Плюс бесконечность

Виски с сахаром и квашеной капустой, Лёд холодный, лёд на висках. В голове моей прохладно и пусто, Расскажи мне, где ты и как. Хочется блевать, но не время, Время начищать сапоги. Косточка, как белое стремя, Цвета чьей-то детской ноги.

Очнувшись, бессмысленно таращусь в потолок. Очертания предметов отчасти расплываются, но вскоре обретают чёткость. Приподнимаюсь на локте. Мы с Мелом вдвоём на одной кровати. Он вновь спит у моих ног, а рядом валяется основательно выпотрошенная аптечка. Мел в порядке – ни следа от ушибов, синяков и ссадин, мои ожоги красноватые, но не болят, а запястье зачем-то забинтовано. Современная медицина, однако. Мы, кстати, лежим одетые в банные халаты. Такие вроде висели в ванной. Аккуратно отползаю, чтобы осторожно слезть с кровати и взглядом найти одежду Мела. Та вместе в моей свалена в кучу на полу у изголовья кровати, но когда я наклоняюсь, чтобы обшарить карманы, вздрагиваю от неожиданно прозвучавшего: - Не надо. Он, оказывается, не спит. Притворщик. - Надо, – упрямо возражаю. Дотягиваюсь до его джинсов. - Там их нет, – с безразличием произносит. Вот. Вот теперь это ложь во благо. Всё как по учебнику – нас обучают такому с первого курса. Но всё же заранее решаю кое-что прояснить. - Зачем тебе это? Сейчас я спокоен и сосредоточен. Я совершенно точно знаю, чего хочу. - Ты не умрёшь раньше меня, – отвечает. – Ты обещал. - А ты хотел пристрелить нас, – парирую. – Мой наркотик меня не убьёт. - Я не думал, что ты согласишься, – помолчав, добавляет: – Летроин не убивает сразу, но если бы ты принял ещё дозу, то сегодня уже был бы мёртв. Больше доз – меньше времени. Ты хотел жить. - Откуда ты знаешь о Летроине? Лично я не знал ничего, даже названия, кроме того, что рассказал мне профессор. - Я фармацевт. При работе с лунной пылью это необходимая часть образования. Перед принятием ты вынимал ампулы – на некоторых выгравированы характерные знаки. Так… те слова о Лейде тоже ложь «во благо». Ничего главный ему не говорил – Мел наверняка заметил всё с самого начала и легко заменил ампулы: цвет жидкости одинаковый, а в гравировках я совершенно не разбираюсь – я их даже не замечал. Дурак я. Самый настоящий дурак. Один вопрос, чего хочется больше: жить или наркотика – дозы спокойствия. И почему так несправедливо вышло, что нельзя совместить одно и другое? Умом я понимаю, Мел прав, но что-то внутри дико протестует. Остаётся набраться мужества. Набраться и попытаться сделать адекватный выбор. Справившись с собой, поднимаюсь с кровати. Вколоть наркотик я всегда успею, а пока неплохо бы осмотреться. Замечаю едва слышный выдох Мела. В одном из шкафчиков нахожу полноценный завтрак и маленький звуко- и видеозаписывающий аппарат «Дио». Он специально сделан так, чтобы не разрушиться от холода. Не представляю, сколько ресурсов и человеко-часов вложено в его разработку. Неплохо бы использовать Дио, если нам его так любезно предоставили. И начать запись прямо сейчас – чтобы выговориться и сказать вслух хотя бы то, что не жалко сказать при Меле – но о чём с ним не поговоришь. О чём с ним вообще можно говорить – просто так, не продумывая каждое слово, не объясняя «Почему?» и «Зачем?», не выискивая подтекст, глубинный смысл, формулы, теоремы, недофантазии и прочее в его словах? Нажимаю кнопку, отвечающую за звук, решая не использовать видео, и облокачиваюсь на шкаф. - Я, Щеглов Илья Александрович, не знаю, с чего начать, – ловлю отчасти удивлённый взгляд Мела и говорю то ли ему, то ли для Дио: – Вернее, знаю, но не думаю, что эта информация пригодится исследователям. Впрочем, это не мне решать, сейчас мне хочется всего лишь кратко – на большее я пока не способен – высказать своё мнение о ситуации. Первый день нашего пребывания в бункере. Состояние бункера стабильное, энергии хватит на шесть дней одиннадцать часов. Потом холод доберётся до энергетических блоков и, соответственно, до нас. Всё же это немного пугает. Мне на ум пришло ироничное сравнение с кукушкой – не помню, где вычитал информацию, но суть заключалась в количестве «ку-ку» на заданный вопрос «Сколько мне лет осталось жить». Вид птиц давно вымер, однако наша кукушка невозмутимо горела на экране плазмы. Этого я, конечно, говорить не стал. Глубоко задумавшись, приостановил запись и резко поднял голову. - Скажи, Мел, почему