Сжечь их всех!

Эймон VII Он много думал, готовясь к бою, и о многом вспоминал. Больше всего думал о прошлом. Самым ранним его воспоминанием были развевающиеся на ветру знамена Дейнов. А еще мягкие и теплые руки Виллы, держащие его, пока он делал первые неловкие шаги и смотрел на величественную громаду Звездопада. Она заботилась о нем и читала ему сказки на ночь. И именно ее смерть была первой в его жизни. Именно с ней он узнал, что жизнь конечна. Она была внезапной и жестокой. Утром она еще была молодой и живой, а вечером — тихой и холодной. Подвернувшаяся нога, падение на лестнице, удар виском о ступеньку — и все. Люди оказались очень хрупкими созданиями. Потом он подумал о той, кого мог назвать своей матерью, потому что ближе к ней у него никого не было. О леди Эшаре. Где она сейчас? Большую часть времени, пока они ехали в Солнечное Копье, он думал именно о ней. Но на суд она не пришла. Должно быть, страдание, которое она испытывала от потери, было невыносимым. Она так и не успела увидеть Эртура тогда, когда он снова почувствовал себя человеком — незадолго до смерти. И мальчика, которого она выкормила, мальчика, который называл ее мамой, когда был маленьким… Которого назначили виновным в смерти Эртура. Эймон был рад увидеть леди Аллирию. Она держалась хорошо, хотя ей тоже было грустно и больно. Но у нее, по крайней мере, был муж. Лорд Берик готов был ее утешить. Ну а если и нет… Что ж, даже смерть не помешает Эймону побить штормового лорда, такого же черного и синего от постоянных стычек, как и его герб. Но леди Эшара… Ее утешить было некому. Она так никогда ни с кем и не сошлась. Кто-то говорил, что она любила Эддарда Старка. Другие называли имя Брандона Старка. Третьи считали, что это был какой-то простолюдин, завладевший ее сердцем и подаривший ей ребенка, который так и не увидел жизни. Воспоминание ударило его, словно прилетевший в лицо камень. Фиолетовые глаза, смотрящие на него сверху вниз. Смотрящие откуда-то из темноты. Голос, который что-то говорил, он не мог понять, что именно. Но помнил, какие чувства, он у него вызывал. Тепло, удобство, безопасность. Чувство дома. Чувство, которое он навсегда потерял в тот день, когда Железнорожденные взяли его в плен. Эртур тогда потерял все. Как и он. Он лишился трона и был заточен в темную Башню. Даже когда Эшара, Аллирия и другие навещали его, он больше не чувствовал себя дома. И все же, несмотря на все яркие воспоминания, первой мыслью, пришедшей в голову Эймону следующим утром, было: «мне нужен оруженосец». После Тристина у него никого не было. Да он и не хотел никого брать, думал, что ему это ни к чему. А тут вдруг раз — и суд поединком. Сэм, конечно, согласился бы выделить ему Маттена, но Эймон, решил в этот раз облачиться в доспехи сам. Но потом он обязательно заведет собственного оруженосца. Сколько можно обременять друга? Мало было того, что он повесил на него заботу о драконе… Дракон… О, боги, это было последнее, о чем он хотел думать. Эртур вложил в его руки колоссальную силу, равной которой в мире не было, и такую же колоссальную ответственность, которую он не мог вынести. Единственный в мире живой дракон. Первый за почти две сотни лет. Но это случилось. И отменить это было невозможно. Цена, заплаченная за это Эртуром, была высечена в камне. И за это преступление или Эймон, или Темная Звезда должны были умереть. «Нет», — подумал он. — «Не за преступление Эртура. Из-за Игры…» Игры, в которую играли лорды и знать. Той самой, которая превратила суд над ним в балаган. Если бы суд был правым, Эймон бы охотно отдал себя в руки судей. Если бы люди ему предложили справедливость, он не стал бы просить ее у богов. И неважно даже, кто нанесет смертельный удар. Вина за это ляжет на тех, кто дергает за ниточки. И понять, кто именно этим занимается, было не так уж и трудно. Эймон честно пытался одеться сам, но быстро понял, что в таком состоянии, когда его буквально колотило, когда сердце замирало в груди, а руки, несмотря на жаркую погоду, просто застывали… Он возился, возился с завязками и застежками, а потом, наконец, сдался и позвал на помощь Маттена. Он решил выйти на бой в дорнийской броне, состоявшей из монолитного нагрудника и пластин на других частях тела. Нагрудник и горжет были отделены друг от друга, промежуток между ними занимала кольчуга. Предплечья и бедра были прикрыты плотной кожей, перчатки, наручи, поножи и сапоги — железными пластинами. И завершением стал шлем, с которого свисала кольчуга, прикрывавшая