Сжечь их всех!

Мия V Когда Старый Медведь предупреждал ее о том, что не каждый справится с работой его личного стюарда, он не преувеличивал. Скорее приуменьшал. Джиор Мормонт оказался очень требовательным и требовал от Мии успевать везде и всюду: от содержания его оружия и брони в полном порядке, до уборки комнат и подготовки писем. Впрочем, девушка подозревала, что он гоняет ее целыми днями просто для того, чтобы она побольше проводила времени в его покоях и поменьше — на виду у остальных братьев. Иначе зачем он доверил ей не только читать и сортировать воронью почту, но и изучать бухгалтерские книги и его собственные дневники? Она и оглянуться не успела, как накопила в своей голове массу знаний о Дозоре, почти сравнимую с той, что имел сам лорд-командующий. И это было… поучительно, да. Когда она еще только решилась вступить в Дозор, ее вдохновили на это рассказы вербовщиков. Своя койка, сытная кормежка, крыша над головой и смысл жизни — чего еще для счастья надо? Ей, для которой единственной альтернативой, скорее всего, была смерть на каком-нибудь перевале, точно ничего не требовалось. Но теперь, когда она изучила Дозор, что называется, изнутри… Большая часть писем лорду-командующему приходила с юга, от вербовщиков и местных лордов, в основном, малых. Приток новобранцев все еще оставался достаточно стабильных, но вербовщики писали о том, что людей находить все труднее. И они сами не знали, почему. Возможно, благосостояние простых людей, наконец, начало улучшаться и стало меньше тех, кому было попросту нечего терять. Возможно, преступность упала настолько низко, что из тюрем тоже стало некого брать. Возможно, им мешала слишком активная работа вербовщиков из королевской армии. Как бы то ни было, новобранцев становилось меньше. С другой стороны, братья-строители больше не ворчали по поводу того, что после Опустошения они только и делали, что чинили старые помещения, заброшенные задолго до Эйгона Завоевателя, чтобы было куда поместить очередное пополнение. Командующие замками были с ними не согласны, они, напротив, хотели еще больше рекрутов. Но не для того, чтобы припахать их на какое-нибудь «очень нужное» дело, а чтобы найти крупицы золота среди массы навоза. Хотя бы несколько достойных людей, которые могли бы стать настоящими черными братьями. То пополнение, которое, в основном, приводили с юга, заставляло их закатывать глаза и молиться всем, кто только мог слышать. Эти люди были недисциплинированными, шумными, трусливыми, а все данные перед ликами богов клятвы были для них пустой формальностью. О том, насколько честно они исполняли данные обеты, говорило и то, что бастардам, рожденным в землях Дара, давали фамилию Кроу, а не Сноу, как на остальном Севере. Старый Медведь, слыша обо всем этом, равнодушно хмыкал и говорил, что так было всегда: «Если бы мы рубили голову каждому, кто хоть раз нарушал свои клятвы, дозор на Стене несли бы одни безголовые…» Он старался, чтобы его голос звучал убедительно, но в нем было больше усталости, чем уверенности. Мия подозревала, что он когда-то пытался навести порядок в Дозоре, но потом махнул рукой и теперь прикрывает свое бессилие равнодушием. И ей это очень не нравилось… поначалу. Вскоре и она сама поняла, что человеческую природу не обманешь, бороться с ней бесполезно, но учитывать ее нужно. Нельзя сказать, что служба дозорных была чем-то жизненно важным, без чего человечество моментально сгинуло бы. Основной их работой было сдерживание племен одичалых, которые воевали между собой куда охотнее, чем с ними. Все остальное время, то есть абсолютное большинство дней, их служба сводилась к исполнению устава от подъема до отбоя и рассказыванию баек о грамкинах и снарках, а отнюдь не к жертве во имя всего живого. Пока не пропал отряд Коттера Пайка. Эту вылазку должен был возглавить сам Полурукий, но он задержался у мейстера, который залечивал ему рану, нанесенную голодным волком в предыдущем походе. Вот Пайк и пошел вместо него. И исчез. Лювин Таннер с отрядом разведчиков вышел на его поиски и тоже пропал. Прошло еще две луны и тогда Уилл из Сигарда заявил, что найдет их обоих. Он кликнул добровольцев, собрал человек десять и ушел на север. И уже целую неделю от него ни слуху, ни духу. И чем дальше, тем более тревожными становились письма, которыми обменивались командующие замками на Стене. Мия знала об этом лучше всех. — Мы все знаем, в чем дело, — прервал ее мысли хриплый голос Гареда Безухого, командующего Сумеречной Башней, известного своим угрюмым характером. Лорд-командующий собрал всех высших командиров Дозора в Черном Замке — как оказалось, едва ли не у всех в последние месяцы кто-то без вести пропал за Стеной. Мия чувствовала себя немного не в своей тарелке, внезапно оказавшись среди стольких опытных и уважаемых дозорных. Но Джиор доверил ей и Неду вести записи встречи для мейстера Эймона. Пока командование расселось за круглым столом с лордом-командующим во главе, она устроилась в углу с бумагой и пером. Сейчас Игла, услышав слова Гареда, картинно закатил глаза. Он вообще любил тихо поддразнивать командиров и у него это, чего греха таить, получалось. Особенно Гареда, с его характерным хмурым видом и манерой говорить. Но сейчас им обоим было не до веселья. Приближался Час Волка и они смертельно устали — встреча и без того затянулась из-за того, что командиры восточных замков сильно опоздали. — Должно быть, это та самая банда одичалых, о которых мы слышали, — продолжал Гаред. — Это все слухи. Ни одно племя не может одновременно быть везде и всюду, — возразил командующий Ледовым Порогом Торен Смоллвуд. — Я согласен со Смоллвудом, что бывает очень редко, — добавил Бедвик Великан из Длинного Кургана. — Слишком много потерь за короткое время, причем сразу везде. Не представляю, как они могли напасть на тех, кто вышел из Сумеречной, перебить их всех — и на следующий день сразиться с разведчиками из Кургана? Если же это орда из множества племен… Мы бы увидели ее прямо отсюда. — Не обязательно! Они могли разделиться! — настаивал Гаред. — Кто? Одичалые? Они недостаточно организованы для такого. Я не могу представить, чтобы вождь разделил племя на отряды налетчиков, не опасаясь, что кто-нибудь махнет на него рукой и решит дальше жить сам по себе… Тот, кто произнес эти слова, не пользовался особым авторитетом в Дозоре, многие почти открыто над ним посмеивались, но сейчас возразить ему никто не мог. Брат Манс, командующий Восточным Дозором-у-моря. Мия никогда не видела его собственными глазами, но по тому, что о нем писали вороньей почтой, ничего хорошего от этого человека ждать не стоило. Слишком уж он выделялся среди других. Даже его плащ, который должен быть черным, как у всех братьев, был подшит красным асшайским шелком. Но сильнее всего отталкивало не это, а то, как он себя держал. Он не признавал над собой никакой власти, мог поспорить даже с Мормонтом, но в то же время не требовал безусловного подчинения и у тех, кто служил под его началом. Никто не говорил, что Манс старался подорвать чужой авторитет или захватить власть для себя. Скорее он вел себя с людьми так, как хотел, чтобы они вели себя с ним. Кроме того, судя по сведениям из писем, он больше других командиров Дозора проводил время с одичалыми, у него были друзья среди одичалых, а по слухам — еще и возлюбленные, и даже дети. Скорее всего, большая часть этих слухов были преувеличением. Но то, что никто не знал одичалых лучше Манса, было фактом. Сравниться с ним мог разве что Куорен. И пока гарнизон Сумеречной Башни время от времени торговал с одичалыми с западного берега, Манс пошел еще дальше, позволив одичалым поселиться на берегу Тюленьего залива в местечке под названием Суровый Дом. И там регулярно проводил с ними встречи. Многие решительно протестовали против такой практики, но именно восточная часть стены страдала от набегов с севера меньше всех прочих. Сам Мормонт говорил, что позволяет Мансу его чудачества просто потому, что «так надо». Зачем — она не уточняла. Идея наладить с одичалыми мир казалась ей глупой и опасной. В ее глазах эти люди ничем не