Эдмонд Сноу Дракон Севера

Ров Кейлин, Север, 177 год от З.Э       Верёвки вокруг блока обмотали, и мужчины на лодке подали сигнал другим, кто стоял на берегу. Те в свою очередь привязали верёвки к упряжи, в которую были запряжены волы — животные с мощной шеей и большими рогами, идеально подходящие для того, чтобы вытаскивать громадные блоки чёрного базальта, которые когда-то составляли стену Рва Кейлин.       — Отлично! Когда вытащите его, дайте животным передохнуть, потом переходите к следующему, — прокричал рабочим Уоррен.       День выдался холодным. Солнце спряталось высоко в небе, закутанном бесконечными серыми облаками. Воздух вокруг был влажным и тяжёлым. Лёгкий ветерок дул с востока, овевая лицо Уоррена. Вместо чёрной шерстяной мантии, которую он носил в Винтерфелле, он был одет в бриджи и куртку с накинутым на плечи меховым плащом; мейстерская цепь сидела на его талии, как и перевязь с коротким мечом и кинжалом.       Медленно, точно улитка, черный камень, покрытый грязью и проросший лишайником, вылезал из болотистой почвы. Мокрый и сверкающий после ночного дождя, в дневном свете бальзат выглядел так, будто его покрыли толстым слоем дёгтя. Помимо него в болоте валялись и другие глыбы, напоминающие опрокинутые игрушки великана, что словно ждали, когда их наконец соберут. Некоторые погрузились наполовину в мягкую почву, другие погрузились так глубоко, что лишь углы торчали из тенистой воды. Были и такие, что до сих пор составляли наружную стену Рва Кейлин, преграждая вместе с её башнями проход на Север.       — Остатки прежней роскоши, — подумал про себя Уоррен, осматривая Привратную башню — одну из трёх оставшихся башен Рва Кейлин.       Когда-то давным-давно, лет эдак десять тысяч назад или больше, когда Дети Леса и древовидцы ещё бродили по миру, когда великаны, мамонты, лютоволки, единороги и прочая живность были распространены повсеместно, когда магия и колдовство имели огромную силу в Вестеросе, Ров Кейлин гордо стоял здесь, будучи оплотом, защищавшим северян с юга, востока и запада от захватчиков. Двадцать башен разной величины, соединенные высокими стенами, сравнимыми с Винтерфельскими, окружали крепость и возвышались над гатью, затыкая путь на север, как пробка бутылку. Наверное, это была самая древняя крепость во всём Вестеросе, чья богатая история заставит некоторые замки, как Орлиное Гнездо и Штормовой Предел, обрасти мхом от зависти.       Согласно легенде, великие наводнения, сделавшие Перешеек болотом и разрушившие сухопутный мост, навеки ставший Перебитой Рукой, были сотворены древовидцами: те сошлись у Рва Кейлин и в Детской башне применили тёмную магию, чтобы расколоть Вестерос надвое, но преуспели лишь частично, сделав Перешеек болотистым регионом. Однако некоторые это оспаривают: Первые люди уже были в Вестеросе, когда случился Перелом, и воды, поднявшиеся на востоке, могли лишь замедлить их продвижение. По мнению мейстеров, такая сила даже у древовидцев явно находится за гранью способностей, о которых обычно толкуют… и которые без того кажутся преувеличенными. Они считают, что более вероятно, что затопление Перешейка и Перелом были природными явлениями, вызванными, по всей видимости, естественным опусканием суши.       Даже в ту пору, когда Ров удерживали только Болотные короли, их люди стойко держались против захватчиков с юга. При нужде происходило объединение с Курганными королями, Красными королями и королями Зимы — и натиск любого южного правителя, возжелавшего пробиться на Север, захлебывался. А после того, как король Рикард Старк, Смеющийся Волк, присоединил Перешеек к своим владениям, Ров Кейлин, как оплот против держав юга, приобрел ещё большее значение.       Во время вторжения андалов на Севере — и только на Севере — удалось сдержать натиск благодаря непроходимым болотам Перешейка и древним укреплениям Рва Кейлин.       К сожалению, прошедшие века сурово обошлись с некогда неприступной крепостью. Из двадцати башен целыми остались лишь три: Пьяная, Детская и Привратная. Были ещё две, но от них остались жалкие остовы, которые рано или поздно тоже исчезнут. Стена высотой в сотню футов больше не окружала деревянный замок, что давно уже ушёл под землю, будучи проглоченным болотом, точно мышка змеёю. Однако Привратная башня могла похвастать несколькими футами разрушенной стены по обе стороны от неё. Детская башня была высокой и прямой, как копье, но её верхушка, напоминающая наполовину обгрызенную палку, желала оставлять лучшего. А вот Пьяная башня как была готова рухнуть в тенистую воду в течение последних пятисот лет, так и не сделала этого, и мейстер надеялся, что так оно будет продолжаться и дальше, пока Ров Кейлин не будет восстановлен. Все башни обросли мхом и покрылись лишайником, а местами на камне виднелись трещины.       Всё-таки, несмотря на всё это, Ров Кейлин даже в таком состоянии считается неприступной крепостью с юга, хотя и уязвимой с севера и востока, будучи более надёжным, чем может показаться на первый взгляд. Две сотни надёжных стрелков вполне способны удержать Перешеек против любой армии. Единственный сухопутный путь через Перешеек – гать, болотистая почва вокруг которой является бесконечной непроходимой трясиной, полной засасывающих воронок, плывунов и пестрящих зеленью лужаек. Всё это кишит ядовитыми змеями, источающими отраву цветами и чудовищными львоящерами.       Две недели назад лорд Криган отправил Уоррена на Перешеек, дабы он оценил работу и затраты, что пойдут на ремонт древней крепости. Вместе с ним в Ров Кейлин приехали сорок строителей, двадцать стюардов и рабочие животные — все прямиком из Винтерфелла.       