шею. В центре груди была выгравирована зимняя роза, покрытая синей эмалью. На шлеме, поножах и наручах тоже была гравировка, изображавшая драконов и волков, цветы и языки пламени, башни и мечи и еще много всего. Последним штрихом стал красный плащ, скрепленный булавкой в виде драконьей головы. Плащ Лорда Радости, Дракона из Башни, Почти-короля и так далее. Плащ Эймона Сэнда, «удостоенного» правом носить фамилию Блэкфайр. На которую у него не было никаких прав. Ни связей, ни происхождения, ничего — кроме того факта, что его объявили бастардом Таргариена. В этот раз он не стал брать свой обычный полуторный меч и круглый щит, хотя обращался с ними Эймон очень даже неплохо. Он понимал, что ему нужен какой-то элемент неожиданности, чтобы превзойти Темную Звезду. И он взял двуручный меч, рукоять которого была настоящим произведением искусства. Гарда представляла собой двух драконов, сжимающих в пасти большой рубин в центре крестовины, а навершием была грозно распахнувшая пасть волчья голова. Эймон был ниже большинства взрослых воинов, но Эртур годами учил его обращению с тяжелым оружием и теперь он мог без особого труда орудовать такой махиной. И самое главное — он никогда раньше не выходил против Темной Звезды с двуручником. Конечно, он не был уверен на все сто, что это обязательно даст ему перевес, но его любимое оружие — в этом он уже убедился — точно не даст. Тем более, у него за плечами было несколько лет, наполненных бессильной злостью и горечью, которые он выплескивал на тренировочной площадке. И новое оружие должно было дать ему новое преимущество. Эймон шел по коридорам замка в гордом одиночестве. Все ждали его во дворе, выбранном для поединка. Маттен и Сэм тоже были там, вместе с драконом, который, как он чувствовал, начал беспокоиться. Он сам не понимал, откуда это знает. Он… просто знал и все. Но сейчас у него не было времени заботиться о маленьком драконе. Он шел на бой, сжимая пальцы на рукояти меча, и все его мысли были заняты боем — и ничем больше. — О, Лорд Радости… Отличная броня, — услышал он чей-то насмешливый голос. И оборачиваясь с тихим вздохом, он уже знал, кому этот голос принадлежит. — Оберин… Для меня большая честь, что убить меня решил сам брат принца Дорана и мой друг… «Друг». Называл ли кто-то еще Оберина другом? Но для Эймона он был единственным человеком, которого он мог назвать другом, и который не был для него ни подданным, ни слугой, ни членом его семьи. По крайней мере, до знакомства с Сэмом. — О, Эймон, не будь таким мрачным, — хмыкнул принц, но усмешка его была далеко не радостной. — Если бы я захотел тебя убить, я бы сделал это куда деликатнее… А не так, чтобы чикнуть кинжалом в темном коридоре. Нет. Скорее всего, я предложил бы тебе выпить чего-нибудь сладкого и горячительного. — Как приятно знать, что сам Красный Змей хочет испытать на мне свой новый яд и потом любоваться, как я захлебываюсь вином и плачу кровавыми слезами… Ты оказываешь мне большую честь. — Ох уж твое остроумие, — Оберин вышел к нему безоружным, но это вряд ли делало его менее опасным. — Ты меня недооцениваешь. Я бы не дал тебе умереть так грязно и грубо. Ты заслуживаешь чего-нибудь более безболезненного. — Оберин, к чему этот разговор? Меня ждет бой насмерть… И я собираюсь его выиграть. — Выиграть? — усмехнулся Оберин. — А я просто хотел попрощаться с тобой перед смертью… И да, чуть не забыл, еще я хотел спросить, можешь ли ты завещать мне своего дракончика? Пусть уж лучше мне достанется, чем этому толстяку, с которым ты знаком без году неделя… Я видел, как он на тебя смотрит, и подумал — уж не влюбился ли он в тебя? Знаешь, я думал, ты мог бы выбрать себе мальчика для утех и получше… Эймон молча слушал обычные обериновские словоизлияния. — Ты пришел, чтобы просто поиздеваться — или, может, хотел что-то спросить? Или сказать? Дорниец замолчал и резко посерьезнел. — Ну раз сразу к делу… Я задам тебе всего один вопрос, лорд Блэкфайр, и очень надеюсь, что ты скажешь мне правду. Ты это сделал? Я готов поклясться чем угодно, что ничего тебе не сделаю, если ты признаешься. Я просто хочу знать. И узнать это от тебя, а не от твоего толстого дружка. И не от Герольда, когда он тебя прибьет. Потому что боги, как я уже успел убедиться, не имеют право голоса в этом суде. Скажи мне правду. Я убил немало людей по куда менее значительным причинам, чем свой собственный дракон. И многие из них были не хуже Эртура. Скажи мне. Я не стану тебя осуждать. И никому ничего не расскажу, даю слово. — Я