отличались от горных племен Долины. С некоторыми из них можно было договориться, с некоторыми даже подружиться, но стать для них своими — никогда. А если они почувствуют себя в силе… Вспомните судьбу Гарольда Аррена или Утора Толлетта. Сегодня между вами мир и дружба, а завтра они ударят, решив, что ты слаб. Даже если это ты помог им стать сильнее. Конечно, свое мнение Мия никому не навязывала. Но у нее были основания так думать — особенно после того, как горцы замучили насмерть нескольких проводников, которых она знала. Просто ради забавы. Она слишком поздно спохватилась о том, что перестала записывать. Не в первый раз уже за сегодня… И снова торопливо заскрипела пером. — …Это все только из-за тебя, Манс, — хмуро говорил Бедвик. — Я знаю, что ты пропускаешь через Стену этих дикарей… — Только тех, кто не может сражаться. Стариков, больных. Младенцев и беременных женщин. Никто из них не совершает набегов и даже не покидает деревни… — Одичалые к югу от Стены, Манс! Да ты только за это заслуживаешь петли! — Хватит, — отрезал Мормонт и все замолчали. — Я слишком долго позволял тебе вести свои игры, Манс. Одно дело — пропустить нескольких нуждающихся. Но то, что ты позволил возникнуть поселению одичалых на земле Дара… Это совсем другое дело. И ты это знаешь. Бедвик прав. Банда этого… Плакальщика существует лишь потому, что одичалые считают нас слабыми. И пока ты позволяешь им пересекать Тюлений Залив, это только укрепит их веру. Больше ни один одичалый не пересечет стену безнаказанно. И мы избавимся от угрозы, которую ты создал в Суровом Доме. — Лорд-командующий, — прищурился Манс. — А от Крастера вы уже избавились? Или вашему ручному дикарю можно и дальше творить любые мерзости потому что… Потому что вы так решили, да? — Следи за языком! — прорычал Гаред. — Стена была воздвигнута не для того, чтобы разделять людей, Джиор, — не уступал Манс и в его глазах появился… страх? Неужели и правда страх? Или все-таки сожаление? И как бы Мия ни относилась к этому человеку, его слова в который уже раз заставили ее задуматься. А для чего на самом деле была построена Стена? И как она была построена? Говорят, ее воздвигли с помощью магии. Но не слишком ли это ради каких-то банд диких налетчиков? А остальные возможные причины… К ним она относилась как к сказкам, не более того. Ответить на слова Манса не успел ни Мормонт, ни кто-либо еще. В зал ворвался один из черных братьев. — Лорд-командующий! — крикнул он. — Они вернулись! И почти сразу, подтверждая его слова, снаружи протрубил рог. Один раз. — Кто? — переспросил Мормонт. — Пропавшие разведчики, сир! Все они… Или то, что от них осталось… Все тут же повскакивали с мест и выбежали наружу. Все, кто находился по пути от покоев лорда-командующего к лифту, торопливо ушли с дороги перед столь впечатляющей свитой. Мия последовала за Мормонтом, она была растеряна не меньше остальных, если не больше. В лифте никто не разговаривал. Это было неписанное, но строго соблюдаемое всеми братьями правило. Любой разговор в этой кабине прекращался и возобновлялся не раньше, чем лифт останавливался и его дверь открывалась. Ночь выдалась пасмурной, к тому же сейчас было новолуние. Но по мере того, как они спускались, множество факелов осветили картину внизу. И первый вопрос, приходящий на ум, был: «Как?» Почти три сотни черных пятен на белом снегу. Все или почти все пропавшие разведчики лежали мертвыми или умирающими. — Милорд, — обратился к Мормонту черный брат, который его сюда и привел. — Люди Коттера Пайка у ворот… Они ранены. Разрешите открыть ворота в туннель и пропустить их? Мии показалось, что Мормонт замялся перед ответом. — Давай, — наконец, решил он. — Живые или мертвые… Пусть они вернутся туда, где им и место. --- Тела перетаскивали несколько часов. За это время кто-то в Черном Замке уже начал просыпаться, но все они пока были вялыми и медлительными. И все же почти каждый из них, не дожидаясь особого приглашения, присоединялся к остальным, затаскивая умерших братьев внутрь замка. Просто потому, что они понимали: так надо. Коттер и несколько его уцелевших разведчиков, вскоре после того, как их впустили, рухнули наземь от усталости и сами мало отличались от разложенных повсюду трупов. Их было слишком много, чтобы вместить всех в какой-либо комнате, поэтому их сложили во внутреннем дворе Черного Замка. Командиры подтвердили имена тех, кого они принесли — здесь были почти все пропавшие разведчики. Двести восемьдесят человек. В том числе исчезнувшая совсем недавно группа Уилла. Как только затащили последних, командиры собрались неподалеку, в тени Щитового Чертога, пытаясь понять, что бы это могло значить. — Одичалые пытаются нас запугать, — процедил Смоллвуд. — Это та самая банда. Теперь они угрожают нам в открытую. Мия была согласна с ним, но ничего не сказала, просто стояла рядом с Мормонтом. Старый Медведь отвернулся от множества тел в черном и кивнул Смоллвуду. — Это единственное разумное объяснение, — сказал он, многозначительно покосившись на Манса. Командующий Восточным Дозором как-то неловко поерзал — он был единственным, кто возражал против того, чтобы приносить мертвых в замок — из-за каких-то смутных слухов от одичалых, которых он пропустил на юг. Гаред открыл рот, чтобы что-то сказать. Никто так и не понял, что именно он собирался произнести. В следующую секунду в его горло вонзился кинжал. Мия отшатнулась, не отрывая взгляда от Гареда, за спиной которого стоял черный брат с мечом в одной руке и кинжалом в другой. Она не помнила его имени, но его глаза… Сейчас она не могла не смотреть на его глаза, ярко-синие, как горный лед на самых высоких пиках Долины. Нет, еще синее и ярче. Как морская глубь. И яркие, как звезды на небе. И мертвые. Давно мертвые, как у оленя, убитого несколько часов назад. Из них уже ушла вся жизнь, все тепло, все стремление к познанию мира. Это были просто гладкие стеклянные бусины, в которых не было ни радости, ни гнева, ни страдания, несмотря на перекошенное злобой лицо. Мии очень хотелось закричать. А она не могла, ее горло сдавил такой страх, что она даже дышать не могла. И только удар в грудь от лорда-командующего немного привел ее в чувство. Она упала в снег и увидела, как меч в руке еще одного черного брата с ярко-синими глазами просвистел точно там, где она только что находилась. Мормонт, оттолкнувший ее, следующим движением, выхватил меч и пронзил предателю живот. Тот жутко зашипел, это было похоже на вырывающийся из кипящего чайника пар, и упал на колени. Она смотрела, как тускнеют его светящиеся глаза, как темнеет эта жуткая синева. Где-то рядом зазвенела сталь и Мия резко обернулась на звук. Мертвые вставали на ноги один за другим. Те, кто только что лежал бездыханно, поднимались, глядя перед собой синими светящимися глазами. Сколько же вокруг синих глаз… И их становилось все больше и больше. Безумие, просто безумие… Но она видела это своими собственными глазами. Видела, как труп, он точно был трупом, без одной руки, с оторванной челюстью и огромными ранами в груди, вдруг открыл глаза и начал неуклюжими рывками подниматься на ноги, уцелевшей рукой вытаскивая из-за пояса кинжал. — …оун! СТОУН! — услышала она рев лорда-командующего. — Вставай! Вставай! Дерись! Нет времени глазеть! Мия дважды быстро моргнула и только тогда ее разум усвоил его слова. Она вскочила на ноги, чуть не подскользнувшись, и выхватила меч. Долго искать врага не пришлось — один из голубоглазых несся прямо на нее, у него не было оружия, но он, несомненно, хотел убить ее. Не мечом, так руками и зубами. Быстрый взмах — и лезвие рубит плечо ожившего мертвеца, но он почему-то ни зашипел, ни упал. Вернее, упал на одно колено — и тут же снова встал и снова накинулся на нее. Еще один удар, в этот раз в сердце… Но и это его не остановило. Как же так? Она чувствовала, что еще немного — и ее охватит паника. Она выдернула меч и отскочила назад, а эта тварь, которую и человеком-то назвать уже нельзя было, все продолжало наседать. Еще один замах — в этот раз она разрубила твари шею, отправив голову в последний полет. Обезглавленное