Музыкальное сердце.

Любимое тело, которое лежало рядом, грело не только физически, отдавая часть своего тепла, но и в какой-то степени согревало душевно. В последние дни, когда мы с Геном спали вместе, я всегда обнимал его, словно убеждаясь, а реален ли он вообще? Таблетки, пока что, не помогали, но я и не рассчитывал на быструю реакцию организма, понимая, что это может занять большее количество времени. Но для меня хватало его редких улыбок, отправленных в мою сторону, редких, но таких нежных и трепетных поцелуев, которые я позволял себе лишь после того, как парень сам о них просил, хватало того, что он просто существует. До концерта оставалось совсем немного, от силы, пару дней. Почти всë время мы репетировали в студии, и лишь сейчас нас собирались отправить на место, чтобы мы осмотрелись и если что, внесли какие-то правки. Но сейчас было не до этого… Сонный Асагири только открыл глаза и уже смотрел на меня прищуренным взглядом, не привыкшим к солнечному свету. Сам того не заметив, я начал улыбаться. — Доброе утро, — пробубнил он, подползая ближе и упираясь мне в грудь. — Доброе, — ответил я, начиная поглаживать парня по волосам. Через пару секунд я почувствовал, как Ген укусил меня. Я вскрикнул. — Какого чёрта?! — он смотрел на меня, с еле уловимыми эмоциями, которые словно потерялись в тумане безразличия. Я просто не мог на него злиться. Да, больно, но это пройдёт, а начав разборки, боль Асагири останется, если не усилится. — Хочешь, я спихну тебя с кровати? — Ну уж нет, спасибо, — слегка надуто ответил я. Нам уже следовало собираться, поэтому, еле как растормошив Гена, мы выехали. Ещё сонные, заспанные, неготовые ни к чему, мы стояли напротив современного и на вид крупного клуба. Он достаточно сильно выделялся на фоне остальных зданий в округе. Быстро пройдя внутрь, нас встретила Франсуа, что показалось немного странным, но это не так важно. Она показала нам, где расположены гримёрки, запасные выходы и другие полезные места. Сцену нельзя было назвать маленькой, на неё вели несколько кулис — задние и передние. Освещение было довольно ярким, а в зале могло поместиться большое количество людей. На этом, экскурсия была окончена, нас вывели на сцену, и мы прогнали весь материал. Когда репетиция близилась к концу, в голову пришла идея. Я попросил парня идти в машину, он нахмурился, но всё же пошёл. Подойдя к Рюсую, я заговорил: — Вы сможете достать синтезатор к выступлению? — Конечно. Только зачем? — задал вопрос Нанами. — Ген написал фортепианное произведение, но сам он об этом не скажет, поэтому я хотел бы попросить у вас разрешение на его исполнение. На секунду он задумался, но улыбнувшись, ответил: — Ну как я могу отказать в подобном, всё сделаю. На следующий день мы с самого утра носились по квартире, стараясь привести себя в порядок, хотя особого смысла это не имело, ведь в любом случае, стилисты будут стараться исправить наш внешний вид, сделав нас более призентабельными. Так и произошло. Не успели мы зайти, как нас в ту же секунду обступили, начиная красить, одевать и так далее. Всё, что нам оставалось — только распеться. Мы стояли в гримерке уже полностью одетые, готовые выйти на сцену хоть сейчас, и пусть до начала было ещё тридцать минут. Я ни капли не волновался, осознавая, что репетиций было достаточное количество, чтобы выступить идеально. Периодически, мы с Асагири перебрасывались короткими взглядами. Как и в прошлый раз, ему безумно шел костюм. В этот момент я осознал, что совершенно точно не асексуален. — Можно тебя поцеловать? — тихо с придыханием спросил я. В этот момент Ген поправлял рукава, а на его лице появилась самодовольная ухмылка. — Мистер Ишигами, по-моему мы вступили в отношения не для того, чтобы спрашивать об этом, — подобный ответ удивил меня, если говорить мягко. Не торопясь, я подошел к парню, аккуратно приподнял его голову за подбородок и наконец прикоснулся к губам, таким нежным и родным. Я почувствовал теплые, слегка потные ладони на моих щеках, которые притягивали меня ещё ближе. Чертов Ген добавил щепотку страсти в поцелуй, он стал влажным, глубоким и блаженным. Нижнюю губу окрасила еле ощутимая боль, Асагири прикусил её. Мне хотелось отстраниться, но взглянув в глаза напротив, прикрытые в лисьем прищуре и светившиеся желанием и ноткой похоти, я отказался от этой идеи и просто наслаждался моментом. Стук в дверь прерывает нашу минуту романтики. Парень в срочном порядке пытается пригладить волосы, которые были уложены до того, как я запустил в них руки. А я пошел открывать. На пороге стояла незнакомая мне черноволосая женщина, по возрасту примерно, как Ксено, который находился рядом с ней. Я перевел взгляд на Асагири, увидевшего пришедших через зеркало. Очевидный страх