Сжечь их всех!

Слуга Он тихо, словно мышь, пробирался через Сумеречный Форт. Натянутый на глаза капюшон скрывал его лицо, и никто из тех, кто его встречал, не счел нужным его остановить. В Сумеречный Дол он проник под видом нищего, но потом сбросил несколько верхних лохмотьев и открыл прекрасные шелковые наряды, вышитые кружевами и жемчугом, превратившись в преуспевающего торговца. Изрядно подвыпившего торговца, который, спотыкаясь, брел вперед и напевал похабную пентошийскую песенку. Лорд Риккер нередко приглашал иностранных торговцев отобедать с ним и все это знали. Сумеречный Дол под его правлением достиг таких высот, каких даже помыслить не мог во времена Дарклинов. Поэтому ни один из стражников Форта не задержал на нем взгляда, а он, едва скрылся из их глаз, тут же двинулся дальше с твердостью бывалого воина и ловкостью бывалого лазутчика. В конце концов, он проникал сюда уже не в первый раз. И хорошо помнил расположение комнат Сумеречного Форта, несмотря на прошедшие годы. А расположение постов и расписание патрулей он знал еще лучше, чем раньше. Как и то, где именно держали заключенных, которых должны были отправить на Драконий Камень для суда. Охранники так старались угодить, что исполняли каждую букву данных им же приказов. Пройти сквозь них было детской забавой. Они так хотели снискать расположение короля… До чего же иронично, если вспомнить, как их отцы и деды подняли востание против отца Визериса. И как за это поплатились. Когда-то он считал Дениса Дарклина безумным и тщеславным дураком. Но теперь не был в этом уверен. Да, лорд Дарклин был глупцом, но все, что он совершал, было лишь ради его города и его подданных. Ведь что такое обеты перед королями, лордами и даже богами — против тех клятв, с которыми человек появляется на свет? Те, что не произносятся вслух, но вплетаются в души сильнее всех? Клятвы своей земле и своей крови. Короли умирали. Народы гибли. Государства уходили в небытие. Сотня королевств пала перед натиском Эйгона, а созданная им держава едва не погибла от рук Роберта Баратеона. Ничто не вечно в этом мире. Ни люди, ни замки, ни, тем более, формы правления. — Дарити моргулис, — еле слышно произнес он губами, обрамленными короткой седой щетиной. «Царства умирают» — таков был порядок вещей. Единственное, что живет всегда — это Человек. Пройдет тысяча лет — и люди все еще будут работать на полях, кутить и драться в тавернах, растить детей, тратить деньги и любить. Только это имело значение. И все, что он мог сделать — это помочь создать для них лучшее будущее. У него был шанс поступить правильно перед людьми. Перед всем Вестеросом. А он вместо этого стоял, сложа руки, пока Безумный король сжигал людей заживо. Сначала десятки, потом сотни, потом тысячи. Он спокойно стоял и слушал, как они кричали. И как кричала королева, умоляя мужа-брата о пощаде. Лишь один светловолосый юноша, лучший человек из всех, кого он когда-либо знал, умолял своих братьев по оружию сделать хоть что-нибудь. Тогда слуга сурово отчитал этого юношу. А вскоре он погиб. Слуга был дураком. Он служил верно, как старый сторожевой пес, и потом пытался заслужить благосклонность королевы, которую не смог защитить. Он знал, что она никогда не слышала его ответа тому белокурому юноше на его слова: «Мы же клялись защищать ее!» «Да, но не от него…» И очень хорошо, что не слышала. Потому что не простила бы этих слов. И он продолжал служить. И продолжал воевать, даже когда приходилось убивать отчаявшихся крестьян, желавших лучшей жизни, которую обещали им Уравнители. Мир, где все люди будут равны. Он убивал, убивал и убивал. Пока сам не пал. Но он не умер. Нашелся тот, кто удержал его в мире живых. Простая женщина-крестьянка. Она выходила его и заботилась о нем, пока его раны не зажили. И говорила, почему она так верит в дело, против которого он сражался. Уходя, слуга пообещал вернуться и отблагодарить ее. Тогда он все еще верил, что данные им клятвы что-то значат. Вернувшись через год, он узнал, что королевские солдаты разграбили лачугу его спасительницы, а саму ее изнасиловали и зарезали через несколько дней после его ухода. Потом он долго не мог найти никакого смысла своего дальнейшего существования. Единственным чувством, что осталось в нем в те годы, была горечь. И он продолжал служить мальчишке-королю, который чем дальше, тем сильнее походил на своего отца. Ему казалось, что в этом насквозь прогнившем мире больше не осталось места для хороших людей. Несколько лет слуга носил в своей сумке кусок веревки, на случай, если он окончательно утратит волю к продолжению жизни. Носил — пока не встретил своего спасителя. Многоликого спасителя, познавшего правду мироздания. И этот человек его явно знал — но слуга не мог понять, откуда. Возможно, житель погибшей столицы. Возможно, бывший Уравнитель, с которым они встречались на поле боя. Уже потом он узнал, что именно этот человек стоял у истоков крупнейшего в истории Семи Королевств крестьянского восстания. Именно этот человек вдохновил Отчее Око своей мудростью. — Дарити моргулис… — снова произнес он. Он знал о том, какие последствия может повлечь за собой то, что он сделает. Снова маленькие люди будут страдать. Но это позволит укорениться новому государственному устройству и, наконец, положит конец существующей прогнившей системе. Он знал, что со временем умрет. И те, кто придет ему на смену, тоже умрут. Но люди грядущих времен должны будут действовать так же, как и он. Застой и энтропия — вот на чем вырастают нищета и разруха. И никакие идеалы прошлого этого не исправят. Одним взмахом кинжала он перерезал горло ближайшему стражнику, легко подхватил падающее тело и уложил его за углом. Потом забрал его фонарь. Он уже чувствовал горе по этому человеку, который честно выполнял свой долг и оказался не в том месте не в то время. Но бездействие в этот момент было куда худшим грехом, чем убийство. «Трудись без устали» — вот таким был девиз его предков. Трудиться, невзирая на бури и невзгоды, чтобы увидеть свои земли процветающими. Слуга пошел дальше к нужной ему камере, освещая дорогу фонарем. Там были не все лорды, арестованные за измену. Только четверо из них. Ройс, Бракен, Блэквуд и Редфорт. Сейчас они потирали глаза, ослепленные внезапной вспышкой света в коридоре. — Что, решил нас убить прямо здесь? — усмехнулся Бракен. — Ну естественно… Кто думал, что дело дойдет до суда? — сплюнул Редфорт. Блэквуд ничего не сказал, просто молча смотрел, пытаясь разглядеть лицо за маленьким окошком. Молчал и Ройс. Он был совершенно спокоен, как и подобает Бронзовому Йону. Только он из них четверых имел возможность встречаться с Безликим, хозяином слуги. Он не понимал всей правды, но достаточно хорошо выучил свою роль, как ранее ее выучил Отчее Око. И слуга обратился именно к нему. — Я пришел как друг, а не как враг. Как спаситель, а не как палач. И поднес фонарь к своему лицу. — Сир Барристан… — прошептал Ройс. Даже он был шокирован тем, кто именно пришел их вызволить. Чего уж говорить об остальных… Однако Йон Ройс оставался Йоном Ройсом и быстро взял себя в руки. — Итак… Время пришло? — Пришло, брат, — ответил слуга. — Королевство прогнило насквозь. И, я думаю, мы все согласны с тем, что нет другого способа спасти его. Йон нахмурился, но все же кивнул. Остальные лорды в замешательстве смотрели на старого гвардейца с фонарем. Слуга тем временем вытаскивал спрятанные за поясом отмычки. Раньше он не пользовался ими, но знал, как это делается, и когда посланник хозяина в обличье мальчика-пастуха передал его волю, он был к этому готов. Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы открыть замок на двери камеры. — Быть по сему, — вздохнул Ройс, услышав лязг замка. — Ты о чем, Йон? — шепотом спросил Редфорт. — Мы уходим. Мы должны были здесь умереть, думаю, вы все это понимаете. Но вместо этого… Нам остается лишь одно, чтобы спасти страну от безумия Визериса. — Восстание… — закончил его фразу Блэквуд. Он вздохнул, проводя ладонью по лицу. — Снова война, снова смерти… Я думал, боги смилостивятся… — Твои боги, как всегда, ошибаются! — прорычал Бракен. — А Ройс прав. Мы должны начать как можно скорее. Вестерос пойдет за нами. Пора созвать знамена и спасти страну. — Хорошо сказано, — согласился Ройс, но голос его звучал устало. И слуга мог только посочувствовать ему. Им всем предстояло трудиться долго и без устали. Щелкнул замок и дверь открылась. — Идите. А я поищу остальных, — ложь далась ему на удивление легко. — Вас держали в самом низу, но путь наверх найти несложно. Держитесь левой стороны и поднимайтесь наверх, там вы найдете открытое окно и веревку. Спускайтесь, вас там уже ждут лошади. Идите! Он не мог спасти всех. На это не было ни времени, ни смысла. «Так надо» — сказал ему хозяин. — Спасибо вам, сир Барристан, — сказал Йон. — Найдите нас, когда сможете. Мы будем очень рады человеку с вашим мастерством. — Я постараюсь… но обещать не могу. Я уже устал служить злым людям. Но есть еще те, кому я продолжаю служить и защищать их… Те, кому я действительно нужен. Пока они не будут в безопасности, я сделаю все, что смогу. Да прольется на тебя свет Семерых, Йон Ройс… Он знал, что божественное благословение ему очень понадобится. --- Визерис IX Он кричал во сне. И продолжал кричать, когда проснулся. Его тело горело огнем, даже несмотря на прохладный ночной сквозняк. Но сильнее всего горели легкие, жаждущие воздуха, вне зависимости от того, как глубоко он вдыхал. Серсея в ужасе вылетела из постели. В первое мгновение она огляделась по сторонам в поисках нападавших. Затем в королевскую спальню ворвались Аллисер Торн и Ричард Хорп с мечами наголо — за тем же самым. Но кроме них, в комнате никого не было. Король перестал кричать и теперь трясся, свернувшись в постели калачиком. — Визерис… — услышал он осторожный голос жены и вздрогнул, почувствовав прикосновение к своей спине. — Что… — Она мертва, — неожиданно сказал он, осознав, что так оно и есть. — Я чувствовал, как она умирает. Я чувствовал это. — Кто? — не поняла Серсея. Он заставил себя сесть, закрыл лицо руками. — Я чувствовал, как моя сестра умирает… Как она задыхается… Как теряет последние крохи воздуха… — Но мой король, это был всего лишь… — ЭТО НЕ СОН! — взревел он, взмахом руки сбрасывая стопку книг с прикроватной тумбочки. — Я чувствовал это! Это все взаправду! ВЗАПРАВДУ! Моя сестра мертва! Рыцари растерянно переглянулись. Было видно, что оба они думают, что король сошел с ума. Даже Серсея выглядела обескураженной. А Визерис продолжал мелко трястись, словно в лихорадке. — Это правда, — настаивал он. — Я не безумец… Я все видел. Я… Я знаю, что это все взаправду… — Сир Ричард, — Серсея повернулась к одному из гвардейцев. — Немедленно разбудите мейстера Квиберна. И его помощника тоже. — Я же сказал… — рычал король, тяжело дыша. — Что я не… — Я тебе верю, — успокоила его Серсея. — Но у тебя сильный жар. Я чувствую это даже от твоей спины. Ты дрожишь и потеешь. Позволь мейстеру осмотреть тебя. Визерис сумел обуздать свой гнев и медленно кивнул, чувствуя, как пот капает со лба. Квиберн явился уже через несколько минут — и привел с собой того губастого парнишку-северянина, которого постоянно таскал с собой. Мальчишка оказался способным ассистентом и сейчас проворно принялся раскладывать на кровати мейстерские принадлежности. А сам мейстер внимательно выслушал рассказ Визериса о том, что он видел во сне. О том, как его сестра тонула в бездне, как над ней кружила тень дракона. — Любопытно… — произнес мейстер, затем повернулся к помощнику. — Так, Рамси, дай-ка мне депрессор и термопалочку… Парень молча протянул мейстеру два прибора — нечто вроде плоской металлической ложки и тонюсенькую стеклянную палочку. Последнюю мейстер, не раздумывая, сунул Визерису в рот, пока его узловатые пальцы нащупывали пульс. — Так… Ваше сердце, кажется, в порядке, ваша милость. Пульс четкий и ровный. Немного быстрый, но это можно объяснить тем, что вы увидели во сне… Он вынул стеклянную палочку изо рта короля и посмотрел на нее. Только сейчас Визерис заметил на ней две отметки. — Что это? — спросил он. — Мое изобретение. Прибор для изменения температуры тела. В этой палочке налито вещество, которое очень сильно реагирует