***
— Однозначно, нет, — отрезала Беделия. — Дайте угадаю, потому что Вы мой психотерапевт, а не романтический коуч? Беделия склонила голову к плечу и посмотрела на Грэма, как на щенка, только что напрудившего ей на ковер. — Совершенно верно. И я ни в коем случае не собираюсь становиться Купидоном в Ваших отношениях — Но… — медленно начал формулировать Уилл, – я ведь должен делиться с Вами тем, что меня беспокоит. А единственное, что меня беспокоит в данный момент — грядущее свидание, следовательно, я… — Уилл, — Беделия дождалась полного и безраздельного внимания со стороны Грэма. — Вы не хуже меня знаете, что сейчас я балансирую, как канатоходец, на очень тонкой проволоке профессиональной этики, поэтому я не могу и не стану давать Вам дальнейшие советы в этой области. Доктор Дю Морье не подтвердила, что Ганнибал ее пациент. Впрочем, Уилл не называл его имени. К тому же, она наотрез отказалась говорить о причинах, побудивших ее послать Грэма в оперу. Но он знал. И он знал, что она знает. И он совершенно точно знал, когда стоит перестать давить.***
Адрес, написанный на визитке, завел Уилла в чрезвычайно модный и дорогой район Балтимора. Уилл припарковался у обочины и выделил себе 60 секунд времени, чтобы как следует напсиховаться в машине. Человек, к которому он приехал, был дважды доктором и вдобавок графом, и, даже если абстрагироваться от его эпатажных костюмов и эксцентричных привычек, чрезвычайно состоятельным человеком. Уилл пытался замутить с богачом. Хуже того, этот богач сам пытался замутить с Грэмом. Прошел уже не один десяток лет с тех пор, как Уилл забыл о бедности, но он до сих пор боролся с главным комплексом нищеты — презрением к чужому богатству. «Все будет хорошо, — сказал он сам себе, сжимая бутылку вина, как утопающий спасательный буй — до побелевших костяшек, — ты знал на что шел.» 60 секунд истекли. Уилл заставил себя выйти из машины и подняться на крыльцо. Дом, к которому вели ступени, был кирпичным, умеренно старым, что называется, с историей, и он агрессивно нависал над Грэмом всеми тремя этажами. Он постучал. Подождал. И, когда Ганнибал открыл дверь, следующие несколько минут растворились в вихре приветствий, комплиментов и галантных комментариев. — Я принес это, — сказал Уилл, вручая бутылку вина. Он всеми силами старался подавить нервозность и позаимствовать у Ганнибала немного той спокойной уверенности, которой доктор практически фонтанировал. Ганнибал принял вино и принялся изучать этикетку, нежно баюкая бутылку в ладонях. Уилл обнаружил, что не может оторвать взгляд от его рук. Пальцы одной держали бутылку за тонкое горлышко, пальцы другой — сжимали вогнутое основание. Сглотнув, Грэм отвел глаза, чтобы разглядеть холл — красивый, элегантный, немного винтажный, как раз в стиле дома. — Прекрасный выбор, — провозгласил Лектер, привлекая внимание Уилла. — Тебе было достаточно принести самого себя, и я был бы счастлив. Благодарю за подарок. — Не могу принять комплимент на свой счет, — честно ответил профайлер. — Я советовался с сомелье, а потом просто купил то, что мне порекомендовали. — Ты ходил к сомелье? Уилл ожидал, что его признание разве что позабавит доктора. Чего он точно не ожидал, так это того, что искренняя и теплая улыбка озарит лицо Ганнибала, добираясь даже до глаз. Под таким пристальным вниманием профайлер почувствовал себя привычно дискомфортно. — Я не хотел приносить то, что ты точно не станешь пить. А так бы оно и вышло, выбери бутылку я сам. Я не разбираюсь в винах, предпочитаю виски, с ним никогда не промахнешься. Лектер деликатно положил ладонь на поясницу Уилла, чтобы провести его по дому. — В первую очередь, уточню один нюанс — я бы выпил любой напиток, который бы ты принес. Поступить иначе — чудовищная грубость. Второй момент, я не ожидаю, что ты разделяешь мои вкусы, интересы или знания, — они прошли мимо кабинета, гостиной и (Господи боже!) столовой. — Ты бы удивился, узнав, как много людей неспособны признаться в своем незнании или обратиться за помощью к эксперту. Большинство моих знакомых просто выбрали бы самую дорогую бутылку, не учитывая качества самого вина. Самая дорогая бутылка стоила несколько тысяч долларов и явно выходила за пределы ценового диапазона Грэма. — Бутылка вина — это просто милый пустячок. — Подарок не может быть «пустячком», — Ганнибал замер в дверях кухни. — Особенно этот, так тщательно и вдумчиво выбранный. Вино прекрасно дополнит наш ужин. Уилл ожидал, что кухня будет роскошной, но все равно был впечатлен. Если остальной дом был обставлен дорого и со вкусом, то кухня отличалась от него кардинально. И дело было не только в современных линиях и формах, не в том, что экипировке этой домашней кухни позавидовал бы любой ресторан, а в том, что это место любили. По настоящему. Кухня была сердцем дома Лектера, и, заходя в нее, Ганнибал немедленно заполнял своим присутствием каждый сантиметр. — Ужин будет готов через 10 минут. Как насчет бокала вина? — Лектер указал на подаренную бутылку. — Конечно, почему бы нет. Ганнибал двигался по кухне с грацией танцора. Не успел Уилл моргнуть, как откуда-то возник штопор и два бокала, не успел он моргнуть второй раз, как бутылка была открыта, а бокалы наполнены. Лектер принес бокалы ко входу в кухню, туда, где Уилл все еще цеплялся за косяк. И Грэм безмолвно порадовался, что теперь ему есть куда пристроить руки. — За встречу, — произнес Уилл, аккуратно трогая бокалом бокал. Какой тонкий