тело рухнуло на снег… И все равно не успокоилось, а задергалось, словно жеребенок, впервые пытающийся встать на ноги. — О, боги… — выдохнула она, но думать времени не было, еще одна нежить замахнулась на нее мечом. Он двигался неуклюже и неповоротливо, но оружие в его руке было самым настоящим. Мия увернулась от одного удара, отбила второй — она ожидала, что оживший мертвец ударит ее с силой, сравнимой с силой Кива, несмотря на то, что его тело было еще более хрупким и слабым, чем у нее. Но ее руки тряслись, блок не удался, лезвие врага скользнуло вдоль ее собственного и резануло по ее руке. Мия вскрикнула, но не отступила, она вместо этого взмахнула мечом еще раз, ударив врага по колену. Он не прореагировал, но на следующем шаге, как только он наступил на поврежденную ногу всем весом, она переломилась, мертвец упал и Мия могла счесть это победой, поскольку он лежал, а она могла уйти из боя и найти лорда-командующего… Но сначала отбиться от еще двух противников, которые уже ковыляли к ней. Сейчас во дворе Черного Замка сражались, наверное, все его обитатели. Живые бились отчаянно, но их враги отказывались погибать от смертельных, казалось бы, ударов. Единственными преимуществами ее товарищей были скорость и ловкость, но какой в этом смысл, если враг не падает от твоих ударов и часто даже не реагирует на них? Она пятилась от наступающих на нее тварей и краем глаза увидела, что дверь одной из казарм открыта. Звон мечей начали заглушить крики, но не обычные крики сражающихся и стоны раненых, а вопли умирающих, неготовых к тому, что им придется сражаться с восставшими трупами. Которые уже заняли почти весь двор. Которые уже теснили своих живых противников в здания. Как оттеснили туда и ее. Но в узком коридоре она хоть могла сражаться с двумя, не больше. Тот, что подбирался слева, был ближе, и взмах его меча чуть было не отсек ей руку — кончик меча чиркнул по предплечью, она чудом успела увернуться. Но в то же мгновение последовал новый удар. Мия попыталась отбить, в последний момент остановив вражеский клинок, летевший ей прямо в шею. Успела. Но заплатила за это собственным мечом, который выпал из руки. Она запаниковала и торопливо попятилась назад. Страх лишил ее способности мыслить, сделал такой же неуклюжей, как и эти неживые твари. Мия споткнулась о какой-то камень и упала, а к двум мертвякам добавился третий. Нужно было срочной найти оружие. Хоть какое. Даже камень или палку. Или умереть. Умереть от рук мертвецов. И только собственная тень на каменном полу помогла ей найти ответ, что именно можно использовать. Торопливо поднялась на ноги. Схватила ближайший факел из держателя и замахнулась им дубиной. И твари, только что кидавшиеся прямо на острую сталь, вдруг отступили назад. Мия заорала во весь голос и, размахивая факелом, бросилась на ближайшую тварь. Она пыталась уклониться, но мертвая рука встретилась с пламенем — и вспыхнула, как сухая трава. Тварь заревела от того, что ей, должно быть, заменяло боль, и попыталась убежать, при этом задев пылающей рукой двух своих соседей, которые тоже заполыхали и побежали обратно, наружу. Добежал только один, двое оставшихся рухнули на пол коридора, их синие глаза безжизненно погасли. Все еще не веря в свою удачу, Мия выскочила обратно во двор. — ОНИ БОЯТСЯ ОГНЯ! — завопила она, не думая о том, чтобы сделать свой голос более «мужским». — ЖГИТЕ ИХ! ЖГИТЕ ИХ ОГНЕМ! И бросилась на ближайшую тварь с факелом. Удар в спину — и пламя тут же охватило мертвяка в считанные секунды. А потом она зашипела от боли, когда еще один оживший мертвец полоснул ее мечом по ноге. Резко развернулась, проклиная себя за потерю бдительности, и с ревом подожгла и его. Слева, у Королевской башни, что-то загорелось. Возможно, кто-то услышал ее крик, возможно, догадались сами. Она ударила еще одного восставшего мертвеца факелом, повалив на утоптанный снег, перепрыгнула через корчащееся тело и побежала дальше. И чуть не налетела на лорда-командующего, перед которым валялось не меньше десятка мертвых. И она чуть было не стала следующим, но он, к счастью, вовремя заметил, кто перед ним. — Стоун, — прохрипел он. — Я уж думал, тебя убили. — Пытались, лорд-командующий, — неловко улыбнулась она, удивленная тем, скольких врагов положил Мормонт своим мечом. И как это, спрашивается, ему удалось? Ладно, об этом потом. А пока она подожгла еще одну тварь, подбежавшую к ним. Они стояли на возвышении и могли видеть почти все поле боя. Теперь дозорные перешли в наступление, постепенно загоняя оживших мертвецов в центр двора, но там по-прежнему было полно синеглазой нежити. — Продолжайте наседать! — кричал Мормонт, чтобы его все слышали. — Эти твари боятся огня! — Они отступают и сбиваются в кучу! — крикнула в ответ Мия. — Так мы сможем поджечь этих ублюдков всех вместе! Потом она повернулась в другую сторону и увидела хорошо знакомого ей человека с факелом, который махал им, как булавой, ломая и поджигая тела врагов. Он был весь в крови, но, кажется, даже не замечал этого. Очередной замах Кива буквально вбил факел в тело твари, но… мертвец упал и факел остался в его теле. А другой, вооруженный двуручным мечом, рубанул Кива по плечу. И тогда она сорвалась с места, не обращая внимание на крик Мормонта: «СТОУН!». Ее не заботило то, что она была стюардом самого лорда-командующего. Она помнила лишь то, что Кив был ее другом. Она ударила тварь с мечом своим факелом и врезалась в него всем телом, не обращая внимание на ожоги. Мертвяк служил ей живым (если это слово вообще уместно) тараном среди своих собратьев. — КИВ! — закричала она, бросая факел. Бастард, подхватив с земли собственную отрубленную руку, бил ей ближайшего мертвеца, но потом, услышав ее крик, резко развернулся и поймал брошенный факел. А как только пламя охватило оживший труп, с ревом прижал его к себе. И побежал вместе с ним в самый центр вражеской массы, не замечая, как горит его собственная одежда и волосы. И тогда во дворе замка полыхнуло. Пламя поднималось выше человеческого роста и освещало Черный Замок, словно утренняя заря. Но глаза Мии были прикованы ни к нему, а к Киву, который успел выползти из этого гигантского костра, окрашивая снег в красный цвет. Она подлетела к нему, попыталась остановить кровь, зажать самые тяжелые раны руками и плащом. Кив что-то бессвязно пробормотал, пытаясь что-то сказать, но никак не мог. Мия слышала, характерные звуки выстрелов из лука и видела, как со стен сыплются маленькие огоньки — стрелы с наконечниками, покрытыми смолой, добивали нежить. Битва была выиграна, последние из немертвых возвращались в свое естественное состояние. Но Мию это не заботило. Она готова была отдать все на свете ради того, чтобы понять, что Кив хотел сказать перед смертью. --- Элейна VI Пальцы умело переплетались в волосах, пока она завивала себе косу. Она уже несколько раз подумывала о том, чтобы совсем убрать волосы с головы, чтобы ее уж точно не узнали. Как ее предок, которого прозвали Эггом, выбрил себе голову, чтобы остаться неузнанным. Но это можно было сделать только в самом крайнем случае. А пока достаточно заплести косу и спрятать под капюшон. Или, может, все-таки покрасить их, даже если это будет долго и сложно. Зато не придется бояться, что выбившаяся наружу прядь выдаст ее. Теон, однако, возражал против покраски, считая, что так ее могут не узнать матросы королевского флота и он не сможет получить за нее выкуп. Ему нравилось это делать. Нравилось напоминать ей, что она всего лишь вещь, средство для достижения его целей. В последнее время, когда ее откровенные манипуляции почти прекратились, он напоминал ей об этом все чаще. Вино и сыр, которыми он продолжал ее снабжать, после прогулки по Пайку стали для нее пеплом во рту. Теперь она питалась лишь хлебом, рыбой и пивом — ей доставалось больше, чем всем остальным, но Теон говорил, что это просто потому, что она нужна ему здоровой и относительно свежей, иначе выкуп за нее никто не даст. Иногда ей казалось, что он пытается убедить в этом не столько ее, сколько себя. Потому что сам регулярно об этом забывал, особенно когда