на тепло. Чем его больше, тем сильнее оно расширяется. Вот этот диапазон, — он указал на участок между метками, — считается безопасным для здоровья. Если температура выше или ниже — это уже вызывает беспокойство. У вас, к сожалению, сейчас выше нормы, ваша милость, но ненамного. Рекомендую вам принять холодную ванну, потом поставить пиявок. А утром пусть вам приготовят хороший крепкий бульон из куриных костей с кориандром и лимоном. Ванна остудит ваше тело, пиявки и бульон уравновесят баланс жидкостей в теле, помогут вывести мокроту и дурную кровь. А теперь, прошу, повернитесь вот сюда… Рамси, подай свечку… Ваша милость, скажите «А». Визерис не понял, зачем это нужно, но сделал так, как было велено. Мейстер зачем-то засунул ему в рот свою «ложку», надавил на язык. В этот момент король вспомнил свое первое сражение — то самое, во время Восстания Розы. Тогда он тоже оказался во власти целителя. Вот, оказывается, какие люди обладают властью, перед которой бессильны даже короли… — Отлично, горло чистое. Похоже, если не считать жара, вы почти здоровы, ваша милость. — Значит, его сон… — нахмурилась Серсея, — не был результатом лихорадки? — Нет, — покачал головой Квиберн. — Не похоже. Можно, конечно, допустить внезапное наступление болезни и столь же внезапное ее отступление, но… Я склоняюсь к тому, что здесь имеет место волшебная природа. — Волшебная? Магии не существует, — прохрипел сир Аллисер. — О, нет, сир Аллисер. Еще как существует. Только редко где проявляется. Такова сущность высших мистерий. Это всего лишь тайны, которые нужно разгадать, мало чем отличающиеся от всех прочих. Особенно когда мы их все-таки разгадываем… Ваша милость, вы упомянули, что видели во сне дракона. Вам, я полагаю, известно о драконьих снах Таргариенов? Еще бы не были известны… Каждый член его семьи знал историю Дейнис Сновидицы и прочих. — Но я знаю и то, что драконьи сны являются… своего рода наставлением. По крайней мере, так говорят легенды. И являются они крайне редко. — Истинно так. Но вы произвели на свет огненного змея, привязав его к себе кровью. Кровь наследников древней Валирии… Она всегда обладала свойствами, недоступными прочим людям. А если еще вспомнить, что Блэкфайр тоже каким-то образом заполучил живого дракона… Стоит ли сомневаться что в мир вернулись такие силы? — И какое наставление можно извлечь из моего сна? Я мог бы что-то предотвратить… Но то, что я видел… уже свершилось… — он почувствовал, как его голова стала легонько пульсировать болью. — Ваша милость, — удивительно, но это сказал не мейстер, а сир Ричард Хорп. — Если принцесса действительно погибла, виновник нам уже известен. Это принц Грейджой и его банда изгнанников. Да свершится отмщение. — Сир Ричард… — возразила Серсея. — Мы не можем позволить себе новые стычки с Железнорожденными сейчас, когда стоим в полушаге от новой войны… Визерис не вмешивался в их спор. Он был занят мыслями об увиденном во сне. Сердце ныло от боли, натянутые сухожилия буквально рвались от горя по его любимой, милой Элейне. Она ушла. Ушла… Ушла навсегда… Ушла самым жутким и мучительным способом из всех. И их ребенок ушел вместе с ней — если не погиб еще раньше. Какое, будь оно проклято, наставление этот сон мог ему дать? Пробудить жажду мести? Или… Он верил, верил всю свою жизнь, что у дракона должно быть три головы. В дневниках его покойного брата часто фигурировала эта цифра — как объяснение того, что пророчество должно сбыться, чтобы спасти весь мир. И он годами цеплялся за эту веру. Цеплялся еще и потому, что это делало любовь между ним и его сестрой большим, чем простой зов плоти и души. Это была сама судьба. И она ушла. Линия судьбы рассыпалась в пыль. Все было ложью. А Серсея все эти годы была права. Не было ни пророчества, ни судьбы. Было только будущее, которое творили они сами. Он столько всего сделал, чтобы пройти по пути уготованной ему судьбы. Но у богов были другие планы. У дракона было три головы, да. Но огненному змею было достаточно одной. Он резко встал на постели и споры тут же прекратились. — Этот драконий сон был целеуказанием моей жизни. Посланием самой Старицы, чей фонарь осветил мой затуманившийся разум. Моя сестра мертва… — последние слова он произнес еле слышно, потом вздохнул и заговорил громче. — Я отложил вторжение на острова. Я помешал собственной победе ради нее. Я послал на смерть хороших и верных людей — ради нее. Я позволял налетчикам безнаказанно грабить наши побережья — ради ее безопасности. Потому что она… — он снова осекся и даже схватился за грудь от новой вспышки боли и помолчал несколько секунд, прежде чем продолжить. — Она была моей слабостью. Я был одержим ей. И ее потеря… оставила меня в таком горе, что я забыл обо всем на свете. О своем долге как короля и… — он посмотрел в глаза Серсее, — …и о моей семье. Теперь она мертва. Все, чем я жертвовал… все мертво. — Ваша милость, клянусь вам, мы найдем их и… — Нет, сир Ричард. Все, чем я жертвовал, было напрасно. И боги открыли мне на это глаза. Чтобы я мог научиться на своих ошибках. Научиться жить тем, что у меня есть. Жить будущим, а не прошлым. Мы обязательно разобьем изгнанников Железнорожденных. Но сначала избавим нашу страну от изменников… Защитим мою семью от новых тягот и унижений. Я пренебрегал всем этим. Я был недостойным королем. И боги наказали меня за это. Хватит. Завтра… нет, уже сегодня арестованные прибудут сюда. Суд над ними будет скорым. Но это лишь первый шаг. Отныне я посвящу все свое внимание и силы защите трона и моей семьи. Мейстер Квиберн. Подготовьте письмо леди Харлоу. Напишите, что я принимаю ее предложение. После того, как я закончу с мятежниками, я отправлюсь на Пайк и она преклонит передо мной колено. И ничто больше мне не помешает. И нет смысла больше ждать. Змей пробудился. И все королевство узнает об этом. Если он думал, что боги улыбнутся ему, услышав эти слова… Он сильно ошибался. Всего через час после его пробуждения на остров прибыл корабль из Сумеречного Дола. И принесли новость: охранник в темнице убит, четверо заключенных сбежали. Визерис готов был скрипеть зубами от злости. — Ройс… Будь он проклят… Сбежал вместе со своим верным лакеем и двумя влиятельными речными лордами… СУКА! — взревел он. Несмотря на сказанные сегодня слова, король так и не унял боль и ярость от потери любимой сестры. А тут — еще одно оскорбление, еще один удар по его тщательно продуманным планам. Квиберн все еще оставался рядом с ним, они вместе с королевой Серсеей встречали это самое судно из столицы. Горькую новость принес лично лорд Русе Болтон. — Должно быть, у них были сообщники среди охраны, — спокойно говорил северянин. — Иначе жертв было бы больше. Лазутчики слишком хорошо знали расписание патрулей, что позволило им ускользнуть незамеченными, убив всего одного человека. И больше никто ничего не заметил. — Тогда казним всех стражников, дежуривших в эту ночь в восточном крыле Сумеречного Форта, — сказала Серсея. — Ваша милость, не слишком ли это… — неуверенно возразил Квиберн. — Не слишком. Мы не можем смириться с подобной халатностью. Если кто-то из них и невиновен в сговоре с изменниками, то в некомпетентности — точно. И пусть лорд Риккер сам решит этот вопрос… Испытаем на верность заодно и его. Визерис согласно кивнул. Он не впервые видел в своей жене наследие лорда Тайвина и часто даже поддразнивал ее этим. Однако сейчас именно такое мышление было им нужнее всего. Особенно когда он оказался в том же самом положении, что Великий Лев в его возрасте, оказавшись в окружении мятежных вассалов. — Квиберн, разошлите немедленно гонцов и воронов. Пусть все узнают о том, что мы покорили Железные острова… И об аресте изменников. И о побеге Ройса, Редфорда, Бракена и Блэквуда. Объявите их врагами королевства. Обещайте каждому, кто выдаст беглецов, сто тысяч драконов, рыцарский титул и все земли того, кого они нам приведут. Болтон что-то фыркнул под нос. Он вел себя с Визерисом все более расслабленно, и никто не мог сказать, хорошо ли это. — Да, желающих получить такую награду будет много… У меня есть вести с Когтя и из Чаячьего Города, ваша милость. Они готовы действовать. — Хорошо. Передайте, чтобы начинали немедленно. Я прямо сейчас напишу указы об объявлении мятежных лордов Долины вне закона. Но… — он сделал короткую паузу. — Есть еще одна вещь, которую стоит добавить в письма. Он сказал это так, что даже Серсея растерянно посмотрела на него. — Что же? — осмелилась спросить она. — Напишем о второй попытке побега уже отсюда, с Драконьего Камня. И трагической гибели всех до единого беглецов. Визерис не стал ждать ни вопросов, ни возражений. Просто развернулся и зашагал обратно в замок. Он дождался вечера, просидев весь день за документами. Его пытались отговорить. Но он сразу отсылал всех, кто говорил хоть слово против. Он провел все процедуры, которые рекомендовал сегодня Квиберн, затем вызвал к себе Болтона и королеву и долго обсуждал с ними будущие действия. Где нанести упреждающий удар. Где закрепиться. Где кого поддержать. Первые послания были отправлены на Коготь и в Чаячий Город, где были самые верные союзники, дожидавшиеся только сигнала. Болтон отправил ворона в Дредфорт, чтобы его люди могли подготовиться к возможному восстанию Старков и Мормонтов, а Серсея подготовила послание своему брату, который, несомненно, готов был призвать всю мощь Запада на их сторону. Но время пришло. Он освободил Эйрисиона из стальной клетки. Ящер выскочил на свободу с шипением и рыком, но Визерис не боялся. Все эмоции в его душе были выжжены, он не знал, что может ранить его сильнее, чем потеря Элейны. Никакая физическая боль не могла сравниться с тем, что он ощущал с того самого часа, когда узнал страшную правду. Он надел ошейник на Эйрисиона, тот чуть не укусил его, но хозяин внимательно посмотрел змею в глаза — и заставил отвести взгляд. Они шли через замок, наводя ужас на слуг и воинов. Он спустился в Обсидиановые клети, вырезанные прямо в скале из драконьего стекла и служившие обитателям Драконьего Камня тюрьмой. Стены в ней были грубыми и изобиловали острыми краями, о которые узники часто резались, а все двери были отлиты из холоднокатаной стали. Эйрисион уже дорос ему до бедра, он мог погладить его по спине, не нагибаясь, когда они шли рядом. Его пленники находились в одной из самых больших камер, в самом центре подземелья. Он хотел сделать все сам, но лорд-командующий Королевской гвардии настоял, что должен остаться со своим королем. И остался. По кивку Визериса рыцарь в белом плаще отпер дверь в камеру. И открыл ее ровно настолько, чтобы сидевшие внутри лорды увидели в проходе короля и Эйрисиона. И вид огромного ящера… не на шутку их впечатлил. Некоторое испуганно отползали прочь и вжались в стены из драконьего стекла, не замечая, как они врезаются в их кожу. И это радовало. Визерис понимал, что именно это чувствовали те самые, настоящие Таргариены, обладавшие силой, недоступной простым смертным. Некоторые падали на колени — кроме, может быть, Сервина и дорнийцев. Но когда Эйрисион зарычал, они тоже попадали. Даже леди Аллирион. Он выдержал долгую паузу, прежде чем, наконец, сказать: — Встаньте. — Зачем ты здесь? — грубо спросил Сервин, поднимаясь на ноги. — Я, пожалуй, пропущу вашу наглость мимо ушей. Это уже ничего не изменит. Я долго терпел. Я позволял вам плести заговоры, мечтать о том, как вы будете делить власть. Об отделении. О насильственном отречении. Но я терпел. Терпел до тех пор, пока вы не начали претворять в жизнь ваши преступные мечтания. Прямо в столице, у всех на виду. Вы прекрасно знаете, что в истории Семи Королевств, да и всего остального мира, не было ни одного короля или лорда, который, узнав о таком, не повесил бы всех изменников, не четвертовал и не бросил их кости в море. Но я милостивее их всех. И предлагаю вам последний шанс. Подойдите ко мне и моему змею, поклянитесь мне в вечной верности — и я освобожу вас. Те же, кто этого не сделает, предстанут перед правосудием. И мы знаем, что ждет виновных в измене трону. Он был поистине великодушен. Но это великодушие подпитывалось здравым смыслом. Он знал, что единства среди заключенных нет, наверняка найдутся те, кто сломается. И не ошибся. Олдфлауэрс бросился