Сети

— Я правильно сейчас понял, — уточнил Игорь, — ты переписывался с Серегой, чтобы создать видимость общения? Серьезно? — Ну да. На войне все средства хороши. — И с кем же ты воюешь? — С его нежеланием признать меня. Хочет он, не хочет — без разницы, мне надо с ним поговорить. Я по щелчку не исчезну. И даже если он продолжит делать вид, что меня не слышит, тоже не исчезну. У нас одно тело на двоих, так что пусть смирится. Нам придется как-то его делить. Все это Птица говорил, пока Игорь в десятый раз листал переписку одного фейкового аккаунта с другим. Листал и думал, что ему в жизни не пришла бы идея болтать с самим собой. Хотя, это было не совсем "с собой", если уж разбираться. Все равно. Игорь даже не пытался представить, каково это, когда в твоей голове живет кто-то помимо тебя, и этот кто-то не подозревает, что ты существуешь. Или прикидывается, если верить Птице. Кошмарище. — И как вы общаться начали? Как ты ему объяснил, кто ты такой вообще? — Паблик, под который ты копаешь. Сказал, что там его нашел, решил написать, пообщаться. Частично Сережа мне отвечал, частично, — Птица фыркнул, — я сам себе, чтобы диалог оживленным казался. Думал, войду в доверие, потом подтолкну его, куда надо, направлю статейки всякие чекнуть, но Сережа на контакт со скрипом идет. И раньше так было, сейчас и подавно. Не вышло. Так что без тебя не получится. — Ну хорошо, — кивнул Игорь. — Допустим, без меня получится. А если и со мной тоже не получится? Вот расскажу я Сереже о тебе, а он возьмет и не поверит. Или поверит, решит, что так дело не пойдет, и сам себя в психушку заколотит. Добровольно. Придется тебе сидеть и молчать, когда он у руля, а когда у руля будешь ты — притворяться, что ты и есть Сережа. Допустим даже, что врачи до правды не докопаются, в любом случае, выйти оттуда будет сложно. Не из-за них, из-за Сережи, он-то будет понимать, что не выздоравливает. И что тогда? Птица поморщился и принялся постукивать пальцами по бочку большой прозрачной чашки. Думал. Взвешивал. Игорь наблюдал за этими монотонными движениями и тоже думал. Чем дольше они разговаривали, тем больше вечер походил на игру "найди десять отличий". Например, Игорь успел выяснить, что Птица, в отличие от соседа, терпеть не может кофе и пьет только чай. Что завел себе личную кружку — подумаешь, рот один, все равно, а также не любит спать и вообще жить в темноте, поэтому вечерами повсюду включает свет. И это не считая поведения, манеры держаться и даже громкости голоса. Если бы Игорь не знал, что тело у Птицы и Сереги одно, решил бы, что это очень похожие внешне близнецы, настолько они были разными. Зато сомневались очень похоже, Птица брови сдвинул, пока думал, — один в один Разумовский. — И ничего тогда, — ответил он наконец. — Если бы Сережа был готов уехать в больничку, то не стал бы скрывать что-то от своего врача. Твое дело просто убедить его услышать меня. Все. Не нужно додумывать за него, ладно? “Не додумывать” оказалось сложно, Игорь слишком привык все ходы просчитывать наперед и не полагаться на русский авось. Он согласился остаться на ночь и, когда Птица уже ушел спать, все сидел и думал, думал, пытаясь подобрать слова для предстоящего разговора. Время шло, час сменялся часом. Игорь в какой-то момент не удержался, сходил и осторожно заглянул в спальню. Серега — Птица? Общее тело? — просыпаться явно не собирался. Оно, может, было и к лучшему. Игорь думал, что рой мыслей в голове до утра заснуть не даст, но вырубился, стоило только лечь. Это тоже было к лучшему, потому что по пробуждении никакого беспокойства у него не осталось. Поднимаясь и одеваясь, Игорь просто решил, что разговор главное начать, а там по ходу дела разберутся. Разумовского он нашел на кухне. Тот стоял у кофемашины и заталкивал в нее капсулу с таким лицом, будто это она ему всю жизнь сломала. Руки у него дрожали, поэтому борьба затягивалась. На Игоря глянул мельком, когда тот вошел, и тут же отвернулся, сказал вместо приветствия: — Я ничего не помню. Только как тебе позвонил. Потом — пусто. Полчаса как проснулся. Почти двенадцать часов потерял. Я даже снов не помню, если они были. Пора в психушку сдаваться, только