они навещали Яру и он вел себя с ней почти по-дружески. Но у Теона были свои планы, своя игра и она играла в ней ключевую роль. Возможно, именно поэтому она приняла его игру в «приблизь — оттолкни». Ей не хотелось быть чьей-то куклой, чьей-то игрушкой. И если Теон, пусть и против своего желания, привяжется к ней, она может попробовать обратить его план в свою пользу. Или даже сделать так, чтобы он отправил ее не на Драконий Камень, а куда-то еще. Сейчас она вздрагивала от одного названия этого острова. Она ненавидела это место, где все смотрели на нее как на мясо на рынке, надеясь породить драконье семя с самим нелюбимым из детей Рейлы. Некоторые ее жалели, как жалеют старую свиноматку, отправленную на бойню. Визерис… Она не могла заставить себя его ненавидеть. Пока не могла. Она понимала, что он не виноват в том, что обращался с ней так плохо, он был не в себе, безумие отравляет душу, а так он ни за что не стал бы делать с ней такое… Элейна вздохнула и взяла расческу с маленького столика, где лежали ножницы и шпильки. Какая уже теперь разница. Визерис обезумел. Но не тем безумием, от которого сгорают целые города, а тем, которое когда-нибудь приведет ее к неожиданному концу. Он любил ее, это да. Но эта любовь была ядом, который обжигал, покрывал тело волдырями и лишал способности дышать. Она знала, что не протянула бы и года в этом ужасном замке. Он убил бы ее, возможно даже, ее собственными руками. Кто-то постучал в дверь и Элейна испуганно подпрыгнула. А потом услышала сдавленное ругательство. Голос был ей незнаком. Она отложила расческу и встала, не думая о том, что на ней нет ничего, кроме нижнего белья. Осторожно подошла к двери, сама не понимая, зачем. наверное, ей просто хотелось знать, кто там. Теон не пускал в эту часть Кровавого Замка никого, кроме нескольких особо доверенных слуг и стражников. Потом она снова замерла, услышав металлический скрежет — кто-то снаружи открывал дверь в ее комнату. Дверь открылась и она увидела силуэты трех человек. И попятилась назад. Шаг. Другой. Третий. Словно это могло что-то изменить. — Принцесса, — услышала она голос, который звучал… дружелюбно? Мужчина шагнул вперед, теперь она видела его лицо. И он явно не был Железнорожденным. Слишком упитанный. Таббард, который он носил поверх кольчуги, она не могла определить: белый мантикор на черном фоне и три монеты над ним. — Кто вы? — спросила она, мысленно радуясь тому, что ее голос не дрожал. — Все будет хорошо, принцесса. Я сир Джофф из Темной Монеты. Рыцарь на службе его милости. Мы пришли спасти вас. Он был молод, он был красив, он просто обезоруживающе улыбался… Но одно упоминание короля заставила ее сердце сжаться в груди. — По… подождите! Я… Я не могу доверять… Кому-то, кто просто так приходит… И объявляет себя моим спасителем! — выпалила она. — Мало ли! У короля много врагов помимо Железнорожденных! — Принцесса, прошу вас, успокойтесь! — поднял руки сир Джофф. Он подходил ближе, а она продолжала отступать. — Я понимаю, миледи, вам трудно поверить в то, что мы люди короля… Но мне посчастливилось стать одним из его близких приближенных… — он улыбался так широко, что его светлая редкая борода сморщилась. — Я знаю, принцесса, как сильно ваш брат вас любит… Она не могла дальше отступать, наткнувшись на столик с зеркалом. — И я знаю, что королева Серсея — это его Висенья… Его глаза были голубыми, но она видела в них другой цвет. Фиолетовый. И от этого дыхание замирало в груди. Этот человек говорил о вещах, которых сам не понимал. Он ощущал себя близким другом самого короля, посвященным в тайную историю любви… Сир Джофф подошел ближе, а ей больше всего захотелось найти в комнате какой-то скрытый рычаг, который открывал бы тайный люк для побега. И сбежать отсюда. Сбежать от Грейджоев, от брата, от Девяти Королевств. Куда угодно. В Лис, в Тирош, В Пентос, да хоть в Асшай… Там, где ее никто не достанет. Сир Джофф протянул руку, мягко, но крепко сжал ее предплечье. И улыбнулся еще шире. — Я пришел, чтобы забрать тебя домой, принцесса. Я верну тебя к нему… — НЕТ! Кто же мог закричать это? Неужели она сама? Она будто наблюдала со стороны, как дрожат в ее горле голосовые связки. Но она не хотела кричать. Думала, что не хотела. Это просто получилось само собой. Как и ножницы, сами собой вонзившиеся в шею сира Джоффа. Как же много крови в человеке… Она хлынула фонтаном, забрызгивая металл и ее пальцы. Она смотрела, как алые капли падают на ее бледную кожу. Рука разжалась, выпустив ножницы, когда сир Джофф стал заваливаться назад. — Ах ты тварь! — заревел второй лазутчик, ворвавшийся в ее комнату. Он двигался словно в тугой смоле — время вокруг нее как будто застыло. Она видела, как подпрыгивает в такт шагам его кольчуга, как застыло в ярости его лицо. Его гербовый щит был разделен на две части: на одной серебряные звезды на фиолетовом фоне, на другой — два черных копья на розовом. Дома Маллери и Гонт — это она еще помнила. Прекрасное сочетание. Элейна почему-то думала только о гербе этого рыцаря, а не на мече в его руке. А сир Джофф продолжал забрызгивать все вокруг кровью из раны на шее. В том числе и ее ноги. «Это неправда. Это мне все снится», — думала она про себя. Маллери-Гонт вдруг остановился, услышав крик, оглянулся назад — и увидел, как третий его сообщник валится на пол, лишившись головы. Он свалился внутрь комнаты и добавил еще больше красноты в разлившееся по полу кровавое озеро. Зеленое яблоко на его золотом плаще тоже быстро покраснело — это случилось даже быстрее, чем он завалился внутрь. А за его спиной стоял Теон, ее похититель, вдруг обернувшийся спасителем. Последний уцелевший рыцарь рванулся к двери и скрестил свои мечи с принцем кракенов. Это могло стать настоящей дуэлью, но Теон вместо этого просто врезал противнику железной рукой по носу, а когда тот отшатнулся, ткнул его своим мечом в живот. Кольчуга честно пыталась остановить удар. Но ее оказалось мало — и ее хозяин расстался с жизнью. Расставался он медленно, валяясь на залитом кровью полу в стонах и корчах. Но всем было ясно, что на этом свете он не задержится. Она смотрела, как он умирает — и как Теон что-то говорит ей. Говорит громко, но она не могла разобрать ни слова. А потом он ее обнял. Потом Элейна вспоминала со стыдом те чувства, которые ее охватили в тот момент. Она поняла, что именно с ним она чувствует себя в безопасности. Она и раньше слышала истории о том, как похищенные девицы влюбляются в своих похитителей. Но в тот момент она чувствовала, что Теон действительно боится за нее. И радуется за то, что с ней все хорошо. И пока она обнимала его в ответ, ее голову занимала еще одна мысль. Она и раньше видела смерть. Те же воины, защищавшие Светлый замок. Или жители Пайка, из которых голод постепенно выдавливал жизнь по капле. Их смерть была мучительнее, чем у того же Маллери-Гонта. Ей было тошно видеть эти смерти. И эту тоже. Но убить сира Джоффа собственной рукой… И видеть, как умирает ее союзник… И видеть, как умирает человек, который хотел вернуть ее Визерису… И видеть, как умирает ее враг… Это было куда приятнее, чем она думала. --- Сэмвел II Поездка в Дорн была поистине незабываемой. Как иронично… Всю свою историю Тарли ненавидели Дорн и дорнийцев. Они были лордами Марок задолго до того, как дом Гарднеров объединил королевство Простора под своей властью. В трапезной Рогова Холма висел большой гобелен, показывающий войны их предков с королями Быстроводной в те далекие времена, когда они были Лордами-охотниками, королями Рога, правящими по двое со времен Херндона и Харлона. Он сбился со счета, сколько раз его предки вторгались в Дорн с оружием в руках. Сэм продвинулся куда дальше, чем любой из них. Он ехал неспешно, наслаждаясь теплом, видами песков и гор. Естественно, расслабиться не получалось, ведь они ехали не куда-нибудь, а на суд. Но Сэм давно научился ценить красоты природы. Они помогли ему смириться с гибелью отца. В Роговом Холме ему было тесно и он часто бегал гулять в лес, скрываясь от уроков, гостей и материнского горя. Сэм пытался охотиться, но так и не смог заставить