звук. Похоже, это настоящий хрусталь. Вино оказалось не хуже — пряное и насыщенное, с плотным букетом и легким дымным послевкусием. Чувствуя непривычную смелость, Уилл позволил себе посмотреть Ганнибалу прямо в глаза, и воздух между ними внезапно сгустился, наполняясь чем-то жарким, чувственным и томно-сексуальным. В этот раз Лектер первый отвел взгляд. — Пойдем, — позвал доктор, проверяя содержимое духовки. Он указал на кресло, которое обнаружилось в неприметном углу. — Располагайся. Я провожу здесь много времени, мало кто из гостей готов стоять тут так долго, поэтому я придумал для них комфортное местечко. Но Уилл не стал садиться. Вместо этого он подошел к стойке, поставил на нее бокал и стал наблюдать за работой Ганнибала. Доктор двигался с экономной точностью танцора. Здесь он был в своей стихии и ощущался почти так же, как в опере. Только там он разрезал собой людское море, а здесь танцевал в центре кухни, небрежно касаясь каждого элемента грядущего ужина — проверял духовку, встряхивал что-то в миске, перетирал соус, доставал тарелки. — Я могу проводить тебя к столу. Ужин будет подан буквально через минуту. — Я ценю красоту презентаций, — сказал Уилл. — Но, откровенно говоря, предпочитаю созерцать их, прячась в темном углу. Если тебе комфортно иметь меня тут в качестве компаньона, я был бы счастлив остаться. Внезапно Ганнибал замер и повернулся к Уиллу лицом. Он смотрел на него пристально, изучающе и немного задумчиво — гораздо более внимательно, чем того требовала ситуация. Уилл прокрутил в голове фразу, но так и не смог понять, что вызвало такую реакцию. — Я был бы счастлив иметь тебя в любом качестве, которое ты мне только позволишь. Уилл поежился. Взгляд Ганнибала был полон темного обещания, жадного желания и примитивного голода. Лектер моргнул, улыбнулся сам себе и, как ни в чем не бывало, вернулся к сервировке блюд. Это он тоже делал элегантно, может быть, лишь чуть более театрально из-за присутствия Уилла. Ганнибал рассыпал овощи продуманной аранжировкой и высоко поднимал ложку, чтобы нанести последние штрихи в виде капель соуса. Рукава закатаны до локтя, запястья изящно обнажены — чувственно, почти сексуально. Находить другого мужчину сексуальным было странно, но не так пугающе, как предполагал Грэм. Он позволил себе рассмотреть доктора, скользя взглядом выше — к неожиданно мускулистым плечам и широкой груди, а потом ниже — к стройной талии и… тому, что скрывал фартук. Если говорить объективно, Ганнибал был прекрасно сложен. Словно подслушав эти мысли Лектер поднял взгляд и заметил, что Уилл его разглядывает. — Я могу чем-нибудь помочь? — спросил Уилл, разрываясь между желанием спрятать взгляд и не отводить его никогда. Да, его поймали на том, что он пялится. И что? У них, в конце концов, свидание, он может делать, что хочет. — Будь добр, освежи вино и принеси бокалы к столу. Когда Уилл наполнил оба бокала, Ганнибал уже держал в руках тарелки. И это оказалась только закуска. Впрочем, разве он мог ожидать от доктора Лектера чего-то меньшего, чем ужин с тремя переменами блюд? За ужином они оба избегали острых тем, беседа текла легко и непринужденно — Уилл рассказывал о лекциях и студентах, Ганнибал преимущественно говорил о фермерских продуктах и кулинарных экспериментах, раз уж его работа была окутана тайной профессиональной этики. В какой-то момент Грэм понял, что ведет себя, как обычный человек — смеется, улыбается, шутит и откровенно наслаждается беседой, хотя обычно во время свиданий именно разговоры были для него основной пыткой. А еще Уилл с удивлением отметил, что его отвлекают не только руки Ганнибала, но еще его шея, лоб, засыпанный каскадом волос и… губы. Когда Лектер принес основное блюдо, разговор плавно вернулся в серьезное русло. — Я не хочу, чтобы ты ощущал себя дискомфортно, — сказал Ганнибал. — Поэтому, если во время разговора, я коснусь темы, которая тебе неприятна, просто скажи мне об этом, и я никогда не подниму ее снова. — Ты хочешь спросить о зеркальных нейронах, — догадался профайлер и для храбрости сделал большой глоток вина. Он ожидал, что этот разговор состоится, но все равно был к нему не готов. Знать и хотеть — это разные вещи. Уилл надеялся, что Ганнибал даст ему немного времени. Еще пару свиданий, на которых он мог бы притвориться нормальным и попробовать оставить хорошее впечатление до того, как доктор поймет, что он псих. — Они являются существенной частью твоей личности, что, без сомнения, должно влиять на обычную жизнь. — О да. Именно из-за них у меня и нет личной жизни, — злобно пояснил Уилл и отставил бокал. — Полагаю, сейчас я должен выложить карты на стол, чтобы ты знал, что берешь. — Не это было причиной моего вопроса. — Не парься, меня считали психом всю мою жизнь, — Грэм, как мог, пытался выдавить из себя саркастичную усмешку. — Я привык. — «Псих» — это неконструктивная характеристика. — Таково Ваше профессиональное мнение, доктор Лектер? — Уилл попытался сдержать желчь в голосе, но не преуспел. Ганнибал взял паузу, уделяя время пище на тарелке и мыслям в голове. (Молодец, Грэм, ты всегда знаешь, как убить настроение, — похвалил себя Уилл.) — Если бы у тебя был паралич нижних конечностей или приступы эпилепсии, у нас был бы точно такой же разговор — об ожиданиях, особенностях и ограничениях. То, что ты воспринимаешь как способ исключить тебя из моей жизни, на самом деле является попыткой тебя в нее включить, — Ганнибал отложил приборы и