перед королем на колени сразу, как только он закончил говорить. Следом сдался Фоссовей. За ним Вестерлинг. Остальные гордо хранили молчание. Видимо, хотели рассказать королевству всю свою правду на суде, даже ценой собственной жизни. Или, возможно, надеялись на то, что заговорщики спасут и их, как спасли Ройса. Или, кто знает, просто не поверили в то, что король их простит… Трое раскаявшихся быстро пробормотали слова клятв. И Визерис, как и обещал, отошел в сторону. Однако сир Аллисер вытащил из ножен меч, готовый зарубить любого, кто попытается бежать или напасть на короля. И когда заключенные увидели, что их бывшие сокамерники действительно вышли на свободу… Их решимость тут же дала трещину. Вейт и Редвин шагнули вперед — теперь, когда они увидели подтверждение королевского милосердия, они и сами были готовы… Но Визерис снова встал перед дверным проемом. — Время вышло, — криво ухмыльнулся он. — Выбор сделан. Он знал, что может без труда сломать и остальных, заставить поклясться ему в верности перед лицом друг друга. Но ему было уже все равно. В его новом, едином Вестеросе для них не было места. А трем раскаявшимся изменникам нужен был пример того, чего они избежали. Чтобы им никогда больше в голову не пришло… — Что? — переспросил ошеломленный Редвин. — Вы же дали нам время… — И оно вышло, — повторил король еще тверже. — Осталось лишь правосудие. Глаза Сервина расширились, он понял, что Визерис не шутит. — Ты сумасшедший! — процедил он. — Мы заслуживаем справедливого суда! — Заслуживаете? Вы? Заслуживаете? Вот чего вы заслуживаете! — он набрал полную грудь воздуха. — ЭЙРИСИОН! — Визерис взревел так, что у него самого зазвенело в ушах. — МЯСО!!! И выпустил из рук цепь. Конечно, было бы намного красивее, если бы ящер тут же набросился на них. Но он вместо этого неуклюже заковылял вперед, словно не верил, что его больше никто не держит. Сир Аллисер, напряженный до предела, распахнул пошире дверь камеры, пропуская змея внутрь. А ему и не нужно было говорить, что делать. Он задрал голову вверх и в воздухе вспыхнуло яркое белое пламя, мгновенно окатившее двух ближайших к нему людей. И тогда все стали кричать. Их вопли эхом разносились по всему подземелью. Те, кого пощадило пламя, отчаянно пытались отползти подальше, некоторые даже карабкались по стенам, обдирая руки до крови. Но они были загнаны в угол, подобно крысам. Леди Аллирион в грязном изорванном платье бросилась вперед, к выходу, просовывая лицо и руку сквозь решетку. — Умоляю! — кричала она. — Пожалуйста! Пощадите! Прошу вас! — она в рыданиях упала на колени, а где-то позади нее выл Сантагар, которому Эйрисион жег ноги. Визерис присел на корточки, чтобы посмотреть ей в глаза. — Я проявил к тебе милосердие, — тихо сказал он. — Ты не увидишь, как твои земли, твои друзья и твое наследие превратится в пепел. Разве я не милосерден? Аллирион завыла еще громче, а потом завизжала от боли, когда огненный змей, впившись зубами в ногу женщины, оттащил ее от двери. Она кричала так, что от этого звука кровь стыла в жилах, но, к счастью, продолжалось это недолго — змей быстро оборвал ее вопль новой струей пламени. Визерис внимательно смотрел на то, как она сгорала заживо, смотрел, как обугливается и тает плоть над ее лице, смотрел до тех пор, пока огненный змей не перегрыз ей шею, позволив обгоревшему черепу упасть на пол. Он не отходил от камеры до самого конца. — Лорд-командующий, — сказал он, не оборачиваясь. — Уведите отсюда раскаявшихся… Думаю, они увидели достаточно и теперь хорошо понимают цену измены. Сир Аллисер кивнул и увел прочь Вестерлинга, Фоссовея и Олдфлауэрса. А Визерис остался. Он сел на пол прямо напротив камеры, прислонившись спиной к каменной стене, и продолжал смотреть. Последним умер Сервин. Уже насытившийся Эйрисион отрывал мясо от его костей медленно и, можно даже сказать, лениво. Некоторых он ел прямо сырьем, некоторых сжигал до угольной черноты, после чего поедал мясо вместе с костями и остатками одежды, пока на полу шипел растаявший жир и кипящая кровь. Визерис был в восторге. И не заметил, как заснул. Он не знал, как долго спал, снов он не видел — и проснулся так же внезапно, как и провалился в сон. Проснулся от боли в затекшей шее и спине. Да еще и левую ногу отлежал. Потирая кулаком глаза, он медленно встал, потом заглянул в камеру. Он ожидал увидеть внутри сытого и довольного Эйрисиона, спящего или грызущего чью-нибудь кость. Но камера была пуста. Взволнованный Визерис заглянул еще глубже — и увидел широкую дыру в задней стене, драконье стекло растаяло, словно ил. Он осторожно зашел внутрь, присел рядом с дырой. Она было достаточно широкой для того, чтобы он мог проползти на четвереньках. Стало любопытно. Он вынул факел из держателя, заполз внутрь. Оказалось, что дыра ведет далеко вглубь, изгибаясь куда-то вниз. Он полз очень осторожно, держа факел перед собой. Было немного не по себе от ощущения тесноты, но, к его немалому облегчению, чем дальше эта нора тянулась, тем шире она становилась. Стенки были теплыми, почти горячими, пару раз он даже обжигал ладони, но это его не останавливало. Наконец, он увидел выход. Похоже, нора привела его в еще одну камеру в другой части темницы. И когда Визерис уже почти выполз, он вздрогнул от испуга при виде какой-то чешуйчатой глыбы. Но испуг быстро прошел, когда он узнал Эйрисиона. Король довольно улыбнулся: вот он, его малыш, нашелся… Но что-то в нем было… неправильным. Змей совсем не шевелился. И выглядел бледнее обычного. Визерис встал во весь рост, подошел поближе. Лишь подойдя вплотную, он понял, что у того, что он принял за Эйрисиона, кожа была почти прозрачной. Факел просвечивал ее насквозь. Затем Визерис обратил внимание на отсутствие у него головы, вместо нее была какая-то рваная дыра. И только когда он осмотрел эту штуку со всех сторон, он понял, что это всего лишь пустая оболочка. Потом рядом кто-то зарычал. Визерис напрягся. Он медленно повернулся, ища взглядом Эйрисиона. Он смотрел на пол, но когда его взгляд зацепился за нужную цель, это был лишь клубок чешуйчатой плоти. Его взгляд поднимался все выше и выше, пока, наконец, не увидел голову Эйрисиона — которая теперь возвышалась над ним. Огненный змей был ростом с быка, а в длину теперь достигал ярдов десять, а то и больше. Красные глаза отражали свет факела. Наверное, ему стоило испугаться. Но Визерис громко расхохотался. — Поверить не могу! Не может быть! Эйрисион… О, малыш мой, как же ты вырос! Тебя надо было сразу начать кормить как следует, а я держал тебя впроголодь… Так бы ты вырос намного быстрее! Прости, мой друг, прости, что я не сразу это узнал… — приговаривая все это, он храбро шагнул вперед. Эйрисион злобно зашипел и Визерис замер. — Тише… Тише… Все хорошо, — продолжал он. — Это же я… Ты меня помнишь? Я тебя кормил… Я тебя вырастил… Я помог тебе родиться… — приговаривал он, чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Он столько заботился об этой твари, а она до сих пор не поняла, кто ее хозяин! Ящер резко рванулся вперед, распахнув пасть. И остановился в дюйме от его лица. Визерис не двигался, собрав все имеющееся у него самообладание. А потом к нему стали приходить образы, картинки, быстро сменяющие друг друга. Сытые чешуйчатые тела, трескающиеся яйца, кричащие и извивающиеся детеныши… Их крики звенели у него в ушах, словно скрипящие по фарфору острые ножи. И во рту… Он чувствовал что-то и во рту тоже. Кровь — и что-то прогорклое, вроде рвоты или желчи. Но чаще всего повторялся образ огромного змея, обвивавшего кладку яиц. Только с ним жгучая ярость сменялась приятной и даже нежной теплотой. — Да! — закричал он, перекрикивая шум в ушах. — Я твоя мать! Я твой хозяин! Я! Я тебя создал! Я тебя выкормил! — он кричал изо всех сил, надеясь, что эта тварь хотя бы так его поймет. Он почувствовал горячий выдох Эйрисиона на своем лице. Потом пошли новые образы, шум в ушах становился все громче, он уже готов был съежиться и схватиться за голову. Трупы. Мясо. Зубы рвут чужую плоть. Когти тоже рвут. Язык обдирает шкуру. Много смерти. Полный желудок. Вкус крови м плоти на языке… — Еда! Да! Я накормлю тебя! Много еды! Мы убьем всех наших врагов! — вопил он, мысленно умоляя прекратить этот жуткий шум. И у него получилось. Голова Эйрисиона шевельнулась и змей обвился вокруг Визериса горячей плотной стеной из чешуи. Живой кокон окружил его со всех сторон, а затем Эйрисион положил голову рядом, чуть ниже уровня его глаз. Визерис все понял. Осторожно опустился на колени и сел, скрестив ноги. Прижался к телу Эйрисиона, наслаждаясь его теплом. Змей не шевелился. Они долго лежали вместе, почти став единым целым. Но он понимал, что это ненадолго. Что скоро Эйрисион снова проголодается. Причем намного сильнее, чем раньше. Но он уже знал, что не даст своему питомцу голодать. --- Эймон XI Винтерфелл был великолепен. Да, Харренхолл был больше, но теперь он мог лишь представить, каким он был до разрушения. А Винтерфелл встретил его в полном великолепии, поражая своими размерами и наполнявшей древние стены силой. Эти стены они с леди Мирой увидели за несколько миль — и чем ближе подъезжали, тем выше они становились. И все же Эймон не позволил своему удивлению и благоговению выйти наружу. И пока он ехали, пока его желание все-таки высказать свои чувства росло, он кое-что понял. Раньше он действительно был угрюмым и озлобленным на весь свет — настолько, что этот образ слишком глубоко в него впечатался. А теперь маятник качнулся в другую сторону. Раньше он смеялся над королями и огрызался на любого, кто имел неосторожность приблизиться к нему. В каком-то смысле, это сослужило ему хорошую службу — раньше, по крайней мере. Но свалившееся на него личное горе изменило его, он позволил себе открыть свое сердце Сэму и остальным. Конечно, они того стоили, но его до сих пор тревожило то, насколько легко он открылся. Зачем он так поступал? Наверное, потому, что старался быть тем мальчиком, которого хотел в нем видеть Эртур. Счастливым, дружелюбным и обаятельным. Но он видел, каким ужасным может быть мир, и то, что вокруг него собралось столько достойных людей — Дункан, Сэм, Бронн, Маттен, Флориан и даже Красная жрица — казалось ему едва ли не чудом. Их присутствие заставляло его верить в то, что не весь мир ужасен. А теперь он вспомнил, что Семеро пытались ему сказать. Миром правили боль и страдания. И, что еще хуже, судьба, похоже, вела его к ним. Но… Как же трудно было совладать с собой, избавиться от желания теплоты, семьи и дружбы. Он не мог удержаться, несмотря на все размышления о том, каким должно быть его будущее. И вот, они все вместе стояли перед воротами Винтерфелла, ожидая, когда они откроются. — Этот замок — настоящее чудо, миледи, — сказал Сэм. — Спасибо, милорд, — Мира говорила с легким акцентом жительницы Перешейка. Первое время Эймон не обращал на это внимания, но со временем отметил, что некоторые из ее попутчиков разговаривали похожим образом, а другие нет. — Надеюсь, вам понравится здесь, лорд Эймон. Это дом, где жили ваши предки, как и предки моего мужа. — Дом предков… — тихо повторил он. — Странные слова. Моя мать сбежала из этого места, не оглядываясь. Какое отношение он имеет ко мне? — К вам лично, может, и не имеет, — невозмутимо ответила Мира, когда они въезжали в ворота. — Но к вашей крови — да. Род Старков очень стар. Старше Таргариенов, старше любого великого дома юга, живущего ныне или сгинувшего. Кроме, может быть, Гарденеров… Вы поймете. Он в ответ лишь ухмыльнулся. Сэм неодобрительно покосился на него, видимо, ему было совестно за грубость друга. «Ладно, не стоит его смущать…» Они въехали в главный двор Винтерфелла и спешились. Их поклажу сняли с телеги и он позволил Чернокрылой сесть ему на плечо, с трудом удержавшись от того, чтобы не скособочиться на правую сторону от ее веса. Гостей с юга провели в выделенные им покои. «Слишком много ступеней», — подумал Эймон. И, к его немалому удивлению, в данной ему комнате нашлась кровать не только для него, но и для дракона — большая круглая корзина, полная мягких шкур. Чернокрылая тут же оценила свое новое ложе, спрыгнув с плеча хозяина прямо туда и принялась кататься по мехам. И он чувствовал, как она рада. Прежде чем Эймон смог