себя наслаждаться чьей-то смертью, пусть и не человеческой. Но ему все равно нравилось гулять по лесу. Со временем он нашел выход: брал гостей на охоту и, как только они замечали зверя, говорил нечто вроде «сир такой-то, не желаете ли сделать первый выстрел?» Зато следопытом он был хорошим. Сэму просто нравилось наслаждаться красотой лесов и заодно изучать повадки диких зверей, чтобы выследить их и полюбоваться их жизнью в естественной среде. Выслеживать зверей и особенно птиц было для него забавной игрой, в которую он со временем втянул и Дикона. Он часто задумывался о том, как бы отнесся отец к его увлечениям, будь он жив. Скорее всего, был бы очень недоволен и ругал бы Сэма за то, что он даже охотиться нормально не умеет, а просто бегает по лесу, как безмозглый крестьянин. И все же Сэму нравилось думать о том, что они с отцом все-таки нашли бы общий язык. Он представлял, как помогает найти отцу самого толстого кабана, а потом они обсудят, какой лук лучше всего подходит для этого зверя. И еще, может, он уговорит отца попробовать определить птиц по их чириканью — просто так, чтобы проверить свои охотничьи навыки. А если они и будут ругаться, Дикон обязательно их помирит. Они станут настоящей семьей. Или, по крайней мере, постараются ей стать. Мечты, мечты… Неисполнимые мечты о том, что было бы, останься Рендилл Тарли среди живых. Но ему нравилось об этом мечтать. Теперь он думал, что вся выдуманная им отцовская любовь вмиг испарилась бы, если бы Рендилл увидел Сэма сейчас. «Еду в Дорн, чтобы защищать дорнийского бастарда под знаменем Блэкфайров…» Именно под этим знаменем они и ехали. Не все его люди согласились на такое. Некоторые ворчали себе под нос, некоторые открыто заявляли, что не возьмут в руки проклятых знамен. Но Сэма они любили — если даже и не боялись, как его отца, но все равно уважали и доверяли. Он сумел убедить их в невиновности Эймона и в том, что это может помочь ему оправдаться. Для этого каждый из приехавших с ним рыцарей должен был взять в руки знамя и украсить попону своей лошади тем же гербом. И не только рыцарей — даже оруженосцам и слугам выдали флаги с драконами. Благо Эймону их выдали в достаточном количестве, чтобы он мог заменить старые знамена со своим прежним гербом. Вернувшись в Башню Радости, он тут же забросил «подарок» в кладовку и забыл до сегодняшнего дня. Сэм согласился с тем, что если Эймон хотел, чтобы его воспринимали всерьез, для начала следовало создать репутацию человека, с которым лучше не пересекаться. Он верил, что демонстрация силы в таком появлении перед судом поможет ему казаться увереннее в собственной невиновности. Но чтобы вот так ехать через весь Дорн под самым ненавидимым в Вестеросе знаменем… Сэм был уверен, что Эймон в гневе отвергнет эту идею, но тот лишь равнодушно пожал плечами. — Они уже считают меня виновным, не сомневайся. Конечно, мы попытаемся их переубедить, откроем им правду, но… — он замолчал на секунду. — Я устал постоянно уступать, Сэм. Я устал от них всех. От этих лживых змей и безумцев, которые свели Эртура с ума. И вот, они ехали в Солнечное Копье, их кони были покрыты кроваво-алыми попонами, а над их головами реяли такие же алые знамена с черными драконами. Сэм ехал справа от Эймона, на шаг позади него, Маттен двигался с другой стороны. И еще один дракон, в этот раз настоящий, ехал вместе с ними в клетке, привязанной к седлу Маттена. Эймон прислушался к совету Сэма и не стал выставлять его напоказ, но и бросать его в Башне тоже было нельзя. Какой позор. Сэму очень хотелось увидеть, как этот огненный зверь будет парить под жарким дорнийским солнцем. Увидеть, как будет искриться ее чешуя. Но слухи шли быстрее людей и лошадей. Многие уже верили в то, что Эймон пошел на преступление именно ради получения дракона. Поэтому выставлять ее напоказ было, по меньшей мере, неразумно. Всю дорогу Эймон почти не общался с драконицей, но Сэм прекрасно видел, как близко они друг с другом связаны. Каждый раз, когда она кричала, Эймон взволнованно оглядывался на клетку, и не успокаивался до тех пор, пока не успокаивалась она. Он постоянно интересовался, как она поела, как она себя чувствует. Временами Эймон походил не на лорда, а на обеспокоенную няньку. Казалось, он ждал, что дракончик расплачется из-за того, что его не носят на руках, а держат в холодной и жесткой клетке. При этом он ни разу не покормил его из собственных рук и даже не прикоснулся к клетке, хотя драконица явно ждала его и звала его. «Может, ему просто совестно?» — подумал Сэм. Совестно из-за того, что ценой жизни этого дракона была смерть Эртура Дейна и Гвинет Айронвуд. Он слышал, что отцам тяжело любить детей, чье рождение стоило жизни матери. А дракончик убил сразу двух «матерей». Пусть и не по своей вине. — Милосердие Матери! — услышал Сэм чей-то крик. Это был торговец, который смотрел на них, выпучив глаза, из своей лавки в предместье Солнечного Копья. То есть не на них, а куда-то над ними. Он смотрел на их знамена. А потом перевел взгляд на Эймона, ехавшего впереди в наряде блэкфайровских цветов. Черные и красные. А плащ скрепляла рубиновая булавка с черным драконом. Меч с сапфиром на эфесе покачивался у него на бедре. Эймон подстриг волосы перед отъездом и побрился — сейчас его лицо украшала лишь темная щетина, почти такая же, как у Оберина Мартелла в Сумеречном Доле. Типично дорнийская мода, которая должна была напомнить лордам Дорна о том, что он один из них и имеет те же права, что и остальные. Солнечное Копье произвело на Сэма очень сильное впечатление. Привычную андальскую архитектуру как следует разбавили ройнарские шпили и сверкающие золотом шапки башен и минаретов. Как уроженец Простора он не мог не подумать о том, что Хайгарден все же красивее. Как подданный Юга — что Старомест намного больше. Но экзотическая красота дорнийского города загнала все эти мысли на задний план. Сэм видел, как от ворот к ним движется отряд дорнийцев, готовых проводить их внутрь. Он очень надеялся, что все закончится хорошо. --- Они прибыли в столицу Дорна рано утром и им дали несколько часов на отдых перед первыми слушаниями. Сэм предпочел бы, чтобы суд начался на следующий день и они могли отдохнуть как следует, но его просьбу отклонили. Плохой знак. Но не самый плохой. По настоящему Сэм понял, насколько все плохо, когда увидел, кто их будет судить. Первым судьей выступил сам принц Доран. С одной стороны, неплохо, он был известен как достаточно честный человек и всегда старался примирить своих ссорящихся знаменосцев. С другой — то, что он лично взялся за это дело, означало, что оно перешло в политическую плоскость. Убийство было серьезным преступлением, в котором нужно было найти виновно, но Эймон был знаменосцем лорда Фаулера, а жертвами — опальный рыцарь и сестра другого лорда. Второй и третий судьи были куда хуже. Лорд Фаулер и лорд Айронвуд. На первый взгляд, в этом была определенная логика и справедливость: Айронвуд жаждал поквитаться с виновником смерти сестры, но при этом имел репутацию честного человека, который не стал бы оговаривать невиновного. Но даже если чувства взяли бы в нем верх над разумом, лорд Фаулер, чьим вассалом был обвиняемый, должен был его уравновесить. Конечно, несмотря на все трения между Эймоном и лордом Фаулером, тот все еще оставался его сюзереном. И в теории получить сюзерена в качестве судьи было несомненной удачей. Особенно если вспомнить многовековую вражду между Фаулерами и Айронвудами. Но Эймон уже рассказал Сэму о том, что его отношения с лордом Небесного Предела были, мягко говоря, весьма холодными, поэтому на поддержку с его стороны рассчитывать не приходилось. А вот на соперничестве двух судей можно было сыграть. И, конечно, предоставить Дорану веские доказательства. Они собрались в Большом зале. Судьи сидели на помосте, причем Доран восседал на чем-то, напоминающим Сэму паланкин. Среди присутствующих было несколько человек, которых он знал лично или хотя бы заочно. Но больше всего внимание Сэма приковали не они и не свидетели по делу, а трое человек, сидевших чуть поодаль от остальных. Первой