Первым делом Уоррен приказал строителям привести в порядок Привратную башню, где в конце концов обустроил себе жилье. Дальше последовала Детская башня, которую местами укрепили, смазав трещины известковым раствором, и восстановили отчасти её верхушку. Пьяную башню было решено оставить в покое до следующего раза, когда восстановлением Рва Кейлин займутся в полной мере. Теперь мужчины трудились над тем, чтобы достать как можно больше блоков базальта из болота. Уоррен решил, что будет хорошо, если они сэкономят на строительных материалах. Эти блоки хоть и выглядели так, словно знавали лучшие дни, но всё еще были способны простоять добрую тысячу лет, не превратившись в пыль. Базальт — довольно крепкая горная порода, отличающаяся высокой прочностью, сравнимой с гранитом или мрамором, и устойчивостью к природным стихиям, будь то ветер, дождь или хоть шторм. Было лишь одно известное место, где можно достать базальт в большом количестве — Драконий Камень.       — Том, — повернулся Уоррен к своему личному стюарду, мальчику четырнадцати лет. — Принеси пергамент, перо и чернила.       — Да, мейстер, — Том побежал в Привратную башню, земля хлюпала у него под ногам.       Вскоре он прибежал, но, не заметив выступающего камня, споткнулся и упал лицом в грязь, выронив при этом чернильницу и перо.       — Простите, мейстер, я...       — Копье мне в задницу, Том, ты хоть когда-нибудь под ноги смотришь? — раздраженно спросил Уоррен. Меньше всего ему хотелось выходить из себя. — Если увидишь голую бабу, тоже побежишь сломя голову и не смотря под ноги?       Стюард покраснел.       — Поблагодари Семерых или свои деревья за то, что больше года назад все трясины, которые здесь были, засыпали грунтом, иначе мне бы пришлось искать нового стюарда, причем в два раза внимательнее старого.       В конце концов, Том поднялся и подошел к нему, передав вещи. Уоррен заставил его повернуться спиной. Приложив к ней пергамент, он настрочил пару строчек пером и свернул бумагу в трубочку.       — Держи, иди и запечатай, после отправь в Сервин.       — В Сервин?       — Нет, в Утес Кастерли. Не смотри на меня так, будто я Мейгор Жестокий во плоти, отправь, наконец, чертово письмо в Сервин!       Понурив голову, Том побежал обратно в башню. Напоследок Уоррен крикнул ему в догонку, чтобы тот не перепутал ворона.       Уоррен почувствовал жалость по отношению к парнишке. Его мать умерла шесть лет назад от простуды, а отец, бывший стражником в Винтерфелле, спился с горя и одним холодным зимним утром его нашли замёрзшим насмерть в сугробе. Уоррен взял сироту к себе в качестве стюарда скорее из надобности в помощи быстрых ног, чем из жалости. Свои обязанности Том исполнял из рук вон плохо, но добросовестно. За эти несколько лет Уоррен привязался к мальчику, что, как ни странно, продолжал быть его личным стюардом, невзирая на собственные неуклюжесть, невнимательность, нерасторопность.       Он не должен был срываться. Сегодня день мало того, что выдался не самым лучшим, так ещё и примерные подсчёты количества серебра и золота, что будет затрачено на восстановление крепости, заставили живот мейстера скрутиться узлом. В Вестеросе за шестьдесят тысяч драконов можно построить практически любой замок, включающий в себя крепостные стены, донжон, барбакан, чертог и прочие пристройки. Со Рвом Кейлин ситуация была несколько иначе.       Во-первых, Ров Кейлин был крепостью, а не замком. Следует понимать разницу между крепостью и замком. Если замок — это одно строение, в котором в единое целое соединены и стены, и мосты, и жилые помещения (казармы, арсеналы), и башни, и рвы, и другие сооружения, то крепость — это, по сути, участок земли, обнесённый стеной с башнями. Кроме того, крепость, как правило, имеет намного большую площадь, чем замок, что и позволяло застраивать внутреннее пространство крепостей различными строениями.       Во-вторых, местность вокруг была не самой благоприятной, что затрудняло строительство замка. Когда Ров Кейлин впервые построили, Перешеек ещё не превратился в сплошное болото. Сейчас же из-за особенностей расположения крепости могут возникнуть трудности при её восстановлении. Возвести замок с нуля обычно занимает от трёх до десяти лет в зависимости от его размеров и архитектуры. Харренхолл, к примеру, возводился сорок лет, но тогда Речными землями правил Харрен Хоар, который обложил тяжкими податями все свои владения, включая Железные острова. Замок рос, как черная тень, на берегу озера, а люди Харрена тем временем грабили соседей, отбирая у них камень, лес, золото и рабочих. Тысячи пленных погибли в рудниках, или прикованные к волокушам, или при возведении пяти колоссальных башен.       Ров Кейлин — это не Харренхолл, а Северный Старец не Харрен Черный. В отличие от него, Криган Старк ценил своих подданых и старался сделать так, чтобы большое их количество пережило холодную беспощадную зиму.       Зима... За неделю до его отъезда в Винтерфелл из Цитадели прилетел белый ворон с письмом, объявлявшим, что лето кончается и начинается осень. Когда Уоррен сообщил о письме своему лорду, Криган Старк сказал всего два слова: «Зима близко».       Эти простые, на первый взгляд, слова заставили мейстера, бывшего когда-то рыцарем, съежиться от страха, как пятилетнего ребенка; по коже пробежал озноб. В каждом благородном доме есть собственное речение: фамильные девизы, критерии, молитвы; одни хвастали честью и славой, другие обещали верность и правду, третьи присягали в вере и отваге. Все, кроме Старков. Зима близко, сулили они. И как же правдивы были эти слова.       Когда он впервые прибыл на Север после почти девяти лет обучения в Цитадели, в Староместе, он сразу же столкнулся с рассказами о суровых зимах, что засыпали землю снегом глубиной в десятки футов, посылали обжигающие кожу морозы, метели, длившиеся неделями. Уоррен не придал этому особого значения, посчитав рассказы пустыми баснями стариков, желающих попугать молодых. В Речных землях зима была терпима: снег выпадал, но спустя пару дней таял; морозы стояли только утром-днем, и, если одеться в шерсть, было относительно тепло; зимние бури редко когда-либо беспокоили Девичий Пруд. Что уж тут говорить об Староместе, где снег почти никогда не выпадал.       Ещё никогда в своей жизни Уоррен так жестоко не ошибался. До этого он никогда действительно не видел настоящую зиму, а лишь встречался с её бледной копией.       — Мария Старк назвала меня «глупым южным мальчиком», — его пальцы зарылись в звеньях цепи, — и она была права. Несмотря на войну в Дорне и обучение в Цитадели, я по-прежнему оставался глупым, ничего не знающим мальчиком.       Бесконечный, беспрерывный, беспощадный снег падал днём и ночью. Сугробы росли у стен, заполняли все проёмы и укрывали белым одеялом каждую крышу. Между постройками натягивали верёвки, чтобы можно было пройти через двор и не заблудиться. Мороз стоял и днём, и ночью, ни на минуту не переставая обнимать тебя холодными прикосновениями. Десятки дров постоянно сжигались, чтобы отопить Винтерфелл там, где его горячие источники не могли протянуть свои тёплые пальцы. Так люди в Винтерфелле и жили: не высовывали носа из теплых помещений, ожидая, когда уйдет зима и придёт весна. А когда она приходила, снег начинал таять — и обязательно находили пару окоченевших трупов с заледеневшими лицами. Уоррен никогда не забудет, как холодными зимними ночами он заворачивался во множество мехов, пытаясь согреться; огонь в очаге затухал прежде, чем он успевал его растопить. Каждое утро, просыпаясь, он чувствовал озноб, пробирающий до костей... особенно его больную ногу. Нельзя передать всю ту боль, что он испытал, когда холод скручивал его ногу частыми судорогами, точно кто-то пальцами крепко сжимал её и не позволял расслабиться, заставляя крепко стиснуть зубы и терпеть. Ему постоянно приходилось передвигаться на костылях, потому что без них он рисковал упасть и больше не подняться.       Три года зимы в Винтерфелле стали настоящим испытанием для Уоррена. Он выдержал их, пускай и с трудом. Однако у этого была и положительная сторона медали. Зима закалила его, сделала сильнее и твёрже, научила тому, что ни к чему нельзя относиться легкомысленно.       Солнце продолжало прятаться за тёмно-серыми тучами, которые так и готовы были вылить ведро воды на людей снизу. Жизнь во Рву Кейлин кипела: стюарды сновали туда-сюда, конюхи чистили лошадей и волов от грязи, часть строителей восстанавливала верхушку Детской башни, используя старые блоки базальта, вытащенные из болота. Рабочие на лодках привязывали веревками базальт, чтобы потом волы его вытаскивали на сушу. К одной из таких лодок подплыл львоящер — уродливая тварь, похожая на бревно, с маленькими глазами и острыми зубами. Он явно проголодался, иначе бы не пытался приблизиться к скоплению людей.       Львоящер продвигался вперед, как призрак, совершенно не волнуя воду, только поблескивали, как стеклянные, глаза. Вот он уже в нескольких футах от лодки, как вдруг подплывает другая, вытянутая и узкая, рассекая воду, как шелк. Не успела тварюга выпрыгнуть и схватить добычу, как сама стала ею. Охотник бросил в неё сеть, и она бешено стала плескаться в воде, точно муха, пойманная в паутину. Мгновение — и человек, метнувший сеть, прыгает в воду. Несколько секунд в брызгах воды мелькает мощное чешуйчатое тело зверя, борющегося с человеком. Когда всё заканчивается, мертвое животное погружают на лодку и сами плывут к берегу.       Животное было большим, длиной в футов восемь, а то и больше. Из его глаз ручьями стекала вниз кровь. Тёмно-зелёная кожа на спине и белая на брюхе полностью покрывала его тело. Она была очень прочная, износостойкая и долговечная, как говорили озёрные жители, что охотились на таких чудовищ постоянно и, кроме того, употребляли их мясо в пищу наряду с мясом лягушек, птиц и прочей живности Перешейка. Уоррен не впервые подумал о том, насколько же странный народ эти лягушатники.       Мейстер не понимал, как можно выживать в таком месте, где на каждом шагу местная природа пытается тебя убить, будь то безобидный на вид цветок, от прикосновения к которому ты обжигаешься, как от огня, или гигантский львоящер, стремящийся утянуть тебя на дно и съесть.       — Большой, — сказал мейстер подошедшему человеку, убившему только что львоящера.       — Молодой самец, — ответил лягушатник ростом в пять футов, на голову ниже, чем Уоррен, но в храбрости и силе ничем не уступающий людям повыше. — Большого вы не видели, мейстер, иначе бы этого вы назвали всего лишь маленьким детёнышем.       Весь покрытый грязью с головы до пят, Мосс Рид мало чем походил на лорда. Невысокий и стройный, как копье, одетый в рубаху из бронзовых чешуек с трехзубым копьем в руке. На его голову была надета головка львоящера без нижней челюсти с прикрепленной к ней тонкой верёвочкой. На поясе у него висел бронзовый нож, а за спиной — круглый щит из кожи львоящера.       Мейстер чуть не поперхнулся от слов лорда Рида:       — Маленький?! Это бревно с зубами может вырасти ещё больше?       Лягушатник спокойно кивнул.       — Чудеса, да и только. Я даже не буду спрашивать, что едят ваши зверушки, чтобы вымахать до таких размеров.       — Самый большой, которого я встречал, был длиной в двадцать футов, — задумчиво произнес Мосс Рид, глядя на мертвого львоящера, — и был способен проглотить человека...       — Если не возражаете, то попрошу без подробностей, лорд Мосс.       Легкая улыбка озарила лицо лорда Сероводья:       — Как скажете, мейстер.       Какими бы странными не считал озёрных жителей Уоррен, он не мог не уважать их за бесстрашие и храбрость. Их навыки обращения с трезубцем и сетью восхищали, что уж говорить об их образе жизни, который невольно вызвал интерес у мейстера. В Цитадели, на удивление, было мало что написано об этом болотном народце.       — Лорд Рид, лорд Старк будет вам очень благодарен за помощь, что вы предоставили нам, — искренне сказал Уоррен. — Если бы не вы и ваши люди, то мы, скорее всего, давно бы уже были обедом для львоящеров или чего похуже.       Лорд Криган послал гонца в Сероводье, замок Ридов, чтобы попросить у Мосса Рида помощи в обеспечении безопасного пребывания во Рву Кейлин. До того, как они приехали, Ров Кейлин кишел разной живностью: львовщерами во рву, ядовитыми змеями в подвалах, жгучецветами, растущими повсеместно. Мосс Рид вместе со своими знаменосцами, Блэкмайрами и Феннами, сделали так, чтобы никто из них не доставлял неприятностей людям из Винтерфелла.       — Это наш долг, — лицо Мосса приобрело серьезное выражение. — Давным-давно последний Болотный король склонился перед королем Севера Рикардом Старком, Смеющимся волком, и поклялся в вечной верности, взамен Старк пообещал нам защиту, уважение и справедливость. С тех пор мы, озёрные жители, были верными вассалами Старков и всегда откликались на их призыв, каким бы он ни был. Вместе мы не раз отражали атаки южных королей, Фреев и прочих, кто пытался вторгнуться через Перешеек и захватить близлежащие земли. Виллам Непоколебимый, Рикон Холодная Сталь, Эддерион Жених — все они были королями Севера, все они помогали нам в трудный час, и все они брали жён из дома Ридов. Север помнит, мейстер Уоррен, Север помнит...       Уоррен молчал, обдумывая, что ответить. Рид тем временем продолжал:        — Когда я узнал, что лорд Криган собирается восстановить Ров Кейлин, то несказанно обрадовался. Эта крепость была построена самыми Первыми людьми и являлась своего рода наследием, оставленным ими нам. С ним связано много событий, больших и малых, магических и обыкновенных. Ров Кейлин — священное место с великим наследием, и я рад, что Хранитель Севера помнит об этом.       — Он вряд ли бы вспомнил о нём, если бы не надумал отдать его внуку, — хотел сказать Уоррен, но прикусил язык.       — И я надеюсь, — темно-зелёные, цвета мха, глаза неотрывно смотрели на Уоррена, — он почтит мой замок своим присутствием, приведя с собой своего внука от леди Лианны, Эдмонда. Мне бы очень хотелось увидеть мальчика: я мог бы рассказать ему пару интересных рассказов об этом месте... и кое-чему научить.       — Чему именно, если позволите спросить, лорд Мосс? — интересно, с чего это вдруг болотник заинтересовался королевским бастардом?       — Раскрыть свой истинный потенциал.       И с этими словами лорд Сероводья оставил недоумевающего Уоррена наедине с размышлениями.

***

      Мелкий дождь моросил снаружи, пока Уоррен сидел внутри Привратной башни в самом верхнем помещении, к которому ведет винтовая лестница. До приезда сюда здесь не стояло абсолютно никакой мебели. Комната была пустой, тёмной и задымлённой. Уоррен исправил это, приказав поставить здесь стол, кровать и полку для книг. Также рядом с его кроватью был постелен жесткий тюфяк, на котором обычно ложился спать Том.       При свете свечей Уоррен сочинял письмо, предназначенное для лорда Старка. В нем он описывал все трудности и затраты, связанные со Рвом Кейлин. Криган Старк имел большие амбиции на это место, как и на весь Север в целом. В нём давно горело желание превратить его из отсталой местами страны в сильное и независимое королевство. Попахивает изменой, скажут некоторые, но это под каким углом посмотреть. Север хоть и не уступал по площади остальным шести королевствам вместе взятым, но был сильно беден, по сравнению с другими королевствами. Предел густонаселён и богат на сельское хозяйство, Западные земли имеют золотые и серебряные шахты и развитую торговлю, Речные земли плодородны и зимы тут не такие страшные — все они в чем-то превосходили Север. И Уоррен понимал, почему это так. Долгая и тяжёлая зима, которая может длиться несколько лет подряд, является суровым испытанием для жителей Севера. Каждый раз она уносит с собой не менее тысячи жизней, прежде чем уступить место весне.       Север был также малонаселён, за что надо было благодарить беспощадные зимы и одичалых — дикарей, обитающих к Северу от Стены и люто ненавидящих людей, что живут по другую сторону, любящих заниматься грабежом и похищением дочерей как крестьян, так и лордов.       Стоит упомянуть и земли, не совсем подходящие для землевладения и посева пшеничных культур. Не то чтобы на Севере вообще в помине не было плодородных земель. Они были, и их достаточно много, но вся проблема заключалась в том, что некому обрабатывать столь большие площади земли: слишком мало людей проживало на Севере, чтобы за всеми ними следить и ухаживать. Из-за этого приходится закупать еду за границей, чтобы не умереть с голоду зимой. Зерно, овощи и мясо, сталь и железо — всё закупается с юга у других королевств, которые не страдают такими проблемами, какие есть у Севера.       Криган Старк прекрасно осознавал все трудности и намеревался от них избавиться. У него были большие амбиции по поводу того, чтобы вывести Север из нынешнего жалкого существования. Он хотел построить новый флот, увеличить число населения, засеять новые поля. В его планы впридачу входило увеличение торговли как с югом, так и с Эссосом.       Всё это казалось прекрасным на первый взгляд. Было бы здорово лицезреть сильный Север с развитой торговлей и сильным флотом, способным дать противостояние флоту тех же железнорождённых. Правда, есть несколько моментов, от которых впечатление от общей картины накрывалось медным тазом.       Один из таких — возраст лорда Кригана. В следующем году Северный Старец разменяет седьмой десяток лет. Он правил своими землями твёрдой рукой на протяжении последних пятидесяти шести лет — дольше, чем сам Джейхейрис Миротворец. Здоровьем он крепок, как дуб, а разум его по-прежнему чист, точно ясное небо, и не затуманен старчерскими предрассудками. Но надолго ли? Уоррен знал, что любая неприметная болезнь или незначительная рана может сильно подкосить здоровье, а то и свести в могилу всего за пару дней. Он помнил, как один пациент в Цитадели скончался от трясучки за два дня, будучи молодым и в самом расцвете сил.       По традиции после смерти лорда всё наследует его старший сын (если, конечно, на тот момент он будет жив). Изначально наследником Кригана Старка являлся его первенец от его первой жены, Рикон Старк, названный в честь давно почившего отца Кригана. Но он умер, принимая участие в Завоевании Дорна, и Север до сих оплакивал его смерть спустя столько времени. Уоррен не знал в лицо лорда Рикона, но на войне тот проявил себя столь достойно, что заслужил благосклонность самого Молодого Дракона.       