отдохнуть после долгой поездки, в дверь постучали. Он тяжело вздохнул и не самым приветливым тоном крикнул: — Войдите! Это был Сэм. И он узнал его, даже не оборачиваясь — ни у кого больше не было таких тяжелых шагов. Было даже забавно, как он при всей своей неуклюжести и неповоротливости обладал такой физической силой — однажды Сэм в одиночку вытащил из грязи повозку Мелисандры, на которой, помимо поклажи, находилась она сама. В его руках была сила, с которой он мог легко махать тяжелой булавой или молотом, но это не отменяло того, как смешно прыгал его толстый живот при каждом шаге, и как подпрыгивал его двойной подбородок, когда он говорил. Эймон так и остался сидеть на кровати, а Сэм остановился посреди комнаты, взволнованно глядя на него. — Что происходит, Эймон? — спросил южанин. — Не понимаю, о чем ты, — ответил тот. — Чтоб тебя… — выпалил он, и Эймон очень этому удивился. Сэм ругался крайне редко. — Ты знаешь, о чем я! Когда я впервые встретил тебя на том празднике, ты был колючим, как сосновая шишка. Когда я только приехал в Башню Радости, ты смотрел на меня, как ястреб на добычу, а твой голос был тверже моей булавы. Но потом… ты словно растаял. Сначала на том ужине с Эртуром, потом, когда приехала Гвинет, мы все вчетвером разговаривали и смеялись. Даже когда Эртур… Даже когда его не стало, ты не ожесточился снова. Ты остался таким. Боги, ты только попробуй представить, что было бы, если бы Дункана встретил тот Эймон, с которым я виделся в Сумеречном Доле! Он бы прямо там и умер, в тех развалинах. Он понимал, куда ведет его друг. Но объяснить… Он просто не знал, как. — Горе часто меняет людей. Наверное, оно и меня изменило, Сэм. Возможно, из-за моей потери я стал более открытым… Сам не знаю, почему… — девять десятых того, что он сейчас сказал, было ложью. — Это все она, да? — наклонился вперед Сэм. — Ты просыпаешься с криками, а потом по ночам шепчешься с Красной женщиной и снова становишься прежним «Лордом Радости»… — Думаешь, это леди Мелисандра всему виной? — попытался отшутиться он. — О, так она теперь леди? — тут же зацепился за это слово Сэм. — Она здесь совершенно не при чем, Сэм. Просто я… — «Проклятье, как же трудно отвечать», — …просто у меня той ночью было видение. И Мелисандра помогла мне осмыслить его. Сэма такой ответ явно не устраивал. — В общем, я не могу объяснить. И не хочу. Но могу сказать, что я видел тогда. Смерть и разрушение. Которые причинял я. Собственноручно. — Это просто ночной кошмар. Ты бы никогда такого не сделал. — Сейчас — нет. Может быть. Но в будущем… Ты же знаешь, что у меня есть прочная связь с Чернокрылой, — он посмотрел на драконицу, которая все это время не отрывала от них острого взгляда. — И она обоюдная. Таргариены веками славились жестокостью и безжалостностью. А драконы никогда не отличались покладистостью характера. И я не исключаю, что наша с ней связь со временем может меня изменить. Я видел, какие беды могу обрушить на мир. И я не хочу этого допустить. Мир хотел, чтобы я был развратным ублюдком, гнусным узурпатором, а теперь еще и губителем стран и городов. Я отказываюсь быть им. И поэтому я должен держать себя в узде. Теперь и Сэм не мог найти слов. — Эймон… Я… Ты не думал, что… Возможно, чтобы не допустить этого… Тебе наоборот, стоит больше открыться близким людям? Друзья, товарищи, любимые — все это делает нас лучше… — Я и не собираюсь обрывать все связи, Сэм. Мне повезло, что рядом со мной оказались такие, как ты. Но маска, которую я носил много лет… Я не могу от нее отказаться. Образ человека, резкого и циничного, и в то же время далекого и проницательного… Он не давал мне превратиться в того, кем я всегда боялся стать. Ты вот обвиняешь Красную женщину в том, что она провоцирует мои пороки… Но она хотела, чтобы я поверил в то, что я их спаситель, избранный огненным богом. И какая-то часть меня… она хотела ей поверить. Я не могу позволить себе такую глупость. — Но вдруг… она права? И ты действительно избранник… — ЧТО? — он не мог поверить своим ушам. Неужели жрица еще и Сэма склонила на свою сторону? — Нет, не Красного бога, конечно… Но если Семеро вмешаются… Ты мог бы стать тем самым спасителем, в котором нуждается наша земля. Избранным всеми богами, как Эйгон Завоеватель. — Хватит! — теперь он был действительно зол. — Я больше ничего не хочу слышать. Уходи, Сэмвел. Тарли вздрогнул от его резкого тона, молча кивнул и ушел. Но Эймону так и не дали отдохнуть — меньше чем через час в его дверь снова постучали. И он, уже успевший снять плащ и рубашку, так полуголый и пошел открывать. — Сэм, я же сказал, что больше ничего не желаю… Он распахнул дверь и осекся на полуслове. За ней стояла Мира Старк. И он почувствовал, как горят от стыда его уши. — Леди Старк, прошу извинить меня. Я думал… Ладно, неважно. Зачем вы здесь? — растерянно спросил он. Девушка лишь улыбнулась. — Я не хотела вас беспокоить. Я пришла предложить помощь. — Помощь? — Да. Помощь Старых Богов. Он усмехнулся и отвел взгляд. — Я не верю в ваши божественные деревья. — И не нужно, — сказала она. — Они помогают всем, кто помогает Северу. И всем, кто живет на Севере. А вы Старк по матери. Он вздохнул. — И какую помощь вы мне готовы предложить? — он поймал себя на том, что ему начинают надоедать всевозможные божественные вмешательства, что от богов огня, что от богов-деревьев. — Найдите меня в богороще, когда переоденетесь. Возьмите в шкафу плащ, он должен вам подойти. Мира ушла так же внезапно, как и появилась. Эймон подумал было о том, чтобы проигнорировать ее приглашение, но… Он понимал, что помощь ему действительно нужна. Мелисандра была полезна. У нее было много знаний и она могла поделиться ими, пусть и вперемешку со своими мессианскими воззваниями. Почему бы не принять помощь еще и от Миры? Он чувствовал, что блуждает в темноте и любой путеводный свет, будь то от Старицы или от чужих богов, был для него благословением. Он еще раз подумал, вздохнул — и пошел одеваться. Мира сказала правду, в шкафу его и в самом деле ждал плащ, который сидел на нам как влитой. Не слишком длинный, не слишком короткий и идеально подходивший под ширину его плеч. Он был серого цвета, отороченный волчьим мехом, а на кончиках завязок были выгравированы головы лютоволков. Он понимал, что в этом плаще он еще сильнее походит на Старка, несмотря даже на свою черную дорнийскую тунику под ним. И на секунду он вдруг подумал, какой была бы его жизнь, если бы его забрал не Эртур Дейн, а кто-нибудь из родственников матери. Если бы он с младенчества рос в Винтерфелле. Эртур говорил, что они рассматривали и этот вариант, но он сам его отверг, потому что Север был слишком далек для того, чтобы стать временной резиденцией короля. А Звездопад был не только безопасным местом, но и важным торговым портом между Староместом и Солнечным Копьем. Эймон вышел из своих покоев тем же путем, что и пришел сюда. И пара солдат Старков в серых плащах помогли ему найти путь в богорощу. Окруженные каменной стеной кусок леса поначалу казался ему не таким уж и большим, но когда его ноги ступили туда, он почувствовал себя… странно. Непонятно откуда в нем возникло желание шагать как можно осторожнее, относиться к каждой травинке, как к куску бесценного фарфора. Потому что это место было святым. Ни одна септа не заставляла его чувствовать такое… С тех пор, как он был маленьким мальчиком. Леди Мира сидела под чардревом. Он впервые видел его, но сразу понял, что это такое. Дерево соответствовало всем описаниям, которые он слышал. Белая кора, похожая на хорошо промытую кость. Красные листья, цвета свежей крови. Лицо… Как показалось Эймону, это было лицо древнего измученного старика, чьи «глаза» плакали красным древесным соком. Значит, вот он какой, бог северян? Интересно, как они ему поклоняются: с любовью, как прихожане веры в Семерых, или со страхом, чтобы уговорить жестоких древних богов не насылать на их дом проклятья и ледяные ветры… — Вам очень идет этот плащ, — сказала она, кода он подошел. — Я вижу, — усмехнулся он. — Как вы узнали, что мне подойдет? — Раньше его носил другой человек, — пожала плечами Мира. — И я надеялась, что вам он тоже будет впору. — Другой? — переспросил он. — Кто? — Мой брат, — услышал он рокочущий голос — и резко обернулся к человеку, стоящему у входа в богорощу. — Кто вы? Назовите себя, — нервно сказал Эймон. — Бенджен. Бенджен Старк. Рад познакомиться с тобой, племянник, — сказал мужчина. — Я не стану вам мешать. Просто послежу, чтобы вас никто не побеспокоил. — Вы сказали, этот плащ… — Его носил Нед. Эймон ничего не ответил. Оказывается, плащ, который он носил, принадлежал его дяде. Он подошел еще ближе к странной девушке с Перешейка. Теперь он мог видеть, что она что-то толкла пестиком в небольшой каменной ступке. — Зачем мы здесь? Какую помощь вы предлагаете? — Хотите все знать… ваша милость? — спросила она. — Что ж. Я предлагаю вам благословение, которым меня одарила сама жизнь. Зеленое зрение. — Зеленое зрение? А это что? — Видения, ваша милость. О прошлом и будущем. И о настоящем. Обрывочные и не всегда ясные, но всегда важные. — Я уже получил свою долю загадочных видений, — признался Эймон. — Я знаю, — сказала Мира. — Ваши драконьи сны были… Очень яркими. Сны об огне и смерти, о войске, выходящем из воды, о великанах, встающих из-под земли. Эймон отскочил назад. Он был растерян. Он был испуган. Он даже испытал самое настоящее отвращение к какой-то нечистой магии, с помощью которой она заглянула в его сны. — Откуда вы это знаете? — Я тоже видела сны с вами. Боги показали мне ваши сны, когда мы оба спали. И то, что вы видели… Вас, наверное, это повергло в замешательство. — Дайте угадаю — вы предлагаете мне ответы? — прищурился он. — Нет, — покачала головой она. — Я не могу обещать, что видения Старых Богов дадут хоть какой-то ответ или что они будут действительно ясными. Я могу сказать только то, что все, что суждено увидеть, будет увидено. Вам предстоит принять великие решения, ваша милость. Не лучше ли перед этим получить больше знаний? Она рассуждала здраво — и он не мог этого отрицать. Пусть все, что он до сих пор видел, скорее сбивало с толку и обескураживало, но если увидеть больше, мозаика могла сложиться хотя бы частично. И он мог принять нужные решения сам, не позволив какой-то судьбе решать за него. — Только не надо называть меня «ваша милость», — попросил он. — Я не король. — Ты ошибаешься! — крикнул Бенджен. — Ты в равной степени Таргариен и Старк. Ты сел на трон еще будучи мальчиком и лишь гнусные махинации другого претендента временно столкнули тебя с него. — Мой отец уже был женат и его первый брак не был расторгнут… А значит, их свадьба… — …Прошла под сенью чардрев на Острове Ликов. По законам Старых Богов. А Старые Боги не говорят, сколько жен может быть у мужчины, — возразил Бенджен. — И то, что почти у всех лордов на Севере одна жена, и каждая дама держится за одного мужчину — вопрос скорее обычаев, чем веры. И когда Лианна Старк, взрослая и расцветшая женщина, законнорожденная и благородная, вышла замуж за Рейгара Таргариена, никто на Севере не посмеет усомниться в том, что их брак был законным, а их ребенок — законнорожденным. — Несмотря на то, что вас обманом свергли с трона, вы остаетесь нашим королем, — добавила Мира. — Нет, — покачал головой Эймон. — Я не нужен Северу. Я появился на свет лишь потому, что моя глупая мать и мой глупый отец решили поиграть в любовь и развязали войну, в которой погибло множество людей. Мира ничего не ответила, только заработала пестиком с удвоенной силой. — Вы думаете, восстание началось только из-за них? — снова заговорила она. — Нет. Лианна стала лишь искрой, воспламенившей огромный костер, который складывался очень давно. Да, многие винят именно ее. Зовут легкомысленной… иногда даже легкодоступной. Но она, несмотря ни на что, была дочерью лорда Рикарда, своенравной и самонадеянной… Но все равно дочерью дома Старков. А вашего отца многие называют похотливым и ненасытным, но при этом благородным и добрым, человеком, который держит в руках арфу чаще, чем меч. Сравните его с Визерисом… Его отец убил трех лордов Севера. Рикарда. Брандона. И Эддарда. Эти имена помнят все. Как и имя дочери нашей земли, уехавшей