выпрямился, концентрируясь на Уилле. — Нейродивергенция часто рассматривается обществом как психическая болезнь или как отсутствие характера, но оба мнения неверны. Люди с параличом конечностей, слепотой, глухотой или находящиеся на аутическом спектре — яркие примеры людей, отличающихся от большинства, но, несмотря на это, многие из них не готовы променять свои особенности на привычную обществу «нормальность». Мы можем гордиться нашими особенностями, а не стыдиться их. Меня тоже сложно назвать нормальным в общепринятом смысле этого слова, но я никому и никогда не позволю себя изменить. Уилл поднял глаза от стола, пораженный внезапной горячностью Ганнибала. — А я бы не отказался… Не отказался бы стать нормальным. И Грэм малодушно подумал о том, что Ганнибала можно отнести к «не таким, как все» только в положительном смысле, в силу исключительности его личности и потрясающего ума. Но… Если он действительно пациент Беделии, у него тоже имеются свои травмы, свои скелеты в шкафу, а его стальной характер закалялся в огне страданий и потерь. — Ты действительно хотел бы иметь другой разум? Или это реакция на неприятие и давление со стороны окружающего мира? — В подобном ключе я об этом не задумывался. — Быть «нормальным» куда легче. Но неужели ты действительно хотел бы стать заурядным? Или это просто завуалированное желание быть понятым и принятым, которое ты так и не смог реализовать? — Думаю, — медленно произнес Уилл, — мне просто сложно представить мир, в котором меня не держали бы за циркового уродца. — Представь его здесь, — предложил Лектер, обводя рукой свое жилище. Уилл Грэм сглотнул. Моргнул. Вздохнул. Посмотрел на Ганнибала. И нашел в его взгляде только твердую, непоколебимую уверенность. Но было там и что-то еще, что-то глубже, что скрывалось в глубине его глаз. Что-то, чему Уилл не мог пока найти название. Сделанное ему предложение было исключительно щедрым — полное принятие его, Уилла, таким, какой он есть. И, несмотря на то, что он прекрасно понимал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, что-то подсказывало профайлеру, что он сможет оплатить запрошенную цену. Потому что ожидания Лектера, наверняка будут связаны только с одним — с его собственными скелетами в шкафу. Ганнибал предлагал полное и всеобъемлющее принятие только потому, что сам мечтал о нем всю жизнь. А еще потому, что сам надеялся получить такое же принятие от Грэма. Не сейчас, разумеется, но однажды. Внутри Уилла зрела горячая решимость, но он знал, что не может… Не должен… Он встал, отодвинул стул, обошел стол, наклонился над Лектером, который только и успел, что развернуться, чтобы встретить гостя лицом к лицу, и… поцеловал. Поцеловал неловко и торопливо, цепляясь рукой за спинку стула, а второй удерживая доктора за подбородок, словно тот захотел бы сбежать. И в этом поцелуе было все — восторг от ощущения принятия, безмерная благодарность, робкая нежность и глубокое личное потрясение от того, что его увидел незнакомец, всего-то после второго свидания. Просто абсурд. Ганнибал отвечал тем же — не деликатничал, но и не давил. Он смаковал нижнюю губу Уилла, запустив руку в буйную россыпь его кудрей, поворачивая голову так, чтобы им обоим было удобнее. И когда язык доктора юркнул Грэму в рот, Уилл потерялся в ощущении влажного скользкого вторжения, терпкого привкуса вина и чувстве пойманности от крепкой хватки в волосах. Уилл гадал, вернутся ли они к прерванному ужину. Да и хочет ли он еще ужинать? И он принял глупое, но правильное решение отступить. Он оторвался от губ Ганнибала, но не отпрянул, просто прислонился лбом ко лбу, давая им обоим время перевести дух. Уилл задыхался. Ганнибал тоже. Лектер задал вопрос об его эмпатии, и Уилл решил, что должен ответить честно, а не просто смолчать или огрызнуться. Он был намерен сбросить маску, открыть настоящего себя, перестать, наконец, прятаться и пытаться притворяться нормальным. И сделать это стоило быстро и резко — как сорвать пластырь. Ганнибал не станет его осуждать, Уилл был в этом уверен. Сможет ли принять — другой вопрос, но Грэм очень на это надеялся. Он запечатал губы Ганнибала последним, невесомым и целомудренным, поцелуем и выпрямился, глядя доктору в лицо. Лектер взирал на него широко распахнутыми глазами — зрачки почти полностью затопили радужку, и в их глубине мерцали восхищение и восторг, словно Ганнибал стал свидетелем какого-то таинства. Грэму пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы вернуться на свое место. — Мою способность к эмпатии сложно описать, — произнес он хриплым голосом. — Зеркальные нейроны, вот все, что говорят специалисты. У меня нет диагноза, на который я мог бы ссылаться, нет понимания механизма их работы, нет никаких исследований. Я уверен, что не одинок, что в мире есть такие же, как я, но, предполагаю, что они, как и я, не готовы становиться подопытными крысами, чтобы привнести новое в науку. — Могу это понять, — мягко поддержал Ганнибал. — И если тебе будет спокойнее, я скажу это вслух. Наши отношения уже перешли грань, допустимую в научном сообществе. Я не смогу опубликовать ничего из того, что узнаю о тебе, даже если захочу. Но я не хочу. — Приятно это знать, спасибо. Ганнибал молча кивнул. — Если говорить кратко — я умею понимать людей, причем лучше, чем им хотелось бы. Моя эмпатия позволяет не просто сочувствовать другим, она даёт возможность увидеть чувства и желания людей. Это мало кому нравится. — Поразительное