много чего совершил, Оберин… Но я невиновен в смерти Эртура или Гвинет. Они долго, очень долго смотрели друг другу в глаза — и, наконец, принц отвел взгляд. — Ну раз так, — нарушил он тишину, — тогда я хочу тебя предупредить. Темная Звезда не будет драться по правилам. Ты, я думаю, и сам уже мог догадаться, но… Если ты и правда невиновен, я сделаю за богов их работу и хотя бы чуть-чуть уравняю ваши шансы. Но я все равно не уверен, сможешь ли ты выиграть этот бой. Эймон вздохнул. — Оберин, ты помнишь девиз, который я выбрал для себя? — Да. — Да… Я не мог выбрать себе имя или герб, король сделал это за меня. Но девиз… Это я смог. И выбирал тщательно. У меня много врагов. Возможно, среди них есть сами боги. Но я еще жив. И стою здесь. Неубиенный. И завтра буду стоять. И он ушел. --- Полуденное солнце жарило землю и ни единого облачка не мешало ему. У Эймона моментально выступил на лбу пот. Но не только от жары. Доран что-то говорил, но Эймон не мог разобрать ни слова. Не мог разобрать и ободрений Сэма, и остальные голоса тоже не мог. Он просто смотрел вперед, туда, где стоял Темная Звезда. Он выбрал броню легче, чем Эймон. Хауберк, стальная кираса и поножи, кожаные наручи — и все. Явно собирался навязать противнику бой на большой скорости. Очень странно. Раньше, когда они сражались, Темная Звезда предпочитал тяжелое снаряжение и длинный меч, граничивший по длине с бастардом-полуторником. В это же раз он взял легкий, узкий и слегка изогнутый клинок — таким очень удобно бить в стык между пластинами брони. И самой интересной деталью оказался большой прямоугольный щит. Белый — цвета дома Дейнов — с черной падающей звездой посередине. И, разумеется, именная клетчатая окантовка. Понятно, зачем он выбрал легкую броню. С таким щитом он мог себе подобное позволить, особо не рискуя, зато прибавляя в подвижности. Темная Звезда выбрал экипировку, идеально подходящую для борьбы с той, что выбрал он. Словно знал, что предпочтет Эймон. Тяжелый щит — лучшее средство для отражения ударов двуручника. Легкая броня — в ней будет проще уходить от размашистых ударов Эймона. Узкое лезвие — чтобы легче было пробить его пластинчатый доспех… Он тихо выругался себе под нос, вызвав укоризненный взгляд септона, читавшего молитву, в которой призывал Семерых направить руку того, за кем была правда. И все же — как Темной Звезде удалось узнать, что Эймон решил изменить боевой стиль? Единственный вариант — кто-то ему подсказал. Возможно, кто-то заметил, как Маттен готовит оружие и доспехи. Или подслушал их разговор с Сэмом. Так или иначе, элемент внезапности был потерян, Темная Звезда заранее подготовился к бою с таким противником. Бесчестие, снова бесчестие… Он чувствовал, как внутри него нарастает гнев и теперь внутри него было еще жарче, чем на залитом солнцем дворе. Он шагнул вперед и Темная Звезда тоже. Они уже объявили о начале боя? Он по-прежнему ничего не слышал, но сир Герольд выхватил меч и закружился напротив него. Значит, можно. Эймон сжал покрепче рукоять меча обеими руками и выставил лезвие вперед. Они медленно кружили, глядя друг на друга и каждый ждал от противника первого шага. Все как обычно. Эймон, будучи человеком не очень решительным, всегда предпочитал дать сопернику нанести первый удар, и ждал, пока Темная Звезда сделает свой ход. Но в этот раз первый удар был все-таки за ним. И… Седьмое пекло, Дейн без всякого труда отскочил от его замаха, на всякий случай, выставив перед собой щит. Эймон выставил меч перед собой, защищаясь от контратаки, но он был слишком тяжелым — и Темная Звезда успел сделать свой выпад. Громко лязгнул металл, когда лезвие противника скользнуло по горжету Эймона. Он отпрыгнул назад, чувствуя, как страх сжимает горло. Чуть-чуть выше — и он бы попал в щель между кольчугой чепца и пластиной горжета. Прямо в незащищенное горло. Они снова закружили и тут к Эймону начал возвращаться слух — он начал смутно различать шум толпы. Он не слышал приветствий в его адрес, кроме криков Сэма и коротких советов Маттена. Ладно, плевать на толпу. Даже на Оберина с Дораном. Эймон нанес еще один удар, готовый продолжать наступление. Замахнулся по диагонали снизу вверх, надеясь заставить его открыться для следующего удара сверху вниз. Вместо этого Темная Звезда ударил Эймона по руке щитом и сделал резкий выпад. Эймону показалось, что в его бок плеснуло раскаленной смолой. Клинок Темной Звезды распорол кольчугу между пластинами и резанул его слева. Боль придала ему сил и Эймон отскочил