на юг… Ее голос с каждой секундой становился все громче и яростнее. — Мой отец… Он тоже погиб в Королевской Гавани. Ваша мать была очень добра к нему. Он был одним из ее ближайших друзей. И когда пришла весть о том, что ее похитили… Он, не раздумывая, бросился на ее поиски. Он выживал в каждом бою. Он переносил все невзгоды. Но он не пережил Опустошения, устроенного Злейшим. А теперь сравните: дитя глупого романтика, который невольно развязал войну, женившись по любви — или отродье безумного чудовища, по чьей вине погиб почти миллион человек? Кого из этих двоих вы бы на нашем месте назвали королем? Мира отложила пестик и подняла взгляд на него, протягивая ему ступку. Эймон осторожно взял ее. В ней была густая и липкая масса буро-красного цвета. Еще больше он встревожился, когда Мира достала из-за пояса нож и протянула ему. — Последний ингредиент. Ваша кровь. Всего несколько капель. Он хотел отказаться. Но слова Миры — не только о выборе короля, но и о необходимости иметь достаточно знаний, чтобы принять верные решения, все еще отдавались эхом в его ушах. И он, не говоря ни слова, поставил ступку на торчащий корень, снял с руки перчатку и провел лезвием ножа по большому пальцу. Капля крови упала в эту смесь, Затем вторая. Третья. Пятая. Шестая… Он держал руку над ступкой, пока кровь сама не остановилась. Мира взяла посуду и стала перемешивать содержимое. Когда она закончила, смесь стала ярко-красной и полужидкой, словно он влил туда не несколько капель крови, а чуть ли не половину этой ступки. — Выпейте. И возьмитесь за этот корень. Я сделаю то же самое. Мы будем держаться за руки, и когда зелье начнет действовать, мое зеленое зрение сольется с вашим драконьим — и видения станут особенно ясными. Эймон в очередной раз вздохнул — и решился. Он сел рядом с Мирой, прислонившись к большому корню. Сделал глоток — и чуть не задохнулся. Ему показалось, что эта смесь представляет собой мелко изрубленное сырое мясо пополам с кровью и сухожилиями. Мира весело рассмеялась, взяла у него ступку, глотнула сама и вернула. Так они и передавали посуду, делая каждый по глотку, пока она не опустела. Они крепко держались за руки, Эймон вцепился в корень, а Мира приложила руку к стволу чардрева. Бенджен ушел, но он краем глаза видел человеческий силуэт у входа в святилище. Ждать пришлось недолго. В голове очень быстро зашумело, он успел вцепиться в корень дерева покрепче и… --- Он падал. Падал, падал и падал, проносясь мимо облаков. А внизу было одно только небо, земли не было видно совсем. — …мон! Эймон! Эймон! — услышал он голос откуда-то издали. Но когда он повернул голову, источник этого голоса оказался совсем рядом. Это была Мира. И ее облик не на шутку ее испугал. Она выглядела почти так же, как и раньше, но ее зеленые глаза сменились пустыми глазницами, а посреди лба открылся еще один глаз, красный, словно кровь. — Я здесь, Эймон. Не бойся, — сказала она все тем же далеким голосом. — Я буду рядом. Он почувствовал ее руку в своей. — Где мы? — Увидим, — сказала она. — Ты видишь что-нибудь? — Только небо… Облака и небо без конца. — Хорошо… Я поведу. Держись. Она отвернулась и они вместе куда-то полетели, прорывая одно облако за другим. С каждым из них белый туман становился все гуще, пока, наконец, одно из них не оказалось темным, словно ночь, и… …И он оказался на земле. В комнате, освещенной свечами. В замке, которого не мог узнать. И совсем один. — Мира? Где мы? — Я… Я не знаю. Это… Это видение яснее всех, что у меня когда-либо были. Совсем… как настоящее. Оно и было настоящим. Он чувствовал запах пергамента и тепло солнца. Все было настоящим. Живым. И внезапно он понял, что здесь есть и другие люди, которые могут их услышать. Они сидели вместе за одним небольшим столом. Круглым — здесь все были равны, и лорд, и вассал. Но по тому, как все смотрели на одного человека, нетрудно было понять, что главный здесь он. Скорее всего, этот человек был хозяином замка. Когда он посмотрел на них, ему показалось, что его взгляд вдохнул в них жизнь. И он стал слышать их разговор так же ясно, как если бы сидел рядом с ними. — Время пришло, брат, — прогремел свирепого вида мужчина с черными, как ночь, волосами. Лорд, которого он называл братом, только вздохнул. Эймон видел, что он был валирийцем с серебряными волосами и ярко-лиловыми глазами, сильным и рослым. Он сидел, упершись подбородком в сложенные пальцы рук. Но даже в этой позе, сидя сгорбившись над столом, он излучал ауру человека, созданного для того, чтобы править. — Клятва нарушена, — выкрикнул еще один человек, чьи волосы были самыми рыжими из всех, что Эймон когда-либо видел. — Его клятвы ничего не стоят. Он делает лишь то, что считает целесообразным. — Любой король должен действовать целесообразно, — сказала женщина, тоже валирийка с глазами цвета аметиста. Когда черноволосый повернулся к ней, Эймон обратил внимание на то, что их глаза были одного цвета. — Король должен хранить данное им слово. Иначе он не… — У нас нет короля. У нас есть кукла на троне, — усмехнулся рыжий и два других лорда согласно кивнули. У одного из них были черные вьющиеся волосы и серебристо-голубой плащ, у другого — бледно-золотистая грива на голове и герб Хайтауэров на груди. — Кукла на веревочках, за которые дергает эта шлюха-дорнийка… — И дети их ничем не лучше, — добавил кудрявый. — Один берет в постель книги чаще, чем женщин, второй слаб и слабоумен, третий туп, как камень. Даже принц Бейлор… самый многообещающий… Он больше дорниец, чем Таргариен. И до сих пор цепляется за материнскую юбку. Черноволосый посмотрел на хозяина замка и заговорил чуть мягче, чем раньше. — Он нарушил все клятвы, которые когда-либо давал. Он во всем слушается свою королеву. Обещание его отца взять сира Квентина в Королевскую гвардию? Нарушено. Потому что он не понравился ей. И вместо него он выбрал худшего воина, зато того, кто пользовался ее благосклонностью… — И ее постелью, скорее всего, тоже, — процедил рыжий, которого звали сиром Квентином. «Где-то я это уже слышал…» — подумал Эймон. — «Имена, события — все знакомое. Но откуда?» — Да и данных тебе обещаний он не сдержал! Место в Малом Совете? Не дал. Хорошие партии для твоих сыновей? Не дал. Он даже Дейнерис тебе обещал, но… — Меня это не волнует, Эйгор, — впервые нарушил тишину хозяин замка. И в его голосе не было ничего, кроме усталости. — Я уже был женат, задолго до того, как это стало иметь хоть какое-то значение. И я счастлив с Роанной. Или мне, как Завоевателю, стоит презреть законы и взять себе двух жен? — А почему бы и нет? — вскинулся Эйгор. — Ты такой же великий человек, как и он! И мы оба знаем, что отец разорвал помолвку именно из-за Дейрона… Потому что ему было страшно. Страшно за то, что этот брак окончательно узаконит тебя. Да и она… Она определенно заслужила большего, чем стать женой… Мартелла… — это имя он произнес как страшное ругательство. — Дорниец взял в жены сестру… этого человека… И отдал ему взамен свою. Он наводнил столицу своими вассалами… Он даже позволяет дорнийцам называть себя особами королевской крови! — И налоги, — покачал головой Хайтауэр. — Они собирают налоги, как хотят, на своих условиях. Ни один налог не может быть изменен без их согласия. Безумие какое-то… Словно они по-прежнему остаются независимым государством, а не частью единой страны. И как это изменить, если они ставят себя не просто независимыми, а кем-то выше нас всех? — Хорошо сказано, — сказала присутствовавшая женщина. — Даже Железные острова сегодня прочнее вплетены в ткань Вестероса, чем Дорн. И пока мы ничего не будем с этим делать, это не изменится. И дорнийская кровь будущих королей нам точно не поможет. — И эта новость… Разбойники? Ты правда веришь в это, брат? Что какие-то лесные оборванцы не просто узнали, где и когда будут ехать твои сыновья — причем сразу трижды — но и нашли где-то отличные доспехи и оружие, лучшие, чем те, что были у их собственных охранников? Это же открытое покушение! Эйгон до сих пор лежит в постели, отчаянно цепляясь за жизнь, а ты все равно не… — Молчать! — взревел хозяин замка, вскакивая на ноги. — Не думай, что я не знаю, что происходит, Эйгор! — Ну так действуй! — крикнул в ответ Эйгор, тоже поднимаясь из-за стола и глядя прямо в глаза брата. — Надо ковать железо, пока горячо! Пусть оно уже начало остывать, но все знают, что ты был бы лучшим королем, Деймон! Пора! Время пришло! «Деймон…» Все резко встало на свои места. Ему даже стало немного стыдно за то, что он так долго не мог собрать все воедино. — Восстание Блэкфайра, — прошептал Эймон, глядя на Миру. — Мы так и не узнали, с чего все началось… Как он пришел к тому, чтобы поднять оружие против своего короля… Деймон Блэкфайр смотрел на Эйгора. «Эйгора Риверса», — понял Эймон. — «Эйгора Горькая Сталь…» И сиру Квентину предстояло остаться в истории под прозвищем Огненный шар. Деймон повернулся и направился прямо туда, где стояли Эймон и Мира. Он постарался отойти в сторону, когда мятежный король, который, похоже, его не видел, приблизился. И Деймон прошел сквозь его руку, словно и не было ее. Он ожидал, что Блэкфайр сейчас скажет что-нибудь пылкое и вдохновляющее. Но его лицо было суровым и подавленным, когда он смотрел на картину на стене, изображавшую дракона. Не в бою — дракон спал, свернувшись калачиком, пока рядом с ним сидела маленькая фигурка, играющая на арфе. Эймон и Мира подошли ближе и вгляделись в маленькую табличку: «Лейна Веларион успокаивает Вхагар». — У меня было право так поступить, — сказал Блэкфайр достаточно громко, чтобы его слышали все. — Когда Дейрон признался мне в том, что на самом деле он сын дяди Эймона, я ничего не сказал. Ничего не сделал. Какое право я имел? Никакого. Я такой же бастард. А он — мой старший кузен, хороший человек и справедливый правитель. Я всегда считал его своим ближайшим родичем… И до сих пор считаю братом и другом. Даже когда он все больше от меня отдалялся. Отказывался даже видеть меня… Когда распространял обо мне один грязный слух за другим… Я не видел причин поднять на него меч. Когда он взял в жены Марию, я был счастлив — ведь это означало долгожданный мир. Когда он приложил все силы для того, чтобы я никогда не взял в жены Дейнерис, я ничего не сказал. У меня была моя Роанна и я понимал, как он боится, что это придаст решимости его врагам. Когда он отправил ее заложницей в Солнечное Копье… Я и тогда ничего не сказал, ибо не хотел рушить хрупкий шанс привести Дорн в наши ряды без крови и войн. Когда он заполнил Малый Совет лизоблюдами и негодяями, идущими по трупам, убивавшими всех, кто косо на них посмотрит… Я ничего не сделал. Ибо чем это хуже того, что делал мой отец? Действительно, если король излишне добр, не лучше ли ему окружить себя злыми советниками, чтобы они уравновешивали его? Не лучше ли это для самого королевства? Он вздохнул, опустил глаза, помолчал немного. — Я не верю, что Дейрон хотел убить моих сыновей. Я отказываюсь в это верить. Он не мог. Кто угодно, но не он. А вот его королева и ее придворные… Они могли. Они угрожают моей семье. Они угрожают моей жизни. Дорн хочет править всем Вестеросом, они уже встали выше тех, кто должен быть равными… Двор прогнил и превратился в кормушку тех, кто считает себя всемогущими, кто ни во что не ставит их короля-марионетку… Короля… у которого прав на трон меньше, чем у меня. Чем у тебя, Эйгор. Или у Бриндена, или у Гвенис… Итак. Я не могу больше молчать. Я готов ввергнуть свою страну в войну, которую назовут моим именем. И когда все закончится, когда мы останемся посреди рек крови и гор трупов, я буду молить всех, кто меня услышит… Чтобы оно того стоило. Что такая чудовищная плата даст нам шанс создать что-то лучшее… В его словах было полно горечи и боли. И ненависти ко всем, кто заставлял его произносить эти слова. — За Деймона Таргариена! — воскликнул Горькая Сталь, не замечавший — или просто не обращавший внимание на боль в голосе единокровного брата. — НЕТ! — прогремел Деймон, резко оборачиваясь к нему. — Не смей называть меня этим именем. — Но брат… Ты Таргариен, — сказала лиловоглазая Гвенис. — Как и мы все. Как и другие наши братья и сестры… Отец перед смертью пожелал… — Возможно. Но что значит быть Таргариеном? Быть иноземным