к врачу заново запишусь. — Ты бы не спешил. В психушку-то всегда успеется, — ляпнул Игорь и прикусил язык — Разумовский хмуро глянул на него. — В смысле, это же не единственный выход, лечиться и амбулаторно можно. Я вообще об этом с тобой поговорить и хотел. — О том, чтобы лечиться амбулаторно? Мы это с тобой вчера обсуждали? — Нет. Не совсем. Мы обсуждали провалы твои. Только не совсем с тобой. Серег, оставь машинку. Можешь сесть? — Могу, — ответил Разумовский, падая на стул. — Что значит, не совсем со мной? С кем тогда? — Как бы это сказать… — пробормотал Игорь себе под нос и сказал громче: — Я переписку видел. По поводу врача и вообще. Разумовский сдвинул брови, припоминая. — Ты о чем? А… С подписчиком того паблика? Значит, показал тебе все-таки… Я с ним как раз переписывался перед тем, как запись отменил. Он меня убеждал не ходить к моему врачу, и я его почему-то послушался. — Ты не послушался. И запись не отменял. Серег, слушай. Я не знаю, как сообщать такие вещи, поэтому скажу прямо. Ты ничего не забывал. Ты не помнишь некоторые моменты, потому что тебя в них и нет, их проживает твоя другая личность. Звучит бредово, но уж как есть. Разумовский вскинул бровь и улыбнулся. — Это шутка такая? — А я когда-нибудь так с тобой шутил? Серег, я сам сначала не поверил. Читал в последние дни всякие статьи, искал что-то похожее на твои провалы. Физическое все сразу отмел, ты же говорил, что в этом плане все в порядке. Осталась только это. — Раздвоение личности? Серьезно? — Я же говорю, сам не поверил. Думал, что бред из интернета, не может такого быть. Но вчера, когда ты позвонил, я сразу приехал, а ты меня встретил и вел себя странно, хотел выставить. Не ты. Я разговаривал с ним, долго, и это точно был не ты. Улыбка с лица Разумовского сама собой стекла. — И… И о чем ты с ним… — Голос у него сел. Он кашлянул, с трудом сглотнул. — О тебе в основном. Он сказал, что ты его слышишь, даже видишь, но притворяешься, что нет. Значит, не соврал, Игорь сразу понял — у Разумовского кровь от лица в секунду отлила. Значит, так все и было. И видел, и слышал, но признавать этого действительно не хотел. — Что ему от меня надо? — Чтобы ты с ним поговорил. Разумовский засмеялся. Игорю от этого смеха стало не по себе. — Поговорил? Сам с собой поговорил? Вот теперь точно пора сдаваться в психушку! Опять двадцать пять, да что ж такое. — Серег, чего ты пристал к этим психушкам? Ты дееспособный, на людей не кидаешься, вреда никому не причиняешь. Что ты там забыл? — Олег тоже сначала никому вреда не причинял, а потом сошел с ума и начал. Согласился бы лечиться сразу — и не было бы всего этого. — Ты не Олег. — Да. Я, выходит, еще хуже. Он хотя бы помнил, что делает, а я нет. Тебе самому не страшно рядом со мной находиться? Я не знаю, чего от себя ждать, а ты тем более не можешь. — Так про каждого можно сказать. И про тебя, и про меня, про кого угодно. Чужая душа потемки и все такое. Не о том речь. — Да, речь о том, что я сошел с ума и не заметил. И даже к психиатру попасть не могу, потому что кто-то в моей голове решает и живет за меня! Это не сумасшествие, по-твоему? Игорь понятия не имел, что на это ответить. Было ли это нормой? Однозначно нет. Он вообще представить себе не мог, что столкнется с подобным, в реальности увидит, а не по телеку. Был ли Разумовский при этом сумасшедшим? Игорь бы так не сказал. Ничего деструктивного в его поведении и близко не наблюдалось. Да и Птица тоже показался вполне вменяемым. Вероятно, не только Игорю, иначе Разумовскому уже начали бы задавать вопросы хотя бы его сотрудники. — По-моему, проблемы надо решать по мере поступления. Если прямо сейчас ты не опасен ни для себя, ни для других, то и не надо придумывать, как плохо все в итоге закончится. Поговори с Птицей для начала, а потом будешь решать, что делать. — С Птицей?.. — Он себя так называет. — Почему? — Понятия не имею, Серег. Он ничем особо не делился. Спроси, может, тебе расскажет. И про врача тоже спроси. Он сказал, что ему конкретно твой не нравится, а не вообще в целом. Попробуешь? Разумовский ничего не ответил. Только поморщился и после короткого раздумья кивнул. Без особого энтузиазма.