была красивая женщина средних лет в простом красном платье, ее волосы и даже глаза тоже были красными. Вероятнее всего, Красная Жрица, причем, возможно, очень высокопоставленная, раз ей было позволено сидеть рядом с такими знатными людьми. Вторым был мужчина с темно-лиловыми глазами и тяжелой челюстью. Его волосы были серебристыми, но отмеченными черной полосой. Судя по его одежде, он был рыцарем, он носил цвета дома Дейнов, но эмблема на его груди была другой: падающая звезда и меч Рассвет, обрамленные серо-черной клетчатой каймой. Возможно, представитель какого-то ответвления Дейнов и Сэм не знал, насколько близко он связан с сиром Эртуром. Третьей была сидевшая рядом с ним женщина, которая, судя по чертам ее лица, тоже была родственницей Дейнов. «Аллирия Дейн», — догадался Сэм. Та самая, о которой упоминал Эртур. Сидевший с другой стороны от нее мужчина, очевидно, был ее мужем, но его имени Сэмвел вспомнить уже не мог. Он был в черно-фиолетовой одежде и его лицо не выглядело дорнийским. Суд начался с вызова Эймона. Тот подошел к подиуму, воздвигнутому в Большом зале. Если ему и было страшно, то он умело этого скрывал — и Сэм не смог сдержать довольной улыбки за самообладание своего друга. — Лорд Эймон Блэкфайр, — начал принц Доран и замолчал на пару секунд, дожидаясь, пока затихнет возмущенное гудение собравшихся от произнесенного им имени. — Тишина! — успокоил он всех и продолжил: — Лорд Эймон, расскажите о событиях того дня. После вас мы выслушаем сира Оллидана, вашего обвинителя. И Эймон начал рассказывать свою историю. Четко и прямо. И только в самом конце его голос дрогнул от волнения, когда он рассказывал о том, что увидел в Башне после возвращения. Он перевел дух и заговорил снова. — Я пытался открыть дверь, но не смог — упавший книжный шкаф не давал мне… Я слышал его голос, но… Я ничего не мог сделать. Я слышал. Я все слышал. Я сидел там… не знаю, сколько. Огонь успел погаснуть, он не распространился дальше его комнаты. Слуги тушили пожар, а я просто сидел там и ничего не делал. У меня не было сил. Лорд Айронвуд усмехнулся и Эймон тут же выстрелил в него яростным взглядом. В зале было тихо, все чувствовали, как нарастает тяжелое напряжение… Но потом Айронвуд все-таки уступил и отвел взгляд. Эймон еще некоторое время буравил судью своими глазами, пока продолжал рассказывать о событиях того дня. — Когда я вошел в комнату, шкаф, что закрывал дверь, весь сгорел, и его можно было сдвинуть. Я увидел мертвого Эртура… и леди Гвинет. Но я не понимал, что случилось. Я нашел под ногами странный сундук, который Эртур получил по пути из Сумеречного Дола. Он никогда не говорил мне, что в нем, и не позволял открыть его. А потом… — Эймон замялся и Сэм, поняв без слов, что он хочет сказать, толкнул Маттена локтем. Оруженосец тут же кинулся к клетке. — …И тут из огня… показался… дракон. На этом слова Маттен откинул закрывавший клетку плащ. И по залу прокатился громкий вздох изумления, когда все увидели, что именно сидит внутри. Драконица подняла голову и завизжала при виде такого количества людей. «Я должен был это предвидеть», — думал Сэм. Чем громче она визжала, тем громче кричали люди. Чем громче они кричали, тем громче она визжала… Эймон слушал это все молча, прикрыв глаза. Наконец, визг в клетке стих и принц Доран поднял руку, чтобы успокоить собравшихся. Его стражники несколько раз ударили древками копий об пол, требуя тишины. — Значит, это правда… Вы сумели проклюнуть драконье яйцо, — начал принц Дорна и несмотря на то, что он всегда умел держать чувства под контролем, сейчас даже он не смог сдержать благоговейного трепета. — Я и не думал скрывать этого, мой принц, — ответил Эймон. — Сир Эртур… и леди Гвинет… Я не знаю, что там произошло, но я допускаю, что именно это несчастье привело к рождению дракона. — Магия крови и смерти! — выпалил лорд Айронвуд. — Не знаю, — ответил Эймон, прежде чем Доран успел одернуть Айронвуда. — Вам лучше знать. Вы сами могли наблюдать за этим в Сумеречном Доле. Только тогда почему-то не жаловались. Вы ликовали и радовались вместе со всеми, глядя на то, как король пробуждал к жизни древнюю тварь с помощью человеческой крови… — Осторожнее, лорд Эймон, — предостерег его Доран. — Сейчас мы судим не короля и не лорда Айронвуда. Мы судим вас. И вы можете быть свободны. Благодарю вас за ваше свидетельство. Мы обратимся к вам снова, если это будет необходимо. Следующим был вызван сир Оллидан, защитник леди Гвинет, который изложил свою собственную версию событий. И Сэм был приятно удивлен тем, что этот человек не стал ничего выдумывать или додумывать, он просто пересказал события того дня так, как видел их собственными глазами. С его слов, миледи отпустила его, оставшись с сиром Эртуром наедине, и он пошел отдыхать, но потом услышал крики о пожаре. Через некоторое время сир Оллидан увидел, как в Башню вбежал Эймон и хотел последовать за ним, но задержался, чтобы помочь раненому слуге. Все это звучало очень правдоподобно и Сэм уже начал надеяться на лучшее… Пока не услышал концовку речи обвинителя. — А теперь посмотрите на него, милорды. На выражение его лица. Он словно статуя. Ни горя, ни раскаяния. И когда дверь была открыта, он вошел в комнату с точно таким же лицом! Я вбежал следом и увидел, как он вытаскивает… это… из пепла в камине. И баюкает его, словно младенца! Не заблуждайтесь в его речах, милорды. Это было убийство. Жертвоприношение, которое он совершил ради того, чтобы получить свое собственное чудовище, раз уж у короля есть свое. Сэм сжал зубы от злости, слушая, с каким энтузиазмом толпа приняла рассказ Оллидана. Но почти сразу расслабился, когда следующей вызвали мадам Висарию, хозяйку борделя. Несмотря на то, что перед ней был сам принц Дорна и двое его самых могущественных вассалов, она держалась совершенно спокойно и, можно даже сказать, слегка надменно. — Вы Висария Уотерс, верно? — спросил лорд Фаулер и не удержался от колкости. — И чем же известна фамилия Уотерс? — О, я наследница очень, очень древнего рода, — отозвалась женщина. — Мой отец был из рода Уотерс, и его отец, и отец его отца, и его отец тоже… Мы происходим из Дрифтмарка и у половины моей родни были серебристые волосы… Это, собственно, все, что я знаю. — Это не имеет отношения к делу, — прервал их пикировку принц Доран. — Леди Висария, пожалуйста, вспомните события того дня. Готовы ли вы подтвердить слова лорда Эймона? — Конечно! Лорд Эймон говорит чистую правду. — Точно? — переспросил Фаулер, опередив Айронвуда, который уже открыл рот, чтобы задать вопрос и сейчас закрыл его, бросив злой взгляд на Фаулера. — И как часто ваш лорд посещает ваше заведение? — Не скажу, что часто, — пожала плечами Висария. — Раз в луну, не чаще. Да и то в основном затем, чтобы обсудить, как идут дела. У него нет вкуса к блуду. Я не помню, когда он в последний раз тратил хоть одну монету на это дело. — Но ту ночь он провел с вами, так? — спросил Айронвуд. Его голос был спокойным, но Сэм видел, как горят его глаза. И все же это лучше, чем то, что наговорил Оллидан, старавшийся разжечь гнев в душах собравшихся. Айронвуд, конечно, тоже жаждал мести, но он хотя бы старался найти настоящего убийцу, а не оговорить кого-то. — Это не было блудом, милорд, — усмехнулась Висария. — Я не брала с него денег. Давно прошли те годы, когда я работала в борделе. Сейчас я им управляю. И если я предлагаю кому-то себя — то предлагаю как женщина, а не как шлюха. Судьи ненадолго замолчали. — Вам не показалось странным, что лорд Блэкфайр решил посетить вас именно в тот день? — нарушил тишину Фаулер. — Я бы не назвала это странным, милорд. К нему приехали гости и он решил их развлечь. А где еще им развлекаться? — Но это не значит, что он сам должен был спать с вами, миледи. Не кажется ли вам странным, что ему внезапно понадобилось алиби? — перешел в наступление Фаулер. И Сэму это не нравилось. Даже очень. Конечно, какие-то старые обиды не стоило списывать со счетом. Но он не ожидал, что главным обвинителем станет Фаулер — не Айронвуд, как родственник погибшей, а именно Фаулер. Сэм почувствовал, как