захватчиком, как Эйгон? Тираном, как Мейгор? Жирным развратником, как наш отец? Марионеткой, дураком, блудником и убийцей… Даже такие добрые короли, как Джейхейрис и Визерис, не были свободны от пороков и грехов. И я, еще до того, как мне дали имя Таргариена, взял свое собственное. Еще когда был Уотерсом… бастардом. Я заслужил уважение людей. И если кто-то захочет присягнуть моему имени, сражаться и умирать за него — пусть это будет то. Пусть сражаются не за Таргариена. А за Деймона Блэкфайра. Отныне и до последнего дня. Созовите всех, кого считаете верными людьми, все вы. А я… Я должен повидать своих сыновей. И Деймон ушел. Остальные продолжили разговор, но Эймон уже не слушал их. Он впитывал то, что сейчас увидел. Это было совсем не так, как его учили. Никто не рассказывал ему о том, что Дейрон II был бастардом Эймона Рыцаря-Дракона. И о том, что он всю жизнь боялся Деймона Блэкфайра и, как мог, старался подорвать его влияние. И о том, что его двор, прославившийся своими великими и мудрыми людьми, остался истории таким только благодаря убийству тех, кто считал иначе. И о том, что Деймон узнал о том, кто стоял за покушением на его детей… Ничего этого в летописях не осталось. И не могло, потому что именно Дейрон Таргариен и его приближенные были теми, кто написал историю восстания Блэкфайра после того, как все было кончено. — Зачем мне это показали? — спросил он, когда мир вокруг стал расплываться. — Не могу сказать, — ответила Мира. — Но если подумать… Тебе показали, что на самом деле означает твое имя, которое тебе навязали силой. Что в нем больше чести, чем ты думал. Он покачал головой, уже чувствуя, как пол уходит из-под ног. — Мейлис Ужасный был чудовищем и убийцей родичей. Блэкфайры были немногим лучше Таргариенов. — Тогда ты должен испытывать одинаковые чувства что от одного имени, что от другого, — сказала Мира. И они снова нырнули в бескрайнее небо. Некоторое время они падали молча, а он думал о том, что все это значит. Но потом Мира снова потянула его за руку и понеслась вместе с ним сквозь новые ряды облаков. Ему было интересно, что она в них находит и как выбирает. По цветам? Или разглядывает нужные места и людей? Или ее ведет какие-то волшебные руны, которых он не видит? Они летели и летели, пока, наконец, не опустились на землю. Не было никакого ощущения перемены места, вообще ничего. Просто одно мгновение они летели, а в следующее уже стояли. Вот и все. Моментально. От этого было не по себе и он думал, что никогда к такому не привыкнет, сколько раз это бы ни повторялось. Они снова были в замке, поднялись по винтовой лестнице, зашли в открытую дверь. И он готов был поклясться, что… знает это место. — Слушай внимательно, — сказала Мира. И они вошли в комнату, которую он узнал с первого взгляда. — Это… мой дом. Башня Радости. — Значит, это твои родители, — ответила Мира. Он посмотрел на двух человек, находившихся в комнате. Один — стройный и высокий мужчина с белыми волосами Таргариенов. Вторая — молодая девушка со старковской внешностью, на взгляд Эймона, совсем еще девчонка — так молодо она выглядела. И от этого ему было… не по себе. — Рей, — сладко сказала девушка. Они вдвоем лежали на кровати, которой в будущем предстояло стать его кроватью. Палец Лианны Старк рисовал невидимые узоры на груди Рейгара Таргариена. И несмотря на то, что они лежали в постели, они оба были полностью одеты. — Ты сегодня сам не свой… Тебя что-то тревожит? — Боюсь, что да, моя сладкая зимняя роза, — вздохнул принц. — Я должен ехать. У нас… возникли небольшие беспорядки, — он старался сдерживать чувства и Эймон ясно это ощутил. — Неужели принц Драконьего Камня должен лично вести за собой людей на борьбу с какими-то разбойниками? — спросила она. «Разбойники?» — подумал Эймон. — «В это время уже должно было начаться восстание Роберта, но… Неужели она ничего не знала?» — Я должен там быть… Но это ненадолго, обещаю. Я вернусь сразу, как только смогу… Лианна вздохнула. Ее лицо было нежным и полном любви, но в глазах горела дикость и непокорность. Это было лицо его матери. Он никогда его не видел собственными глазами и сейчас старался запомнить каждую черточку. — Что ж… — сказала она. — Я могу дать тебе еще одну причину вернуться пораньше… Рейгар вопросительно поднял бровь. А его лицо… Оно было очень похоже на лицо самого Эймона, когда его что-то сильно смущало. Было странно, что он, ни разу в жизни не видя своего отца, унаследовал какую-то его черту. Принц сел на постели, его возлюбленная тоже. — И какую же? — Ох… — Лианна радостно улыбнулась. — Я просила служанок не говорить тебе, сама хотела… В общем… У меня уже два месяца нет лунной крови. Понимаешь? Я беременна! Лианна сильно волновалась, открывая любимому свою тайну. А вот Рейгар… На его лице появилось — Эймон был абсолютно в этом уверен — самое настоящее облегчение. Словно эта новость сбросила с его плеч какой-то тяжелый груз. И он глубоко вздохнул, а затем резко встал, поправляя руками плащ. Лицо его было спокойным, но суровым, пока он опоясывался мечом и прикреплял к ногам шпоры. — Рей? — в замешательстве спросила Лианна. — Ты… Ты даже ничего не скажешь? И все равно уезжаешь? Я думала, у нас будет еще… немного времени… Ты… Ты расстроен? — Я? Нет, что ты, ни в коем случае, — натянуто улыбнулся Рейгар. — Я очень рад узнать о том, что у нас будет ребенок… Но мне действительно нужно уехать и выиграть эту войну. — Войну? — прищурилась она и медленно встала. — О какой войне ты говоришь? — Узнаешь в свое время, — небрежно бросил принц. — Нет, — она быстро шагнула к двери, пройдя сквозь невидимые тела Эймона и Миры и загородила ему путь. — Я узнаю все сейчас! Рейгар долго смотрел на нее, затем снова вздохнул. — Что ж. Пусть будет так, — он помолчал несколько мгновений. — Твой бывший жених… Мой кузен Роберт… Он созвал знамена и пошел войной на нас вместе с твоим братом. — С Брандоном? Но зачем… — Нет. Не с Брандоном. Я… — он опустил глаза и провел рукой по лицу. — Мне, наверное, стоило рассказать тебе раньше. Но я не хотел причинять тебе больше боли, чем уже причинил. Брандон мертв, Лианна. Он приехал в Королевскую Гавань, чтобы потребовать твоего возвращения. И твой отец тоже. Он оскорбил короля и… Мой отец приказал их казнить. Теперь севером правит Эддард — и он уже присоединился к Роберту в его войне. Они хотят свергнуть моего отца… и, возможно, весь дом Таргариенов. Как он и ожидал, Лианна была совершенно раздавлена свалившейся на ее голову новостью. Эймон видел, как ее буквально рвут на части горе, растерянность и боль. — Что… — это было все, что она смогла выдавить. — Прости… Но я должен идти. Мне нужно положить конец этому восстанию. Я обещаю, что не причиню вреда Неду и Роберту… Если смогу. Я постараюсь пленить их на поле боя, а потом убедить их… или хотя бы кого-то из их сторонников встать на мою сторону и сбросить моего отца с трона. Но главное, я должен обеспечить безопасность своей семьи. Он решительно прошел мимо Лианны и Эймон с Мирой бросились на лестничную клетку, чтобы увидеть, что было дальше. Эймон тяжело сглотнул раз, другой, чувствуя поднимающуюся к горлу желчь. Интересно, возможна ли рвота в видении? Он видел, как Лианна догнала Рейгара уже у самого выхода наружу, схватила его за плечо. Теперь к ее горю добавился еще и гнев. — Я тоже твоя семья! Я и наш ребенок! Рейгар напрягся. — Ты… Ты очень дорога мне, Лианна, — как же натужно он это произносил. Как тщательно подбирал слова. Неужели ему было так трудно сказать, что он любит ее? — И я позабочусь о нашем ребенке. Но Элия… Эйгон и Рейнис… Я люблю их всем сердцем. Я не брошу их ради того, чтобы и дальше играть с тобой в сказку. Теперь, когда песня продолжена, я должен вернуться к более важным делам. — Песня? — переспросила Лианна. — Ты про эту гребаную песню Льда и Пламени? Вот, значит, зачем я тебе была нужна… И ты… Боги… Ты все это время лгал мне… Ты говорил такие нежные слова, но… — на глазах Лианны блестели слезы, но она не плакала от горя, напротив, она только разъярилась еще сильнее. — Подлец! Это все ты! Ты убил моего брата! И моего отца тоже! И ты… Ты обесчестил меня! И теперь, когда ты получил то, чего хотел, ты… вот так просто уходишь? Рейгар не ответил. Он просто вывернулся из ее рук и захлопнул дверь прямо перед ее лицом. Эймон потащил Миру следом за ним, туда, вниз, в главный вестибюль Башни. И там они наткнулись на стоявшего на страже Эртура Дейна. Эймон застыл на месте при его виде. Это был тот самый Эртур, которого он помнил из детства, молодой, смелый и веселый — каким он был до того, как Железнорожденные отняли у него ногу и меч. — Готово, Эртур. Она ждет ребенка, — спокойно сказал ему Рейгар. — Теперь она не должна покидать эту башню до тех пор, пока я не вернусь. Ты понял? — Да… — Эртур выглядел немного смущенным, но все же кивнул. Да, мой принц… Но… Неужели без этого нельзя было… неужели это единственный способ? — Иначе никак, Эртур, — снова вздохнул принц. — Я говорил тебе о наступающей тьме. Грядут времена страшнее всех, что мы когда-либо видели. — Но откуда… Откуда ты знаешь, что надо делать? — Я говорил уже. Я тщательно все изучил. Все знаки присутствуют. Я родился в дыму и соли, Эйгон — в крови. Этому же ребенку суждено стать Песнью Льда и Пламени. Втроем мы сможем пробудить драконов из камня. Мы — три головы одного дракона. И Принц, что был обещан. Только так можно спасти всех нас. Надеюсь… Элия когда-нибудь простит меня. И Лианна тоже. Видение оборвалось на моменте, когда Рейгар вышел наружу и Эртур проводил его взглядом, полным сожаления. Эймон чувствовал, как горят его легкие. Глядя на события недавнего прошлого, он забывал даже дышать и теперь никак не мог надышаться, отчаянно хватая ртом воздух. Мира повернулась к нему, осторожно коснулась его плеча. — Эймон… — тихо сказала она. — Давай… Дыши… Успокойся… пожалуйста. — Он… — Эймон пытался говорить и слова застревали у него в горле. — Он… просто… использовал ее… — его пальцы так стиснули ладонь Миры, что та сжалась от боли. — Он использовал ее… как племенную кобылу! НЕТ! — он в отчаянии отшатнулся от девушки. — Это ложь! Это не может быть правдой! Это не может… АААААА! — и он в ярости принялся молотить руками во все стороны. — Эймон! — кричала Мира, но он не слушал. — Не было никакой любви! Никакой страсти! Еще один сумасшедший Таргариен, приносящий на алтарь чужие жизни! Он обманул ее! Он развязал войну! Он заключил ее в башню! Я не верил тому, в чем его обвиняли… Но он поступил даже хуже! Я… Я даже не бастард… Я отродье насильника! — Эймон! Возьми меня за руку, пока мы снова не начали падать! Прошу! Но было поздно. Земля и небо снова разверзлись и он полетел вниз еще быстрее, чем раньше. Очнувшись от гнева, он огляделся по сторонам, ища Миру, но ее нигде не было. Он летел совершенно один, кувыркаясь и падая. И только облака проносились мимо, и он ничего не видел в них. Его сердце стучало, подобно молоту, пока он пытался найти хоть что-то, что могло направить его и… Вот оно! Одно из облаков было немного яснее остальных. И он, как мог, попытался направить себя к нему. И как только он коснулся этого облака, раздался удар грома. Когда оно втянуло его в себя, все вокруг потемнело. Кругом бушевала буря, которой, казалось, не было конца. Он кувыркался в ней целую вечность. И когда Эймон все же покинул этот вихрь, он сразу шлепнулся в грязь. Застонал от боли — и тут же на него нахлынули звуки окружающего мира. Он сразу их узнал. Это были звуки битвы. Вокруг лил дождь. Стоящие неподалеку шатры из звериных шкур освещались масляными лампами. Повсюду бегали люди в меховых одеждах, украшенных костяными побрякушками. Они громко кричали и размахивали копьями и топорами, а против них сражались вестеросские воины в железе. Кажется, это были северяне — это давали понять их серые плащи и скудно украшенные доспехи. Ну а их враги в мехах, очевидно, были одичалыми. Куда он попал, интересно? И, главное, в какое время? На какую битву послали его Старые Боги? Совсем рядом с ним упал сраженный одичалый. Но сразил его не человек, а огромный волк с серым мехом и золотыми глазами. Северяне напряглись, но не пытались бежать или нападать на этого волка. Да, они его опасались, но, кажется, верили, что