***

Проторчать у входной двери пришлось минут десять, прежде чем ее открыла молодая женщина с кое-как подобранными растрепанными волосами. Заляпанный кашей халат, глубокие, почти черные круги под глазами, посеревшее лицо — она даже с виду выглядела смертельно уставшей. Откуда-то из глубины квартиры доносился отчаянный детский плач. Двухголосый, на разные лады. — Дети приболели, капризничают, — неловко и натянуто улыбнулась женщина. Тон у нее был извиняющийся. — Я Ирина, мама Анечки. Вы разувайтесь, проходите. Я сейчас… Когда она развернулась и почти бегом скрылась из виду, Игорь шепнул, наклонившись к Диме, который уже снимал кроссовки: — Ты ж говорил, у них один мелкий. Тот пожал плечами. — Она сказала, что в декрете. Близняшки не каждый день рождаются, я и не уточнял. — Проходите на кухню! — крикнула Ирина. — По коридору направо. На кухне за обеденным столом в одинаковых стульчиках для кормления сидели два таких же одинаковых малыша, перемазанных кашей. Они извивались, пытались выпутаться из удерживающих их ремней и уже не вопили, как сирены, но продолжали хныкать, пока мать пыталась оттереть их детскими влажными салфетками. В раковине лежала грязная пластиковая посуда, разрисованная жирафами вырвиглазного голубого цвета. — Приболели, — повторила Ирина, — сначала я простудилась, теперь вот они, только я на поправку пошла. Дети, вы же понимаете… Вы присаживайтесь. Игорь не понимал и понимать не планировал, поскольку детей заводить не собирался. Он еще и десяти минут в этом балагане не провел, а уже хотел свалить куда подальше, потому что виски начинали неприятно ныть. Дима, судя по лицу, его чувства всецело разделял. Ирина тем временем сняла со стульчиков сначала одного, а потом второго ребенка, и те, наконец сменив гнев на милость и умолкнув, деловито и целенаправленно принялись ползать по кухне, то и дело цепляясь за окружающие предметы и пытаясь встать на кривые дрожащие ножки. Ирина глянула в сторону раковины, потом махнула рукой и заняла свободный стул, тяжело облокотилась на столешницу. Рядом с ней стояла полная кружка кофе, подернутого тонкой пленочкой. Уже давно остыл, судя по всему. — С утра налила — до сих пор выпить не могу, — пояснила Ирина, проследив за взглядом Игоря. — Дети не дают. А вы же об Анечке поговорить хотели? — Верно, — ответил Игорь. Ирина всплеснула руками. — Так и знала! Это все какие-нибудь группы смерти, да? Я передачу на ютюбе смотрела. Как их… Синий кит. Это кто-то специально наших детей на такой ужас науськивает, поэтому полиция этим занялась? Я пост во "Вместе" видела, значит, все правда! Игорь мысленно похвалил себя за то, что удержался от закатывания глаз, и сделал мысленную пометку позвонить автору поста и попросить снести все лишнее. Толку от него все равно не было, а паблик и так уже отгородился, не хватало админсостав распугать раньше времени. — Тайна следствия, — отрезал он. — Пока ничего разглашать не можем. Вы лучше про дочь расскажите. Чем увлекается, что в свободное время делает, как к переменам в семье отнеслась. Ирина поднялась, прикрыла дверь, чтобы дети не уползли дальше кухни, и, вернувшись, заговорила: — Как вам сказать. Анечка раньше была очень хорошей девочкой, нам с мужем все друзья завидовали. В музыкальную школу ходила, на скрипку и вокал. В хоре пела. У нее голосок такой чудесный, нет бы братьям петь, а она… Училась на пятерки одни, четверки редко. На олимпиады учителя отправляли, от музыкалки — по конкурсам, и одна, и с хором. Добрая, ласковая. Золотой ребенок, подарочный. Всю беременность обо мне заботилась. Мамочка, не поднимай тяжести, мамочка, не нагибайся. И уберется, и в магазин сбегает. Вещички для малышей вместе выбирать ходили. На УЗИ со мной была. — Ирина расплылась в улыбке, а Игорь вдруг понял, что ни о хобби, ни об интересах Анечки ни слова они с Димой не услышат. — У