Нынешним наследником Винтерфелла и Севера теперь являлся Джоннел Старк, второй сын от третьего брака лорда Кригана. В отличие от отца, Джоннел был иного склада ума и характера, что было отнюдь не хорошо. Северный Старец напоминал ледяную глыбу — стойкий и хладнокровный, непоколебимый и рассудительный. Джоннел же, наоборот, являлся бешеным волком — диким, вспыльчивым и импульсивным. Он принадлежал к тому типу людей, что сначала делают, а потом думают о последствиях своих действий. Он предпочитал своим обязанностям шлюх и вино, как Эйгон IV, заработавший за пять лет своего правления прозвище Недостойный. Манеры поведения оставляли желать лучшего, поскольку Джоннел вёл себя грубо по отношению почти ко всем окружающим, в том числе к жене и отцу. И драки, молодой Старк жил драками. Каждый день он дрался на тренировочном поле по нескольку часов, избивая в кровь всех спарринг-партнеров, не щадя никого. Если он не дрался на мечах во дворе, то мог вступить в драку с одними кулаками в любом другом месте, будь то таверна, или бордель, или родной замок.       Хранитель Севера, которому не по душе был неукротимый нрав сына, пытался приструнить его, но это было как горох об стенку. Отец и сын не раз ругались между собой, поливая друг друга грязью, чему мейстер был свидетелем.       — Волчья кровь в нем сильна, — сказал Уоррену однажды лорд Криган в солярии, когда ему доложили об очередной выходке сына. — На протяжении столетий она была отличительной чертой нашего дома. Каждому Старку присуща дикость, но в ком-то она проявляется сильнее, чем в других. В ней хранится и наша самая большая сила, и наша самая большая слабость.       Уоррен сильно беспокоился о будущем Севера. Когда Северный Старец умрёт, кто удержит его на плаву, пока новоиспеченный лорд будет предаваться своим порокам?       Закончив, Уоррен скрутил письмо в трубку, запечатал его сургучем. После подошёл к клетке с воронами, взял одного, закрепил письмо и выпустил через единственное окно в башне.       — Мейстер, — Том переминался с ноги на ногу, его вытянутое лицо выглядело нервным, карие глаза смотрели мейстеру в грудь. — Тут какой-то межевой рыцарь требует, чтоб вы тотчас приняли его к себе, а также хочет, чтобы его накормили и напоили и дали сухую постель.       Уоррен нахмурил брови от его слов. Что это ещё за хрен этакий пожаловал в столь поздний час, да и ещё с такими требованиями?       — Ты спроси, может, ему ещё и шлюху привести и арборского золотого налить? Передай ему, чтобы выметался отсюда. Межевым рыцарям, что прыгают выше своей головы, с такими требованиями лучше пойти в болото. Там уж, я уверен, местные его примут с распростёртой пастью.       Через минуту Том вернулся снова, на этот раз его лицо было белым, как мел.       — Мейстер, — произнес мальчик дрожащим голосом. — Межевой рыцарь назвал вас хромым неблагодарным уродом и пообещал надрать вам зад и научить хорошим манерам, если вы не окажите ему достойный прием.       — Как он меня, говоришь, назвал? — встрепенулся Уоррен. Это было уже слишком. Пожалуй, стоит самому наведаться вниз и научить это ублюдка манерам. Слава Семерым, что он всё ещё способен на это, несмотря на хромую ногу. — В Дорне я таким, как он, кишки пускал. Пусть только попробует меня тронуть, и я...       — То было семнадцать лет назад, — прозвучал насмешливый хриплый голос, слишком знакомый Уоррену. — И тогда с ногой у тебя все было в порядке, не то, что сейчас: волочишь её, как бык плуг, — Сириус небрежно облокотился на стену. Ухмылка блестела на его мокром от дождя лице. — Всё-таки зря я тебя вытащил из-под того коня. Разве старых друзей так встречают?       — Ах, ты чертов ублюдок, — Уоррен рассмеялся, сокращая дистанцию между ними. — А я всё гадал, когда же ты, наконец, решишься посетить Север.       Они, смеясь, заключили друг друга в крепкие дружеские объятья. Во все времена у Уоррена не было друга лучше, чем Сириус. Знакомство между зелёным рыцарем и неуверенным оруженосцем в начале военной кампании Дейрона I заложило фундамент крепкой долгой дружбы, которая с годами лишь окрепла. На войне они вместе сражались, делили еду, спали в одной палатке. Уоррен был готов умереть за Сириуса, как и Сириус — за него.       Неподалеку стоявший Том глядел на них с широко раскрытыми глазами и ртом, будто увидел грамкина. Сириус заметил это и сказал:       — Закрой свой рот, паренёк, не то один из тех воронов насрёт в него.       Вороны, что до этого спокойно сидели в клетках, встрепенулись и закричали в ответ.       — Том, будь добр, принеси нам выпить эля и что-нибудь поесть, — Уоррен вновь обратил внимание на Сириуса.       — Ну и погодка у вас тут, Уоррен. Дождь льёт как с твоего конца, не прекращаясь. И холод, у вас тут чертовски холодно, — пожаловался штормовик. — В Штормовых Землях и то теплее будет.       Сириус был худощав и высок, а его загорелое лицо сразу выдавало дворянина — сильная челюсть, обрамленная подстриженной бородкой, волевой подбородок; мелкие шрамы украшали его повсюду. Поношенный коричневый плащ, выцветший от солнца, покрывал его плечи поверх коричневых куртки и бриджей. Потрёпанный кожаный пояс увенчивали меч и стилет, а также сумка из мягкой кожи, из которой Сириус достал бутылку с плескавшейся тёмной жидкостью.       — Смотри, что я достал в Арборе, — улыбнулся мужчина.       — Арборское? — поднял бровь Уоррен.       — Да, — улыбка Сириуса померкла, — шестнадцатилетней выдержки.       Молчание повисло между ними. Они оба знали, что значит эта цифра. Шестнадцать лет прошло с тех пор, как кончилась та кошмарная война, и они вернулись домой к своим семьям, целыми и почти невредимыми.       Вскоре Том принёс им еду: ячменный суп, ковригу хлеба, вареные яйца, маринованные соусом отбивные из львоящера, которые оказались очень вкусными, и по кружке эля каждому. Чуть позже Том принёс и кубки для вина. Во время еды Уоррен и Сириус пили, смеялись, вспоминали былые истории и рассказывали друг другу последние новости в Вестеросе и Эссосе.       — Ты расскажи-ка мне вот что, мой старый друг, — Уоррен ждал, пока Сириус нальёт ему вино. — Что произошло на королевской свадьбе год назад?       Он пригубил вино. У напитка оказался терпкий, обжигающий вкус и такой глубокий алый цвет, что в полумраке комнаты он казался чёрным, как бездонное ночное небо.       — Там много чего произошло, Уоррен, — Сириус запил кусочек хлеба с вином. — В общей схватке, которую я почти выиграл, меня огрел по башке сопливый юнец и забрал мои двадцать тысяч драконов. Принц Эймон из Рыцаря-Дракона перевоплотился в Рыцаря Слёз, что в турнире посшибал всех участников, как детей малых, и короновал свою королеву-сестру королевой любви и красоты. Видел бы ты рожу короля... ему как будто сунули в рот старую морщинистую задницу. Недостойный даже выплюнул вино от удивления, — он осушил кубок полностью и налил ещё вина. — А брачная ночь Элейны Таргариен с Оссифером Пламмом закончилась тем, что принцесса попробовала старую сливу на вкус — и выплюнула лишь косточку. «Попробуй меня», — гласит девиз Пламмов. Вот бедного Оссифера и попробовали.       — Остановимся на принцессе.       — С чего это вдруг тебя заинтересовала опальная принцесса? Тебе напомнить, что, как мейстер, ты должен соблюдать священный целибат?       — Не начинай снова об этом, — проигнорировал его ехидный вопрос мейстер. — На Север новости всегда приходят с опозданием. До Винтерфелла дошло много слухов, но один хрен разберёшься, что из них правда, а что вымысел дураков. Одни говорят, что принцесса Элейна убила своего мужа на свадьбе, другие, что на брачном ложе она хорошенько проехалась на Оссифере, а потом сожрала его с потрохами, другие приписывают ей колдовство и ещё много-много другого. Эти слухи излагались в непристойнейших выражениях — таких, что могли бы позабавить самого Грибка. Потому я тебя и спрашиваю, Сириус, так как ты там был и знаешь, что произошло на самом деле.       — Элейна и вправду убила Пламма... своей наготой, — вымолвил Сириус. — Насколько я знаю, когда Пламм увидел свою молодую жену голой, то испустил дух тотчас же. Не выдержало, видимо, старческое сердце ярых порывов молодости.       — Как же он тогда умудрился консумировать брак и сделать сына, если издох на брачном ложе?       Сириус ухмыльнулся, приложив к губам чашу:       — У него член был длиной в шесть футов. Вот и заделал ребенка Элейне прямиком из могилы. Оставил, скажем так, подарочек ей, чтобы не забывала его.       — Говорят, ребёнок — бастард короля.       — Эйгона Похотливого? Вполне может быть правдой. Говорят, что у него внешность пошла в мамашу, но кто его знает на самом деле. Я младенца в глаза не видел, а слухам предпочитаю не доверять. Человек должен верить только своим собственным глазам и чувствам, не более.       — Случаем, не заприметил ли ты во время провожания в постель нашего короля, пробирающегося в палатку новобрачных?       — Король толщиной с этот стол, — фыркнул Тойн. — Его сложно не заметить — особенно пьяного в стельку. Да и я не провожал молодых, так как в это время играл в молчанку с Сармионом Баратеоном. На пиру нас посадили рядом друг с другом. Я готов поспорить на свой меч, что Эйгон специально распорядился посадить нас вместе, чтобы вдоволь посмеяться с нашей перепалки, зная, как мы друг к другу относимся. Я ему этого удовольствия не доставил. Слети хоть одно слово с моих губ — и Сарми бы попытался скрутить меня пополам. Я хоть и имею репутацию болтуна без умолку, но себе меру знаю.       — Кстати о твоей репутации, — Уоррен наклонился вперед и прошептал: — До меня доходило очень много слухов... неприятных слухов.       — Моя репутация — моё собственное дело, — жестко промолвил Сириус. Веселье испарилось на его лице, уступив место хмурому выражению, так несвойственного Сириусу. — Не забивай голову мыслями о ней, мой старый друг. Будешь крепко спать.       — Я давно перестал спать крепко. Сириус... Ты помнишь слова, что я сказал тебе в нашу последнюю встречу в Староместе?       Сириус откинулся на спинку стула и вздохнул, затем посмотрел на Уоррена своими льдисто-голубыми глазами.       — Ты сказал, что однажды всё это выйдет мне боком и мне лучше прекратить свои похождения по Вестеросу, дабы сохранить голову на плечах.       — И ещё я советовал тебе прекратить обрывать жизни у рыцарей как лепестки розы, потому что её шипы однажды могут ранить. Однако ты пропустил мой совет мимо ушей, чему я не удивлен.       Ответа не последовало.       — Я никогда не спрашивал, почему ты так поступаешь, Сириус, и зачем тебе это. Я догадывался, но не до конца был уверен в своих мыслях. Честно говоря, я никогда не мог понять всю эту игру в «Дуэлянта».       — Когда армия Молодого Дракона прорвалась в Тенистый город и захватила Солнечное Копье, всех, кто проявил отвагу и доблесть, посвятили в рыцари, — начал Сириус. Его глаза смотрели в пустоту, известную только ему. — Ты помнишь, Уоррен, как Дейрон и его Королевская Гвардия делали это в чертоге Солнечного Копья?       — Да, помню.       Как это можно забыть? В Башне Солнца собралось более сотен дворян разной величины, разодетых в шелка и атлас ярких цветов: красный и зелёный, жёлтый и синий, пурпурный и чёрный. Солнце бросало на хрустальный купол башни лучи, которые просвечивались сквозь него и падали на бледный мрамор пола, окрасив его яркими зайчиками пятидесяти разных тонов. Король в окружении белых гвардейцев стоял на помосте перед двумя сиденьями, почти одинаковыми — у одного на спинке выложено золотом копьё Мартеллов, а у другого — пылающее ройнарское солнце. Дейрон I был закован в чёрно-золотые латы, сверкающие в солнечных лучах, Чёрное Пламя он держал в правой руке; рубины в короне Завоевателя блестели при повороте головы. Королевские гвардейцы выглядели не менее величественно в белой эмалевой броне и белых плащах. От одного взгляда на них захватывало дух.       — Никогда не забуду этого зрелища.       Сириус отрешённо кивнул.       — В рыцари меня посвятил сам король Дейрон. Тебе не передать те ощущения, что я испытывал, когда валирийский клинок коснулся моего плеча и голос короля приказал мне встать как уже «сир Сириус», а не просто «оруженосец Сириус». Это... это был самый лучший день в моей жизни, Уоррен, — его веки опустились. — Я дал клятву перед богами и королём, что во имя Воина буду храбрым, во имя Отца — справедливым, именем Матери и Девы буду защищать невинных, в том числе женщин и детей. Кроме того, я дал клятву самому себе, что никогда не нарушу данный обет, а если сделаю — надену чёрное, — невольный смешок сорвался с губ рыцаря. — Ты, Уоррен, наверное, считаешь меня глупцом?       Уоррен долго смотрел в лицо Сириусу, внимательно изучая его черты.       — Если ты дал этот обет, то зачем было уплывать за Узкое Море? Зачем нужно было вступать в отряд наёмников? Зачем всё это нужно было? — в жаровне горел торф, наполняющий помещение запахом земли. Снаружи капли дождя ударялись о крышу башни, создавая единственный слышимый звук.       — Рыбаки созданы для ловли рыбы, крестьяне, чтобы сеять и собирать урожай, лорды — править ими всеми и служить королю, который, в свою очередь, создан для того, чтобы управлять государством, держа его на плаву, ну или в случае нашего короля — пить, жрать и трахаться, словно животное, хотя все люди, по правде говоря, — животные. Я, Уоррен, был создан, чтобы сражаться и убивать. После Дорна я попытался вести мирную жизнь, но ничего из этого не получилось. Не для меня было управлять землями отца, когда тот умрёт, принимать крестьян, слушая их бесконечные жалобы, и иметь жену, создавая с ней спиногрызов, которые потом будут морочить тебе голову своими выходками. — Дождь продолжал стучать в такт голосу Сириуса. — Дорн высосал из меня все жизненные соки, оставив только желание сражаться, убивать и ничего более. Я хотел вновь почувствовать себя живым, Уоррен... петь песню стали без конца и края, ощущать на своей коже теплую кровь противника, когда рассекаешь ему горло. В Эссосе войн было полно. Работорговцы там, как собаки, вечно грызутся за какой-нибудь клочок земли или рабов, морские торговые пути или дороги. Там я и удовлетворял свою жажду крови, время от времени возвращаясь в Вестерос, чтобы исполнять данные мною клятвы.       — И ты их всех превосходно выполнил, — с толикой сарказма заметил Уоррен. — Все рыцари и лорды Вестероса желают твоей смерти, — выговорить эти слова при всём своём желании не получилось.       — По-твоему, что я должен был делать? — глаза Сириуса сузились. — Стоять и смотреть?       — Да, — Уоррен ответил сразу. — Незачем пытаться ворошить осиное гнездо, когда шанс ужалиться очень высок. Лучше оставить его в покое и не трогать.       Сириус зарычал и встал, положив руки по обе стороны стола. Его глаза горели яростью:       — Оставить, говоришь?! По-твоему это нормально, когда невинную девушку насилуют, причем рыцари, поклявшиеся не причинять зла женщинам и детям? — из рукава блеснул металл, и тотчас же кинжал полетел в дверь, вонзившись со звуком в дерево. — Это нормально, что лорды вешают или порют своих слуг за малейший повод, проступок и без причины, обращаются с ними как с дерьмом на сапоге, — второй с такой же скоростью последовал за вторым. — Нормально ли то, что женщины рожают нежеланных бастардов, а «благородные» отцы детей не желают их знать просто потому, что не хотят брать на себя ответственность за свои поступки? Многих путешественников грабят на дорогах разбойники, среди которых нередко встречается межевой, а то и присяжный рыцарь, пляшущий под дудку какого-нибудь лордика. Я это ни хрена не считаю нормальным, — за голенищем сапога Сириус достал третий кинжал и метнул туда же. — Этот мир состоит из дерьма на дерьме, Уоррен. Несправедливость и бесчестие снуют повсюду, как саранча. Куда ни взгляни, везде одна и та же картина: рыцари посрамляют себя и подтираются рыцарским титулом будто тряпкой, лорды злоупотребляют своей властью, от чего другие страдают, король на Железном Троне вместо того, чтобы хоть как-то привести королевство, которое его тёзка сковал, в порядок, предпочитает проводить время между ног шлюх и утопать в вине, — Тойн сжал руки в кулаки. — Будь жив Молодой Дракон, он бы не допустил такого беспорядка в Вестеросе.       — Дейрон Таргариен вряд ли бы смог что-нибудь изменить, если бы остался жильцом на этом свете, — заявил Уоррен стоящему Сириусу. — Даже в наши с тобой дни молодости встречались рыцари, что не соответствовали своим клятвам. Вспомни Дорн. А с лордов что взять? Они всегда были такими: злоупотребляли властью, плели интриги, старались любым способом повысить статус своего дома или померяться яйцами между собой, доводя всё до предела. Мир всегда был дерьмовым, Сириус. Грабежи, насилие, убийство и кровопролитие в порядке вещей. И сделать ничего нельзя, чтобы это изменить. Слишком глубокие корни пустило всё это... слишком глубокие.       — Значит надо всё это оставить, как есть, и дальше давать Семи Королевствам тонуть глубже в болоте? — огрызнулся Сириус. — Напряги свою умную голову и вспомни-ка обеты рыцаря.       — Теперь я присяжный мейстер, и клятвы у меня другие, если ты об этом. Кроме того, я смотрю на вещи здраво. И тебе советую поступить так же, старый друг.       Сириус, кажется, его не услышал или не захотел слышать:       — В своих письмах ты рассказывал, что Северный Старец — справедливый и честный лорд, для которого справедливость превыше всего остального, — он склонился над столом и прошептал полупьяным от вина голосом: — А также, что Север — королевство, которое ничем не похоже на другие. Исходя из твоих слов, я могу сказать...       Уоррен перебил его прежде, чем тот успел закончить.       — Север — исключение из всех правил. Даже не думай сравнивать его с другими королевствами, не зная его так же хорошо, как любой северянин.       — Точно, я и забыл о письмах, в которых ты рассказывал о северянах, как о суровых и жестких мужах с сосульками вместо членов, что годами способны выживать в холодную зиму... Были там слова и про неё саму, — рыцарь усмехнулся. Он не воспринял слова мейстера всерьёз. — Какая она...       Слова не успели сорваться с его уст: Уоррен оборвал его на полуслове.       — Никогда, никогда не произноси подобных слов, насмехающихся над этой порой года, по эту сторону Перешейка, Сириус! Любой житель Севера, будь то лорд или простолюдин, услышав твои насмешливые речи о ней, перережет тебе глотку, не задумываясь. Здесь, на Севере, нет ничего постоянного, кроме зимы... И тебе, Сириус, лучше хорошенько это запомнить, иначе можешь смело собирать свои вещи и уматывать обратно на тёплый юг, потому что здесь люди не живут, а выживают.       — Тогда вернёмся к нашим баранам. Я рыцарь! — объявил он, выпрямив спину. — Сам король посвятил меня. Я дал обеты — и я намерен их соблюдать. Мне плевать на похвалы и почести. Мне не нужны богатства или слава. Защищать слабых и убивать подонков — мой удел. Рыцари, межевые и присяжные, лорды, великие и малые, пускай сколько хотят презирают меня, потому что на них мне до одного места насрать. Я рыцарь — и умру рыцарем.       Такой он и стоял — гордый и непреклонный, готовый стоять на своём до конца. В глазах горела твёрдая решимость.       — Дурак, — покачал головой Уоррен. Неужели Сириус может быть так слеп? — Рыцарственный дуралей — вот кто ты, Сириус. Однажды найдется противник, лучший тебя во всём, что сразит тебя мечом. Никто по тебе даже слезу, кроме твоей семьи, не пустит и не поблагодарит тебя за добро, что ты сделал.       Сириус почесал подбородок и ответил:       — Как-то раз в Астапоре я встретил одного старика-жреца, что со своими учениками помогал больным и раненым рабам. Когда старик пытался помочь, один из рабов укусил его и ударил. Тот, не обращая внимания, всё-таки помог неблагодарному спасти его никчемную жизнь, не получив благодарности в ответ. Один из учеников почтительно обратился к нему и спросил, зачем он помогает человеку, который причинил ему вред. Жрец ответил: «Натура этого человека кусать, но это не должно менять вашей натуры — помогать. Не меняйте своей сущности только потому, что кто-то ранил или не поблагодарил вас за доброту, проявленную вами». Так и со мной, Уоррен. Я не ищу благодарности за то, что должен делать.       В дальнейшем их разговор перешёл в другое русло. Сириус рассказывал о беспорядке, что творится в королевском дворе, Уоррен, в свою очередь, слушал его внимательно и мысленно помечал необходимую информацию, хотя делать это становилось всё труднее с учётом выпитого им алкоголя.       — ...и этот самодовольный слизняк, Баттервелл. Герберт Пузан ходит так, будто Эйгон вставил кулак в его жирную задницу и водит им из стороны в сторону, как кукольники своими куклами, — вино в кубке Сириуса давно закончилось, и он перешёл на эль. Каждое слово ему давалось всё с большим трудом.       — На то он и десница, чтобы заменять десницу короля, — съязвил Уоррен.       Сириус засмеялся:       — И то верно.       — Значит страной управляет один только наследный принц?       — Ну, почему же? Малый совет во главе с десницей вроде тоже что-то да делают... Ключевое слово «вроде»... Эх, как же я устал, Уоррен...       — Давай-ка тогда ложиться спать. На улице уже час совы, а мы с тобой, как истинные пьяницы, продолжаем пьянствовать. Завтра вечером продолжим наши милые посиделки.       — Давай ещё по одной.       — Я не думаю, что это хорошая идея. Мне ещё завтра предстоит уйма работы. Чувствую себя хреново...       Он не врал. Самочувствие и вправду было паршивое. Давно ему не доводилось так выпивать. Обычно двух чаш горячего вина со специями в день было достаточно. Если бы лорд Криган увидел своего мейстера пьяного вдрызг, то без зазрения совести приказал бы отвесить ему пару ударов плетью, чтоб прояснить ум. — За жизнь... В какой-то момент она целует тебя, как давно потерянного любовника, а в другой имеет в задницу похлеще всех других вещей вместе взятых. Где-то на её пути ты можешь найти радость и счастье, а где-то — горе и печаль. Мой отец однажды сказал мне, что единственная цель в жизни — долг и честь, которые мы должны стремиться исполнить перед королевством. Лично я всегда считал, что человек должен жить в своё удовольствие и получать от жизни радость, потому что, на самом деле, она прекрасна. Я путешествовал в стольких местах, повидал столько вещей, испытал столько ярких впечатлений и удовольствий, что не передать словами, как я был рад всё это пережить. Да, конечно, жизнь — такая штука, что может подкинуть дерьмо на каждом твоём шагу или спустить как снег на голову испытание, что проверит тебя на прочность. Но в них есть и своя прелесть. С каждым испытанием, пройденным тобой, ты становишься сильнее, закалённее, увереннее. Ты смотришь вперёд и не боишься трудностей, так как знаешь, что сможешь их преодолеть... — с этими словами Сириус отпил из кружки с элем. Затем его голова безвольно плюхнулась на стол прямо в тарелку с недоеденным мясом, кружка выпала из его руки       — Красивые слова, мой друг, — Уоррен покачал головой и грустно улыбнулся. — Только реальность такова, что в жизни долг и честь стоят на первом месте, а твои личное счастье и желания — на самом последнем. Мой лорд-отец хорошо мне это объяснил, когда отправил меня в Цитадель против моей воли... Тебе очень повезло с тем, что ты живёшь, как хочешь. И именно поэтому я хочу, чтобы ты продолжал жить так дальше, а не пытался сломать колесо, что давным-давно образовал Завоеватель, — шептал он, прекрасно зная, что Сириус его не слышит.       Вскоре сон пришёл и к нему. В нём он мог ходить и владеть мечом, кататься верхом на лошади и сбивать копьем кинтану. Уоррен на время снова стал рыцарем и спокойно позабыл о реальной жизни, в которой он был всего-навсего хромым никому ненужным мейстером.