откровение, — признался Лектер. — Мне всегда казалось, что умение понимать других делает человека более привлекательным в качестве партнера. — Мне тоже так казалось, — рассмеялся Уилл. — Люди странные существа. Им хочется, чтобы их заметили, увидели и разглядели. Но стоит дойти до дела, как оказывается, что они хотят, чтобы увидели не их, а только то, что они хотят показать. В любом из них есть не только добро. Люди склонны к эгоизму, насилию, злости и зависти, но мало кто готов это признать. Они показывают миру цензурированную версию себя, оборачивают неприглядное нутро нарядной упаковкой, чтобы было легче найти любовь. Они так стараются спрятать, скрыть эти неприглядные части себя, а я… Я все равно их вижу. — То есть, твой дар не ограничивается только эмпатией к преступному разуму, — подытожил Лектер, отпивая вино. — Ты можешь увидеть внутреннюю суть всех и каждого. — Ненавижу это выражение, — простонал Уилл. — «Преступный разум». Мы с Джеком Кроуфордом, главой поведенческого отдела, уже спорили о нем. Это… такое упрощение, ограничение понятия. Оно уводит от темы, сводя склонности личности к простому дуализму — преступен разум или нет. Но, возвращаясь к твоему вопросу — да. Я могу понять любого человека, просто кто-то более прозрачен, чем другие. — Ты считаешь, что преступного разума не существует в принципе, или просто возражаешь против формулировки? — Используя это определение, легко попасть в ловушку, — ответил профайлер, прожевав. — Да, некоторые разумы из тех, что я видел, действительно абсолютно преступны, но, навешивая ярлык, мы ограничиваем свою способность мыслить шире. Единственный способ найти преступника — понять его. Понять, что он всего на пару процентов отличается от нормы. Преступник может быть абсолютно нормальным — ходить на работу, целовать по утрам жену и любить собак. Он не выглядит как преступник, он не похож на того, кто творит зло. «Преступный разум» звучит, как имя злодея из комикса. Но мы не ловим зло, мы ловим людей. Уилл перевел дыхание. — Последние убийцы, которых я поймал… Гаррет Джейкоб Хоббс убивал из-за любви к дочери. Стамметс искал способ установить связь. Буддиш боялся умереть в одиночестве. Я не отрицаю того, что они монстры, потому что их поступки действительно чудовищны. Просто одни только злые намерения редко выступают мотивом для убийств. — Акула не руководствуется желанием сотворить зло, когда вонзает зубы в человеческую плоть, — поддержал Ганнибал. — Даже мифологические монстры, создаваемые человеческим разумом, вроде вампиров или оборотней, и те убивают не ради удовольствия, их вынуждают голод или безумие. — Именно. — И все же, проводя день за днем в компании разумов самых опасных преступников Америки, ты не похож на того, кто боится их. Профайлер даже отложил вилку, обдумывая, как лучше это сказать. Он испытывал страх. Откровенно говоря, в те дни, когда он был вынужден погружаться в чужое безумие, чтобы составить профиль убийцы, это был даже не страх, а настоящий ужас. Но этот ужас все равно был бесконечно далек от того, что испытывают нормальные люди. — Не в буквальном смысле этого слова. — Что-то более нетрадиционное? — уточнил доктор. — Приведу пример. Вампиры и оборотни пугают нас вовсе не потому, что они монстры. Они пугают нас потому, что когда-то они были людьми, как все мы. — И каждый из нас, — понятливо продолжил Лектер, — находится в шаге от возможности тоже им стать. — Это бо́льшая часть того, что я испытываю. Да. Все считают, что именно я проникаю в разум преступников, но, по большей части, это улица с двусторонним движением. — Когда ты принуждаешь себя понимать других, ты принимаешь их точку зрения, мировоззрение и взгляд на мир. Это не может не менять тебя самого, пусть даже самую малость. — В этом и состоит главный страх, — подтвердил Грэм. — Когда ты раз за разом колеблешь ось своей личности, ты всегда гадаешь, когда произойдет этот срыв и как. В какой именно момент ты наконец погрузишься настолько далеко, что больше не сможешь вернуться назад и найти себя? Что станет той последней соломинкой, сломавшей спину верблюда? (Да, я безумно боюсь стать одним из тех, на кого охочусь, — думал Уилл. — Боюсь, что однажды разум кого-то из них соблазнит меня. Заставит увидеть красоту в насилии, и все человеческое покинет меня. С каждым новым пойманным убийцей я взлетаю все выше, все ближе к солнцу, и воск на моих крыльях тает от его жара. И однажды я, как Икар, упаду с небес на землю, и то, что когда-то спасало других, погубит меня.) — Как профессионал в области психиатрии, могу сказать только одно — это характеризует тебя как очень здравомыслящего и вменяемого человека. Уилл не удержался и захохотал. Коллега Ганнибала, доктор Дю Морье с удовольствием оспорила бы это заявление. Да и Джек тоже. Грэм взял бокал вина в руки, чтобы хоть чем-то их занять, а потом рискнул спросить: — Тебя правда не беспокоит это? — Нет, — апломб Ганнибала в этот момент был невероятен. Он продолжил, взвешивая каждое слово. — Душевное состояние человека — тонкая материя, нельзя недооценивать ее. Люди склонны думать, что ко мне на прием ходят только избалованные светские львицы или уставшие от собственного богатства бизнесмены. Я же могу сказать, что спектр неврозов моих пациентов очень широк — от классической депрессии до агрессивного психоза. Один из моих пациентов, несмотря на долгие годы лечения, все равно закончил как серийный убийца. Ганнибал хотел донести до Уилла, что