Графиня Малфой

Оранжевый диск солнца почти закатился за горизонт, когда к высоким каменным стенам, окружающим имение Малфоев, подъехала карета. Поллукс Малфой, нахмурившись, подошел и дождался, пока слуги откроют дверку. Земли коснулась изящная ножка графини Поттер, затем она сама предстала перед Поллуксом. Вопреки привычной легкой улыбке, которой она одаривала окружающих, сейчас на лице Лауры Поттер было необыкновенно серьезное выражение. — Не ожидал увидеть тебя так скоро. — Здравствуй, Поллукс, — вздохнула Лили Эванс. — Мы с Аароном поверить не можем в то, что Изабеллы… — ее голос дрогнул. Поллукс, отвернувшись, бросил: — Как же тебе удалось убедить его отпустить тебя? И зачем ты вообще приехала? Лили помедлила, буравя Поллукса тяжелым взглядом, а затем ответила: — Я чувствую себя обязанной поддержать Люкориса, мать которого обрек на смерть собственный отец. Который даже не успел оправиться после потери сестры. Поллукс заскрежетал зубами и процедил: — Поддержи, а затем покинь мое поместье. Я разрешаю остаться только по старой памяти. Я не хочу больше видеть Поттеров в Малфой-мэноре, — отчеканил он, а затем развернулся и, тяжело хромая, первым направился к замку. Лаура заметила в его руке трость с набалдашником в виде серебряной головы змеи с изумрудными глазами и тотчас вспомнила, как в ее времени отец Люциуса опирался на такую же трость. Она проводила его непонятным взглядом, в котором смешались сочувствие и жалость, обида и горечь, привязанность и ненависть. *** — Когда это произошло? — Прошлой ночью, леди Элейна, — Маргарет, опустив голову, стояла перед Элейной. Леди Нортон стояла на возвышении, за окном за ее спиной сияла глубокая синева ночного неба. — Из-за… к-казни мы не могли сразу сообщить. — Опоздали, — почти неслышно произнесла Элейна. Маргарет предпочла не переспрашивать, лишь боязливо смотрела на леди Нортон, которая теперь, после помолвки, почти стала хозяйкой имения. — Лаура Поттер уже прибыла в поместье? — Да, леди Элейна, мне только что сообщили. — Хорошо, — со вздохом кивнула Элейна и спустилась по небольшой, но широкой лестнице. Когда она поравнялась с Маргарет, та низко поклонилась и спросила: — Леди Нортон, теперь, когда Кэтрин… — Маргарет нервно сцепила ладони, — когда Кэтрин больше нет… вы должны выбрать новую главную фрейлину из свиты графини. Элейна скользнула взглядом по лицу Маргарет. Та судорожно вздохнула. Леди Нортон сумела выдавить улыбку и коснулась ее плеча. Маргарет несмело подняла взгляд. — Как тебя зовут? — Маргарет, леди Элейна. — Ты будешь служить мне верой и правдой, верно, Маргарет? — Конечно, леди Элейна. Элейна еще раз вздохнула и несколько раз кивнула. — Тогда ты будешь главной фрейлиной. Работай старательно. — Конечно, — Маргарет снова низко поклонилась и не выпрямлялась, пока Элейна не покинула неслышно комнату. *** — «…ибо так в городе вновь воцарится мир и благополучие», — торжественно провозгласил Дик Браун, свертывая длинный пергамент и подобострастно склоняя голову перед Поллуксом. Он все еще не верил, что остался в живых после восстания и его подавления. С момента, когда ему сообщили о начале бунта, он бесконечно тонул в собственном страхе, отчаянно боясь, что вот-вот его убьют: либо крестьяне, либо сам Поллукс. Но, благодаря своему чудесному везению, он снова сумел продержаться на плаву, он выжил. И после их сомнительной победы Дик с удвоенной энергией взялся за восстановление замка, приведение в надлежащий вид городских площадей, новой защитой в тюрьме и, конечно, делал все, что от него зависело в изменении законов и порядков, в надежде добиться от графа Поллукса удовлетворенного кивка. Однако сам граф, казалось, совершенно не вникал в действия своего советника и, даже если бы тот решил пропеть перед ним традиционную песнь рода Малфоев, не обратил бы на это ни малейшего внимания. Поллукс за последние дни словно уменьшился вдвое и сейчас, сидя в своем кресле, практически утопал в нем. Через некоторое время он все же понял, что