у него свело живот от волнения. — Я… Ну… — Миледи, вы кажетесь мне женщиной, достойной уважения, несмотря на то, чем вы занимаетесь. И ваша верность своему господину тоже похвальна. Но я прошу вас честно ответить на один вопрос: мог ли лорд Блэкфайр отлучиться из вашей комнаты той ночью? Неважно, под каким предлогом. Посетить туалет, попить воды, подышать свежим воздухом… Даже если он потом просил вас об этом не вспоминать. Висария, мигом утратившая всю самоуверенность, подавленно молчала, а Сэм снова сжал зубы от бессилия. Ему не нравилось, куда шел этот суд, очень не нравилось… Он покосился на Эймона, который выглядел все таким же невозмутимым и стойким, как и всегда. А когда перевел взгляд обратно на Висарию, ему показалось, что эта уверенность вместе с его взглядом передалась и ей. — Нет. Ни разу. Никоим образом. Он даже уснул раньше меня. — Но он мог тихо уйти, пока вы… — Лорд Фаулер, — прервал его принц Доран. — Мы задаем вопросы, а не строим догадки. Фаулер покраснел и кивнул. — Леди Висария, — снова начал он. — Можем ли мы предположить, что лорд Блэкфайр мог тихо уйти из вашей комнаты ночью, а потом так же тихо вернуться — и вы этого не заметили? — Это исключено. Я очень чутко сплю. Полезный, знаете ли, навык, когда нужно угадать желания клиента, который может захотеть продолжения утром, — на лице Висарии появилась настоящая гордость. — Но если вам нужны подробности… Знаете, у него есть небольшое родимое пятнышко у основания члена, и если его облизать… — Достаточно, — нахмурившись, сказал принц Доран. — Леди Висария, все, что нам нужно знать, это то, есть ли хоть какой-то шанс на то, что лорд Эймон мог совершить преступление, в котором его обвиняют. — Готова подробнейшим образом описать ту ночь, милорд. Каждое мгновение. — заявила она. — Если очень коротко — никаких шансов. Итак, все началось с того, что он пососал мне соски, а потом опустился ниже и… — Хватит! Вы свободны! — принц уже не пытался скрывать раздражения и усталости и причиной тому были не только откровенные насмешки Висарии. Сэм продолжал выслушивать показания одной шлюхи за другой, одного местного жителя за другим — все они подтверждали то же самое, что перед ними высказали Эймон и Висария. Его обескуражило то, что главным обвинителем в этом деле стал не Айроновуд, а Фаулер. Если первый действительно пытался выяснить, что произошло, второй откровенно подталкивал свидетелей к тому, что виновный уже найден и они должны подтвердить его виновность. А еще Сэм никак не мог прогнать ощущение того, что каждая реплика этих вроде бы враждующих людей была прописана, согласована и отрепетирована заранее. Он так погрузился в свои мысли, что не сразу обратил внимание на то, как главный судья назвал его собственное имя. И подпрыгнул от неожиданности, когда услышал во второй раз: «Лорд Сэмвел Тарли, прошу вас!» Он повторил все, что смог вспомнить, из показаний Эймона со своей точки зрения. Они тоже заранее обговорили, как представить события того дня так, чтобы их слова не противоречили друг другу. Даже небольшое расхождение могло — и обязательно стало бы поводом усомниться во всем остальном. Только когда дошло до описания утра после пожара, он сказал кое-что из того, что не говорил в своих показаниях Эймон. — Он сидел под дверью, как мертвый, милорды… Его взгляд… Так не смотрит человек, который кого-то убил. Так смотрит человек, у которого умер кто-то очень близкий. Эртур Дейн был ему как отец, мы все это знали. И горе лорда Эймона было настоящим. — Горе — или сожаление? — тут же зацепился за это слово Фаулер. Но Сэм не попался на эту уловку. — Горе. Именно горе. Уже потом мы узнали, что сир Оллидан обвинил его в убийстве и будет суд. Я попытался сам выяснить, что произошло и кто в этом виноват… И мне кажется, я смог найти ответы. Он кивнул и Маттен подал ему закопченный ящичек из покоев Эртура. — Вот это мы нашли в комнате после пожара, милорды. Я спросил у Эймона, знаком ли ему этот ящик, и он сказал, что сир Эртур всегда держал его при себе, никому не давал в руки и никогда не открывал. Теперь мы увидели, что в нем достаточно места для двух бутылок — тех самых, что мы нашли в комнате уже пустыми — и одного драконьего яйца. — И как это связано с пожаром? — нахмурился Доран. — Объясните. — Мой принц, мы сразу обратили внимание на то, что огонь распространялся по комнате довольно странно… И это могут подтвердить все, кто был на месте пожара. Прежде всего, дверная коробка обгорела, но сама дверь почему-то осталась нетронутой. Изучив ее повнимательнее, мы обнаружили, что она покрыта некой субстанцией, которая, очевидно, препятствует горению. С таким же запахом, какой остался в одной из бутылок. Кто-то с ее помощью пытался сдержать распространение пламени. — То есть вы согласны с тем, что поджог был намеренным? — прорычал Айронвуд, наклоняясь вперед. — Все-таки лорд Блэкфайр причастен к этому! — Нет-нет! — тут же возразил Сэм. — Я ни одним своим словом не утверждал, что пожар устроил лорд Эймон. Мы нашли также остатки пергамента, на котором была написана инструкция для зелья в другой бутылке. Там была смесь для разжигания огня. И все, что я могу сказать… — слово «разжигание» он выделил особо, но потом замялся. Но чего же ему сказать дальше? Что дверь кто-то запер еще до того, как пожар начался — причем запер изнутри? Что леди Гвинет умерла не от огня? Что ее тело нашли далеко от двери? Все это указывало на то, что сир Эртур убил свою гостью и совершил самосожжение… Но если он это скажет, они решат, что Эймон его соучастник… — Все, что я могу сказать, это то, что сир Эртур и леди Гвинет сами устроили пожар, пусть и случайно, — закончил он. — Вы сейчас к чему клоните? — переспросил Доран. — Вероятнее всего, они пытались проклюнуть драконье яйцо. Я считаю, что сир Эртур получил от кого-то яйцо, зелья и инструкцию, что с этим делать. Огонь, который он разжег, должен был имитировать пламя драконицы-матери, которая таким образом помогает детенышу вылупиться. На случай, если что-то пойдет не так, они заранее полили дверь негорючей жидкостью, чтобы пожар не распространился дальше. Но в инструкции по применению горючей жидкости не было указано, сколько именно ее нужно было вылить… Должно быть, сир Эртур не рассчитал с дозировкой и пламя вышло из-под контроля. Впервые с начала суда он откровенно лгал — на самом деле Сэм не знал, что произошло в комнате, была ли вообще такая инструкция… И какую роль в этом играла Гвинет. Он облизал губы, которые внезапно пересохли. Боги, ну почему здесь так жарко? Он проглотил ком в горле, прежде чем продолжить. — А дальше… Как свидетельствовал Эймон, кто-то уронил книжный шкаф, который загородил дверь. И они оказались в ловушке, как и те, кто погиб в Летнем Замке. Как и тогда, это еще один трагический случай в попытке получить дракона. Который, однако, оказался успешным. Хоть я и сам не понимаю, как. Повисла тяжелая пауза. Он был готов говорить и дальше. Больше доказательств. Больше размышлений. Больше причин. И больше лжи и домыслов — но об этом знал только он. Да и не так уж много он и лгал. Умалчивал — да. Но это тоже ложь. И все же он надеялся, что боги простят ему эту ложь во благо короля. — Лорд Тарли, — снова заговорил лорд Айронвуд. — Вы хотите сказать, что моя сестра была настолько глупа, что сама согласилась поучаствовать в таком опасном и безумном деле? Или она показалась вам сумасшедшей? — А… Я… — Сэм принялся хватать ртом воздух, словно рыба. — Нет… Я не хотел… так сказать, милорд. Но слуги в Башне говорили, что доставляли в покои сира Эртура вино… И возможно, она захмелела и… — Разве сир Эртур не отказался от выпивки? — перебил его Фаулер. — Да… Возможно… Но та ночь была особой и он вполне мог… — Значит, он опоил мою сестру, а сам, будучи в здравом уме, втянул ее в безумный план по получению дракона из яйца для Блэкфайра? — снова выкрикнул Айронвуд, уже не сдерживая ярость. Принц Доран смотрел на него со смесью сочувствия и разочарования и лорд, пусть и не сразу, но успокоился. — Нет, милорд, я не это хотел сказать. Но даже если сир Эртур и был в чем-то