меня здоровье слабое, поэтому она везде со мной, переживала. И как мы из роддома вернулись с маленькими, первые месяцы тоже все хорошо было. Конечно, не высыпались все, сыновья плакали ночью, но ничего, справлялись. А потом ее как подменили. Успеваемость скатилась, на городскую олимпиаду не пришла — мы даже не знали, пока нам классная не позвонила! В музыкальной школе месяц не появлялась, врала, что заболела! На уроках спать начала! Мы с мужем думали, что это из-за малышей, а потом ночью ее застукали как-то — сидит, уже под утро, в телефон свой уткнулась. Муж разозлился, отобрал на неделю. С кнопочным в школу ходила. Поссорились сильно, она нам наговорила всякого. Кричала, что мы ее больше не любим. Мы тоже, конечно… — Ирина глубоко вздохнула, сделала глоток холодного кофе и, поморщившись, отодвинула его от себя. — Потом помирились. Она прощения попросила, муж телефон вернул. Больше ночью не сидела. Нам даже показалось, что все наладилось. Сами с ней стали помягче, все таки подростковый возраст, школа, дома дети маленькие покоя не дают. А тут недавно новый скандал. Мальчики растут, им скоро свой уголок понадобится. Мы же к Анечке их не поселим. Она взрослая уже, тем более девочка. Мы посовещались и решили нашу квартиру продать, за нее хорошую цену предлагают. Присмотрели другую, в Новом Девяткино. Там трешка, квадратура больше. Школа и садик рядом, Анечка сможет братьев отводить или забирать, когда я работать начну. И мама моя в двух шагах живет. Мы думали, Аня обрадуется, она давно в комнату диванчик хотела, чтобы подружек на ночь приглашать, только места не было. А в нее как демон вселился. Кричала опять, что мы ее не любим, не считаемся с ней. Что у нее тут и школа, и друзья все, а мы ей жизнь ломаем. Что братьев ненавидит и лучше бы у меня выкидыш случился! Муж впервые чуть руку на нее не поднял, еле удержала. Проплакали потом всю ночь, и она, и я, и маленькие тоже, конечно. Кошмар. А утром завтракать приходит и заявляет, что не поедет с нами. Что к бабушке переезжает, написала ей уже, и та не против. — Она же тоже в Новом Девяткино, — подал голос Дима. — Ой, нет, это другая бабушка. Со стороны мужа. Она на соседней улице живет. Анечка ее больше любит. Понятно, та же ей все разрешает, это с моей мамой не забалуешь. Мы запретили, конечно. Сказали, что все, тема закрыта, никакой бабушки. Переезжаем и точка. Анечка дверью хлопнула, закрылась у себя. А потом… — Ирина закрыла лицо руками. В принципе, дальше можно было не продолжать, что за "потом" случилось, Игорь и так понял. Дима, судя по сведенным бровям, тоже. Ирина вытерла повлажневшие глаза и тихо, так, что Игорь едва разбирал слова, продолжила: — Муж только из подъезда выйти успел, и она выпала. Третий этаж, а он так кричал, что я каждое слово слышала. Потом скорая. Я детей соседке оставила, с ними поехала. Обошлось все чудом каким-то. У нас под окнами кусты и снег еще не сошел, упала туда. Исцарапалась о ветки, руку вывихнула и синяков нахватала. Даже сотрясения не было. Сначала в больнице лежала, потом оттуда в психиатрическое отделение перевезли. Сказали, так положено. Месяц почти лежит… Соседи шепчутся за спиной. Разве что пальцем не показывают. Быстрее бы уехать… — А когда Аню выписывают? — спросил Игорь. — Мы бы хотели с ней пообщаться. Вы не против? — Не против, если она сама захочет. Ее лечащий врач запретил на нее давить. Говорит, ей покой нужен. Мы… Ее прервал один из малышей: встав на ножки, он запнулся и, с грохотом свалившись на пол, зашелся плачем. Тут же захныкал второй. Ирина бросилась их утешать. Сквозь этот рев Игорь едва разобрал ее слова: — В понедельник забирать поедем, после обеда. Я вам позвоню, если она согласится. На том и распрощалась. Уже на улице, по дороге к метро, Дима сказал: — На месте Анечки я бы тоже в окно вышел. Игорю сложно было с ним не согласиться.