к нему обратились, и устремил на Брауна рассеянный взгляд. — Все, как вы велели, — пролепетал Дик, дрожащими руками опуская пергамент на стол и легонько подталкивая его ближе к графу. Поллукс раскрыл пергамент, еще раз прочел содержимое и удовлетворенно кивнул. Однако Брауну, который так ждал этого жеста, отчего-то стало не по себе. Губы Поллукса вдруг дернулись в едкой усмешке. Он не повторит своих ошибок. Маглы и их грязные семьи больше никогда не навредят его близким. Уж он-то этого не допустит. Каждого из этих мерзких людишек, кто посмеет приблизиться или заговорить с волшебником из чистокровной семьи, ждет неминуемая казнь. — Пусть приказ зачитают на площади и прикрепят к столбам с информацией. И еще. Этого не случилось бы, если бы Эвелин осталась в замке… — голос Поллукса дрогнул, когда он произнес имя дочери, но Браун тактично промолчал, пристально вглядываясь в лицо графа и догадываясь, к чему тот ведет. — Каждый из семьи Малфоев, кто будет по собственной воле, без особых обстоятельств и надобностей общаться с маглами и грязнокровками, будет объявлен предателем крови. По лицу Брауна пробежала тень, он нахмурился, отчего на переносице образовалась складка: — Вы имеете в виду… — Да, Браун, — мстительно щуря глаза, подтвердил Поллукс, — они будут выжжены с семейного древа. Незамедлительно и необратимо. — Как скажете, граф, — сдержанно кивнул Браун. — Что-нибудь еще? Поллукс мрачно на него посмотрел: — Летописцы уже приступили к записям об Изабелле в Семейную книгу? — Они занимаются сбором информации, — дрожащим голосом ответил Браун. — Я сейчас же велю им поторопиться. — Запрещаю, — прошипел Поллукс, безумно глядя в пространство перед собой. — Уничтожить всю информацию о ней. Ее имя должно предаться забвению. В этот миг по кабинету вдруг пронесся легкий ветерок, развеяв тонкие занавеси, невесомо подняв со стола пергаменты. — Граф, это же очень серьезно… — осмелился сказать Дик. — Киан Малфой, создавший Кодекс и Семейную книгу, велел вписывать в него историю каждого Малфоя… Потомки не будут знать мать, родившую Люкориса, а если он добьется… — Молчать! — еле слышно произнес Поллукс, в его голосе звенела тихая обжигающая ярость, и от этого шепота Брауна пробил озноб. — Я приказываю — ты выполняешь. — Простите, граф… Вы… не хотите никаких воспоминаний? Поллукс вдруг улыбнулся, и Дик судорожно сжал вспотевшие от напряжения ладони. — Нет, Браун. Пожалуй, кое-что я оставлю. Портрет. — П-портрет? — Да… он уже появился в поместье? — Да, как и всегда после смерти члена семьи. В музыкальной гостиной. — В музыкальной гостиной, — гулко повторил Поллукс. На несколько минут воцарилась тишина, а затем Поллукс заявил: — Принеси ее портрет и повесь, — он медленно оглядел кабинет, и вдруг уголки его губ дрогнули, словно ему пришла на ум несомненно гениальная идея, — на стене позади двери. Используй заклинание вечного приклеивания. Дик снова нахмурился: — Граф, но если дверь будет открыта… это так унизительно, если… — Скажи-ка, Браун, — вкрадчивым голосом поинтересовался Поллукс, — неужели ты думаешь, что я не смогу найти нового советника? Который будет беспрекословно выполнять мои поручения, не навязывая собственного совершенно ненужного и пустого мнения? Браун сам не заметил, как ладони его сжались в кулаки, а губы задрожали. Ему тотчас пришла на ум гадкая, но невероятно приятная мысль. — Простите, граф, — выдавил он, задыхаясь. — Это все поручения? — Есть еще кое-что, — по губам Поллукса пробежала тень улыбки, — Пусть начнут приготовления к свадьбе. Думаю, пришло время поженить Люкориса и леди Нортон. — Немедленно займусь этим! — бодро ответил Браун и, еще раз поклонившись, поспешно покинул кабинет. Граф хочет любоваться своей женой вечно? Браун посмотрел на дверь и скривился в ухмылке. Пусть любуется. Вот только он никогда не услышит вновь ее голос. *** Элейна, словно неживая, ступала по мягкому ковру, совсем не ощущая его под ногами. Ей казалось, она парит в каком-то неведомом крае, а