он на их стороне. А волк и не пытался на них напасть — убив этого одичалого, он погнался за следующим. Эймон с ужасом и трепетом смотрел на то, как огромный зверь рвет их одного за другим. Он разорвал меховую накидку вместе с человеческой плотью и с тошнотворным хлюпаньем вырвал врагу позвоночник. И каким бы жутким не было это зрелище, гигантский волк, трясущий в пасти окровавленными позвонками… почему-то напомнил ему обычную гончую, грызущую говяжью кость. Эймон пошел по полю боя. Похоже, северяне атаковали лагерь одичалых, или их стойбище в окрестностях Стены — неподалеку виднелся какой-то полуразрушенный замок. Убивая врагов, воины обшаривали каждую палатку, но не затем, чтобы пограбить. Они что-то искали. И тогда Эймон увидел его. Предводителя нападавших, который, судя по всему, был великим воином, хоть и совсем еще молодым. В ярко-рыжем плаще из лисьего меха — и его каштановые волосы, мокрые от дождя, казались такими же яркими. Он шагал по полю битвы, совсем не чувствуя страха, и нес на плече тяжелый двуручный меч. Двое одичалых бросились на него, но воин, хоть и видел их, даже не дрогнул. И в последний момент, когда враги уже готовы были нанести удар, на них набросились два волка, один белый, как снег, второй пестрый — серый цвет его меха смешался с коричневым. И они перегрызли шеи одичалых еще до того, как те упали наземь. Эймон подошел поближе к этому воину. И картина, где огромные волки моментально убивали всякого, кто подходил к нему слишком близко, повторилась еще несколько раз. И только когда Эймон приблизился к воину в лисьем плаще совсем близко и заглянул ему в глаза, он все понял. Они были совершенно белыми, без радужки и зрачков, и затуманенными, как у слепого. Получается, что он видел перед собой… — Король варгов… — выдохнул он. И тут внезапно Король варгов, сжав покрепче меч, нанес размашистый удар — прямо по нему. Эймон попытался увернуться, но не успел, а меч прошел сквозь него, как перед этим прошли Деймон и Лианна. «Наверное, за моей спиной какой-то одичалый», — подумал он, но, оглянувшись, никого не увидел. А когда повернулся, понял, что Король варгов смотрит прямо на него. Взгляд его был по-прежнему невыразателен, но Эймон готов был поклясться, что этот человек его видит. Пару мгновений они смотрели друг на друга, после чего король-колдун усмехнулся, бросил: «Не стой у меня на пути, зеленовидец», — и пошел дальше. Эймону стало страшно. Но он все равно последовал за Королем варгов, хотя держался теперь позади, как тот и велел. Вскоре бой закончился. Они остановились перед самым большим шатром в центре лагеря. Король варгов перед тем, как войти, взял покрепче свой меч обеими руками. И его волки собрались рядом — ровно шесть. И два человека. Один молодой и высокий, с черными волосами и бронзовыми наплечниками в виде волчьей головы. Другой в жуткого вида доспехах, покрытых красной эмалью — они были украшены так, что их носитель походил на освежеванного человека… Эймон остановился позади волков. И один из них, белый, повернул голову в его сторону. Его глаза, краснее самых ярких рубинов, встретились с его собственными и Эймон вздрогнул. Волк — вернее, лютоволк — казалось, говорил с ним. «Уходи. Тебе здесь не место, чужак», — вот что он пытался сказать. Тем не менее, когда Король варгов вошел в шатер вместе со своими людьми и нелюдьми, Эймон последовал за ним. Они вошли внутрь, готовые к бою с вожаком одичалых. Но его там не было. Вернее, боя с ним там не было. В шатре их ждало нечто намного более ужасное. Человек в доспехе из костей лежал на полу. А над ним склонилась женщина, держащая в руках что-то, отдаленно напоминающее огромный череп. И била им по тому месту, где когда-то находилась его голова — а теперь была каша из красной жижи и белых осколков. Но она все била и била. Она была полностью обнажена. На ее теле не было живого места среди множества синяков, порезов и ожогов. Ее спутанные черно-каштановые волосы мотались туда-сюда в такт ударам, на месте носа было красное месиво, а в голубых, словно морские глубины, глазах, не было ничего, кроме безумного ужаса и совсем безумной ярости. — Миниса… — тихо сказал Король варгов, опуская меч. Она тут же замерла, посмотрела на него снизу вверх, потом на других мужчин и волков. Посмотрела со страхом. Едва Король варгов шагнул к ней, протягивая руку, она тут же отползла назад, к самой дальней стенке шатра, прижимая к груди окровавленный череп, свое единственное оружие. И тогда вперед вышел человек в омерзительных красных доспехах. Он вложил меч в ножны и снял шлем, открыв суровое бледное лицо с ледяными глазами. Но сейчас на нем было выражение облегчения, беспокойства… и любви. Миниса посмотрела на него — и что-то в ее глазах тут же изменилось. Такой взгляд Эймон раньше видел у тех, кто много дней бродил по Дорнийской пустыне, а потом впервые за долгое время видел свежий прохладный родник. И тогда женщина — вернее, как теперь видел Эймон, совсем еще девочка, младше него — сорвалась со своего места и бросилась в его объятия. Она плакала, прижимаясь к нему, а он, торопливо расстегнув плащ из черной норки, расшитый красными каплями, закутал ее тело. — Все хорошо, любовь моя, — тихо сказал он. — Скоро мы будем дома… Эймон посмотрел на Короля варгов, который хмуро отвел взгляд от двух влюбленных. Он явно не одобрял их любви. Но ревности в его глазах почему-то не чувствовалось. Интересно, что означало это видение? Что Король варгов на самом деле не был великим злом? Что, несмотря на свою дикость, он все еще оставался человеком, способным на чувства? Ясно было одно: доспехи Короля варгов украшал герб дома Старков. А это значит, Эймон был одной крови с этим человеком. Но насколько близким было их родство? Как давно он и этот красный воин спасли эту девушку? И что должен вынести из этого он? — Эймон! — услышал он далекий крик. Мира! Он оглянулся, пытаясь найти источник голоса. Выбежал из шатра. Никого и нигде не было. — Эймон! — снова позвал голос. — Мира! — крикнул он в ответ. — Я здесь! Я… Аааа! Эймон сжал запястье, откуда внезапно потекла кровь и закапала на землю. Мир начал меркнуть. Потом совсем почернел. --- Бронзовая красавица Она вздохнула, выходя из кареты у ворот Рунного Камня. Ей говорили, что это один из древнейших замков Долины. Он представлял собой широкое кольцо стен с бастионами, окружавшее Старую крепость, которая сама имела ту же форму, только меньше. А в самом-самом центра находилась богороща, пусть от ее чардрев давно остались одни пеньки. Старинные стены все еще хранили на себе руны Старого Языка, ее далекие предки вырезали их в камне, а потом залили бронзой и железом. Поэтому они и сохранились. Руны тянулись в линию вокруг всей стены Старой крепости. И эти же руны присутствовали на гербе дома Ройсов. Забавно получилось. Она уже скучала по Лунным Вратам. Да, там не было той красоты и той уникальности, что здесь. Но там она была хозяйкой, пока ее отец сражался в словесных баталиях с Изембардом Арреном. И даже когда он возвращался из Орлиного Гнезда, он вечно был занят переговорами и интригами с многочисленными посетителями. А здесь… Здесь она была всего лишь «еще одним Ройсом». Причем даже не «настоящим» Ройсом, а представителем одной из младших ветвей. Но отец настоял. И она в конце концов сломалась, когда поняла, зачем это нужно. И все равно не уставала проклинать тот день, когда прилетел тот, забери его Иные, ворон, после чего отец стал с завидной настойчивостью отсылать ее сюда. Да, такого она не ожидала. Она уже готовилась унаследовать Лунные Врата. — Думаешь, это подарок, Миранда? Награда? — он в сердцах даже сплюнул. — Скажи мне доченька, когда подарок может быть не в радость? — Когда? — Когда в нем кроется яд! Помнишь, когда мы управляли этим замком в то время, когда он все еще принадлежал Хранителю Долины… Что я велел тебе делать каждый раз, когда в солярий прибывали гости? — Ну… — она нахмурилась, слегка сбитая столку. — Я… должна была… общаться с их родными… Развлекать их… располагать к себе… — И… — И… убедиться в том, что эту часть замка охраняют только верные дому Ройсов люди, — и тут до нее начало доходить, к чему он клонит. Хорошо, когда потенциальных шпионов было как можно меньше. Но… Чтобы было меньше шпионов, нужно было уменьшить число людей. — Именно. Раньше Врата помогали защищать люди Арренов из Чаячьего Города. Но теперь замок принадлежит мне. Мне, а не Изембарду. Его люди должны будут уйти. А мне остается безлюдный замок, пока я не выпрошу солдат у Андара… Но и этого не хватит для того, чтобы укомплектовать Рунный Камень и Лунные Врата. — И вместо двух надежных замков дом Ройсов получит два полупустых, — договорила она. — Именно! А Йон, чтоб его, молчит как рыба! Ни одного ворона из Среднего Совета! Все мои послания идут словно в никуда! Она напряглась. Отец никогда не вел себя настолько… нервно. — Думаешь, на нас готовится нападение? — На нас уже нападают. Меч занесен, Миранда, и вопрос лишь в том, когда он опустится. Ты и Албар отправитесь в Рунный Камень. Врата более уязвимы в военном отношении, он готов к отражению нападения только из-за пределов Долины. А там… Там вам обоим будет безопаснее с вашими кузенами. Она пыталась возражать. Она пыталась его переубедить. Она пыталась даже сбежать в последний момент. Но отец был непреклонен и его аргументы нельзя было отвергнуть. Нестор Ройс понимал, что является для семьи Хранителя Долины врагом номер два, после его кузена Йона. И если его опасения подтвердятся и они уже готовятся напасть на Йона, следующим будет он. Где бы он ни был, они придут за ним. И поэтому он готовился устроить им во Вратах хорошую западню, тайно укрепил и усилил замок — и ждал, отправив своих детей в Рунный Камень, где им ничего не угрожало. И она поехала, потащив за собой Албара, который вырывался и ругался. Ее засранец-братишка хотел драться и погибнуть смертью героя, если уж так надо. «Не здесь», — сказал отец. — «Только если придется отомстить за меня». Сама она прощалась с отцом долго и слезливо, потому что не знала, увидятся ли они снова. И теперь, прибыв в Рунный Камень, она решила отыгрывать роль капризной принцессы. Но на самом деле ее ум оставался светлым и ясным и всю дорогу она обдумывала планы того, как быть дальше. Что она будет делать, если отец выживет. И что, если он не выживет. С кем разговаривать, кому что лгать, кого подкупать, с кем спать, кого убивать. — О, кузены, рад встрече! — приветствовал их кузен Уэймар, как всегда, шумный и гордый. Он крепко обнял Албара, а ей поцеловал руку. — Добро пожаловать в Рунный Камень, гордый и древний дом Ройсов! Мои братья только что вернулись с охоты и до сих пор воняют дымом и лесом. Когда они вымоются, мы устроим пир для всей нашей семьи! Уэймар ей никогда не нравился. Андар унаследовал отцовскую мудрость, Робар, каким бы безрассудным он ни был, всегда держался с честью и достоинством. Но Уэймар… То, что он считал достойным, в ее глазах было попросту нелепым. Например, драгоценные камни, которыми он обожал украшать свое оружие и доспехи, или постоянные разглагольствования о славе Ройсов. И все, что потребовалось для того, чтобы неприкаянный младший сынок лорда Йона превратился в великого героя их дома, это убийство какого-то горного дикаря. И спасение той девчонки из Липпсов, в которой к тому времени мужского семени было больше, чем ее собственной крови. Еще ей было неловко смотреть в глаза Исилле. Нет, сама она ничего плохого не сделала, но Миранда не могла перестать винить Исиллу за то, что случилось с Мией. Бедная Мия… Она исчезла вскоре после того, как узнала о помолвке Микеля со старшей дочерью Йона Ройса. И никто с тех пор ее не видел. Нестор раз за разом прочесывал свои владения, даже посылал воронов в Речные земли с описанием примет пропавшей девушки… Все было зря. У Миранды были подозрения насчет того, куда она могла направиться — и она молилась Семерым за то, чтобы это оказалось неправдой. И песенку «Храбрый Дэнни Флинт» она любила исполнять просто так, безо всякого смысла. Многие верили в то, что Нестор Ройс просто по доброте душевной заботился о незаконнорожденной девочке, которая была близкой подругой его дочери. Но Миранда знала правду. Дело было в том, чьей дочерью