назад, уходя от атаки противника, но тот, пролив первую кровь в этом бою, почему-то не стал развивать успех и тоже отступил. И сквозь открытый шлем Эймон видел, как Темная Звезда довольно улыбается. Словно он играл с ним. Рыцарь наслаждался своей маленькой победой и снова стал танцевать вокруг Эймона, как будто новичок на тренировочной площадке красовался перед друзьями. Рану в боку нельзя было назвать опасной или как-то мешающей, и Эймон снова приготовился к атаке. Нужно было как-то заставить его открыться… Дейн пока держался с осторожностью, возможно, пытался его спровоцировать. — ААААААА! — заорал Эймон и с яростью бешеного быка кинулся вперед. Тяжелый меч в его руках взмыл вверх, оставляя его совершенно открытым. Но Темная Звезда не поддался на провокацию и только в самый последний момент отразил удар щитом. Должно быть, ему не хотелось вынуждать Эймона менять тактику. Пока все шло так, как он того хотел. Новый замах — и удар по диагонали в угол щита. И у него получилось. Он услышал хлопок рвущейся кожаной петли и щит Темной Звезды выпал из рук, оставив его беззащитным. А Эймон не терял ни мгновения — в момент удара по щиту он разжал одну руку, задержал металлической перчаткой движущееся лезвие… И нанес врагу колющий удар. Хауберк Темной Звезды, конечно, выдержал, но он все же успел пропороть несколько металлически колец и погрузить смертоносную сталь в тело врага больше чем на дюйм. Если он и рассчитывал на то, что враг, получив рану, будет как-то обескуражен… то зря. Темная Звезда даже не вскрикнул, только скривился. И он по-прежнему мог двигаться быстрее Эймона. Причем сейчас он, кажется, стал еще быстрее, лишившись тяжелого щита. Взмах — и узкое лезвие режет незащищенную голень Эймона. Очень сильно режет. Эймон не смог сдержать крика боли. Затем Темная Звезда снова отшатнулся, держа в руке клинок, уже покрасневший от крови. Почему-то он снова упустил возможность продолжить атаку и причинить Эймону еще больше вреда. Хотел растянуть поединок? но зачем? Эймон чувствовал, как кровь течет по раненой ноге, заливая поножу и сапог. Темная Звезда был скорее потрясен неожиданной атакой, чем полученной раной. Хотя она тоже оказалась тяжелее, чем поначалу казалось Эймону. Должно быть, когда Дейн ударил его по ноге, он рефлекторно дернул меч, еще остававшийся в теле врага, вверх. Рана в боку по-прежнему горела болью, но Эймон старался игнорировать ее. Куда серьезнее была нога. Она мало того, что причиняла куда большие страдания, но еще и ограничивала ее подвижность на весь остаток боя. Тем не менее, рана была хоть и длинной, но не такой глубокой, как он опасался. Но двигаться лучше осторожно, чтобы не раздражать ее лишний раз. А против такого быстрого соперника… Это будет нелегко. И как назло, начала кружиться голова. Может, солнце голову напекло? Или он просто вымотался во всем этом железе? Перед глазами все вдруг поплыло. Он встряхнул головой, пытаясь прогнать внезапное ощущение тяжести. Темная Звезда, кажется, понял, что он чувствует. И атаковал. Эймон пытался парировать его атаки своим мечом, но руки почему-то не желали слушаться… Сталь столкнулась со сталью, Герольд наседал, его клинок был всего в нескольких дюймах от лица Эймона. И он мог сдержаться лишь еще раз упершись ладонью в лезвие, пока враг орудовал одной рукой… Но даже это ему не помогло, мышцы слабели с каждой секундой, а вражеский меч становился все ближе, пока не коснулся кожи лица. И он закричал от боли, когда лезвие впилось ему в челюсть. И тут Темная Звезда вдруг снова отскочил. Эймон успел заметить, как он торжествующе улыбается. Еще одна быстрая атака с быстрым отступлением? Но в этот раз у Эймона совсем уже не осталось сил. Он с трудом поднял меч и при этом ему казалось, что суставы скрипят, как ржавые дверные петли, как будто… Он вдруг все понял. Внезапная усталость, стремление Темной Звезды нанести ему сразу несколько легких ран, слова Оберина насчет нечестного боя… Мозаика сложилась в одно простое слово: яд. Темная Звезда, должно быть, чем-то смазал свой меч. Чем-то, что не должно было убить его сразу, но могло замедлить, ослабить… И тогда он снова почувствовал, как в нем закипает гнев. Но не такой, как раньше, а холодный, и не затмевающий разум, но притупляющий боль лучше любой мейстерской мази. Сегодня в этих стенах снова не нашлось места справедливости. Мог ли Визерис приложить к этому руку? Наверняка приложил. Айронвуд хотел получить его голову, но даже он и Фаулер не опустились бы до такого. Темная