виноват… Тогда нет никаких доказательств того, что Эймон был в этом замешан! — Получается, что сир Эртур Дейн, попав в опалу и потеряв все, как-то раздобыл драконье яйцо, доставил его в Башню, пригласил Гвинет Айронвуд и убедил лорда Блэкфайра покинуть Башню той ночью? — недоверчиво спросил Фаулер. — А сам тем временем тайно убил леди Гвинет ради того, чтобы получить дракона для Эймона… в качестве сюрприза на именины? Сэм задохнулся от ярости, но не смог найти подходящих слов для ответа. Фаулер же должен быть на их стороне… А он лишь ухмылялся, глядя, как гримасничает Сэм в ответ на его слова. — Хорошо, — вздохнул Доран. — Вы свободны, лорд Тарли. Сегодня мы услышали достаточно и нам надо многое обсудить, обдумать все, что мы узнали за этот долгий день. Давайте прервемся и вернемся к делу завтра… — Нет. Сэм так резко развернулся, что жесткий воротник больно впился в его шею. Голос, прозвучавший громом в помещении, хоть и был сказан совсем тихо, принадлежал подсудимому. — Вы хотите сказать что-то еще, лорд Эймон? — прищурился принц. Он был явно зол и чуть ли не цедил слова сквозь зубы. — Вы назначили одним из судей родного брата покойной. Вторым — лорда, который меня открыто недолюбливает. Третьим стал принц королевства, где меня откровенно ненавидят почти все. И когда все до единого подтверждают, что я не мог быть причастен к этой трагедии… Я все еще единственный подозреваемый. Здесь нет справедливости, мой принц. И я понимаю, что найду ее только на кончике моего меча. Я требую суда поединком. И выйду на бой сам. Доран, кажется, совсем не удивился. Только погрустнел слегка. И кивнул. — Да будет так. Сир Оллидан, как главный обвинитель, готовы ли вы выйти против лорда Эймона лично или выберете другого поединщика? Сир Оллидан встал, криво усмехнулся Эймону, потом повернулся к лорду Айронвуду и преклонил колено. — Я передаю свое право выбора лорду Айронвуду как самой близкой крови покойной леди Гвинет. Пусть он сделает выбор как пострадавшая сторона. Если он назовет мое имя, я готов… На первый взгляд, Айронвуд готов был выйти с мечом сам. Но он посмотрел на того самого человека из дома Дейнов, молчавшего все это время. И он шагнул вперед, словно по сигналу. Держался он спокойно, но его глаза выглядели холодными и злыми. — Милорд. Я, Герольд Дейн, прошу права стать вашим защитником. Мало того, что от безумства этого бастарда Блэкфайра погиб мой родич… Так он еще пытается запятнать его память, пусть и опозоренную, попытками обвинения в этой трагедии. Прошу вас дать мне возможность восстановить справедливость и честь дома Дейнов. Для Сэма все эти речи звучали на редкость отрепетированными. Он догадывался, что это какой-то заговор, ловушка, расставленная для них. Ловушка, в которую они попались. Айронвуд, старательно изображая борьбу в душе, стиснул зубы и кивнул. — Да будет так. Поединок состоится завтра, когда солнце будет в зените. И пусть боги помогут тому, кто прав, — заключил Доран. С этими словами Айронвуд и Фаулер поднялись со своих мест, а стражи принца, шагнув вперед, вставили в паланкин Дорана четыре шеста, отточенным движением подняли его и вынесли из комнаты. Как только судьи ушли, Сэм бросился к Эймону. — Седьмое пекло, ты что творишь? — почти закричал он. — До вынесения приговора еще как минимум день оставался! Мы же еще могли их убедить! Ты же сам меня просил… — Прости, Сэм, — на лице Эймона, как ему показалась, проскользнула тень вины. — Но убедить их мы все равно не смогли бы! Как мы это могли сделать, если Айронвуд, который должен был стать моим обвинителем, вместо Оллидана, сидит на судейском месте? А Фаулер… Я ошибся в нем. Я думал, он человек чести, несмотря на все… Но он был рад меня осудить! Ты сам видел, как он радовался! Сэм обратил внимание на то, что когда Эймон злился, его дорнийский говор проявлялся особенно явно. Должно быть, эта привычка выработалась от общения с «солеными» дорнийцами, вроде того же Оберина. Тогда как Эртур, прожив много лет в Королевских землях, от дорнийского акцента почти избавился и лишь иногда в его словах проскальзывал «каменный» говор. — Ты прав, — вздохнул он. — Но… Ты бы хоть попробовать мне дал, Эймон! Просто чтобы хотя бы убедиться, что все бессмысленно… Ты же понимаешь, что испытание поединком не снимет с тебя подозрений, даже если ты его выиграешь! Это же пустая формальность! — он привычно почесал затылок. — А этот Дейн… Герольд, да? Вы с ним знакомы? — Темная Звезда… — пробормотал Эймон. — Они зовут его Темной Звездой. — А ты с ним уже встречался? — Он приезжал навестить других Дейнов. В том числе и Эртура. Герольд смотрел на Эртура свысока, наслаждаясь своим превосходством… Я не раз дрался с ним на дуэли из-за оскорблений. — И ты… Ты же побеждал, да? — Нет, — признался Эймон. — Ни разу. Сэм побледнел, а Эймон вдруг рассмеялся и хлопнул его по плечу. Они с Сэмом были одного роста и Сэм был заметно шире, но он не сомневался, что Эймон намного сильнее. И, конечно, быстрее. Он знал, что Эймон каждое утро тренируется с мечом, либо в доспехах, либо просто в одной рубахе и штанах. И этот дружеский шлепок заставил лорда Тарли согнуться. — Не бойся за меня, Сэм. Каждый проигранный бой добавлял мне злости и делал сильнее. Сейчас я дерусь в пять раз лучше, чем тогда. И если Темная Звезда хочет легкой и быстрой победы, он ее не получит. — Но ты же понимаешь, что он тоже не стоял на месте? И они заранее все это подготовили! И Айронвуд все знал! Они все обсудили еще до твоего прибытия, они знали, что ты потребуешь… — Эймон! Они оба повернулись на голос. — Леди Ал… Аллирия, — покраснел Эймон, кланяясь подходящей женщины в белом платье. Кружева были украшены аметистами. И ее грудь… Она была очень красива. Намного красивее, чем у девушек из публичного дома, где он был в ту роковую ночь… И она заставила покраснеть не только Эймона. — Миледи, — сказал он. — Я выражаю глубочайшие соболезнования… — Хватит, — Аллирия покачала головой. — Я… Я до сих пор не могу поверить, что Эртура больше нет. Но для тебя эта потеря так же тяжела, как и для меня. Или даже больше. Я не виделась с Эртуром почти два года, а ты… Мы все понимаем, чего ты потерял. Я приехала только ради тебя, Эймон. И если тебе вдруг понадобится помощь… Она нежно улыбнулась и Сэм поймал себя на том, что тоже улыбается — такой заразительной оказалась доброта Аллирии. — Прошу прощения, Сэм, — Эймон повернулся к нему. — Аллирия, это лорд Сэмвел Тарли из Рогова Холма. Сэм, это леди Аллирия Дейн из Звездопада. Или… Теперь, наверное, правильно было бы представить вас леди Аллирией Дондаррион. Как поживает лорд Берик, Алли? — Все хорошо, Эйми, — ответила она, и хотя ее глаза оставались грустными, тон был все таким же веселым и дразнящим. — Он предпочел держаться на расстоянии, когда… Нас призвали служить свидетелями твоей истории и Эртура… Я не знаю. А теперь ты будешь драться с Герольдом. Эти несколько слов дали Сэму понять, что здесь замешано какое-то темное прошлое… Но он не стал вдаваться в расспросы. — Темная Звезда сам вызвался, — пожал плечами Эймон. — Я обещаю, Алли, если он сдастся, я пощажу его. — Я была бы очень признательна, если бы ты так поступил, — кивнула женщина. — Дом Дейнов уже потерял одного сына, пусть Герольд и из другой ветви… Эймон кивнул в ответ. Они еще молча постояли какое-то время, прежде чем Аллирия раскланялась и пообещала встретиться с ними позже. Эймон проводил ее каким-то печальным взглядом. — Она… — нарушил тишину Сэм. — Она очень красивая. — Так и есть, — несколько отстраненно ответил Эймон. — Жаль, что мне придется причинить еще больше вреда ее семье. Темная Звезда будет драться насмерть, он хочет меня убить, а не заставить сдаться. И мне придется действовать точно так же, чтобы выжить. Сэм задумался на мгновение, а потом повторил чужие слова, врезавшиеся ему в память: — Бывает так, что хороший человек совершает ужасные вещи, но сам остается хорошим просто потому, что ставил перед собой хорошие цели. — Праведные цели создают праведных людей… — грустно улыбнулся Эймон. — Надеюсь, ты прав, Сэм. Клянусь богами, надеюсь, что ты прав.