он тоже проводит время в головах своих пациентов, в том числе серийных убийц. Уилл никогда не общался с людьми до того, как они выбирали преступный путь. Каким он был, этот пациент? Были ли какие-то намеки? Уиллу очень хотелось расспросить Лектера поподробнее, но он знал, что не стоит. Как психотерапевт, доктор не сможет рассказать ничего сверх уже озвученного, профессиональная этика ограждает пациентов от нежелательного вторжения в частную жизнь. — Я смотрю на них в обратной перспективе, — решился сказать Уилл. — Я отматываю время назад. Рассматриваю то, что они совершили, чтобы вернуться в их прошлое, сложить в голове образ, понять, что и когда пошло не так. Если часто смотреть на убийц, начинаешь замечать определенные закономерности и шаблоны, складывающиеся в профиль. Это заставляет задуматься… — Уилл побоялся закончить свою мысль, за него это сделал Лектер. — Задуматься о том, заметишь ли ты сам, что стал соответствовать профилю, когда это произойдет с тобой. — Ага, — буркнул Грэм. — Так и есть. Уилл задумчиво пережевывал ужин. Разговор был таким странным и непривычным. Обычно только Беделия видела его насквозь. Беделия и все те женщины, которых он приглашал на свидания. Правда, другие женщины, помимо Беделии, видели только эхо его ядовитых мыслей, а не сам механизм, отравляющий сознание. — В разговоре ты упомянул Хоббса, Стамметса и Буддиша, — внезапно сказал Ганнибал. — А что ты думаешь о серийных убийцах вроде Чесапикского Потрошителя? Уилл замер. — Откровенно говоря, я не работал по делу Потрошителя, — признался он. — Я просматривал документы, но это не совсем то. Самые яркие впечатления можно получить только на месте преступления. Находясь среди трупов, я вижу и чувствую то же, что убийца. О Потрошителе я могу сказать, что он не руководствуется злом, впрочем, это применимо к любому убийце. И еще одно я знаю наверняка. Он кардинально противоположен Гаррету Джейкобу Хоббсу. — Хоббс был каннибалом, не так ли? — Да, был. Уилл не любил говорить о деле Хоббса. Не любил думать о нем. Не любил даже вспоминать. Беделия часто упрекала его в этом, намекая на подавление эмоций и избегание анализа ситуации. Это дело не было особенно сложным, просто оно было первым. Это было первое дело, над которым Уилл работал вместе Джеком Кроуфордом, главой Бюро поведенческого анализа и Аланой Блум, ревностно защищавшей Грэма от излишнего давления со стороны Джека. Уилл и Алана вместе поехали проверить семью Хоббсов. Просматривая личное дело Гаррета по месту его последней работы, Уилл что-то ощутил. Он хотел увидеть мужчину ближе, рассмотреть его, понять. Он сам не знал, чего ожидал от этой встречи. Даже сейчас, оглядываясь назад, Уилл не знал, на что он расчитывал, отправляясь в дом потенциального убийцы в компании психотерапевта. Надеялся ли он, что на него снизойдет озарение, или что убийца сам упадет на колени и признается во всем? Или они увидят, что дом напичкан вещественными доказательствами вины? Вместо этого по приезде они обнаружили очень гостеприимную миссис Хоббс, встретившую их на пороге. Она была слегка удивлена визитом ФБР, о чем не преминула громко сказать вслух. И тогда в глубине дома раздался первый крик. Гаррет Джейкоб Хоббс осознал, кто стоит у его двери, и понял, что его время с дорогой и любимой дочерью подошло к концу. Когда Уилл и Алана смогли пробиться сквозь миссис Хоббс и добежать до кухни, Гаррет Джейкоб Хоббс уже взял в заложники свою дочь, приставив нож к ее горлу. Время остановилось. Уилл выхватил пистолет, выданный ему с расчетом, что им никогда не придется воспользоваться, и наставил его на Хоббса. Но пистолет был куда медленнее, чем нож, лезвие прочертило в воздухе сверкающую дугу, и из горла Эбигейл Хоббс брызнула алая артериальная кровь. И Уилл выстрелил. Он стрелял, стрелял и стрелял, пока не кончились патроны, пока пистолет не начал щелкать всухую. Эбигейл истекала кровью на полу, Алана пыталась остановить кровотечение, а миссис Хоббс безостановочно кричала в дверях. Гаррет Джейкоб Хоббс, начиненный пулями под завязку, медленно сполз вниз. Ему достало сил посмотреть прямо на Грэма и за секунду до смерти произнести единственное: — Видишь… Видишь…? Эбигейл Хоббс выжила, но это было сложно назвать жизнью. Она впала в кому и существовала на внутривенном питании и искусственной вентиляции легких — состояние стабильное, но без перспектив. Миссис Хоббс сменила фамилию на девичью и увезла дочь в Огайо, откуда сама была родом, чтобы укрыться от вездесущих глаз репортеров. Время от времени Уилл проверял, как они. К чести бывшей миссис Хоббс, она всегда отвечала на звонки, несмотря на то, что, как Уилл прекрасно понимал, она не желает его слышать. — И что же отличает Хоббса от Потрошителя? — спросил Ганнибал, возвращая Грэма в реальность. — Убийства Хоббса были актом любви. Он любил свою дочь больше всего на свете, убийства и поглощение девушек, похожих на нее, дарили ему ощущение, что его девочка все еще с ним, — пояснил Уилл. — К тому же, по словам жены, Гаррет был заядлым охотником, он уважал жизнь и настаивал на том, что все пригодное для употребления должно идти в дело. В противном случае, это бы стало обычным убийством. Взгляд профайлера случайно зацепился за композицию на столе — рога, увитые цветами. Интересный выбор. — Если Хоббс убивал ради любви, получается, что Потрошитель руководствовался ненавистью? — Любовь и ненависть находятся на разных концах одной шкалы, шкалы