Звезда был одной из марионеток короля, той, которых он поклялся держать от него подальше, если Эймон согласится заклеймить себя проклятым именем Блэкфайра. И соглал. Снова ложь. Еще больше лжи… Эймон выпрямился и поднял меч. Теперь для этого потребовалась раза в три больше сил, чем в начале боя. Он стоял и ждал. Долго ждать не пришлось. Темная Звезда решил, что он находится на последнем издыхании, как следует вкусив его оружия трусов. Но когда он рванулся вперед… Эймон готов был его встретить. Дейн подхватил свой упавший щит за единственный оставшийся ремень. И сейчас его размер и вес сыграли против него. Удар Эймона снова лишил противника щита. Он вложил в этот удар всю свою ярость. Он даже поверил на мгновение в то, что боги действительно существуют, когда его лезвие врезалось в кольчугу Темной Звезды, пропоров ее от живота до груди. Неглубоко, но чувствительно. Эймон выдернул меч из разрубленной кольчуги, но Темная Звезда все равно устоял на ногах и попытался атаковать своим отравленным клинком. И Эймон успел его отразить. А потом снова взмахнул, прорезав воздух так быстро, как только мог. Как он и ожидал, Темная Звезда выставил щит вперед, собираясь с силами, но удар был обманным, инерция от замаха развернула его вокруг себя — и он врезался в щит всем своим телом. Они оба упали. Эймон слышал, как меч и щит Темной Звезды, выпав из рук, покатились по камням. Их кровь смешивалась на земле и Эймон, когда поднялся на ноги, видел, что его левая рука и нога окрашена темно-красным, а под ногами натекла целая лужа. Устоять на ногах было очень тяжело, все его тело, казалось, было отлито из свинца. Но он встал. И навис над темной Звездой. И направил меч в его грудь. — Сда… вайся… — выдохнул он. Но в глазах Темной Звезды не было ничего, кроме презрения. Ни страха, ни, тем более, покорности он не видел. Эймон видел, как его рука тянется к упавшему оружию. И понимал, что остановить его уже не успеет. Сжав кулак, Герольд ударил Эймона по раненой ноге. Тот упал, выронив меч, пока Темная Звезда торопливо шарил в поисках своего собственного меча. Но Эймон даже сейчас нашел в себе силы двигаться. Он дотянулся до руки Дейна и оттащил ее от оружия. Они начали бороться врукопашную — и тут, наконец, тяжелая броня Эймона дала ему преимущество. Он завалил Темную Звезду на спину, а сам из последних сил навис над ним сверху, пока тот все еще пытался дотянуться до меча. Про щит он уже и забыл, а вот Эймон нет. Он схватил его, поднял над головой. Посмотрел врагу в глаза. Он все еще готов был его пощадить. Даже несмотря на то, что его обманули и отравили. Даже несмотря на то, что сам Темная Звезда ни за что не оказал бы ему подобной любезности. Он все равно предложил ему сдаться. Его взгляд красноречивее любых слов показывал его решимость и его гнев. И в глазах Темной Звезды наконец-то появился страх. Время, казалось, застыло. Рыцарь протянул руку вверх, его губы чуть приоткрылись. И на Эймона вдруг обрушились крики толпы, которую он не замечал все время боя. Крики, полные ненависти. — Ублюдок! — Это обман! — Сир Герольд! Вставайте! Сир Герольд! — Нет! — ОСТАНОВИТЕСЬ! — этот голос принадлежал принцу Дорану. Может, он хотел избежать любой смерти и крикнул бы это вне зависимости от того, кто победил бы в этом бою. А может, он тоже участвовал в заговоре Визериса против него и хотел всего лишь спасти своего подельника. Эймону было уже все равно. Его не интересовало и то, что хотел сказать Темная Звезда. Все, что его сейчас заботило — это восстановление справедливости. За его собственные страдания. За безумие Эртура. За лживость этого суда. За все. Он с размаху опустил щит. Металл встретился с плотью с влажным хрустом ломающихся костей. Нос Темной Звезды вмялся внутрь лица и рыцарь в следующую секунду безжизненно обмяк. Он был мертв? Или просто потерял сознание? Это уже было неважно. Эймон снова поднял щит — и опустил его. Он как будто увидел себя со стороны. Словно его душа покинула тело и оказалась среди зрителей, рядом с Маттеном и Сэмом. Он видел мир как-то странно, цвета были слегка искаженными, но все же знакомыми. Он не чувствовал ничего, кроме гнева и торжества. А еще немного тоски. И удовлетворения тем, что все закончилось именно так. Почему-то его от собственного тела отделяла какая-то решетка — и каждый раз, когда Эймон за этой решеткой опускал щит на лицо врага, его душа билась грудью о прутья. Билась, билась, билась — пока они, наконец, не поддались. И она взмыла над каменным полом