затем вернется, и все окажется далеким страшным сном. Она остановилась у окна и задумчиво посмотрела вниз. Слуги и домовики до сих пор заново отстраивали скульптуры, вновь сажали деревья и выращивали кустарники, переделывали дорожки, огибавшие замок — исправляли все то, что было разрушено во время восстания. Они сумели подойти так близко к стенам мэнора… Без палочек, лишь ведомые силой отчаяния. А может, силой любви к своим детям, которых приговорили к смерти. Она не могла понять, чем она, Элейна Нортон, лучше этих несчастных людей, что с детства была наделена палочкой и могла колдовать. Чем она заслужила богатую, не знающую бед и лишений жизнь? — Элейна? Элейна не обернулась, услышав голос Лауры Поттер. Она была рада ее прибытию, но как же отчаянно ей хотелось услышать голос другой, той, что смогла понять и поддержать ее лучше, чем собственная мать. — В чем тебе грозила опасность? — Лили приблизилась к подоконнику, в который Элейна вцепилась и не отпускала, и пристально вгляделась в ее лицо. — Аарон согласился отпустить меня, когда прочел твое послание, сказал, что только я смогу спасти тебя от Поллукса. Позже мы получили известие об Изабелле… Элейна отвернулась, и Лили показалось, что она, наверное, плачет, но затем леди Нортон посмотрела на нее абсолютно сухими глазами. Лили нахмурилась. — Я вас обманула, — ровным голосом произнесла Элейна. Ей показалось, что сказать сейчас правду — значит предать Изабеллу. Ее последним даром Элейне оказалась свобода, ценой ей была ложь, но это — выбор самой графини Малфой. Она скрыла ее преступление, взяла всю вину на себя. Может, если бы Лаура прибыла раньше, она смогла бы переубедить Поллукса. Может быть, даже придала бы храбрости Элейне, и та пошла бы к графу и призналась в том, что совершила. А еще — она бы спасла фрейлину Кэтрин. И Люкорис не бродил бы сейчас, такой опустошенный, по замку, в одночасье потерявший двух родных людей. По ее, Элейны, вине. Элейна наконец отпустила подоконник. — Чтобы вы приехали. Но вы опоздали. — Верно, — Лили вздохнула. — Мне ее будет не хватать. Она поступила правильно, Элейна. Мы должны помнить об этом. «Я. Я поступила правильно. А она за мою правду умерла». — Конечно, — Элейна слабо кивнула. — Я пойду, простите. И она развернулась и побрела в свою спальню. Лили проводила ее долгим задумчивым взглядом. — Лаура? Из-за угла показался Артукус. Всегда ясные и сияющие карие глаза потускнели, словно навеки потеряли свой блеск и жизнь. Лили не знала, как себя вести, что говорить. Они оба любили Изабеллу, и, хотя Лили всегда казалось, что Изабеллу с Артукусом связывает нечто большее, она никогда не задавала вопросов. К Гермионе Лили тоже успела привязаться. Знала ли она тогда, перед отъездом, что больше ее не увидит? Лили ничего не сказала, но Артукус понял и без слов. Он медленно подошел к ней и несколько долгих мгновений вглядывался в ее лицо. — Гермиона освободила тех детей, взяв на себя вину за Элейну, — хриплым голосом сказал Артукус. — Она умерла. В этом была ее жертва. Лили моргнула. — Ты пыталась, всякий раз пыталась что-то сделать для Поттеров, но снова и снова терпела неудачу. Но ведь в отличие от Гермионы, ты всегда знала, для чего это перемещение, что оно даст тебе. Как ты могла согласиться? И… как ты могла не понять? — Артукус почти шептал. Его взгляд метался по лицу Лили, он быстрым движением облизнул пересохшие губы. — А если… — голос Лили задрожал, — а если я не хочу умирать? Не хочу умирать сейчас, когда..? — она не договорила, прикрывая глаза и стараясь успокоить рваное дыхание. — Когда что? — спросил Артукус, но в тот же миг замер, светлая энергия окутала его, даря знание, и он медленно опустил взгляд на живот Лили. Лили через силу улыбнулась, смаргивая выступившие на глазах слезы. — Ты… — он не договорил. — Разве убийство нерожденного наследника Поттеров будет жертвой роду? — горько спросила Лили. — Скорее, страшным преступлением и предательством. Если бы не сон Изабеллы, я бы потеряла всякую