эмоций, — мотнул головой Уилл, не соглашаясь. — Нет, Потрошитель просто… не испытывал чувств. Для него его жертвы не более, чем холст, кисть и краски для работы. Художник не испытывает любви или ненависти к холсту, он воспринимает его исключительно как средство выражения эмоций. — То есть Потрошитель воспринимал своих жертв как обезличенные объекты, нужные для его целей, а Хоббс почитал их, считая убийство актом любви? — Именно, — Уилл посмотрел на Ганнибала. — Предлагаю сменить тему, мне на работе хватает разговоров про серийных убийц. — Думаю, ты понимаешь, что это можно отнести и ко мне. — поддержал профайлера Лектер. — Мне хватает психоанализа на работе, но сегодняшний вечер показал, что мы чрезвычайно легко соскальзываем на привычные рельсы. А еще то, как сильно профессия влияет на нашу жизнь и темы для разговора за столом. — Что ж, вероятно ты потрясающий психотерапевт, потому что сегодня я выболтал о своем разуме гораздо больше, чем когда-либо прежде. Пожалуй, сейчас я не смог бы почувствовать себя более обнаженным, даже если бы разделся догола. — Ты всегда можешь раздеться, если так тебе будет комфортнее, — поддразнил Ганнибал, улыбаясь. Уилл беспомощно рассмеялся и покраснел. — Десерт? — предложил Ганнибал. — Да, пожалуйста. Уилл пошел следом за Лектером, не в силах ждать его в столовой. Он вообще не был уверен в том, что хочет возвращаться обратно. Ему было хорошо здесь, на кухне. Грэм прислонился к барной стойке, наблюдая, как Ганнибал вынимает креманки из шкафчика, а потом открывает холодильник. — Сорбет из меда и инжира, — рекомендовал доктор, открывая контейнер. — Сам сделал? — Не только сделал, но и вырастил. Инжирное дерево растет у меня на заднем дворе. Уилл мог спросить Ганнибала о его саде. Мог, но не стал. Вместо этого он сильнее облокотился на стойку, наклонился глубже, нависая над столешницей, и продолжил неотрывно следить взглядом за доктором, раскладывающим десерт по креманкам. Неопределенные, непривычные и непонятные мысли крутились у Грэма в голове. Что-то жгло его изнутри, какое-то чувство, которому он не мог найти название — это были беспокойство, желание и голод сразу. Впервые в жизни он смог по-настоящему понять, что ощущал Гаррет Джейкоб Хоббс, поглощая плоть во имя любви. Уилл хотел запустить зубы в шею Ганнибала, хотел познать вкус его кожи на языке, нащупать губами его пульс. В этом была агрессия, но не только она. Желание было ближе к обычной потребности обладать чем-то поистине прекрасным, только куда более порочное. Несколько секунд Ганнибал изучающе смотрел на Уилла. Очевидно, часть мыслей профайлера отразилась в его глазах, потому что Лектер внезапно отставил сорбет, взял единственную наполненную креманку и подошел к Грэму вплотную. Доктор выразительно посмотрел на губы Уилла, зачерпнул сорбет ложкой и предложил ему. Уилл не стал смущаться и послушно открыл рот, позволяя кормить себя. Сорбет лег на язык морозной сладостью, заставляя кожу покрыться мурашками удовольствия, но, стоило мороженому чуть подтаять, как язык Ганнибала ворвался в рот Грэма, слизывая десерт, деля лакомство на двоих. Сорбет был таким холодным, а язык Ганнибала горячим, что, пока Лектер лакающими движениями вылизывал мороженое из глубин его рта, Уилл сам таял и плавился от терзающего его непривычного жара. Ганнибал кормил его ложка за ложкой, дегустируя не сорбет, а самого Уилла Грэма. Неудивительно, что когда мороженое закончилось, и Лектер отставил приборы на стол, Уилл уже дрожал и задыхался, цепляясь за доктора, как за единственную опору. Ганнибал мягко накрыл ладонью его пах, и Уилл с удивлением обнаружил, что возбужден. — Могу я пригласить тебя наверх? — пробормотал Ганнибал в зацелованные губы Грэма, и у профайлера хватило сил на единственное короткое: — Да. Хватка на выпирающей из брюк эрекции Уилла стала крепче, когда Лектер вжал его в барную стойку, терзая губами шею и жадно сжимая в руке член. Он ласкал его уверенно и жарко, сжимая эрекцию в ладони, а потом потирая через ткань, до тех пор, пока Уилл не начал хватать воздух ртом и кусать губы, чтобы не застонать вслух. Уилл решил, что Ганнибал передумал, что все произойдет здесь — он просто расстегнет брюки Грэма, спустит их до колен, перегнет через барную стойку и возьмет его прямо так. И он совсем бы не возражал… Но внезапно Ганнибал сделал шаг назад и протянул Уиллу руку. — Пойдем, — коротко сказал он, увлекая Грэма за собой. Теперь они шли сквозь анфиладу комнат в обратную сторону, минуя столовую, гостиную и кабинет. Лестница наверх закончилась спальней Ганнибала раньше, чем Уилл успел сообразить, что происходит. В следующую секунду руки Лектера уже были на груди Грэма, расстегивая пуговицы рубашки. Доктор отбросил ее в сторону и взялся за ремень — Уилл пытался ответить взаимностью, но не успевал. Он только и успел, что расстегнуть жилет Лектера, и то потому, что Ганнибал отвлекся, разбираясь с ширинкой на его брюках. Спустя несколько ударов сердца, профайлер обнаружил, что стоит абсолютно голым напротив полностью одетого Ганнибала в расстегнутом жилете. — Эй, это совершенно не честно! — возмутился Уилл, за что немедленно был вознагражден глубоким поцелуем. — Забирайся в кровать. Уилл так и сделал. Он залез на кровать и стал наблюдать за Ганнибалом — доктор раздевался быстро и аккуратно, складывая вещи опрятной стопкой. Заметив, что Лектер готов присоединиться, Грэм откинулся на подушки, широко раскидывая ноги, позволяя