двора. А потом он как-то моргнул — и вернулся в собственное тело. Глаза, которыми он смотрел на мир, снова стали его — и он посмотрел на то, что осталось от Герольда Дейна. На это месиво из красной мякоти и белых осколков. Он отбросил щит, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Вокруг повисла гробовая тишина, но Эймон чувствовал на себе множество чужих взглядах, в которых было все. Злоба, осуждение, насмешки. И страх. И тут кто-то пронзительно взвизгнул прямо над его ухом. И на его плечо приземлился маленький дракон. Почему-то он был совершенно уверен в том, что дракончик сломал клетку, хотя сам этого не видел. Но он не собирался об этом размышлять. Вместо этого Эймон просто посмотрел вверх, на Дорана, Айронвуда, Фаулера, сидевшую рядом с ними красную жрицу… И закричал. Потом он и сам не мог сказать, зачем. Просто закричал и все. Криком ярости и торжества, от которого у него пересохло в горле. И когда к нему присоединился такой же оглушительный рев его дракона, никто уже не мог различить, где кричит крылатый ящер, а где его хозяин. --- Эйгон I Гавань пахла… Гавань пахла многим. Наверное, это самое точное определение запаха, наполнявшего его ноздри. Сильнее всего был, конечно, запах моря. Потом шел запах рыбы с торговых прилавков и больших кадках, нагретых солнцем. Запах мочи, которой скребли днища лодок. Запах ликера, который пили матросы. И много, много запахов чужих стран, особенно пряностей, которые привозили торговцы — запахи, обжигавшие нос и увлажнявшие небо. Прожив здесь всю свою сознательную жизнь, он никак не мог к этому привыкнуть. Оно до сих пор оставалось волнующим. Он, можно сказать, вырос в этой гавани, то изучая ремесло отца-торговца, то просто ловя рыбу в свободное время. Но он всегда находил время для того, чтобы узнать или получить что-то новое. Бывали дни, когда он просто выходил из дома с мешочком монет, покупал случайные товары, бросал монетки менестрелям или просто покупал выпивку морякам, а потом слушал их рассказы. Сегодня у него были дела, но он все же выкроил время для того, чтобы просто прогуляться. И, как всегда, его преследовало множество взглядов. Даже в таком городе, как Пентос, Эйгон умудрялся выделяться. Сегодня на нем была туника золотисто-оранжевого цвета, а поверх нее накидка из золотой парчи с черной подкладкой. Меч на его поясе имел позолоченное навершие, украшенное множеством разноцветных драгоценных камней. Как и его пальцы — ни одно из многочисленных колец, украшавших их, не повторяли друг друга по цвету. Серебристо-золотые волосы на его голове были заплетены в длинную косу, в которую была вплетена такая же желто-оранжевая лента. Коса лежала у него на левом плече и ее кончик, смазанный каким-то маслом, был похож на кисть художника. Лицо Эйгона украшали тонкие завитые усики и короткая бородка — тоже смазанные маслом. И пока он шел вдоль доков, его рука то теребила кончики усов, то поглаживала подбородок. — Эгси! — донесся до него красивый мужской голос. — Вот ты где! Эйгон обернулся и приветственно улыбнулся идущему к нему мужчине. Он был выше и стройнее Эйгона, а его белые волосы от морской соли и летней жары превратились в бесформенную копну. Зато борода у него была такой же ухоженной, как и у его друга, только чуть подлиннее. Этот человек, несмотря на неопрятный вид, был красив. Даже очень красив. Они крепко обнялись, похлопав друг друга по спине. Как делали при каждой встрече вот уже много лет. — Мейлис! — приветствовал старого друга Эйгон. — Ты выглядишь так, будто целый месяц с гауптвахты не вылезал! — Ха! — усмехнулся Мейлис, отступая назад. — А ты, Эгси, нарядился ярче самой откровенной шлюхи у меня на родине! Сам Мейлис был одет в выцветшую от стирки и солнца красную блузу, белые шелковые штаны и сапоги из богато расшитой кожи. — Ну зачем ты так плохо о своей сестре? — не остался в долгу Эйгон и они снова рассмеялись. Дальше они шли по пристани вместе — и взглядов и перешептываний за их спинами тут же стало раз в десять больше. Эйгон, увешанный драгоценностями принц Пентоса, шел рядом с печально известным лисенийским моряком из очень печально известного семейства. Мейлис привлекал взгляды даже тех, кто не знал о нем ничего. Но не столько своей красотой или нарядом, сколько своими глазами, чей цвет встречался даже реже, чем валирийский пурпур — как у Эйгона. Такой цвет ассоциировался скорее с далеким зловещим Асшаем или совсем уж жуткими землями к северу от И-Ти. Они шли вдоль доков, как Эйгон сегодня и планировал. Мейлис