надежду, но… — Лили повернулась к окну, — она ведь видела моего сына. А значит, я вернусь, — на ее лице появилась слабая улыбка, и она бережно опустила ладонь на живот. — Тот мальчик, Гарри, он не будет моим первенцем. Жизнь — презабавная штука, ты не находишь? Артукус не находил. Он считал, что жизнь зачастую страшно несправедлива. Судьба рушит целое поколение в угоду последующим. Ради призрачной магии. Стоит ли магия подобной цены? Артукус был убежден, что нет. Но знал, что люди не изменятся. И через много поколений история повторится вновь. Круг всегда будет замыкаться. Никто не прервет цикл. *** Поллукс невидящим взглядом смотрел на захлопнувшуюся после ухода Брауна дверь. Затем медленно перевел взгляд правее, на портрет, принесенный советником, и вздрогнул. Изабелла смотрела на него, яростно метая глазами молнии. В памяти невольно всплыли ее последние слова. Именно перед этими дверьми он сжимал ее в объятиях. Стоя именно на этом ковре, она произнесла страшное признание. Зачем она обняла его в ответ? Неужели это была ее последняя насмешка? Поллукс даже после смерти своей прекрасной жены не мог понять, что испытывал к ней. Он до сих пор помнил тот день, когда отец вернулся в поместье, ведя за собой юную девушку. Она была удивительно красива, как яркий цветок, но жуткий ужас накрыл Поллукса с головой. Захотелось кричать, чтобы она бежала, ему казалось, что отец сейчас повернется и раздавит этот цветок, наступит со злобной усмешкой, и от нее ничего не останется. Но страшное мгновение пролетело, девушка отпустила руку отца, шагнула к нему и присела в реверансе. Она первая из всех ранее знакомых ему девушек не опустила взгляд при этом, а наоборот пронзительно посмотрела прямо на него исподлобья своими невозможными глазами, отчего Поллукс ощутил, как сердце застучало где-то в висках, во рту пересохло, а ладони заледенели. Изабелла. Поллукс почти застонал, опуская локти на стол и впиваясь холодными пальцами в волосы. Затем, не ощущая веса своего тела, медленно поднялся и, обогнув стол, стал шаг за шагом приближаться к портрету. Изабелла неотрывно следила за ним. Он остановился, подойдя почти впритык к полотну. Он был уверен, что принял верное решение. Она не могла жить после того, что совершила. Отпустить тех подонков — почти то же, что и убить Эвелин собственными руками. Но почему же так горько и тошно на душе, словно он совершил самую страшную, роковую ошибку? — Что же ты молчишь? — спросил он и сам поразился тому, каким хриплым и чужим был его голос. Изабелла ничего не ответила и отвернулась. — Что, считаешь меня недостойным своего внимания? Почему ты выпустила их?! — взревел он, вмиг сокращая расстояние до портрета и касаясь его холодными ладонями. Изабелла удивленно на него посмотрела, словно не понимала, о чем он говорит, словно не она разрушила его хрупкую, ломкую жизнь, которую он всеми силами старался сделать нормальной. Поллукс гулко рассмеялся, вглядываясь в яркие черты лица. Иногда он ненавидел ее, кричал, оскорблял, отталкивал, а затем брал жестко, неистово, оставляя на коже синяки и ссадины. Порой обожал до умопомрачения, до черных точек перед глазами. Бывали минуты сладкой щемящей нежности и раскаяния, он мог часами гладить и покрывать жаркими поцелуями ее нежную, словно бархат, кожу, расчесывать длинные волосы, прижиматься губами к белой шее… Она видела его внушающим ужас слугам, смеющимся в компании друзей, видела его слезы и слабости. Она знала, читала все его помыслы, желания и страхи. Вся его жизнь, натура были для нее открытой книгой. А вот он не знал ее совершенно. Она умерла, оставаясь для него далекой загадкой, тайной, которую он уже никогда не раскроет. Это убивало его, заставляло скрежетать зубами, просыпаться по ночам в холодном поту, срываться на окружающих и медленно погибать от собственной беспомощности. И в этот миг, неотрывно смотря в жгуче-синие глаза своей уже мертвой жены, граф явственно ощутил, что она не заговорит с ним, не доставит ему такого