эрекции свободно упасть на живот, истекая первыми каплями смазки. Он не обдумывал происходящее и действовал инстинктивно. Впервые в жизни Уилл не хотел скрывать своего желания… И себя. Он был готов к тому, чтобы его поглотили. — Ты — просто пиршество для глаз, — промурлыкал Ганнибал, забираясь сверху. Он успел достать необходимое из тумбочки и теперь уютно разместился между разведенных ног профайлера, лаская губами его лицо. — Я хочу тебя всего и полностью. С какой части мне лучше начать? — С какой пожелаешь, — выдохнул Уилл, и он действительно имел это в виду. Несмотря на то, что Грэм впервые был с мужчиной, он не сомневался и не смущался. Интимная близость была прекрасна сама по себе, вне зависимости от пола партнера. Уилл трепетал и задыхался, горячая эрекция Ганнибала жгла его бедро, он был не просто возбужден, он был ошеломлен происходящим. Казалось, что вокруг не осталось ничего, кроме Лектера — его жадных губ и крепких рук, его сбивчивого дыхания и аромата возбужденного тела. Уилл больше не знал, где заканчиваются желания доктора и начинаются его. Он больше ничего не знал… Когда рука Ганнибала обняла изнывающий без внимания член Грэма, а губы нашли его пульс — Уиллу показалось, что он увидел звезды. Крепкий мужской кулак скользил по напряженной длине идеальными, сильными и выверенными толчками, жадный рот скользил по коже, пятная поцелуями каждый сантиметр — шею, острую косточку ключицы, трогательно розовый сосок. Уилл трепетал и выгибался в опытных руках, понимая, что впервые в жизни не он дарит кому-то наслаждение, а щедро одаривают его. Пальцы Уилла сомкнулись в россыпи волос Лектера, когда тот аккуратно оттянул зубами его сосок. И стон, сорвавшийся с губ Грэма, стал неожиданностью для него самого. Он закусил губу, боясь опозориться еще больше, но Ганнибал не собирался останавливаться. Чередой мягких покусываний и поцелуев он спускался все ниже, минуя живот, пока наконец не добрался до… — Блять! — вскрикнул Уилл, когда Ганнибал одним отточенным движением взял член в рот, пропустил его в горло и поглотил до самого конца. Выпустив член обратно с непристойным влажным звуком, доктор лениво лизнул его, проходясь языком по пульсирующим венкам и снова вогнал в жаркую глубину горла. Снова. И снова. И снова. Теперь Уилл был вынужден вцепиться пальцами в простынь, потому что не доверял собственным рукам. Ни разу в жизни ему не делали глубокий горловой минет, и только хватка на простынях помогала ему сохранять ощущение реальности. Послышался тихий щелчок, и скользкий палец внезапно коснулся поджавшихся яичек Грэма, прокладывая себе путь вглубь. Уилл инстинктивно напрягся, когда палец прижался к самому святому, и резко выдохнул, когда он неумолимо проник внутрь. Ощущение инородного тела в заднем проходе вызывало дискомфорт, несмотря на божественный минет, но потом Ганнибал сменил положение, чуть согнув палец, и коснулся им чего-то глубоко внутри. Мир Уилла расцвел радугой. Он застонал так громко, что не узнал собственный голос. Смазки стало больше, пальцев стало два, но ощущение не отступило. Теперь раз за разом Ганнибал намеренно задевал тот центр удовольствия, что прятался внутри Уилла Грэма, вынуждая его трепетать, скулить и стонать. Уилл с трудом верил, что эти развратные и пошлые звуки, которые раньше он слышал только в порно, теперь издает он сам. Он весь покрылся бисером пота, колени и бедра дрожали от напряжения, а Лектер все не останавливался, терзая ту сладкую точку внутри, лаская напряженный до боли член, подталкивая Уилла к краю… И Уилл понял, что Ганнибал может заставить его кончить вот так. Вернее, что Ганнибал хочет, чтобы он кончил вот так. Вокруг был только он — Ганнибал — его рот, ритмично накрывающий член, его тело, вжимающее Уилла в кровать, его пальцы, вторгающиеся в податливое тело… Не хватало одного — члена. Твердого жаждущего члена, способного заменить собой пальцы. Ганнибал… Ганнибал… Ганнибал… — Трахни меня, — выдохнул Уилл. Раскрывая рот, он сам не знал, что вылетит из него, и сейчас он был потрясен не меньше Лектера. Плевать. — Трахни меня, Ганнибал. Пожалуйста. Все происходило быстро. Наверное, даже слишком быстро. Две секунды назад они открывали вино на кухне, секунду назад — откровенничали за ужином, а сейчас уже лежали в постели. Уилл не возражал, впервые в жизни готовый покориться судьбе. Ганнибал, вероятно, тоже. Потому что он выпустил член изо рта, мягко поцеловал бедренную косточку и уточнил: — Ты уверен? Ответом служил короткий кивок, Уилл сейчас не слишком доверял своему голосу. Лектер вытащил пальцы и добавил третий, уже не просто лаская, а всерьез растягивая. И, несмотря на пьянящее чувство возбуждения, Уилл не удержался и вздрогнул, когда такой объем прошел через узкое кольцо сфинктера. — Ты ведь не делал этого раньше? — Это так очевидно? — нервно хихикнул Грэм. Уиллу не хотелось разговаривать. Особенно сильно ему не хотелось говорить о своей сексуальной биографии, опыте или… чем-то таком. Он хотел трахаться. Хотел дойти до конца, расширить границы, ощутить что-то новое. Например, член Ганнибала, растягивающий его изнутри. — Кажется, — мягко шепнул Лектер, снова касаясь простаты Уилла, чтобы заставить его застонать и вздрогнуть, — кажется, это удивило тебя. — Я… — начал Уилл и замолчал. Что ему нужно было сделать? Признать свою неопытность? Соврать? Он совершенно не хотел вступать в дискуссии о сексуальном опыте, не сейчас, не лежа в постели с обнаженным доктором