тоже прислушивался к чужим разговорам и время от времени покупал у торговцев что-нибудь съедобное. Основной темой разговоров были они сами. — …мальчик торговца сыром. — Я слышал, они братья… — …чему может научить его бабушка… — …нательница Теней! Она точно была из… — Может, они любовники? Мейлис открыто насмехался над этими слухами. Особенно над теми, в которых слышалась нотка страха. Эйгон же просто закатывал глаза. Его друг любил производить фурор своим появлением, он даже в Лисе позволял распускать о себе и своей бабушке самые дикие слухи исключительно ради собственного развлечения. Неудивительно, что одни считали его хитрым, но дружелюбным торговцем, а другие соблазнительным и коварным заклинателем, способным призывать демонов. Мейлис просто упивался чужим вниманием. — Скажи, Эгси, — наконец, спросил его Мейлис. — Есть ли причина, по которой ты так срочно позвал меня к себе? Попасть в Лэнг, знаешь ли, не так и просто, а уж во второй раз… — Друг мой, — Эйгон улыбнулся еще шире и приобнял его за плечи. — Мы с тобой часто говорили о судьбе. О том, что мы должны были сделать. Так вот, сейчас есть прекрасная возможность претворить все это в жизнь. Мейлис недоверчиво приподнял бровь. — Судьба более заманчивая, нежели оказаться между стройными ножками лэнгианок? — Ты много времени проводишь на востоке, Мейлис. Не пора ли обратить взор на запад? Повисла многозначительная тишина, пока они не забрались в паланкин Эйгона. — Ты… Ты серьезно сейчас? — спросил Мейлис, откидываясь на спинку мягкого сиденья. Эйгон кивнул. — Мы всегда говорили об этом. Ты и я. О нашей судьбе. О судьбе наших предков. О крови драконов в наших… — Эйгон, я не Таргариен, — перебил его Мейлис, вмиг утратив все свое легкомыслие. — Нет, — согласился он. — Но ты дракон. Когда твой прадед отправился в Лис, какую клятву он дал, помнишь? Мейлис на мгновение замолчал. — Он сказал… Что трон, в котором ему было отказано, когда-нибудь станет его. Что он еще вернется… — мужчина вздохнул и провел рукой по растрепанным волосам. — Но почему сейчас? Эйгон не винил его за такую реакцию. Сам он потратил не один месяц на обдумывание своего решения. — Потому что другие люди претендуют на то, что по праву принадлежит нам. И их власть, наконец, начинает рушиться. Шпионы моего отца докладывают, что Вестерос идет к междоусобной войне, и что она неизбежна. Нам нужно время, чтобы как следует все спланировать и подготовиться к тому, что должно быть сделано. За это время война заполыхает в полную силу. Но начать нужно сейчас. Именно поэтому я и спрашиваю тебя, Мейлис Яркое Пламя: ты со мной? Мейлис некоторое время молчал, потом медленно кивнул. — До самой дальней звезды, — наконец, произнес он. Слова из той самой клятвы, которую они когда-то дали друг другу в детстве, пообещав увидеть весь мир. Вместе. До самой дальней звезды на горизонте. Эйгон почувствовал, что с его плеч свалился тяжелый груз. — Надеюсь, ты придумал что-то умное, Эгси. Это намного больше, чем детская мечта о приключениях. — Да ладно тебе, Красноглаз, — он специально назвал его прозвищем, которое Мейлис не любил больше всего. — Ты же знаешь, что у меня всегда есть несколько трюков в рукаве. Трюки, заговоры, уловки… Он не привык играть честно. Но в игре престолов по-другому и быть не могло. --- Девица на выданье Дредфорт. Мало кто мог сказать об этом месте хоть одно хорошее слово. Замок, который, по слухам, был весь залит кровью и в котором не смолкали крики. Внушительный и грозный. Ей тоже много всего о нем рассказывали. О монстрах в человеческом обличье, о Красных королях и вассалах-предателях, наслаждавшихся чужими муками, о плащах из человеческой кожи… И она на самом деле в это верила. Столько лет верила каждому услышанному слову. В любую выдумку нетрудно поверить, если не видишь и не знаешь тех, о ком говорит рассказчик. Но теперь она видела и знала. Она все знала. Даже если эти страшные истории и были правдой… То только очень давно. А никак не сейчас. Домерик Болтон не был человеком, который наслаждался насилием и страданиями. Он был нежной душой, благородным рыцарем с сердцем поэта, чья арфа и низкий красивый голос прекрасно раскрывали горячее сердце в его груди. И она его любила. Ей было все равно, носили ли его предки плащи из кожи пленных Старков, и был ли его немногословный бледный отец принявшим человеческий облик Иным, как шептались некоторые. Возможно, любовь действительно исказила ее разум, но после встречи с Домериком, она вдруг стала видеть