наслаждения. Поллукс вдруг вздрогнул и отшатнулся: Изабелла испарилась, оставляя после себя пустое кресло, разрисованное темными красками, и Поллукса, с опустошенной и темной, израненной душой. Неужели он действительно полагал, что сумеет запереть ее в этой раме, что сможет вдоволь насмехаться, скользя деланно-равнодушным взглядом по ее хрупкой фигуре на мрачном полотне? Как посмел он думать, что сможет сам решать, когда смотреть на нее, упиваясь властью, а когда просто игнорировать — для этого достаточно было лишь открыть дверь, закрывая ее от своего взора? Даже в своей смерти она перехитрила его. Снова обыграла, снова показала свое превосходство. Как же он ее ненавидел. Как же он ее любил. И бесконечно, непрерывно, до боли в сердце и страшного отчаяния тосковал без нее. Поллукс прикрыл глаза, не замечая, как по щеке скатилась горячая слезинка, и медленно опустил руки вниз. *** В голубой гостиной было тихо. Игрейна и Ивэн по традиции уехали в свое поместье, чтобы вернуться с дарами в день свадьбы. Люкорис предпочитал ни с кем не видеться и трапезничал один в своей спальне, Поллукс и Элейна еще не прибыли, и поэтому за большим столом в креслах с противоположных сторон сидели только Лили и Артукус. Причем последний не сводил пристального взгляда с белой деревянной двери, расположенной за отделанной лепниной аркой. — Ты все еще надеешься, что откроется дверь и войдет она? — еле слышно спросила Лили. — Я давно перестал ждать, — хрипло ответил Артукус. — Она умерла не в том огне, а намного раньше, только я все никак не хотел это признавать. — Поллукс тоже не хочет признавать, что ошибся. — Это спорный вопрос. Если бы он не приказал убить ее, она бы не вернулась в свое время. Это было чем угодно, но не ошибкой. — Артукус… — Лили встала со своего места и, обойдя стол, отошла к окну. Артукус не стал оборачиваться. — Я поняла, как должна вернуться. Как я умру, — она обернулась и внимательно на него посмотрела. Ей не было видно его лица, лишь по напряженным мышцам спины, закрытой сюртуком плотного покроя, по тому, как он иногда поводил плечами, было видно его напряжение. — Не говори, — вдруг прохрипел он. — Не хочу знать. В этот момент в дверях появилась леди Элейна и непринужденно присела в легком реверансе. — Граф, графиня, — учтиво кивнула она, неспешно подходя к своему месту. — Вы слышали о новом законе графа Поллукса? — усевшись в кресло, неожиданно спросила она, сверкнув глазами. Артукус ничего не ответил, но на его скулах едва заметно заходили желваки. Лили мрачно вздохнула. — Люкорис не очень одобряет решение отца, — как ни в чем не бывало продолжила Элейна. За последние дни они с Люкорисом сумели наладить какое-то подобие общения. Возможно, причина была в том, что каждый новый день приближал их свадьбу, или в гибели Изабеллы, а может, это смерть Кэтрин заставила Люкориса посмотреть правде в глаза и принять то, что совсем скоро они с Элейной станут законными супругами. — Люкорису не стоило говорить подобное, — осторожно заметила Лили, по лицу Элейны на доли секунды пробежала тень, но она быстро сумела взять себя в руки и спрятать эмоции за ставшим привычным безмятежным выражением лица. Лили в этот миг вдруг догадалась, что даже во время того разговора у окна Элейна не позволила ей увидеть себя настоящую. С горечью она осознала, что жертва Изабеллы не только спасла Элейну от гибели, но и неумолимо меняла ее изнутри, делая столь же скрытной, ничем внешне не выражающей свои чувства, какой и должна быть истинная графиня Малфой. Лили нервно заломила ладони. — Ему кажется — и я согласна с ним, — Элейна сверкнула глазами, — что это решение продиктовано только местью. Я думаю, что среди маглов и их детей-волшебников могут обнаружиться сильные личности. Разве мы не делаем хуже, отказывая себе в общении с ними? Лили стояла как оглушенная. Те мысли, которые занимали ее еще в той жизни, сейчас озвучила эта юная девушка. Ей вдруг стало страшно: что, если Поллукс услышит подобные слова и