накатил на него, дыхание ускорилось, а руки задрожали. Я начал волноваться за Гена. — Сынок, здравствуй! Как ты? — я не мог поверить. Не хотел… это не могла быть его мать, только не сейчас, не перед выходом, ни когда-либо ещё. — М-мама…? — голос не просто дрожал, в нём будто включился режим вибрации. Женщина начала заходить, но я не дал ей этого сделать, придержав рукой. Я не чувствовал к этому человеку ничего, кроме отвращения и злости, именно так я на неё и смотрел. — Сын, скажи своему другу, чтобы он дал мне пройти. — Нет, — ответ был уверенный, но чересчур громкий, что в какой-то степени выдало волнение парня. — Ну ты чего, Ген, это ведь твоя мама, — подливал масла в огонь Хьюстон. Она не страшный дракон, не главный злодей фильма, а обычный человек, которому скоро можно будет выходить на пенсию. У Асагири новая жизнь, в которой ей нет места, в которой мать больше ничего не должна значить, и я безумно хотел передать эти мысли ему. Но, как бы то ни было печально, я, как и все люди, не обладал даром телепатической передачи мыслей. — Если вы оба сейчас не уйдете, я вызову охрану, — наконец достаточно твёрдо сказал парень, но на деле, в его глазах всё ещё читался страх. Стук ботинок по паркету заставил обернуться двух гостей. Перед нами стоял Рюсуй в красном вельветовом костюме с легкой улыбкой на лице, которая скорее выражала уважение, нежели радость. Он пристально смотрел на Ксено, словно хотел прочитать его, после переведя взгляд на нас и лишь после этого на мать Гена. Нанами явно заметил, что нам совершенно не весело в подобной компании, поэтому, подмигнув, сказал: — Приятно видеть вас на нашем шоу, но не могли бы вы не отвлекать артистов сейчас? — Хьюстон лукаво улыбнулся, но лишь кивнул в знак понимания и потянул женщину за собой, уводя её прочь. Я вздохнул с облегчением, а Рюсуй лишь сделал телефонную трубку из руки и приложил к уху, таким образом показывая, что всё время на связи. После этого он ушёл, прикрыв за собой дверь. А я стою рядом с Геном и слышу, как он начинает задыхаться. В голове бардак, я не могу собраться… Я не знаю, что мне делать, и от этого становится страшно. Сделав пару глубоких вдохов и успокоив себя, я подхожу к парню, чтобы теперь управиться с ним. Беру его руки в свои, большими пальцами слегка поглаживая нежную кожу чужих ладоней, смотрю прямо на него и начинаю говорить: — Посмотри на меня, слышишь мой голос? Я здесь, я рядом, я напротив тебя, видишь? Твоей матери здесь нет, она ушла, сейчас тут никого, кроме нас, — заглядывая в туман этих серых глаз, всё, что мне оставалось, это жалкие попытки не потеряться в них. Он делает пару глубоких вдохов, затем выдохов. — Я в порядке, — мы молчим, я просто не могу выдавить из себя слова… Всё же, я потерялся. Через пару минут такой игры в гляделки, мы слышим, как нас зовут за кулисы. И вот, мы стоим здесь, одетые в одежду с фотосессии, но совершенно обнажённые, знающие друг друга лучше, чем самих себя. Мы спокойны, ведь оставили страх, волнение, стеснение, любовь, радость, злость, ужас — все эмоции в гримерке. Сейчас осталось лишь два пустых стеклянных сосуда, которые, как казалось, можно было разбить, но никто не сможет этого сделать. По крайней мере, пока они вместе. Ты сжимаешь мою руку, заглядываешь в душу, прижимаешься и целуешь в щеку, и мне точно не нужно ничего больше, чтобы не волноваться. Нет, я не боялся выступления, главный страх был за тебя, но теперь и он растворился в твоём тумане. А нам пора выходить, как бы не хотелось постоять здесь ещё немного, но люди ждут, как мы можем их подвести? Начинает играть первая песня, по залу проносятся восторженные крики и аплодисменты. Приятное тепло разносится по телу — благодарность за любовь зрителей. Свет практически обжигал, костюмы начинали душить, но шоу должно было продолжаться. Ещë нужно было пройти оставшуюся половину репертуара. Зал взорвался овациями и восторженными криками, когда мы исполнили песню, написанную для Гена в новый год. Казалось — ещë немного и упадешь в обморок, но я старался держаться ради зрителей, ради денег, ради Асагири. Стоя здесь, перед немалым количеством людей, захватывало дух, проблемы уходили на задний план, но дышать полной грудью не получалось, ты словно сам запирал себя в клетку, ставя клеймо идеала. Хотя, говоря объективно, я даже не старался строить из себя Бога в глазах других, ведь я такой, какой есть: ужасный, прямолинейный, любознательный, умный, эгоистичный и всë равно любимый. И вот, музыка затихла, и в ту же секунду зал взорвался, загудел и зашумел так, что не будь мы в наушниках, наверняка бы оглохли. Но я знал, что это ещё не конец, но Ген был не в курсе. С задних кулис вынесли синтезатор. Глаза Асагири расширились от удивления. Сняв