ты стал добровольцем? Неожиданно мне стал очень важен ответ. Мел молчал долго. Казалось, в какой-то момент он совсем не собирался отвечать, однако передумал. - Ты нравился мне. С самого начала. - А Каролина? – недоуменно переспрашиваю. - Мы друзья, – мотает головой. – Брак в наше время очень удобен – особенно такой брак. Считается, что замужние люди надёжнее, а уровень их психопаспорта стабильнее. - Чушь… – пытаюсь возразить, однако Мел жестом просит замолчать. - Послушай меня сейчас, не перебивая. Ты не понимаешь и уже не успеешь понять, что такое – смотреть, но не иметь возможности дотронуться, слушать, не иметь возможности сказать. Я долго так жил, а потом подумал: хватит. Это случилось как раз тогда, когда я понял, что с резервацией что-то случится. А потом ты вызвался добровольцем. Мел говорил серьёзно, но эта серьёзность на фоне всей помятости, заспанности, халатов, одеял, подушек выглядела игрушечной. Только… откровенность всё равно пробирала до костей. Честно, я вообще стоял поражённый: на моей памяти Мел впервые говорил так открыто. И я внятно осознавал, что больше никогда не услышу от него таких слов – причём вовсе не потому, что нам осталось жить всего… Он тем временем продолжал: - И ты не узнаешь, как это – буквально сгорать от желания, не соображая, причина – банальная похоть или нечто другое. Не узнаешь, как это – мучительно понимать, что в случае признания тебя не поймут, а возможно, того хуже – высмеют, даже не попытавшись вникнуть, не попытавшись попробовать. Твои эмоции всегда написаны на твоём лице, может, ты и не замечал этого. И я столько дней метался по холодильнику, что от безысходности решил покончить с собой, избавив от бремени и тебя… Хочешь, я сейчас скажу, о чём ты думаешь? Ты веришь мне и одновременно не веришь. Ты как всегда меня не понимаешь. Он говорил не страстно, не пламенно – без особенной интонации, достаточно прохладно, преподаватель на лекции так произносит слова. Я… не то, чтобы не верил ему – мне всего лишь нужно время, чтобы поверить и понять. Время, которого у нас нет. Но кое-что кое-как я соображаю: - Извини меня, Мел. Он смотрит на меня удушающе-пронзительно, и я силюсь не отвести взгляд. Я по-прежнему хозяин своего слова. Он коротко кивает. Затем откидывается назад, на подушки. А мне почему-то пока не хочется принимать дозу. И я всё так же хочу жить. Наверное, ещё больше из-за этих его слов. Не думал, что всё получится так… по-человечески, что ли. Думал: мы поступили как герои, значит, умереть должны как герои – до последнего борясь с роком. А вышло… хотя, возможно, это лучший выход из всех возможных. Сейчас я скажу кое-что вслух, а кто из нас свалял дурака, мы решим как-нибудь потом. - Мел, если нам хватит тех огрызков часов… научи меня. Научи меня тебя понимать. Да, я помню: из двух зол – меньшее. В ответ – тишина. Жду минуту-другую, подхожу ближе и слышу размеренное дыхание – он заснул, и я даже знаю, почему: всё это время кто-то должен был охранять мой беспокойный сон. Сажусь на постель, облокачиваясь на изголовье, и прикрываю веки. Сколько глупостей я натворил за последнее время – самому стыдно. Я выставлял себя злым, неадекватным, зависимым, завистливым – в какой-то мере я завидовал Мелу в его выдержке, способности принимать окончательные решения – отчаянным, глупым, уродливым. Я выставлял себя жалким и жадным трусом – я боялся умереть и в то же время в глубине грязной душонки желал этого – желал успокоиться, перестать жить ожиданием. Я твердил себе: «Я не боюсь! Я же герой! Смертник. Я мертвец», позорно отступая… …едва почтённая дама с косой делала неспешный, величественный шаг вперёд. …едва Мел пытался шагнуть ко мне на встречу. Я оправдывал себя, жалел себя, истерил. А Мел отмалчивался, раз за разом пытаясь спасти меня от самого себя. Возможно, в чём-то я был прав, но… Настоящие герои не появляются просто так. Они становятся таковыми по необходимости – потому, что больше некому. Сегодня бренный обыватель, завтра – герой. Настоящие герои всегда невольники, и почти всегда – смертники, если они, конечно, не герои книг. А я не хочу быть героем, Мел. Я хочу хотя бы на пару секунд запутаться пальцами в твоих волосах и услышать честное, искреннее: «Всё будет хорошо». Жалкое желание, не правда ли? Но знаешь, я ведь всегда считал себя слабаком и неудачником.