передумает, отменит свадьбу? Им нельзя было терять Элейну. Может быть, именно она сможет что-то изменить? Сейчас ей казалось, что жертва Гермионы была намного серьезнее и глубже. Она не просто спасала брак потомка Малфоев. Она спасала его брак с одним из самых рассудительных и великодушных людей, которых сама Лили встречала в этом времени. Как у Игрейны и Ивэна смог родиться на свет такой удивительный ребенок? Лили вдруг задохнулась от ужаса и страшной догадки: а вдруг и Элейна, как она, как Гермиона, — прибыла в прошлое, чтобы принести свою жертву? Спустя мгновение Лили опомнилась и мысленно отругала себя за подобные мысли. Она слишком давно разучилась верить людям. Нет ничего странного в существовании Элейны в этом времени, наоборот, было бы слишком страшно, не живи сейчас и здесь кто-то, искренне добрый и бескорыстный… От мыслей ее отвлек еле слышный хрип, она растерянно посмотрела на Артукуса и Элейну. Элейна вдруг вскочила из-за стола, в мгновение ока оказываясь рядом с Артукусом; тот поднес дрожащую ладонь ко рту, очевидно, задыхаясь. Лили подбежала к нему, вспоминая все те знания, которыми с ней делилась сначала мадам Помфри, в затем, после окончания Хогвартса, — целители в Мунго, куда она устроилась работать. Она направила палочку на Артукуса и начала шептать заклинание, как вдруг Элейна схватила ее за руку, ладонь Лили от неожиданности расслабилась, и палочка с негромким стуком упала на пол. — Что ты делаешь? — разозлилась Лили, но Элейна слегка покачала головой, не отрывая глаз от Артукуса. Лили с гулко стучащим сердцем проследила за ее взглядом и замерла. Он вдруг перестал хрипеть, а глаза его остекленели, став почти прозрачными. А затем Артукус заговорил, и его голос был совсем не похож на привычный, он почти шипел, а глаза безостановочно вращались, видя что-то, что не было доступно никому другому. — Он появится на свет спустя много веков, родится в первых днях лета… тот, кто воистину сумеет спасти род, кто найдет в себе силы прервать губящий цикл крови… тот, в ком сосредоточатся внутренняя сила и мысли его древней прародительницы… наследник, который сумеет исправить ошибки своих предков лишь ценой своей сути… Артукус судорожно закашлялся, и в этот момент раздался громкий треск. Лили и Элейна испуганно посмотрели на дверь. Поллукс стоял около арки, а в руке его была зажата оторванная ручка от двери, он неверяще, с истинным ужасом в глазах смотрел на Артукуса. — В чем дело, Поллукс? — с легким удивлением спросил Артукус с уже привычной присутствующим интонацией. Лили догадалась, что он не помнил тех слов, которые произнес минутой ранее. Поллукс медленно покачал головой, уронил ручку на пол, а затем, ничего не отвечая, развернулся и покинул гостиную. Поллукс бродил по коридорам, обдумывая пророчество Артукуса — а в том, что это было именно пророчество, сомневаться не приходилось, — и никак не мог понять его значение. Поллукс неожиданно для самого себя остановился перед покоями матери. С каждым днем ей становилось все хуже, а он не мог пересилить себя и прийти к ней. Поллукс нервно сжал ладонью ручку двери, пытаясь найти в себе силы и нажать на нее. Сил не было, как и храбрости. Чего он боялся? Опасался увидеть всегда сильную и саркастичную мать, без сил утопающую в атласных перинах? Или наоборот, страшился увидеть в глазах знакомую насмешку? Он сердито надавил на ручку и быстро, чтобы не успеть передумать, вошел внутрь. Элладора медленно повернула к нему голову и зашлась в сильном кашле. За эту неделю она сильно похудела, уже ничто не могло напомнить крупную женщину, уверенно управляющую всеми вокруг. Когда его властная мать успела стать такой маленькой? — Ты… — она кашляла, но силилась сказать, донести свою мысль. Поллукс смотрел на нее с нестерпимой болью. — Ты, думаешь, что убил ее… — она вдруг издала хриплый смешок, а затем снова начала кашлять. Поллукс похолодел и сделал несколько мучительных шагов к кровати: — О чем вы говорите? — Изабелла… — прохрипела она. — Ты думаешь, что