многие вещи по-другому. Дредфорт был мрачным и угрюмым, но в его острых углах читалась сила, стойкость и решимость. Когда-то она испытывала отвращение от герба Болтонов, сейчас же видела в человеке с содранной кожей честность и откровенность: Болтоны не стыдились своего кровавого прошлого, не прятались от первобытной дикости, которая была присуща им всем. Они не прятались, как те же Старки или Мормонты. Медведей и волков легко было представить благородными дикими животными. А человека без кожи — вряд ли. Если ты носишь этот символ, тебе еще нужно доказать, что ты не такой. И скоро она сама начнет это доказывать, когда примет этот герб как свой собственный. В богороще, как всегда, было тихо. Она была не такой большой, как в Винтерфелле, но так даже лучше. Она казалась более уединенной, ведь деревья здесь росли ближе друг к другу. Их было трое — и этого было достаточно. «Нет, четверо», — подумала она. Совсем забыла про Кусаку… Большой черный лютоволк лениво развалился у ног Неда, который был одет точно так же, как и на свадьбе Робба. И так же улыбался. Сама она предпочла платье по собственному крою, а не то, что приготовила ей мама. Темно-красные цвета сочетались с синими, перемежаемые серебряными вставками. Цвета Талли, откуда происходила ее мать. А плащ был зеленым — цвета ее отца из дома Мормонтов. Хотя если бы они видели ее здесь… Их обоих бы, наверное, удар хватил. То, ради чего она вообще сюда явилась, стояло напротив нее. Домерик. На нем был розовый камзол с черными вставками и рубиновая брошь в виде капли крови. Розовый плащ на его плечах был застегнут серебряной застежкой, изображавшей освежеванного человека, выточенного из граната. — Кто идет предстать перед Старыми Богами этой ночью? — спросил Нед, старательно подражая голосу отца тогда, в богороще Винтерфелла. — Миниса из дома Мормонтов, пришла, чтобы выйти замуж, — ответила она дрожащим голосом. — В… взрослая и расцветшая женщина, законнорожденная и… и благородная. Я пришла просить благословения Старых Богов. Нед кивнул и повернулся к Домерику. — Кто пришел за ней? — Домерик из дома Болтонов, наследник Дредфорта. Кто отдает ее? — Я сама, — ответила она, чувствуя, как из ее глаз текут слезы. Она никогда не чувствовала себя такой счастливой. — Возьмешь ли ты эту женщину? — спросил Нед. И на какое-то мгновение ей показалось, что Домерик сейчас скажет «нет». Какие-то темные закоулки ее сознания, где постоянно рождались сомнения, неуверенность и насмешки над собой — все то, что она обычно прятала за кокетством и заигрыванием. В богороще ей скрываться было бесполезно. — Да, — сказал он вместо этого. Его улыбка была мягкой, взгляд искренним… И ей показалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Возьмешь ли ты этого мужчину? — Да, — сказала Миниса и ее замерзшие пальцы сжали такие же холодные руки Домерика. Все смеялись над ней из-за того, что у нее все время были холодные руки… А он сказал, что всегда будет рядом, чтобы согреть их, даже в самый лютый мороз. Даже сейчас, когда снег тихо падал на них с залитого лунным светом неба. Они вместе преклонили колени и она начала молиться. Молиться о счастье их будущей семьи… Ну и о плодородии, само собой. Потом начала молиться о мужестве и отваге, чтобы у нее нашлось достаточно смелости посмотреть в глаза матери и сказать ей правду. Чтобы нашлись силы потребовать благословения у Робба и уйти прочь, если он ей откажет. Они встали и Домерик бережно снял плащ с ее плеч, передал его Неду, который бесцеремонно отшвырнул его в снег, а потом достал из заранее принесенного мешка другой. Домерик было стрельнул взглядом в его сторону, но тут же оттаял, когда Нед развернул новый плащ, точно такой же, как у него самого. Который наследник лорда Болтона набросил ей на плечи. Свершилось. Она была его, а он был ее. И она, не медля ни секунды, впилась в его губы. Этот поцелуй был полон отчаянной жажды, подпитываемой ее трепещущим сердцем и ликованием в душе. И он ответил на ее страсть — их губы танцевали друг с другом целую вечность, пока, наконец, не оторвались друг от друга, чтобы передохнуть. — Даже Кусака не ест с такой жадностью, как вы друг друга, — не смог удержаться Нед и Миниса толкнула его в плечо, но все равно улыбнулась на его шутку. Какая разница, что он там говорит? Все, что ее сейчас беспокоило, это момент бесконечного счастья и радости, который ничто не могло разрушить. Если бы она знала, насколько скоротечным будет это счастье… Она все равно поступила бы точно так же.