наушник, он подошел ко мне. Ему приходилось кричать, чтобы я хоть немного его услышал. — Сенку-чан, что происходит? Дать ответ было достаточно трудно, но я постарался найти подходящие слова. — Сыграй, то, что писал всë это время. Если не хочешь сам, сделай это для меня, — я улыбнулся ему и направился за кулисы. Он смотрел на меня, как брошенный котёнок, оставленный на улице во время дождя. Но я не чувствовал жалости, понимая, что ему необходимо это. Для того, чтобы идти дальше. Сделав глубокий вдох, с целью успокоить себя, парень направился к инструменту. Да, он играл не так давно, но в последние дни отказывался приближаться к пианино. Асагири занес руки над клавиатурой, закрыл глаза, вспоминая ноты или вновь приводя дыхание в норму, и наконец плавно опустил пальцы на клавиши. Весь зал замолчал в ожидании, для всех стало сюрпризом подобное зрелище, и тем не менее, никто не смел перебивать эту музыкальную исповедь. Мелодия была, словно река, спокойная на середине, буйная на истоках, словно разгорающийся пожар, идущий от листика к веточке, перепрыгивая на кусты и деревья. Она была не просто громкой и оглушала далеко не звуком, а самим мотивом, мыслью заложенной в эти ноты. Казалось, сердце подстраивается под её ритм, бьется в унисон, только чтобы не создать диссонанс. В самом начале игры лицо Гена было напряженным, но постепенно он расслабился. Теперь, он мог в полной мере передать свои чувства и переживания, не сдерживая их в себе, а делясь с целым миром. Было ощущение, что каждая нота стояла не просто так, а имела своё значение, что в каждую была вложена частичка души. Именно это завораживало. Да, каждый вкладывал своё значение, свою особую историю, но когда ты точно знаешь, о чем льётся музыка, словно проливающиеся слезы, которым ты тоже был свидетелем, от этого дыхание замедляется. Ты лишь наблюдатель на поле боя человека с собственным прошлым, и это постепенно убивает тебя изнутри, царапает сердце, оставляя глубокие шрамы, меняя тебя самого. И вот конец. Казалось, что он наступил чересчур быстро, хотелось слушать ещё и ещё, но доиграв, Асагири больше не мог находиться на сцене. — Если бы ты только знал, как сильно я тебя люблю, — произнёс парень, заходя за кулисы, но я не слушал. Схватив за воротник, я притянул его к себе, увлекая в солёный от его слёз поцелуй. — Во-первых, уйдите в гримёрку, чтобы вас не сфотографировали фанаты, а во-вторых, постарайтесь не запачкать костюмы. Ген улыбнулся, после чего отстранился и потащил меня по коридорам. Он затолкнул меня в комнату и закрыл дверь на защёлку. Ещё припухлые и влажные от прошлого поцелуя губы, так и манили повторить действие. Поэтому, последовав собственным желаниям, я решил не сопротивляться, переплетая наши с Асагири языки. Мы попятились назад, натыкаясь на стол, и вот, парень уже сидел на нём, закинув свои ноги на мои бёдра, а руки заключил в кольцо вокруг моей шеи. Отстранившись, я начал покрывать поцелуями его шею, оставив пару красных пятен. Горячим и сбитым дыханием, обдавая чужое ухо, я зашептал: — Я люблю тебя, — страсть одурманивала и сносила крышу. Это ощущалось, как высокая температура, словно ты несёшь полный бред, в то время, как по телу разносится жар. Тебе душно, но приятно от этой духоты, хочется ещё сильнее погрузиться в неë, главное, что с ним. — Я знаю, дурачок, — послышался голос Асагири, он был живым, и неровным из-за дыхания. Запустив руки мне в волосы, парень слегка дёрнул их, заставляя вернуться к его лицу, а в частности к губам. Такой Ген нравился мне ещё больше: раскрепощенный, страстный, властный и требовательный. Он вскружил мою голову, стал единственной мыслью в ней, словно любимая песня, повторяющаяся из раза в раз — немного надоедливая, но без неë становится особенно тоскливо. Я почувствовал, как одна рука опустилась мне на грудь, а аккуратные пальцы, развязав галстук, начали расстегивать пуговицы. Вскоре оба жакета и моя рубашка валялись на полу, обнажив мой торс. Я аккуратно начал снимать корсет с парня, после чего развязал платок с его шеи и отбросил в сторону чёрную рубашку. Дорожкой поцелуев я спустился к шее, а после, к ключицам и плечам. Казалось, что на теле Гена не осталось ни единого нетронутого места, где не побывали мои губы и руки. Его кожа была нежной, разгоряченной, а дыхание — надрывистым. Слыша нервные вздохи у себя над ухом, разум мутнел, а от возбуждения сносило голову. Мне хотелось касаться, ласкать, нежить и мучать в этом издевательски-тягучем удовольствии. И я позволил себе сделать это. Позволил оставить остатки здравого смысла и разума, окунаясь в этот мир похоти с головой, сливаясь с Асагири в страстном танго любви, забывая про весь мир, ведь сейчас, в нём не оставалось никого, кроме нас двоих.