убил ее… — задыхаясь, проговорила она. — И это правда! — гневно воскликнул Поллукс. — Я убил ее! Элладора вдруг покачала головой, в глазах ее сверкнуло что-то между торжеством и горечью: — Я только сейчас поняла... — она шумно вдохнула воздух. — Это сделал не ты… Поллукс на секунду прикрыл глаза. — Я приказал сделать это. — Она сама себя убила, сама решила умереть, только она сама… — Элладора сделала еще несколько судорожных вздохов и снова зашлась трескучим, сухим, жестким кашлем. Поллукс стремглав подошел к кровати и схватил ее за руку, сердце его бешено застучало где-то в висках. — О чем вы говорите, мама? Что вы имеете в виду?! — Элладора продолжала кашлять, отчего Поллукс в полном ужасе, боясь не успеть узнать правду, подтвердить самые страшные догадки, встряхнул ее. — Ли… — прохрипела она, сжимая в ответ ладонь сына, — Ли… — Поллукс подался вперед, стараясь услышать каждое слово, боясь пропустить что-то важное. — Лиделиус… — Что? — Поллукс откачнулся, и в этот миг Элладора, издав страшный хрип, странно дернулась и замерла. — Мама! — закричал он, выпустив руку и зажимая ладонями лицо, пристально вглядываясь в медленно закрывшиеся глаза. — Нет… нет, мама! Ты не можешь сейчас, не можешь! Что он сделал, что отец сделал с ней?! Мама! Элладора неподвижно лежала на постели, она больше не слышала стенаний сына, его мольбы и криков, не ощущала болезненной хватки на своих плечах, она оставила его наедине с бесконечными мыслями, страхом и одиночеством. *** — Леди Элейна!.. — с нескрываемым восторгом прошептала Маргарет, и стоящие рядом с ней фрейлины тотчас зашептались между собой, бросая легкомысленные улыбки на юную леди Нортон. — Вы так прекрасны… Элейна не слышала слов восхищения, не замечала радостных взглядов, не сводя глаз со своего отражения. Она стояла перед большим овальным зеркалом. Изящество женственной фигуры подчеркивало воздушное белое платье в пол с пышной юбкой и с длинным шлейфом, легкая ткань рукавов волнами спускалась чуть ниже локтей, кружевная вышивка на спине скручена шелковыми нитями и крошечными бусинками. Темно-каштановые, чуть рыжеватые волосы собраны в простую, но элегантную прическу и увенчаны фатой, расшитой по краю драгоценными камнями. В руках она держала нежный букет белых и розовых цветов. Она не узнавала себя. Такая нежная, юная, хрупкая... Отчего же казалось, это наряд не на свадьбу, а на заклание? Словно ее приносят в жертву. Хотя, возможно, так оно и было. Совсем скоро отец придет за ней, чтобы провести ее к будущему мужу. Они решили с Люкорисом постараться стать хотя бы друзьями. Элейна думала о том, как сильно изменилась и она сама, и семейство Малфоев. Сейчас она осталась с ними наедине: граф Уизли и графиня Поттер спешно покинули поместье вскоре после происшествия в голубой гостиной и на свадьбу приглашены не были. Элейна помнила прежние дни, что проводила в окружении своей прежней семьи и будущей. Помнила извечную ухмылку Элладоры, задорный и светский смех графа Поллукса, помнила задумчивый, с ноткой обреченности, взгляд Люкориса, справедливую и взрывную Изабеллу, она помнила веселые, искрящиеся счастьем глаза маленькой Эвелин… А сейчас некогда большая семья распалась, и вместо нее остались отчаянно одинокие люди, которые сами не могли найти причины, по которым живут под одной крышей. И когда спустя почти час она шла вдоль прохода между рядами скамей, устланному ковром из благоухающих белых роз, чувствуя, как отец ободряюще сжал ее ладонь, ведя вперед, к будущему супругу; когда она видела восхищенное ее красотой и оттого немного смущенное и даже сконфуженное лицо Люкориса; когда она поймала гордый взгляд матери и увидела Поллукса, смотрящего куда-то сквозь нее; в этот миг она вспомнила каждое слово, сказанное Артукусом, и явственно осознала: это она. Это о ней говорил Артукус. Она та прародительница. Ее путь только начинается, и в ее силах исправить то, что сейчас неминуемо рушит изнутри род Малфоев. На ее лице заиграла улыбка. 15.02.19