала губы. Пальцы сами потянулись к рыжим прядям. Теребить свои волосы было плохой привычкой, но все же Пеппа не сумела сдержаться.              — Вы, оба, успокойтесь!              Голос матери опасно задрожал. Выработанный инстинкт подсказывал, что самое время лететь на кухню за чаем с мелиссой и мятой. Камило снова увернулся. Долорес оказалась слишком близко. Околдованная голосом родительницы, сестра немного замедлилась и Камило вновь рванул в сторону. На сей раз скрываться пришлось за растерянным Августином.              — Мам! Это сценический образ!              — Какая тебе сцена, паразит?! — Долорес прикусила язык. Темные дужки поверх глаз брата лишь сейчас попали в ее поле зрения. — Ты… Ты… Мои тени.              — Ммм… Кажется, детей у нас поубавиться. — Феликс попытался перевести сказанное в шутку, но не вышло. Долорес восприняла это буквально. — Даже не знаю, радоваться ли мне.              — Я у тебя спрашивал! Ты согласилась! Не моя вина, что ты этого не помнишь!              С этим можно было поспорить.              — И вообще, мы с Мирабель выступаем! — Как на духу выдал Камило. — Получишь пятнадцать процентов с моей доли!              В их семье рос дипломат. Долорес замерла, а Камило посмотрел на Долорес.              — Мам, правда. Это нужно. В обычной жизни я бы никогда-никогда так не раскрасился. Клянусь самыми вкусными арапес сеньоры Джульетты.              Феликс взглянул на растерянную, но смущенную соседку, после чего вновь посмотрел на сына.              — Не знай, что ты мой ребенок, я бы начал ревновать.              Смешок стал ответом. Слегка поклонившись отцу, словно завершая шоу, Камило крутанулся вокруг родителей Мирабель.              — И что же вы делаете? — Долорес скрестила руки на груди и скептически взглянула на брата. Перспектива быстро и легко получить деньги на расходы, оставляла после себя сладковатый привкус. Но, с другой стороны, страх касательно пустоты обещания, щекотал нутро.              — Мирабель играет на аккордеоне!              От оптимизма Камило скрутило живот.              — А ты?              — А я красивый. — Камило повернулся опять. — Красивый и талантливый танцор с очень экзотичным имиджем. О! Кстати! Вот и Мира!