Лектером, который только что довел его до исступления одними только руками. Хватит! Они достаточно поговорили за ужином, теперь пришло время наслаждаться. Ловить кайф, не думая о последствиях. Ганнибал мягко толкнул одно колено вниз, укладывая его на кровать, вторую ногу Грэма зацепил за свое бедро, раскрыв его перед собой полностью и навис сверху, предоставляя полный доступ к груди, шее и губам. Уилл немедленно воспользовался предложением, накрыв рот Лектера своим и случайно укусив за нижнюю губу от ощущения того, как пальцы снова вторгаются в его тело. В сочетании с глубокими, требовательными поцелуями толчки пальцев внутри сводили с ума. Уилл уже не просто глухо стонал в чужой рот, он двигал бедрами, стараясь вобрать их в себя еще глубже, ерзал, прижатый телом Лектера к кровати, а оба их члена, зажатые между животами, терлись друг об друга, истекая смазкой. Уилл скреб пальцами простынь, пока Ганнибал медленно и неумолимо растягивал его под себя. Пальцы исчезли настолько неожиданно, что Грэм гортанно зарычал от горечи утраты. Он готов был выразить устный протест, но не успел, его ноги подняли выше, согнули удобнее, и Уилл наконец почувствовал то, чего так долго ждал — член Ганнибала скользнул в щель между ягодиц, толкаясь головкой в растянутый вход. Лектер не торопился, он просто двигался туда и обратно, позволяя Уиллу привыкнуть к новому ощущению, искушая и дразня. — Ну давай же, пожалуйста, — простонал Грэм, изнемогая от желания почувствовать все и сразу. И, к чести Ганнибала, он не стал еще раз уточнять, уверен ли Уилл. Просто подцепил пальцами презерватив, заблаговременно брошенный на подушку, раскатал его по члену — спасибо, что хоть кто-то еще мыслил здраво, потому что сам Уилл уже не мог — добавил щедрую порцию смазки и, прижав Грэма к кровати плотнее, вошел в него сразу и до конца. Никогда в жизни Уилл не чувствовал себя таким цельным, таким наполненным. Он только и успел перевести дыхание, привыкая к новым ощущениям, как Ганнибал подался назад и толкнулся снова, жадно следя за выражением его лица. Он изучал реакции и менял позу, пока не попал туда, куда хотел — мягкое прикосновение члена к простате было, в отличие от пальцев, не однократным, а продолжительным. Когда вся длина эрекции проскользила по чувствительной точке внутри, Уиллу показалось, что его озарило вспышкой. Это было непривычно и ни на что не похоже, но все равно удивительно приятно. Каждый толчок неумолимо поднимал Уилла все выше, он цеплялся за широкие плечи Лектера, безжалостно метя кожу полукружьями ногтей, и безостановочно стонал. Грэма захлестывали чудовищные по интенсивности эмоции, желание Лектера множило его собственное, заставляя забыть обо всем — о призрачной боли, о перспективах завтрашнего дня, о логике и здравом смысле. Оставалось только примитивное и первобытное животное желание быть чьим-то и обладать самому. Ганнибал не разделял душевных метаний Уилла, но разделял его тело. Он уперся рукой в матрас, продолжая наращивать темп и ритм, и обернул свободную ладонь вокруг эрекции Грэма. Это было так ярко, что профайлер на секунду увидел звезды. — Долго я так не продержусь, — всхлипнул Уилл, когда снова смог говорить. — Просто не смогу… — И не пытайся. Движения руки на члене стали интенсивнее и плотнее, Ганнибал поймал ритм и теперь ласкал эрекцию Уилла в ритме толчков. А Уилл отчаянно боролся с собой, стараясь не кончить сразу, но проиграл — первые горячие капли упали на живот, и он смежил веки, дрейфуя на границе сознания, пока в голове пульсировало только одно имя — Ганнибал. Лектер не выпускал его до самого конца, мягко сжимая в руке член Уилла и помогая извергнуть из себя все до капли, а потом поднял ладонь и облизал. Он собрал все до капли, запоминая вкус семени Уилла… Не удивительно, что Лектеру понадобилось всего несколько активных толчков, чтобы догнать Грэма и излиться глубоко в его тело, содрогаясь от удовольствия и жадно слизывая пот с его ключиц. Потом они просто лежали, переплетясь руками и ногами, и Уилл скользил пальцами по спине Ганнибала, рисуя на ней неведомый узор. Какая все-таки мускулистая спина у доктора Лектера, такая не типичная для пассивной профессии психотерапевта… Мысль скользнула по краю сознания и исчезла, смытая ощущением мягкости его волос. Уилл закрыл глаза, размышляя. Он действительно только что сделал это? Занялся сексом с мужчиной на втором свидании, и наслаждался процессом так, словно это было лучшее в его жизни за долгие годы? Однако… Похоже, Уилл многого о себе не знал. А его хитрая психотерапевт, посоветовавшая выйти из зоны комфорта, если и не знала наверняка, то, очевидно, догадывалась. Уилл поцеловал Ганнибала в плечо, пытаясь заглушить смех, непроизвольно вырвавшийся при мысли о Беделии. Уилл не знал, насколько уместно хихикать в постели после секса, но Лектер, если и заметил, просто не обратил на это внимания. Спустя минуту он вытащил член, что оказалось не самым приятным ощущением, снял презерватив и, завязав его узлом, бросил рядом с кроватью. Уилл задумался о Ганнибале, кончающем прямо в него, а не в бездушную резину, и эта мысль показалась ему до странного возбуждающей. Ее определенно стоило обсудить, но не прямо сейчас. Лучше когда-нибудь потом, когда они будут одеты и не в постели. Лектер отлучился из постели всего на пару минут, чтобы вынести презерватив и выключить в ванной свет. Потом он забрался обратно, поцеловал Уилла в висок и тихо прошептал: — Спи.