она была. В ее жилах текла кровь Роберта Баратеона. И если Ройсы нашли бы того, кто решился бы восстать против Визериса, Мия могла бы стать для них поистине незаменимой. Грандиозный план Нестора состоял в том, чтобы выдать ее замуж за Эймона Сэнда, объединив тем самым династии Таргариенов и Баратеонов — как и притязания на трон павших в войне друг с другом Рейгара и Роберта. Только ради нее Миранда никому не сказала о том, где Мия может скрываться. Во-первых, если она все-таки окажется права, Мия будет в смертельной опасности, если стражи Стены хотя бы заподозрят, кто она такая. Во-вторых… Она заслуживала чего-то большего, чем быть пешкой в чужих интригах. И даже если ее новая жизнь станет намного суровее прежней, Миранда не собиралась делать из своей подруги королеву марионеток, если ее сердце жаждало чего-то большего. Она многим была обязана Мии. И очень скучала по ней. И по-своему ее понимала — потеря матери и Редфорда дали Мии понять, что в Долине ее больше ничего не держит. Напряжение сохранялось даже на пиру. Она много ела — ее фигура требовала тщательного баланса между чревоугодием и умеренностью — и мало говорила. Она просто была не в настроении общаться и молчала, позволяя Албару и Уэймару обмениваться все более абсурдными историями своих собственных подвигов. Даже в женских сплетнях, которыми обменивалась Исилла и ее сестры, она не участвовала. Ну, почти. Говорить не говорила, но слушала внимательно. Новый замок, новые земли, новые люди, новые отношения между ними. Нужно было пополнить копилку знаний — особенно о том, что происходило в покоях лорда за закрытыми дверями. И в его спальне. После пира, когда солнце уже зашло, ее отвели в ее покои, но ей не спалось. Возможно, впечатления от переезда лишили ее покоя. А может, слишком жесткая кровать, к которой она пока не привыкла. Перина не могла сравниться с той, на которой она обычно спала, набитой мягчайшим пухом золотых гусей. Так или иначе, заснуть она не могла. Поэтому оделась и вышла, решив немного побродить по замку. Она проходила одну комнату за другой, не совсем понимая, куда именно идет. Углубившись в лабиринт коридоров Рунного Камня, она обратила внимание, как гладко отшлифованные стены сменились другими, более грубыми, где началась Старая крепость. Здесь было тихо, даже как-то пугающе тихо, если не считать легкого стука металла о камень. «Наверное, каменщики допоздна заработались», — подумала она. А потом, едва зайдя внутрь Старой крепости, она услышала что-то еще. Совсем рядом хрустело ломаемое дерево. Она завернула за угол, чтобы прислушаться повнимательнее. И с ужасом увидела, как вооруженные люди выбивают двери. Но ее тихое «ах» заглушил треск досок и топот сапог. Это не были люди Ройсов. Нет. Люди Ройсов сейчас лежали на другом конце комнаты в лужах крови. Она видела двух ближайших врагов. Их доспехи были белыми, как у королевских гвардейцев, только у этиз белизну нарушали красные полосы и гербы на груди. Красные крабы. «Это Селтигары», — поняла она. Селтигары! Дом Королевских земель, валирийского происхождения, самые верные сторонники короля Визериса. Зажав рот рукой, чтобы не закричать, она осторожно отступала назад. — Интересно, получится у нас найти кого-нибудь из дочек Бронзового Йона? — услышала она мужской шепот. Нужно было бежать, но от страха у нее отказали ноги и она могла заставить себя лишь медленно-медленно пятиться. Зато так ее не услышат. — Может, и получится… Хотя по-моему, они в другом крыле спят. — Пф… Жаль. Слышал, девки у Ройса что надо. А у одной из них там волосы сбриты, чтобы у нее между ног, значится, была одна из рун, которые они так любят. — Какого… Где ты слышал этот бред? — глухой удар, тихий вскрик. — Тупая деревенщина… — Сир Урвин рассказывал… Он говорил, что в прошлом году трахнул одну из них на пиру после турнира! — Ты идиот? На том турнире не было ни одной из дочерей Бронзового! Это была дочь Нестора Ройса! Хотя… В это можно поверить. Но на ту толстуху я бы и не позарился. Не, найдем кого-нибудь получше. Люблю мясцо посвежее… Она поползла назад быстрее, моля Семерых, чтобы они ничего не заметили. Тем более, что они закончили добивать уцелевших защитников и стали прислушиваться внимательнее. — А мы разве не должны взять Ройсов в плен и передать их сиру Юджину? Он так велел. И он наследник лорда Селтигара. Глупо было бы ему перечить. — Да плевать на этого скрягу! Все, что он хочет, это заполучить все золото, драгоценности и женщин себе. Король велел не брать никого живьем. Убить всех, кого встретим. Лордов, солдат, слуг. Всех. А с девками можно поразвлечься, а потом перерезать глотку. И сказать, что она пыталась бежать или драться. Их один хрен убьют. Только ты это… Давай, чтоб не мучились сильно. Голоса стихли, когда она, наконец, добралась до соседнего коридора Старой крепости. Здесь никого не было и она помчалась со всех ног. Где-то вдалеке раздался еще один душераздирающий крик, за которым вскоре последовало множество других. А потом зазвенела сталь. Убийц все-таки заметили и безнаказанная резня сменилась открытой битвой. Она бежала и бежала, не зная, куда. В одном из коридоров она видела, как двое солдат Селтигаров закалывают копьями стражника, в другом — как пятеро нападавших дрались с тремя людьми Ройсов, а шестой зажимал в углу служанку… А потом она начала узнавать помещения и помчалась к комнатам, где спали ее кузены. — Ранда! — крикнул кто-то. Она резко обернулась и увидела Албара с мечом в руке. — Иди сюда! — он указал на соседний коридор. — Иди! Остальные уже уходят! Иди, пока они не… Ее брат не успел договорить. Из его уха внезапно высунулся наконечник арбалетного болта, обильно заляпанный содержимым его головы. Она закричала и побежала дальше, пока стрелок перезаряжал свой арбалет. Она снова закричала, когда увидела Исиллу, ту самую, которую она так старательно избегала, лежащую на полу с перерезанным горлом. И воина Селтигаров, который лежал на ней, между ее раздвинутыми ногами. Тоже мертвого. И Андара в луже крови всего в паре футов от них. Она кричала и кричала, отчаянно глядя вокруг себя. И видела приближавшихся со всех сторон людей в бело-красных доспехах. Отец ошибся. Целью Визериса и Изембарда был не он, и не Бронзовый Йон. Их целью был весь дом Ройсов. Она кричала, пока от нехватки воздуха не заболели легкие… И замолчала только когда голова одного из врагов слетела с плеч, отскочив от груди его растерянного союзника. Потом чья-то рука хватила ее за запястье и потащила ее за собой. У нее уже не осталось сил удивляться. Возможно солдата Селтигаров убил один из его товарищей, чтобы заполучить добычу себе. Добычей была она. И она сейчас умрет. Она сейчас умрет… Сейчас умрет… Но когда она взглянула на своего похитителя, то увидела, что это был Уэймар со своим дурацким разукрашенным мечом. Он выглядел испуганным — и в то же время злым. И на его лице было не меньше слез, чем на ее. — Пошли, Ранда! Шевелись! Мы почти на месте! Они вломились в очередную дверь — и оказались на балконе с видом на старую богорощу. На дальнем краю была лестница, ведущая далеко вниз. А сзади уже приближалась погоня. Уэймар захлопнул дверь и задвинул засов. Богороща стала последним местом, где они еще были в безопасности. — Нам конец… — лепетала она. — Нас убьют… — Заткнись. Прыгай! — Что? — Прыгай, я сказал! Как упадешь, падай и катись, как если падаешь с холма! Она не успела ничего сообразить, прежде чем Уэймар схватил ее за руку и полез через перила. И полетел вниз, увлекая ее за собой. Она честно попыталась сделать так, как он велел. И успела сгруппироваться за то недолгое время, что они летели. Приземлилась на бок — и готова была поклясться, что услышала слабый хруст в груди. Рядом вскрикнул и зашипел от боли Уэймар. Он помог ей встать на ноги и они пошли, уже слыша стук в дверь, из которой они вышли. Он сильно хромал. И они вместе ковыляли к остаткам старого сердцедрева, окруженного уцелевшими кедрами и дубами. Пень, оставшийся от древнего чардрева, был таким, что за ним мог спрятаться человек, стоящий в полный рост. Но само дерево сначала срубили, а потом подожгли, поэтому сейчас он представлял грубый черный выступ. Когда они обошли остов, Миранда с трудом сдержала крик, но, оказалось, она успела сорвать горло, да и дышать было как-то очень тяжело. Прислонившись спиной к пню, на земле сидел Робар. А рядом с ним лежали семь трупов в одежде Селтигаров. Кровь, залившая все вокруг, в основном принадлежала им. В основном. Нагрудник самого Робара был пробит в нескольких местах. Кровь из многочисленных ран текла наружу, да и изо рта тоже. Но он все еще был жив. — Уэй… Ранда… — еле слышно позвал он их. — Робар! — Уэймар тут же отпустил ее и бросился к брату. — Робар… Робар… Ты как? Все кончено… Ты победил… Ты их всех победил… Все будет… — Нет… Успокойся, братишка… Я… Мне конец… И не спорь… Я уже чувствую… Но ты еще можешь выжить… И Ранда… Девочки… Лусинда… Дженна… Присцилла… Я подвел их… Они… Они взяли их… И погнались за мной. Но я… Я убил ублюдков… Ты сможешь… Ты и Андар… Он… Он вернулся за Исиллой… Она… Вы видели их? Она и сама потом не могла сказать, что ее побудило. Она встала на колени рядом с Робаром и схватила его за руку. — Да. Он нашел ее. Они вместе. Все хорошо. Им больше ничего не угрожает… — она сглотнула и заставила себя добавить: — Они… Они идут сюда… Прямо за нами. На лице Робара появилось облегчение. — Хорошо… Хорошо хоть они… Мы выдержим… Сюда… — он показал на массу серо-белых корней совсем рядом с собой. Они располагались так широко, что в этот лаз мог пройти не только Андар, но и Бронзовый Йон — если только без доспехов. — Там обрыв… За ним туннель. Ведет в лес. Далеко. Идите. Я… Я прикрою его… Собой. Андар… Он знает о нем. Он… Поймет. Найдет… Отодвинет… меня… Но я прикрою… Пока он не вернется… Ей не хотелось бежать. Ей хотелось умереть. Ей хотелось подобрать выпавший из руки Робара меч и вонзить себе в грудь. Лишь бы только уйти от всех этих смертей, всей этой крови. Уйти не просто подальше, а на другой план мироздания. Конечно, Матерь простит ей этот проступок и пустит ее на небеса, пусть и самые нижние из семи. — Да… Да… Мы идем… А потом… Приведем помощь. Да. Приведем друзей. И убьем всех этих ублюдков… Ради тебя, — выдавил из себя Уэймар. Робар закашлялся, забрызгав лицо брата кровью. А потом усмехнулся, глядя в никуда, словно его уже здесь не было. — Помнишь… Помнишь ту песню, которую нам перед сном пела мама… Нам всем, когда мы были маленькими… Как… Как там было? «Старый-старый камень… Стара наша кровь…» Проклятие… не помню. Спой мне, братец… Спой ту песню… И пой ее… Пой каждый вечер… Чтобы все знали… Уэймар торопливо закивал. А затем вдруг грубо схватил ее за руку и всхлипнул. И больше не отпускал. Возможно, ему казалось, что если он это сделает, то останется последним живым Ройсом в этом мире. Но когда он потащил ее за собой в тайный ход под чардревом, она все-таки успела прихватить с собой меч Робара. Если жизнь станет совсем невыносимой, у нее будет возможность ее закончить. Кузен сказал правду. Туннель вел резко вниз, земля под ногами была влажной и скользкой, полы ее платья вывозились в грязи, когда она съехала вниз, будто по снежному склону. Сломанные ребра болели все сильнее, пока она ползла дальше на четвереньках. Туннель стал уже, теперь в нем нельзя было стоять, приходилось либо идти, сильно согнувшись, либо ползти. Уэймар двигался сзади, продолжая ее подгонять. А потом начал шептать. Ту самую песню, от которой ей стало еще больнее. Старую, старую песню — ту самую, которую когда-то пел перед сном ее отец. Давно-давно. Песню Ройсов. Да какая им сейчас польза от колыбельной? Уэймар должен был об этом знать. Но он не думал, он просто пел. Ее дрожащие руки крепче сжали меч Робара, пока она слышала его тихий голос, повторяющий эту песню снова и снова. Она ползла и слушала, стараясь не думать о том, что видела сегодня. И какие ужасы увидит впереди. «Старый камень, Старый камень, Старше только кровь… В смерти плоть обращается в камень, Лишь кровь одна вечно живет… Бронза есть плоть и железо есть кости, Посеянные землей и водой… Бронза есть плоть и железо есть кости, Душа есть пламень и лед… Старый камень. Старый камень Старше только кровь…»